Уважаемые собравшиеся, друзья!
Я один из тех немногих еще живущих, кто был в этом месте почти до последней минуты перед освобождением. 18 января началась моя так называемая «эвакуация» из Аушвица, которая через 6,5 дней оказалась Маршем смерти для более чем половины моих сокамерников. Мы были вместе в колонне из 600 человек.
По всей вероятности, я не доживу до следующего юбилея. Такова жизнь. Поэтому простите мне мое волнение. Вот что я хотел бы сказать, прежде всего моей дочери, моей внучке, которой спасибо, что присутствует здесь в зале, моему внуку, их ровесникам, а также новому поколению, особенно самому младшему, совсем юному, гораздо младше них.
Когда началась Вторая мировая война, я был подростком. Мой отец был солдатом и был тяжело ранен в легкие. Это была драма для нашей семьи. Моя мать была с польско-литовско-белорусской границы, там армии менялись, проходили туда-обратно, грабили, насиловали, сжигали деревни, чтобы ничего не оставить тем, кто придет за ними.
И поэтому можно сказать, что я знал из первых уст, от отца и матери, что такое война. И хоть Первая мировая была всего 20–25 лет назад, она казалась такой же далекой, как польские восстания XIX века, как Великая французская революция.
Когда сегодня я встречаюсь с молодыми, я понимаю, что через 75 лет, кажется, они немного утомлены этой темой: война, Холокост, Шоа, геноцид… Я их понимаю. Поэтому я обещаю вам, молодые люди, что не буду рассказывать вам о своих страданиях.
Я не буду вам рассказывать о моих переживаниях, двух моих Маршах смерти, о том, как закончил войну с весом 32 килограмма, на грани истощения.
Я не буду рассказывать о том, что было худшим, то есть о трагедии расставания с близкими, когда после отбора вы догадываетесь, что их ждет. Нет, не буду говорить об этом. Я хотел бы с поколением моей дочери, с поколением моих внуков поговорить о вас самих.
Я вижу, что среди нас президент Австрии Александр Ван дер Беллен. Помните, господин президент, когда вы принимали меня и руководство Международного аушвицкого комитета, мы говорили о тех временах. В какой-то момент вы сказали: «Auschwitz ist nicht vom Himmel gefallen — Аушвиц не упал с неба». Это, как у нас говорят, очевидная очевидность.
Конечно, он не упал с неба. Это может показаться очевидным, но есть в этом глубокий и очень важный для понимания смысл. Перенесемся на некоторое время воображением в Берлин начала 30-х. Мы почти в центре города.
Район называется Bayerisches Viertel, Баварский квартал. Три остановки от Кудамма, Зоопарка. Там, где сегодня находится станция метро Bayerischer Park, Баварский парк.
И вот в какой-то момент на скамейках появляется надпись: «На этих скамейках евреям сидеть запрещено». Можно сказать: неприятно, несправедливо, это ненормально, но ведь вокруг столько скамеек, можно посидеть где-нибудь в другом месте, ничего страшного.
Это был район, населенный немецкой интеллигенцией еврейского происхождения, там жили Альберт Эйнштейн, нобелевский лауреат Нелли Закс, промышленник, политик, министр иностранных дел Вальтер Ратенау.
Потом в бассейне появилась надпись: «Посещение этого бассейна евреям запрещено». Можно снова сказать: это неприятно, но в Берлине столько мест для купания, столько озер, каналов, почти Венеция, так что можно где-то в другом месте.
При этом где-то появляется надпись: «Евреям нельзя принадлежать к немецким певческим союзам». Ну и что? Они хотят петь, музицировать, пусть соберутся отдельно, будут петь.
Затем появляется надпись и приказ: «Еврейским, неарийским детям нельзя играть с немецкими, арийскими детьми». Они играли сами. А потом появляется надпись: «Евреям мы продаем хлеб и продукты только после 17.00». Это уже неудобно, потому что меньше выбор, но, в конце концов, после 17.00 тоже можно делать покупки.
Внимание, внимание, мы начинаем свыкаться с мыслью, что можно исключить кого-то, что можно стигматизировать кого-то, что можно сделать кого-то чужим.
И так медленно, постепенно, день за днем люди начинают с этим свыкаться — и жертвы, и палачи, и свидетели, те, кого мы называем bystanders, начинают привыкать к мысли, что это меньшинство, которое дало миру Эйнштейна, Нелли Закс, Генриха Гейне, Мендельсонов, иное, что оно может быть вытолкнуто из общества, что это люди чужие, что это люди, которые разносят микробы, эпидемии. Это уже страшно, опасно. Это начало того, что через минуту может произойти.
Тогдашняя власть, с одной стороны, ведет хитрую политику, потому что, например, выполняет требования рабочих. 1 мая в Германии никогда не был праздником — они, пожалуйста: в выходной организуют Kraft durch Freude, «Силу через радость».
Пожалуйста, элемент рабочего отдыха. Они способны преодолеть безработицу, умеют играть на чувстве национального достоинства: «Германия, поднимись с колен Версальского позора. Возроди свою гордость».
И одновременно эта власть видит, что людей постепенно охватывает черствость, равнодушие. Они перестают реагировать на зло. И тогда власть может себе позволить дальнейшее ускорение процесса зла.
А дальше идет уже насилие: запрет принимать евреев на работу, запрет эмиграции. А потом быстро наступает отправка в гетто: в Ригу, в Каунас, в мое лодзинское гетто — Литцманштадт.
Откуда большинство будет потом отправлено в Кульмхоф, Хелмно, где будет убито выхлопными газами в грузовиках, а остальные пойдут в Аушвиц, где будут умерщвляться “Циклоном Б” в современных газовых камерах.
И здесь подтверждается мысль господина президента: «Аушвиц не упал вдруг с неба». Аушвиц топтался, семенил маленькими шажками, приближался, пока не случилось то, что произошло здесь.
Моя дочь, моя внучка, сверстники моей дочери, сверстники моей внучки — вы можете не знать имени Примо Леви. Он был одним из самых известных заключенных этого лагеря. Примо Леви когда-то сказал: «Это случилось, а значит, может случиться. Значит, это может случиться везде, в любом уголке Земли».
Я поделюсь с вами одним воспоминанием: в 1965 году я учился в США, где тогда был пик борьбы за права человека, гражданские права, права афро-американцев. Я имел честь участвовать в марше с Мартином Лютером Кингом из Сельмы в Монтгомери.
И тогда люди, узнавшие, что я был в Аушвице, спрашивали меня: «Как вы думаете, это, наверное, только в Германии такое могло быть? Может ли быть где-то еще?»
И я им говорил: «Это может случиться и у вас. Если нарушаются гражданские права, если не ценятся права меньшинств, если их отменяют. Если нарушается закон, как это делали в Сельме, то это может произойти».
“Что делать? Вы сами, — говорил я им, — если сможете защитить Конституцию, ваши права, ваш демократический порядок, отстаивая права меньшинств, тогда сможете победить”.
Мы в Европе в основном исходим из иудео-христианской традиции. И верующие, и неверующие принимают в качестве своего цивилизационного канона десять заповедей.
Мой друг, президент Международного аушвицкого комитета Роман Кент, выступавший здесь пять лет назад во время предыдущего юбилея, не смог сегодня прилететь сюда.
Он придумал 11-ю заповедь, которая является опытом Шоа, Холокоста, страшной эпохи презрения. Звучит так: не будь равнодушным.
И это я хотел бы сказать моей дочери, это я хотел бы сказать моим внукам. Сверстникам моей дочери, моих внуков, где бы они ни жили: в Польше, в Израиле, в Америке, в Западной Европе, в Восточной Европе. Это очень важно. Не будьте равнодушными, если видите историческую ложь.
Не будьте равнодушными, когда видите, что прошлое притягивается в сиюминутных политических целях. Не будьте равнодушными, когда любое меньшинство подвергается дискриминации. Суть демократии в том, что большинство правит, но демократия в том и заключается, что права меньшинства должны быть защищены.
Не будьте равнодушными, когда какая-либо власть нарушает принятые социальные договоры, уже существующие. Будьте верны заповеди. 11-й заповеди: не будь равнодушным.
Потому что если будете, то оглянуться не успеете, как на вас, на ваших потомков с неба вдруг упадет какой-нибудь Аушвиц
Мариан Турский, 93-летний бывший узник Аушвиц-Биркенау
Перевод Антона Рассадина
10 мая
Лучшие истории прошлых лет в этот день
Новые истории - основной выпуск
Сегодня 9 мая 2022, город Павлодар. Поздравляю одного незнакомого старика:
- С Днём Победы!
- С Наступающим!
- С Днём Победы!
- С Наступающим!
Контекст:
«Когда я был маленьким, отец сказал мне: «Знание – сила. Фрэнсис Бэкон» (Knowledge is power. Francis Bacon). Но я это понял так: «Knowledge is power, France is bacon», то есть "знание - сила, Франция - бекон"
Больше 10 лет я ломал голову над второй частью – и что за сюрреалистичная связь была между обеими? Если я кому-либо цитировал: «Knowledge is power, France is bacon» – они понимающе кивали. Или кто-то мог сказать: «Knowledge is power», а я закончить: «France is bacon», – и они не смотрели на меня, будто я сказал что-то очень странное, и глубокомысленно соглашались.
Я спросил учителя, что значит «Knowledge is power, France is bacon», и получил в ответ развернутое объяснение первой части – «Знание – сила», но ни слова про Францию. Когда я с вопросительной интонацией проговорил «France is bacon» в надежде получить объяснение по этой части, учитель просто сказал: «Да».
В 12 лет мне уже не хватало духу спрашивать дальше. Я просто принял этот тезис как что-то, чего мне не дано понять. Лишь спустя годы я увидел это выражение написанным».
«Когда я был маленьким, отец сказал мне: «Знание – сила. Фрэнсис Бэкон» (Knowledge is power. Francis Bacon). Но я это понял так: «Knowledge is power, France is bacon», то есть "знание - сила, Франция - бекон"
Больше 10 лет я ломал голову над второй частью – и что за сюрреалистичная связь была между обеими? Если я кому-либо цитировал: «Knowledge is power, France is bacon» – они понимающе кивали. Или кто-то мог сказать: «Knowledge is power», а я закончить: «France is bacon», – и они не смотрели на меня, будто я сказал что-то очень странное, и глубокомысленно соглашались.
Я спросил учителя, что значит «Knowledge is power, France is bacon», и получил в ответ развернутое объяснение первой части – «Знание – сила», но ни слова про Францию. Когда я с вопросительной интонацией проговорил «France is bacon» в надежде получить объяснение по этой части, учитель просто сказал: «Да».
В 12 лет мне уже не хватало духу спрашивать дальше. Я просто принял этот тезис как что-то, чего мне не дано понять. Лишь спустя годы я увидел это выражение написанным».
В партизаны старик Велас попал случайно – отлучился куда-то из своего села, а когда вернулся, оно было сожжено полностью. И его хата сожжена и все дворовые постройки. В его дворе лежали застреленные две дочери и невестка, а его старуха сидела мертвая в обнимку с мертвыми семью внуками в недогоревшем сарае.
Через несколько дней его, бесцельно бродившего с песнями по лесу, встретили в лесу партизаны Ковпака и привели в санчасть отряда.
В боевых операциях он, по своей стариковской тщедушности, практически не участвовал. В периоды рейдов безупречно исполнял обязанности повозочного, а во время стоянок осуществлял хозяйственное обслуживание госпиталя.
В ходе разбора трофеев после разгрома одного из гарнизонов противника было обнаружено громадное неуклюжей формы блестящее устройство. Это был стационарный автоклав – предназначенный для обеззараживания инструментов в госпиталях и больницах, но крайне неудобный для перевозки. Автоклав тут же был передан госпиталю, а его главврач поручил этот прибор заботам Веласа. Старику врач объяснил – насколько этот прибор важен для излечения всех раненых, и даже для существования всего партизанского соединения, в составе которого тогда было больше тысячи бойцов.
Велас был чудаковатый и в силу возраста, и в силу пережитого, но чрезвычайно ответственный. Соединение Ковпака было рейдовым – за годы оккупации Украины оно прошло по тылам врага более 18 тысячи километров. И после каждого перехода Велас снимал с воза бесценный, как он считал, автоклав, готовил его к использованию, а потом приступал к исполнению остальных обязанностей. Если бы не Велас, давно бы с Большой Земли запросили бы и получили с самолетом более подходящий для рейдовой хирургии прибор. Но Верас возил его самоотверженно два года. И случалось, - прикрывал его от шальных пуль своим щуплым телом. Над его отношением к автоклаву сначала добродушно посмеивались, потом бросили – упорство в исполнении долга не может не вызывать уважения. Все знали – расположение отряда могут бомбить, обстреливать из пушек и минометов… Но пока будет жив Велас, - автоклав будет цел. И к началу работы хирурга он будет шипеть, выпуская пар, и отражая выпуклыми боками старика-Веласа.
В очень сложную переделку попали ковпаковцы в Карпатах.
Зажатые в горах превосходящими силами противника, они были вынуждены бросить все обозы. Боеприпасы и минимум продовольствия были погружены на вьюки, и розданы личному составу на руки. В этот момент главврач госпиталя прибежал в штаб с жалобой на Веласа. Упрямый старик отказывался выбросить автоклав, и даже хватался за карабин.
Ну, ладно… командир соединения генерал-майор Ковпак решил эту проблему. Автоклав полетел с обрыва. Веласа прикомандировали к взводу связи. Там ему вручили динамо-машину, называемую в обиходе «солдат-мотор», килограммов до десяти весом. Он нес её на переходах и крутил на стоянках, обеспечивая питание рации на сеансах связи.
Боевая обстановка ухудшалась день ото дня и час от часу. Было принято решение разделиться на шесть отрядов, каждому прорываться из окружения по отдельному маршруту, имея конечной целью воссоединиться в Полесье, примерно в трехстах километрах от места рассредоточения.
В горах Велас потерял отряд. Он заблудился и попал в Венгрию, а оттуда в Румынию; затем через Бессарабию, Подолию, Винничину и Житомирщину он пришел в Полесье, нашел свой отряд, явился в штаб и молча положил перед Ковпаком "солдат-мотор".
Ковпак вызвал старшего радиста, чтобы он забрал "солдат-мотор". Радист сказал, что эта динамо-машина им уже не нужна, поскольку им самолетом с Большой Земли сбросили новую, более удобную . Ковпак оглянулся на Веласа, убедился, что старик не слышал слов радиста, и приказал ежедневно по часу работать на веласовском «солдат-моторе».
***
Историю старика Веласа вычленил из мемуаров Петра Петровича Вершигоры «Люди с чистой совестью», поскольку считаю её достойной отдельного изложения. А там, раскиданную по толстой книге, её мало кто заметит.
Через несколько дней его, бесцельно бродившего с песнями по лесу, встретили в лесу партизаны Ковпака и привели в санчасть отряда.
В боевых операциях он, по своей стариковской тщедушности, практически не участвовал. В периоды рейдов безупречно исполнял обязанности повозочного, а во время стоянок осуществлял хозяйственное обслуживание госпиталя.
В ходе разбора трофеев после разгрома одного из гарнизонов противника было обнаружено громадное неуклюжей формы блестящее устройство. Это был стационарный автоклав – предназначенный для обеззараживания инструментов в госпиталях и больницах, но крайне неудобный для перевозки. Автоклав тут же был передан госпиталю, а его главврач поручил этот прибор заботам Веласа. Старику врач объяснил – насколько этот прибор важен для излечения всех раненых, и даже для существования всего партизанского соединения, в составе которого тогда было больше тысячи бойцов.
Велас был чудаковатый и в силу возраста, и в силу пережитого, но чрезвычайно ответственный. Соединение Ковпака было рейдовым – за годы оккупации Украины оно прошло по тылам врага более 18 тысячи километров. И после каждого перехода Велас снимал с воза бесценный, как он считал, автоклав, готовил его к использованию, а потом приступал к исполнению остальных обязанностей. Если бы не Велас, давно бы с Большой Земли запросили бы и получили с самолетом более подходящий для рейдовой хирургии прибор. Но Верас возил его самоотверженно два года. И случалось, - прикрывал его от шальных пуль своим щуплым телом. Над его отношением к автоклаву сначала добродушно посмеивались, потом бросили – упорство в исполнении долга не может не вызывать уважения. Все знали – расположение отряда могут бомбить, обстреливать из пушек и минометов… Но пока будет жив Велас, - автоклав будет цел. И к началу работы хирурга он будет шипеть, выпуская пар, и отражая выпуклыми боками старика-Веласа.
В очень сложную переделку попали ковпаковцы в Карпатах.
Зажатые в горах превосходящими силами противника, они были вынуждены бросить все обозы. Боеприпасы и минимум продовольствия были погружены на вьюки, и розданы личному составу на руки. В этот момент главврач госпиталя прибежал в штаб с жалобой на Веласа. Упрямый старик отказывался выбросить автоклав, и даже хватался за карабин.
Ну, ладно… командир соединения генерал-майор Ковпак решил эту проблему. Автоклав полетел с обрыва. Веласа прикомандировали к взводу связи. Там ему вручили динамо-машину, называемую в обиходе «солдат-мотор», килограммов до десяти весом. Он нес её на переходах и крутил на стоянках, обеспечивая питание рации на сеансах связи.
Боевая обстановка ухудшалась день ото дня и час от часу. Было принято решение разделиться на шесть отрядов, каждому прорываться из окружения по отдельному маршруту, имея конечной целью воссоединиться в Полесье, примерно в трехстах километрах от места рассредоточения.
В горах Велас потерял отряд. Он заблудился и попал в Венгрию, а оттуда в Румынию; затем через Бессарабию, Подолию, Винничину и Житомирщину он пришел в Полесье, нашел свой отряд, явился в штаб и молча положил перед Ковпаком "солдат-мотор".
Ковпак вызвал старшего радиста, чтобы он забрал "солдат-мотор". Радист сказал, что эта динамо-машина им уже не нужна, поскольку им самолетом с Большой Земли сбросили новую, более удобную . Ковпак оглянулся на Веласа, убедился, что старик не слышал слов радиста, и приказал ежедневно по часу работать на веласовском «солдат-моторе».
***
Историю старика Веласа вычленил из мемуаров Петра Петровича Вершигоры «Люди с чистой совестью», поскольку считаю её достойной отдельного изложения. А там, раскиданную по толстой книге, её мало кто заметит.
9 мая.
Уважение к этому празднику невозможно культивировать, оно у нас в крови.
Оно приходит с рассказами ушедших уже дедушек и бабушек (крайне сдержанными: мой дед, инженер-полковник, о многом молчал, работа такая... и у меня лишь старые черно-белые фотографии в альбомах. Кто они, эти настоящие военные, патриоты своей страны, чьи они деды? И не узнать теперь...)
Оно приходит с историей моей семьи. Моя прабабушка Лида пробиралась с двумя детьми из Белоруссии в Мичуринск. Просились переночевать, но белорусы не пускали, боялись воровства, беженцами были недовольны. "Вот немцы прядут, порядок навядут!", говорили жители этой деревни. А называлась деревенька - Хатынь.
Во время налетов немецкой авиации Лида прыгала в речку, детей за собой - и толкала под воду, терпели, не дыша, сколько могли. Один из них, Николай Дмитриевич Демешко, стал моим дедом, известным в Воронеже хирургом, его до сих пор помнят однокурсники, "старая гвардия", звезды медицины.
Бабушка моя, Нина Карякина, узнав, что Генка, сын, оставшийся в Москве со свекровью, заболел - выехала из Ленинграда к нему, и это был последний рейс перед блокадой... соберись она днем позже - блокада Ленинграда не оставила бы ни единого шанса на жизнь - и не было бы на свете меня.
...голод, страшный голод. Нина представляла в мечтах, как из грузовичка, проезжавшего по улице, выпадает буханочка хлеба... всю войну мечтала об этом хлебушке. Свекровь бабушки ходила на другой конец Москвы за картофельными очистками. "Ешь, Геночка, это вермишель". Генка ел.
Закончилась война, он поступил в МГИМО и закончил его, но карьера дипломата не прельстила старшего брата моей мамы. Георгий Миртов закончил МАИ, стал начальником отдела КБ им. Макеева и привозил мне с Байконура тюбики с едой для космонавтов! Настоящие космические тюбики! Вот это было счастье мое детское…
Бабуля моя, Нина. Дочь русского интеллигента, Виктора Александровича Карякина, профессора Свердловского политеха. Выпускница ЛЭТИ. Работала в Военно-воздушной академии им. Н.Е.Жуковского, в Рижском высшем инженерном авиационном училище. Доцент Воронежского политехнического института. Кандидат технических наук. Была награждена медалями «За победу над Германией» и другими, орденом «Знак почета». Два ее брата погибли на войне, и остались у меня пожелтевшие фронтовые треугольнички с теплыми словами и надеждой на жизнь и на победу…
…а после войны, в вестибюле Академии им. Жуковского, она познакомилась с моим дедом.
Мальчишка из бедной семьи, родом из городка Пирятин, что под Харьковом. Солдатик с выкладкой вдвое больше собственного веса за спиной... Спустя годы - Зиновий Моисеевич Каневский, начальник кафедры технической эксплуатации радиооборудования РТФ РКВИАВУ. Основатель РТФ, заведующий кафедрой радиотехники Радиотехнического факультета Воронежского политехнического института. Полковник, профессор, доктор технических наук. Стал легендой Политеха при жизни, ушел от нас в 93 года! До последнего дня преподавал, закончил монографию, работал с аспирантами. Уникальный человек, с феноменальной памятью, остроумный, честный и принципиальный… Мой настоящий друг.
Недавно меня нашел в соцсетях студент РТФ выпуска конца 80-х. Попросил показать, где похоронен дед. «Благодаря ему я стал человеком. Хочу поклониться…»
9 мая.
Тех, кто прошел Великую отечественную – почти не осталось, их единицы, им за 90. Скоро некого будет поздравлять, и война останется в учебниках… Но этот день для меня и моей семьи ОЧЕНЬ важен. Пока помнят мои родители, пока помню я – будут помнить мои дети и все, кто останется после меня. Я горжусь вами, мои героические родные люди, пережившие весь ужас войны, мужественные и стойкие. И спасибо вам за всё.
Уважение к этому празднику невозможно культивировать, оно у нас в крови.
Оно приходит с рассказами ушедших уже дедушек и бабушек (крайне сдержанными: мой дед, инженер-полковник, о многом молчал, работа такая... и у меня лишь старые черно-белые фотографии в альбомах. Кто они, эти настоящие военные, патриоты своей страны, чьи они деды? И не узнать теперь...)
Оно приходит с историей моей семьи. Моя прабабушка Лида пробиралась с двумя детьми из Белоруссии в Мичуринск. Просились переночевать, но белорусы не пускали, боялись воровства, беженцами были недовольны. "Вот немцы прядут, порядок навядут!", говорили жители этой деревни. А называлась деревенька - Хатынь.
Во время налетов немецкой авиации Лида прыгала в речку, детей за собой - и толкала под воду, терпели, не дыша, сколько могли. Один из них, Николай Дмитриевич Демешко, стал моим дедом, известным в Воронеже хирургом, его до сих пор помнят однокурсники, "старая гвардия", звезды медицины.
Бабушка моя, Нина Карякина, узнав, что Генка, сын, оставшийся в Москве со свекровью, заболел - выехала из Ленинграда к нему, и это был последний рейс перед блокадой... соберись она днем позже - блокада Ленинграда не оставила бы ни единого шанса на жизнь - и не было бы на свете меня.
...голод, страшный голод. Нина представляла в мечтах, как из грузовичка, проезжавшего по улице, выпадает буханочка хлеба... всю войну мечтала об этом хлебушке. Свекровь бабушки ходила на другой конец Москвы за картофельными очистками. "Ешь, Геночка, это вермишель". Генка ел.
Закончилась война, он поступил в МГИМО и закончил его, но карьера дипломата не прельстила старшего брата моей мамы. Георгий Миртов закончил МАИ, стал начальником отдела КБ им. Макеева и привозил мне с Байконура тюбики с едой для космонавтов! Настоящие космические тюбики! Вот это было счастье мое детское…
Бабуля моя, Нина. Дочь русского интеллигента, Виктора Александровича Карякина, профессора Свердловского политеха. Выпускница ЛЭТИ. Работала в Военно-воздушной академии им. Н.Е.Жуковского, в Рижском высшем инженерном авиационном училище. Доцент Воронежского политехнического института. Кандидат технических наук. Была награждена медалями «За победу над Германией» и другими, орденом «Знак почета». Два ее брата погибли на войне, и остались у меня пожелтевшие фронтовые треугольнички с теплыми словами и надеждой на жизнь и на победу…
…а после войны, в вестибюле Академии им. Жуковского, она познакомилась с моим дедом.
Мальчишка из бедной семьи, родом из городка Пирятин, что под Харьковом. Солдатик с выкладкой вдвое больше собственного веса за спиной... Спустя годы - Зиновий Моисеевич Каневский, начальник кафедры технической эксплуатации радиооборудования РТФ РКВИАВУ. Основатель РТФ, заведующий кафедрой радиотехники Радиотехнического факультета Воронежского политехнического института. Полковник, профессор, доктор технических наук. Стал легендой Политеха при жизни, ушел от нас в 93 года! До последнего дня преподавал, закончил монографию, работал с аспирантами. Уникальный человек, с феноменальной памятью, остроумный, честный и принципиальный… Мой настоящий друг.
Недавно меня нашел в соцсетях студент РТФ выпуска конца 80-х. Попросил показать, где похоронен дед. «Благодаря ему я стал человеком. Хочу поклониться…»
9 мая.
Тех, кто прошел Великую отечественную – почти не осталось, их единицы, им за 90. Скоро некого будет поздравлять, и война останется в учебниках… Но этот день для меня и моей семьи ОЧЕНЬ важен. Пока помнят мои родители, пока помню я – будут помнить мои дети и все, кто останется после меня. Я горжусь вами, мои героические родные люди, пережившие весь ужас войны, мужественные и стойкие. И спасибо вам за всё.
Застрял сегодня в лифте и понял, что не могу упустить такую прекрасную возможность. Я не стал паниковать, не стал никому звонить. Я просто улегся на пол, положил под голову рюкзак и спокойно подремал полтора часика, пока меня не "спасли". Впервые пришел на работу, хоть немного выспавшись...
Бабушка, живущая на 2 этаже, перенесла зимой бронхит. Врач ей посоветовала для укрепления здоровья прогулки в сосновом лесу. До леса гулять далеко, бабушка вынесла мозг внукам и они посадили ей под окном на клумбе сосну (саженец сантиметров 40 в высоту).
На следующий день к председателю ТСЖ пришла бабушка с 3 этажа и потребовала пересадить сосну, так как когда дерево вырастет, то ей будет темно, а окулист ей запретил читать и смотреть телевизор в темноте.
Обеим бабушкам по 80 лет.
На следующий день к председателю ТСЖ пришла бабушка с 3 этажа и потребовала пересадить сосну, так как когда дерево вырастет, то ей будет темно, а окулист ей запретил читать и смотреть телевизор в темноте.
Обеим бабушкам по 80 лет.
Один мой родственник, сам он москвич, каждый год выкраивает недели две специально для того, чтобы съездить на рыбалку в какой-то весьма отдалённый регион. Часто общается там с местными. Они-то ему и поведали, что пару лет назад рыбы было так много, что потом случился замор - неизвестно от чего огромное количество рыбы повсплывало кверху брюхами, да так много, что мешками вывозили. Родственник стал сокрушаться, что столько перевелось рыбы, ведь куда её уже - дохлую. На что ему возразили, что ничуть не перевели добро. На вопрос, неужто ели снулую рыбу, всё-таки как-то оно не очень-то, местные успокоили приезжего москвича, говорят "Что вы, сами-то не ели конечно. Мы её в Москву на консервный завод продали".
Сижу в Сбербанке, как положено взяла талончик, наблюдаю за экраном, когда мой номер появится. И тут одно окошко освобождается, загорается номер на табло, но никто не подходит, оператор в окошке начинает называть вслух громко номер очереди: "Б 3", никто не подходит, она опять "Б 3", из зала доносится: "Ранила", она опять "Б 3", из зала: "Убила".
Тут о дресс-коде промелькнуло. В мои студенческие годы если такое слово и было, то его никто не знал. Однако принцип использовался.
Универ. Военная кафедра. В начале занятий происходит перекличка и проверка соответствия. Студент должен иметь подобающую стрижку и галстук. Однако, студент - он и всегда - студент. Началась перекличка, и я обнаруживаю отсутствие галстука. Обычно, за это удаляли с занятий и далее следовали разные бюрократические процедуры, вплоть до лишения стипендии. Перекличка проводится в алфавитном порядке. Моя фамилия в конце списка. Время есть, но мало. Хватаю двойной тетрадный листок и шариковой ручкой рисую галстук. Лихорадочно штрихую косой полосатый узор. Сгибаю, обрываю, прилаживаю к воротнику рубашки. Вовремя! Называют мою фамилию. Встаю. Осмотр, одобрительный кивок: - садитесь.
Уфф, пронесло!
Удивительные последствия. Сокурсники прониклись идеей и стали таскать в портфелях нарисованные галстуки. Я их энтузиазм не разделил и кинул в портфель пару настоящих галстуков.
Универ. Военная кафедра. В начале занятий происходит перекличка и проверка соответствия. Студент должен иметь подобающую стрижку и галстук. Однако, студент - он и всегда - студент. Началась перекличка, и я обнаруживаю отсутствие галстука. Обычно, за это удаляли с занятий и далее следовали разные бюрократические процедуры, вплоть до лишения стипендии. Перекличка проводится в алфавитном порядке. Моя фамилия в конце списка. Время есть, но мало. Хватаю двойной тетрадный листок и шариковой ручкой рисую галстук. Лихорадочно штрихую косой полосатый узор. Сгибаю, обрываю, прилаживаю к воротнику рубашки. Вовремя! Называют мою фамилию. Встаю. Осмотр, одобрительный кивок: - садитесь.
Уфф, пронесло!
Удивительные последствия. Сокурсники прониклись идеей и стали таскать в портфелях нарисованные галстуки. Я их энтузиазм не разделил и кинул в портфель пару настоящих галстуков.
Дочка, 2 класс, тупит с таблицей умножения. Я выговариваю: "Дочь, надоело. С завтрашнего дня ты учишь ее каждый день. Я в декрете, у меня масса времени и сил, которые раньше тратились на работе, а теперь пойдут на твое обучение..."
Дочь, в слезах: "Вот свалилась же ты МНЕ на голову со своей беременностью!!!"
Дочь, в слезах: "Вот свалилась же ты МНЕ на голову со своей беременностью!!!"
Не так давно добиралась домой общественным транспортом под названием "Икарус"... Не знаю, где откопали этот раритет, видимо, более новые автобусы, МАЗы, ездили где-то по другим маршрутам. На предпоследней остановке перед конечной нас обогнал и (!) подрезал другой автобус, когда мы отъезжали от остановки. Наш водитель резко ударил по тормозам, народ, естественно, в салоне всколыхнулся неплохо. Чуть лбы не порасшибали о поручни... А тот - как ехал, так и поехал на конечную. Прибавив скорости, мы почти одновременно оказались на конечной остановке. Выходя из автобуса, я с удовольствием наблюдала, как наш водитель зашел в кабину этого "гонщика", и послушала истерические вопли кондукторши... а потом видела, как он оттуда вышел, потирая кулак. Видимо, "гонщик" с маршрутки на автобус пересел, а привычка приехать первому на остановку осталась.
Идёт Великая Отечественная Война. Все пацаны мечтают убежать на фронт.
Мой отец жил в далёкой северной деревне Сургутиха. Откуда даже добраться
до ж/д возможно только летом, и то очень и очень трудно. Свой вклад в
победу её жители вносили пушниной, т. к. это «мягкое золото», на которое
в Англии и США приобреталось оружие и продовольствие.
Однажды, приехавший из Туруханска заготовитель пушнины разговорился по
душам с местными мальчишками. Он рассказал им о важности пушного
промысла в военной экономике страны и сказал: «… сдал государству шкурку
белки – считай, убил одного немца!»
В следующем же квартале мой отец сдал пушнины больше всех охотников
профессионалов Красноярского края!!! И получил за это премии из Москвы и
Туруханска, продукты и почётную грамоту. Учился тогда лучший охотник в 6
классе! А родился он в день победы!
Мой отец жил в далёкой северной деревне Сургутиха. Откуда даже добраться
до ж/д возможно только летом, и то очень и очень трудно. Свой вклад в
победу её жители вносили пушниной, т. к. это «мягкое золото», на которое
в Англии и США приобреталось оружие и продовольствие.
Однажды, приехавший из Туруханска заготовитель пушнины разговорился по
душам с местными мальчишками. Он рассказал им о важности пушного
промысла в военной экономике страны и сказал: «… сдал государству шкурку
белки – считай, убил одного немца!»
В следующем же квартале мой отец сдал пушнины больше всех охотников
профессионалов Красноярского края!!! И получил за это премии из Москвы и
Туруханска, продукты и почётную грамоту. Учился тогда лучший охотник в 6
классе! А родился он в день победы!
2
"Встретились, поговорили…"
Несколько лет тому назад один завкафедрой мне рассказывал, как был
вызван "на ковёр" к ректору (к "папегу", пользуясь местным арго). В
чем-то он нарушил папеговы директивы, стремясь обеспечить благо своей
кафедры. А ректор в этом вузе – из хозяйственников, рафинированной
интеллигентностью не отличается, и вообще хорошо вписывается в наше
очаровательное время, так его.
Иду, говорит завкаф, и по пути слова подбираю, чтобы успеть доказать
свою правоту, а то он же небось долго и слушать-то не станет… Значит,
надо так сформулировать, чтобы было очень кратко, лапидарно, но и
убедительно.
Зашел - а папег с ходу: а-а-а-а, б...!!! ах ты, б.., п.., х...,
м....!!! Да я тебя…… Тока попробуй ещё...!!!.... б! х! п! с! Идите,
разговор окончен.
Так, говорит, я молча и вышел. Пообщались.
Несколько лет тому назад один завкафедрой мне рассказывал, как был
вызван "на ковёр" к ректору (к "папегу", пользуясь местным арго). В
чем-то он нарушил папеговы директивы, стремясь обеспечить благо своей
кафедры. А ректор в этом вузе – из хозяйственников, рафинированной
интеллигентностью не отличается, и вообще хорошо вписывается в наше
очаровательное время, так его.
Иду, говорит завкаф, и по пути слова подбираю, чтобы успеть доказать
свою правоту, а то он же небось долго и слушать-то не станет… Значит,
надо так сформулировать, чтобы было очень кратко, лапидарно, но и
убедительно.
Зашел - а папег с ходу: а-а-а-а, б...!!! ах ты, б.., п.., х...,
м....!!! Да я тебя…… Тока попробуй ещё...!!!.... б! х! п! с! Идите,
разговор окончен.
Так, говорит, я молча и вышел. Пообщались.
Знаю, знаю. Сейчас у студентов целый технический арсенал для шпаргалок и
«бомб». Но я когда-то придумал свой метод сдачи «вышки», теперь поделюсь
и с вами.
Было это в начале 90-х в питерском Политехе. Вышка не давалась мне ни
под каким соусом, а зубрить ее мне терпения не хватало. Но экзамены то
сдавать надо!
Процедура прохождения экзамена была следующая – подходишь с зачеткой к
столу, меняешь ее на билет, потом приносишь преподу на подпись чистые
листки, на которых будешь потом писать ответ. И если опосля на твоей
парте лежит хоть пол огрызка без подписи, то считай, приплыли.
Я думаю, что подобным образом экзамены проходили у многих.
При этом преподы могут себя вести по-разному – забить на все и читать
газету или с маниакальным упорством барражировать между рядами в поисках
списывающего.
Так вот. Я списывал. Нагло и открыто. Настолько нагло, что препод стоя
передо мной просто охреневал от методичности изложения ответа на вопрос.
Люди по памяти так не пишут – так можно только списывать!
Меня просили подняться со стула, снять пиджак, закатать рукава,
вывернуть карманы… даже носки демонстрировал. И все это по два-три раза
за экзамен.
Но. Пойман за руку я так и не был, а все происходящее в аудитории
вызывало только всеобщий смех. В результате – чистая четверка.
Секрет своих «бомб» я открыл одногруппникам только курсе на третьем,
когда высшая математика отошла в небытие. Теперь открою его всем (мало
ли, другим студентам пригодится).
Как и любой фокус, все было на удивление просто. Берем двойной тетрадный
лист. Раскрываем. На правой его части записываем ответ на вопрос. Только
пишем его ПУСТОЙ ШАРИКОВОЙ РУЧКОЙ. Остается оттиск, который под углом на
столе виден великолепно, а сверху, со стороны стоящего над тобой
препода, даже и не воспринимается.
В результате, левая часть (она же верхняя в сложенном пополам листе)
идеально гладкая, а правая содержит всю информацию.
Далее комплектуем «бомбы» побилетно и вкладываем в обычный двойной
тетрадный лист, который гладенький с обеих сторон. Итого, четыре двойных
листа.
Остальное, дело техники. Получив билет, идем к своему столу, из
заготовленных комплектов выбираем необходимый и несем на подпись. Препод
подписывает бомбы (верхние гладкие листы) и мы спокойно отправляемся
списывать.
Все просто как апельсин. На полностью гладкий двойной лист
переписывается первый вопрос, на «бомбу» первого вопроса – второй и
т. д.
Таким образом я сдавал самые занудные предметы типа «бухучета» или
«философии». Что не помешало мне в последствии помнить и применять на
практике тот же бухучет.
Так вот, к чему это всё я.
Мое устойчивое мнение по поводу высшего образования такое – там не
пичкают знаниями, а заставляют думать головой и желательно не
стандартно.
И это самое главное ;-)
«бомб». Но я когда-то придумал свой метод сдачи «вышки», теперь поделюсь
и с вами.
Было это в начале 90-х в питерском Политехе. Вышка не давалась мне ни
под каким соусом, а зубрить ее мне терпения не хватало. Но экзамены то
сдавать надо!
Процедура прохождения экзамена была следующая – подходишь с зачеткой к
столу, меняешь ее на билет, потом приносишь преподу на подпись чистые
листки, на которых будешь потом писать ответ. И если опосля на твоей
парте лежит хоть пол огрызка без подписи, то считай, приплыли.
Я думаю, что подобным образом экзамены проходили у многих.
При этом преподы могут себя вести по-разному – забить на все и читать
газету или с маниакальным упорством барражировать между рядами в поисках
списывающего.
Так вот. Я списывал. Нагло и открыто. Настолько нагло, что препод стоя
передо мной просто охреневал от методичности изложения ответа на вопрос.
Люди по памяти так не пишут – так можно только списывать!
Меня просили подняться со стула, снять пиджак, закатать рукава,
вывернуть карманы… даже носки демонстрировал. И все это по два-три раза
за экзамен.
Но. Пойман за руку я так и не был, а все происходящее в аудитории
вызывало только всеобщий смех. В результате – чистая четверка.
Секрет своих «бомб» я открыл одногруппникам только курсе на третьем,
когда высшая математика отошла в небытие. Теперь открою его всем (мало
ли, другим студентам пригодится).
Как и любой фокус, все было на удивление просто. Берем двойной тетрадный
лист. Раскрываем. На правой его части записываем ответ на вопрос. Только
пишем его ПУСТОЙ ШАРИКОВОЙ РУЧКОЙ. Остается оттиск, который под углом на
столе виден великолепно, а сверху, со стороны стоящего над тобой
препода, даже и не воспринимается.
В результате, левая часть (она же верхняя в сложенном пополам листе)
идеально гладкая, а правая содержит всю информацию.
Далее комплектуем «бомбы» побилетно и вкладываем в обычный двойной
тетрадный лист, который гладенький с обеих сторон. Итого, четыре двойных
листа.
Остальное, дело техники. Получив билет, идем к своему столу, из
заготовленных комплектов выбираем необходимый и несем на подпись. Препод
подписывает бомбы (верхние гладкие листы) и мы спокойно отправляемся
списывать.
Все просто как апельсин. На полностью гладкий двойной лист
переписывается первый вопрос, на «бомбу» первого вопроса – второй и
т. д.
Таким образом я сдавал самые занудные предметы типа «бухучета» или
«философии». Что не помешало мне в последствии помнить и применять на
практике тот же бухучет.
Так вот, к чему это всё я.
Мое устойчивое мнение по поводу высшего образования такое – там не
пичкают знаниями, а заставляют думать головой и желательно не
стандартно.
И это самое главное ;-)
Муж перешел на новую работу и сутками там пропадает. Встречаемся с
подругами, каждая моет кости своему мужу. Вздыхаю печально: "А вот мой
муж полуновый-полурусский" "Это как?" отвечаю: "Больших денег он еще
не зарабатывает, но со мной уже не спит".
подругами, каждая моет кости своему мужу. Вздыхаю печально: "А вот мой
муж полуновый-полурусский" "Это как?" отвечаю: "Больших денег он еще
не зарабатывает, но со мной уже не спит".
4
В ожидании конца света...
"...мысли о конце света и Втором пришествии христиане связывали с числом
1000. К Х в. Западная Европа, практически полностью перешедшая на
летоисчисление от Рождества Христова, с приближением 1000-летия новой
эры тоже ждала чего-то ужасного. Многие летописцы прекратили свои
записи, жители городов бежали в леса и пещеры в ожидании Страшного суда
и кончины мира. И вот теперь, в 1492 г. (по григорианскому календарю),
то же самое случилось и с православными. Для них заканчивалась седьмая
тысяча лет от сотворения мира (5508+1492=7000). Поэтому на Руси с ужасом
и трепетом ожидали конца света... Но, к счастью, этот год благополучно
миновал, как и все предшествующие; православный люд успокоился, увидел,
что земля стоит, и небесный свод не колеблется.... "
Одного не знали наши праотцы: на другом конце полушария Христофор Колумб
тихо открыл Америку...
"...мысли о конце света и Втором пришествии христиане связывали с числом
1000. К Х в. Западная Европа, практически полностью перешедшая на
летоисчисление от Рождества Христова, с приближением 1000-летия новой
эры тоже ждала чего-то ужасного. Многие летописцы прекратили свои
записи, жители городов бежали в леса и пещеры в ожидании Страшного суда
и кончины мира. И вот теперь, в 1492 г. (по григорианскому календарю),
то же самое случилось и с православными. Для них заканчивалась седьмая
тысяча лет от сотворения мира (5508+1492=7000). Поэтому на Руси с ужасом
и трепетом ожидали конца света... Но, к счастью, этот год благополучно
миновал, как и все предшествующие; православный люд успокоился, увидел,
что земля стоит, и небесный свод не колеблется.... "
Одного не знали наши праотцы: на другом конце полушария Христофор Колумб
тихо открыл Америку...
У мамы на работе рассказал сотрудник. Сидит он один раз, смотрит
телевизор в гостиной, остальные домочадцы в других комнатах своими
делами занимаются. Проходит через гостиную теща и выключает телевизор со
словами: "Чего аппарат зря гонять, когда все равно никто не смотрит!"
телевизор в гостиной, остальные домочадцы в других комнатах своими
делами занимаются. Проходит через гостиную теща и выключает телевизор со
словами: "Чего аппарат зря гонять, когда все равно никто не смотрит!"
18
В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе
увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец
просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои материнские
инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем
вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами. Была, правда,
у меня знакомая, Светочка, она мечтала стать крановщицей. Но это
исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально
потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.
Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими
профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись
непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиздецы. А начиналось
все с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой
идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым шустрым и
бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подзаебал все свое многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился
совершать тараны, как героический летчик Талалихин. В результате чего,
на моем лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как
папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он
очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полеты продолжались. За
неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталем,
телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними
растениями. Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался
во все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу ремнем
не перешибешь.
Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им не
удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом.
Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, есть ли сейчас
такие заведения. В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей
группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных летчиков, и
потому вскоре начался охуенный патриотический пиздец. Мы все
объединились в эскадрилью Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который
вообще то обычно играл больного ребенка при игре в дочки матери,
неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на
девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей
ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по
территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во все
встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных
учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным
группам. Не раскидали, потому как запретить, вот так вот запросто,
сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не
сказать опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у
воспитателей строго, какого хуя они препятствуют патриотическому
воспитанию у детишек. Поэтому полеты не отменили, но запретили совершать
тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.
Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться
на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был
в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде
даже, как крутился. Только это конечно, пиздеж – не мог он крутиться,
это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ебнулся
на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому
как башня эта была самой высокой и пиздатой башней на свете. Гораздо
пиздатей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их
друг на друга поставить. Эта башня – символ могущества советского
народа. И не хуй ей было крутиться, как шлюхе помоечной.
Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не
сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше
готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой,
откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль
зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой,
военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже
космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.
Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были
домашние макароны с мясом, то хуй бы они куда убежали), сам же я
растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот
не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь
высоты. Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в
садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие
идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые
должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя. Для меня же все
кончилось. Отлетался, блять, сокол.
Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? – спросила она меня, думая, что я опять протаранил
что-нибудь ценное.
- Мама, я никогда не смогу летать! – с трудом сдерживая слезы, прошептал
я.
- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.
- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от проклятых
фашистов! – тут уж слезы прямо таки хлынули мощным потоком из моих глаз,
перемешиваясь в районе носа с соплями. Мама моя, натура очень тонкая и
сильно переживающая неудачи ее детей, тоже заплакала. При виде плачущей
мамы, не разбираясь в чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо,
захныкала и сестра, которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной
несознанке, зато громче всех. Если мои слезы – это были слезы отчаяния,
мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат, мелкий
гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем требовательно так.
Вызывающе. В общем, пришел папа. Который реветь не стал, а
поинтересовался, что это за херня в доме творится, которая мешает ему
сосредоточиться в написании научного труда. Мама объяснила, что это не
херня, а ребенок, то есть я, остро чувствует и переживает свою
неполноценность. Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же
он не любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже
говорил.
- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так почетно, -
успокоил меня папа. – Подумаешь, сбрасывать с верху бомбочки! Да это
как на муравьев срать – легче легкого!
- Но папа, они герои! – утирая слезы, прокричал я, от волнения картавя
букву «р».
- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот моряки – это
герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. Хочешь, мама тебе
почитает перед сном книжку про моряков?
- Хочу! – я даже плакать перестал от такого резвого оборота событий. По
цепной реакции перестала плакать и сестра, а за ней и брат. Успокоилась
и мама.
Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по волнам»,
ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из шкафа книжку «морская
азбука» и стала нам читать про корабли, про море, про бесстрашных
моряков.
На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула, а пятый
поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся верхом на
конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов в спущенных
колготках носится по игровой комнате, изображая из себя эскадрильи
истребителей. Как только один из таких козявочных истребителей
приблизился ко мне, я ловко уебал ему шваброй по сопатке с воплем:
- Ты убит! Я тебя подстрелил!
- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. Остальные тоже
подлетели, уставившись потными хряками в мою сторону.
- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную физиономию,
которая должна была обозначать мое тотальное превосходство и полное
бесстрашие, - я теперь линейный корабль «Севастополь»! И у меня очень
мощные пушки и много зениток! Пиздец вам всем, короче.
Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось пересказать
содержание вчерашней книги. Естественно я припиздил в три короба, для
более красочной картины. Стоит ли говорить, что уже через полчаса, вся
игровая комната превратилась в море, с кораблями-стульями посредине.
Причем все они были линкорами. Пять носили гордое название
«Севастополь», еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы
Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же войсках
остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит доблестным линкором,
а потом и отпизжен морским десантом.
Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо заметить, что
закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до этого трагического
финала, мы успели потопить немало вражеских судов. Самая успешная
операция – это была ночная атака на фашистскую базу и подрыв военного
склада. В общем, мы опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас
всех злостно отпиздили родители и поставили в сухие доки. А потом
наступило лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла
очередная злостная неудача – я с удивлением обнаружил, что не умею
плавать. Мало того – я и в воду-то не особенно хочу залезать, боязно мне
туда заходить стало. Вдобавок к боязни высоты, у меня выявилась злостная
водобоязнь.
Тут уж я совсем раскис. Хуя себе – летать не могу, по морям ходить, тоже
не могу!
С отчаяния, я даже подумал, что никогда не вырасту. И что так и останусь
сопливым задротом. Так и проходил целую неделю. И только вернувшись
домой, меня снова осенила новая идея.
Я решил, что когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! А что?
Вполне героическая профессия. Буду гнаться за преступниками, и спасать
всяких мудаков, типа раненых оленей или крестьян заблудившихся в лесу.
Чем дольше я думал об этой идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы –
собака, это вам не летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и
кусаться. Ну, бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и
переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал поделиться
своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому моему сожалению,
восприняли это совершенно неадекватно. Папа даже рассердился на маму.
Они долго шипели друг на друга.
- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на море! Ты
посмотри на него – кретин, бля! Уже собакой стать захотел. А завтра кем
он захочет стать? Почтовым голубем?!
- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться за меня
мама, - у мальчика очень развитое воображение. Нельзя с ним так строго.
- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать надо? Ох,
ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек захотел стать, как и
его отец, географом, ученым. А он собакой хочет быть! – папа сокрушенно
вздыхал, глядя на меня. Я же, как ни в чем не бывало, сидел рядом,
пытаясь понять, о чем они разговаривают.
Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно ласковей:
- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?
- Танкистом?? – я не знал еще, что такое танки и танкисты, поэтому
слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое «танкистом»?
- Танкисты – это самые отважные люди в мире. Они ездят на больших очень
мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.
- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - спросил я на
всякий случай.
- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. Едешь
себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем в музей,
покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!
На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных сил, и я
вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился проебать сандалик
внутри КВ.
Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло меня
остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая молодую жизнь,
хуйня. Теперь я твердо знал, что стану танкистом!
Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская битва,
которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и моим отчислением.
Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но похвалили за настойчивость.
А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего
увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер,
выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических масштабов. Я
даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим профессиям я начал
резко остывать. Еще какое то время мечтал стать бородатым геологом,
потом суровым лесничим. Был период, когда я собирался стать инспектором
милиции, и даже ходил общаться со старым генералом, знакомым бабушки,
который мне рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые
десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось несколько раз
ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный рассказ.
Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои мечты. Скоро
я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и ни хуя потом не делать
всю жизнь. Кстати, это желание оказалось самым живучим, я до сих пор
мечтаю об этом.
В результате, как и многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки
люблю до сих пор. Чего и вам желаю.
увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец
просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои материнские
инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем
вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами. Была, правда,
у меня знакомая, Светочка, она мечтала стать крановщицей. Но это
исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально
потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.
Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими
профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись
непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиздецы. А начиналось
все с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой
идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым шустрым и
бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подзаебал все свое многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился
совершать тараны, как героический летчик Талалихин. В результате чего,
на моем лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как
папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он
очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полеты продолжались. За
неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталем,
телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними
растениями. Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался
во все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу ремнем
не перешибешь.
Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им не
удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом.
Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, есть ли сейчас
такие заведения. В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей
группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных летчиков, и
потому вскоре начался охуенный патриотический пиздец. Мы все
объединились в эскадрилью Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который
вообще то обычно играл больного ребенка при игре в дочки матери,
неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на
девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей
ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по
территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во все
встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных
учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным
группам. Не раскидали, потому как запретить, вот так вот запросто,
сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не
сказать опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у
воспитателей строго, какого хуя они препятствуют патриотическому
воспитанию у детишек. Поэтому полеты не отменили, но запретили совершать
тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.
Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться
на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был
в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде
даже, как крутился. Только это конечно, пиздеж – не мог он крутиться,
это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ебнулся
на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому
как башня эта была самой высокой и пиздатой башней на свете. Гораздо
пиздатей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их
друг на друга поставить. Эта башня – символ могущества советского
народа. И не хуй ей было крутиться, как шлюхе помоечной.
Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не
сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше
готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой,
откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль
зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой,
военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже
космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.
Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были
домашние макароны с мясом, то хуй бы они куда убежали), сам же я
растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот
не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь
высоты. Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в
садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие
идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые
должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя. Для меня же все
кончилось. Отлетался, блять, сокол.
Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? – спросила она меня, думая, что я опять протаранил
что-нибудь ценное.
- Мама, я никогда не смогу летать! – с трудом сдерживая слезы, прошептал
я.
- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.
- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от проклятых
фашистов! – тут уж слезы прямо таки хлынули мощным потоком из моих глаз,
перемешиваясь в районе носа с соплями. Мама моя, натура очень тонкая и
сильно переживающая неудачи ее детей, тоже заплакала. При виде плачущей
мамы, не разбираясь в чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо,
захныкала и сестра, которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной
несознанке, зато громче всех. Если мои слезы – это были слезы отчаяния,
мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат, мелкий
гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем требовательно так.
Вызывающе. В общем, пришел папа. Который реветь не стал, а
поинтересовался, что это за херня в доме творится, которая мешает ему
сосредоточиться в написании научного труда. Мама объяснила, что это не
херня, а ребенок, то есть я, остро чувствует и переживает свою
неполноценность. Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же
он не любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже
говорил.
- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так почетно, -
успокоил меня папа. – Подумаешь, сбрасывать с верху бомбочки! Да это
как на муравьев срать – легче легкого!
- Но папа, они герои! – утирая слезы, прокричал я, от волнения картавя
букву «р».
- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот моряки – это
герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. Хочешь, мама тебе
почитает перед сном книжку про моряков?
- Хочу! – я даже плакать перестал от такого резвого оборота событий. По
цепной реакции перестала плакать и сестра, а за ней и брат. Успокоилась
и мама.
Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по волнам»,
ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из шкафа книжку «морская
азбука» и стала нам читать про корабли, про море, про бесстрашных
моряков.
На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула, а пятый
поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся верхом на
конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов в спущенных
колготках носится по игровой комнате, изображая из себя эскадрильи
истребителей. Как только один из таких козявочных истребителей
приблизился ко мне, я ловко уебал ему шваброй по сопатке с воплем:
- Ты убит! Я тебя подстрелил!
- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. Остальные тоже
подлетели, уставившись потными хряками в мою сторону.
- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную физиономию,
которая должна была обозначать мое тотальное превосходство и полное
бесстрашие, - я теперь линейный корабль «Севастополь»! И у меня очень
мощные пушки и много зениток! Пиздец вам всем, короче.
Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось пересказать
содержание вчерашней книги. Естественно я припиздил в три короба, для
более красочной картины. Стоит ли говорить, что уже через полчаса, вся
игровая комната превратилась в море, с кораблями-стульями посредине.
Причем все они были линкорами. Пять носили гордое название
«Севастополь», еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы
Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же войсках
остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит доблестным линкором,
а потом и отпизжен морским десантом.
Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо заметить, что
закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до этого трагического
финала, мы успели потопить немало вражеских судов. Самая успешная
операция – это была ночная атака на фашистскую базу и подрыв военного
склада. В общем, мы опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас
всех злостно отпиздили родители и поставили в сухие доки. А потом
наступило лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла
очередная злостная неудача – я с удивлением обнаружил, что не умею
плавать. Мало того – я и в воду-то не особенно хочу залезать, боязно мне
туда заходить стало. Вдобавок к боязни высоты, у меня выявилась злостная
водобоязнь.
Тут уж я совсем раскис. Хуя себе – летать не могу, по морям ходить, тоже
не могу!
С отчаяния, я даже подумал, что никогда не вырасту. И что так и останусь
сопливым задротом. Так и проходил целую неделю. И только вернувшись
домой, меня снова осенила новая идея.
Я решил, что когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! А что?
Вполне героическая профессия. Буду гнаться за преступниками, и спасать
всяких мудаков, типа раненых оленей или крестьян заблудившихся в лесу.
Чем дольше я думал об этой идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы –
собака, это вам не летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и
кусаться. Ну, бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и
переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал поделиться
своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому моему сожалению,
восприняли это совершенно неадекватно. Папа даже рассердился на маму.
Они долго шипели друг на друга.
- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на море! Ты
посмотри на него – кретин, бля! Уже собакой стать захотел. А завтра кем
он захочет стать? Почтовым голубем?!
- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться за меня
мама, - у мальчика очень развитое воображение. Нельзя с ним так строго.
- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать надо? Ох,
ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек захотел стать, как и
его отец, географом, ученым. А он собакой хочет быть! – папа сокрушенно
вздыхал, глядя на меня. Я же, как ни в чем не бывало, сидел рядом,
пытаясь понять, о чем они разговаривают.
Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно ласковей:
- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?
- Танкистом?? – я не знал еще, что такое танки и танкисты, поэтому
слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое «танкистом»?
- Танкисты – это самые отважные люди в мире. Они ездят на больших очень
мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.
- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - спросил я на
всякий случай.
- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. Едешь
себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем в музей,
покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!
На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных сил, и я
вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился проебать сандалик
внутри КВ.
Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло меня
остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая молодую жизнь,
хуйня. Теперь я твердо знал, что стану танкистом!
Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская битва,
которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и моим отчислением.
Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но похвалили за настойчивость.
А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего
увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер,
выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических масштабов. Я
даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим профессиям я начал
резко остывать. Еще какое то время мечтал стать бородатым геологом,
потом суровым лесничим. Был период, когда я собирался стать инспектором
милиции, и даже ходил общаться со старым генералом, знакомым бабушки,
который мне рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые
десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось несколько раз
ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный рассказ.
Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои мечты. Скоро
я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и ни хуя потом не делать
всю жизнь. Кстати, это желание оказалось самым живучим, я до сих пор
мечтаю об этом.
В результате, как и многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки
люблю до сих пор. Чего и вам желаю.
26
Давно рассказывала родственница, тогда и записал.
Муж, человек очень жесткий, старой закалки, но по-своему справедливый.
Если что сказал - все, не моги изменить. Если спросит совета у жены,
обязательно сделает наоборот.
В зрелые годы он пил, причем пил достаточно круто. На работе все
прощали, т. к. он был уникальным специалистом: «наощупь микроны
чувствовал». Характерный пример из тех времен - за «калымную» работу
предложили два варианта оплаты: установить телефон или три литра спирта.
В очереди на телефон семья стояла десять лет. Как вы думаете, что он
выбрал?
Правильно, он выбрал трехлитровку.
Ну, это была предистория. Теперь собственно история.
Пьянствовал он уже почти неделю, режим жизни был такой: залез в
холодильник, выпил сто граммов, пошел в свою комнату, упал, уснул,
проснулся, залез в холодильник, далее см. начало абзаца. И так,
независимо от времени суток.
Но, вот однажды, он решил вдруг капитально закусить, то - ли принял
больше, чем обычно, то - ли пригрезилось что, но он, вместо холодильника
залез за закуской под раковину. Обнаружил средство для чистки унитазов
под названием "Санитас". Взрезал банку, взял здоровенный кусок хлеба,
намазал на него "Санитас" толстым слоем.
Жена заходит на кухню, видит картину: вспоротая банка чистящего
средства, муж заталкивает в рот кусок хлеба с этой гадостью. В ужасе
всплескивает руками.
- Ваня, стой! Ты что делаешь?
- Молчать!!!! Что хочу, то и делаю!!!!
Кто здесь хозяин?!??
Она растерялась, что здесь сказать? А он жует! Как остановить? Потом
сообразила
- Оставь хоть немного унитаз почистить!
P.S. Не знаю, из чего делали это средство, может из сливочного масла, но
факт был медицинский - никаких последствий для организма…
Плотогон
Муж, человек очень жесткий, старой закалки, но по-своему справедливый.
Если что сказал - все, не моги изменить. Если спросит совета у жены,
обязательно сделает наоборот.
В зрелые годы он пил, причем пил достаточно круто. На работе все
прощали, т. к. он был уникальным специалистом: «наощупь микроны
чувствовал». Характерный пример из тех времен - за «калымную» работу
предложили два варианта оплаты: установить телефон или три литра спирта.
В очереди на телефон семья стояла десять лет. Как вы думаете, что он
выбрал?
Правильно, он выбрал трехлитровку.
Ну, это была предистория. Теперь собственно история.
Пьянствовал он уже почти неделю, режим жизни был такой: залез в
холодильник, выпил сто граммов, пошел в свою комнату, упал, уснул,
проснулся, залез в холодильник, далее см. начало абзаца. И так,
независимо от времени суток.
Но, вот однажды, он решил вдруг капитально закусить, то - ли принял
больше, чем обычно, то - ли пригрезилось что, но он, вместо холодильника
залез за закуской под раковину. Обнаружил средство для чистки унитазов
под названием "Санитас". Взрезал банку, взял здоровенный кусок хлеба,
намазал на него "Санитас" толстым слоем.
Жена заходит на кухню, видит картину: вспоротая банка чистящего
средства, муж заталкивает в рот кусок хлеба с этой гадостью. В ужасе
всплескивает руками.
- Ваня, стой! Ты что делаешь?
- Молчать!!!! Что хочу, то и делаю!!!!
Кто здесь хозяин?!??
Она растерялась, что здесь сказать? А он жует! Как остановить? Потом
сообразила
- Оставь хоть немного унитаз почистить!
P.S. Не знаю, из чего делали это средство, может из сливочного масла, но
факт был медицинский - никаких последствий для организма…
Плотогон
Случилось это года 4 назад...
Вечером, после тяжелого трудового дня народ на электричке ехал по домам
(Латвия)... вечер... все устали, да еще жара эта.... В вагоне пассажиры
тихо преговариваются, читают, спят, а по вагону в этом время все время
"ходоки" ходят: "Газеты, журналы, кроссворды, сканворды!", "Мужские
платки носовые, хорошее качество - чистый хлопок!", "Перчатки для работы
в саду!", " Детективы Сименона!", "Ручки за 5 сантим, пишут синей
пастой..".... никто уже на "ходоков" не обращает внимания... идиллия.. и
вдруг: "Автоматы, пулеметы, наганы, револьверы, гранаты...." Народ тихо
офигивает и поворачиваются в сторону необычного торговца - у парня в
руках книжки серии "оружие мира" -)... Сдавленый смешок, переходящий в
дружный ржач -))))
Шаха
Вечером, после тяжелого трудового дня народ на электричке ехал по домам
(Латвия)... вечер... все устали, да еще жара эта.... В вагоне пассажиры
тихо преговариваются, читают, спят, а по вагону в этом время все время
"ходоки" ходят: "Газеты, журналы, кроссворды, сканворды!", "Мужские
платки носовые, хорошее качество - чистый хлопок!", "Перчатки для работы
в саду!", " Детективы Сименона!", "Ручки за 5 сантим, пишут синей
пастой..".... никто уже на "ходоков" не обращает внимания... идиллия.. и
вдруг: "Автоматы, пулеметы, наганы, револьверы, гранаты...." Народ тихо
офигивает и поворачиваются в сторону необычного торговца - у парня в
руках книжки серии "оружие мира" -)... Сдавленый смешок, переходящий в
дружный ржач -))))
Шаха
7
Дело было в Оптиной Пустыни.
Кто не знает - это монастырь, а в монастыре надо на все, на ВСЕ просить
благословления. (Отец Феодор, благословите выйти покурить? - Иди, дочь
моя. Вернешься - десять поклонов тебе в епитимью. Примерно так.) Ну так
вот, а мы, паломники, занимемя послушанием, то бишь по хозяйству. И
сказал нам отец Марк дрова перетащить в другое место, и в поленницу
сложить.
Ну, наше дело маленькое, перетащили, сложили.. И тут подлетает еще один
монах - отец Иоанн. А о. Иоанн - грек, темперамент - неистовый.
- КТО!!!! Кто сложил здесь эти дрова!!!! Почему!!!! Зачем!!!!
Ну мы смиренно так объясняем, дескать, вот, отец Марк благословил и все
такое...
И о. Иоанн с чувством так произносит:
- Вот!!!! Вечно этот отец Марк всякую херню благословляет!!!!
ПС: а за то, что смеялись мы - получили по тридцать поклонов на брата
епитимьи. Так вот.
Кто не знает - это монастырь, а в монастыре надо на все, на ВСЕ просить
благословления. (Отец Феодор, благословите выйти покурить? - Иди, дочь
моя. Вернешься - десять поклонов тебе в епитимью. Примерно так.) Ну так
вот, а мы, паломники, занимемя послушанием, то бишь по хозяйству. И
сказал нам отец Марк дрова перетащить в другое место, и в поленницу
сложить.
Ну, наше дело маленькое, перетащили, сложили.. И тут подлетает еще один
монах - отец Иоанн. А о. Иоанн - грек, темперамент - неистовый.
- КТО!!!! Кто сложил здесь эти дрова!!!! Почему!!!! Зачем!!!!
Ну мы смиренно так объясняем, дескать, вот, отец Марк благословил и все
такое...
И о. Иоанн с чувством так произносит:
- Вот!!!! Вечно этот отец Марк всякую херню благословляет!!!!
ПС: а за то, что смеялись мы - получили по тридцать поклонов на брата
епитимьи. Так вот.
Толпимся на палубе лодки после ночного нырка (с аквалангом). Света мало.
Снимая с себя все это дело замечаю что мужик передо мной (Нил) с
интересом рассматривает свою руку а вернее нечто по этой руке
перемещающееся от ладони к плечу. Как только невидимый для меня обьект
перемещается куда-то Нилу на затылок он вьезжает что это такое и
начинает вести себя неадэкватно для человека с 30кг оборудования на
плечах - т. е. подпрыгивать дико извиваясь и тихо крича -сними с меня
ЭТО- обращаясь ко мне. Я ЭТО и до того не видел а теперь ЭТО где-то
внутри его экипировки. Я ему толково обьясняю ситуацию а он на меня
недобро смотрит и продолжает исполнять народный индийский Танец Дервиша
в Резиновом Костюме с баллоном за плечами. Но ЭТОМУ это дело не
понравилось и оно выбежало обратно на руку и оказалось на редкость
упитанной особью того что мы в Одессе называли американским тараканом.
Короче он его смахивает на палубу где таракана никто не давит из
брезгливости (половина вобще босиком) и он скрывается где то под лавкой.
Следующий день. Потрясенный такими переживаниями таракан выходит
подышать свежым воздухом уже среди бела дня. А тут мы опять. И почему то
опять возле меня. Женские крики - можно что-то сделать с этим тараканом
или нет - находят отклик в душе капитана этой лохани - он его хватает
рукой (я бы так не смог мужественные все таки люди - карибские капитаны,
преемники пиратов как ни как) и выбрасывает за борт. Все бегут смотреть
- его тут же ест рыба - все - Ура, настал ему конец! Рыба его
выплевывает и он немедленно берет курс обратно на наш корабль. Кто в
панике, кто в депресии. У кого-то хватило сообразительности схватить душ
замаскированный под шланг и отбивать насекомое водой пока капитан не
завел мотор и мы не рванули оттуда. Короче еле спаслись.
Снимая с себя все это дело замечаю что мужик передо мной (Нил) с
интересом рассматривает свою руку а вернее нечто по этой руке
перемещающееся от ладони к плечу. Как только невидимый для меня обьект
перемещается куда-то Нилу на затылок он вьезжает что это такое и
начинает вести себя неадэкватно для человека с 30кг оборудования на
плечах - т. е. подпрыгивать дико извиваясь и тихо крича -сними с меня
ЭТО- обращаясь ко мне. Я ЭТО и до того не видел а теперь ЭТО где-то
внутри его экипировки. Я ему толково обьясняю ситуацию а он на меня
недобро смотрит и продолжает исполнять народный индийский Танец Дервиша
в Резиновом Костюме с баллоном за плечами. Но ЭТОМУ это дело не
понравилось и оно выбежало обратно на руку и оказалось на редкость
упитанной особью того что мы в Одессе называли американским тараканом.
Короче он его смахивает на палубу где таракана никто не давит из
брезгливости (половина вобще босиком) и он скрывается где то под лавкой.
Следующий день. Потрясенный такими переживаниями таракан выходит
подышать свежым воздухом уже среди бела дня. А тут мы опять. И почему то
опять возле меня. Женские крики - можно что-то сделать с этим тараканом
или нет - находят отклик в душе капитана этой лохани - он его хватает
рукой (я бы так не смог мужественные все таки люди - карибские капитаны,
преемники пиратов как ни как) и выбрасывает за борт. Все бегут смотреть
- его тут же ест рыба - все - Ура, настал ему конец! Рыба его
выплевывает и он немедленно берет курс обратно на наш корабль. Кто в
панике, кто в депресии. У кого-то хватило сообразительности схватить душ
замаскированный под шланг и отбивать насекомое водой пока капитан не
завел мотор и мы не рванули оттуда. Короче еле спаслись.
10
История эта не столько смешная, сколько жуткая.
Жила у меня собачка - пудель Моня. Надо сказать, очень большой любитель
женщин (собачих, конечно). Заметили мы как-то, что Моня ходит и подгибает
задницу. Привезли его к ветеринару. Говорим, что так, мол, и так, что
делать? Ветеринар спрашивает: сколько лет? Мы говорим - 8. Фигня, -
сказал милый доктор. Типа, старческий ревматизм, держите ему задницу
в тепле и все. Плюнули мы на этого доктора и решили обследовать собачку
самостоятельно. В итоге обнаружили на левом яичке банальный нарыв.
Решили мазать перекисью и мазью Вишневского. А Моня у нас был собариком
своенравным, всякие процедуры терпеть не мог, а уж подобного
издевательства тем более. Короче, сама процедура лечения выглядела так:
предварительно пойманный Моня лежит распятый на диване на спине. Я держу
ему морду и передние лапы, мама держит задние. Сестра начинает метаться
и искать перекись. Мы на нее вопим, типа быстрее,М оня долго так лежать
не будет. Сестра хватает из шкафа пузырек с надписью перекись водорода,
смачивает содержимым ватку и прикладывает к ране на яичке. Что случилось
с Моней!!! Он дико завращал глазами,захрипел, начал вырываться и т.д.
Мы его еле удержали, а после процедуры долго втроем возмущались, какая
у нас вредная собака, мы ему добра желаем, а он...
В общем, мазали таким образом мы ему нарыв около недели, а Моня с каждым
разом переносил процедуру все хуже и хуже. Потом рана затянулась, но
яичко почему-то усохло.
Где-то через месяц с утра пораньше ко мне в комнату заходит сестра,
бешено вращает глазами, что-то мычит и протягивает мне тот самый
пузырек с перекисью. Я в шоке, думаю, ну все, сестра спятила. А она мне
протягивает пузырек, открывает его и говорит - понюхай! Я беру, нюхаю...
Через секунду мое выражение лица ничем не отличалось от лица сестры.
В пузырьке был РАСТВОРИТЕЛЬ!!! Кто его туда налил - непонятно.
Мы сразу вспомнили, как мы, три коровы, навалились на бедного тщедушного
песика и с воплями: "молчи, тварь неблагодарная, мы тебя лечим, а ты..!"
нещадно в течение недели мазали ему открытую рану на яйцах. Сразу стали
понятны его выпученые глаза и жуткие хрипы. Я думаю,что фашистские пытки
были гуманнее, чем наше лечение. Но, как ни странно, даже после этого
ужаса, многострадальный Моня не утратил интереса к женщинам
и не прекращал ими интересоваться даже с одним яйцом. У меня до сих пор
комплекс вины по отношению к Моне.
Жила у меня собачка - пудель Моня. Надо сказать, очень большой любитель
женщин (собачих, конечно). Заметили мы как-то, что Моня ходит и подгибает
задницу. Привезли его к ветеринару. Говорим, что так, мол, и так, что
делать? Ветеринар спрашивает: сколько лет? Мы говорим - 8. Фигня, -
сказал милый доктор. Типа, старческий ревматизм, держите ему задницу
в тепле и все. Плюнули мы на этого доктора и решили обследовать собачку
самостоятельно. В итоге обнаружили на левом яичке банальный нарыв.
Решили мазать перекисью и мазью Вишневского. А Моня у нас был собариком
своенравным, всякие процедуры терпеть не мог, а уж подобного
издевательства тем более. Короче, сама процедура лечения выглядела так:
предварительно пойманный Моня лежит распятый на диване на спине. Я держу
ему морду и передние лапы, мама держит задние. Сестра начинает метаться
и искать перекись. Мы на нее вопим, типа быстрее,М оня долго так лежать
не будет. Сестра хватает из шкафа пузырек с надписью перекись водорода,
смачивает содержимым ватку и прикладывает к ране на яичке. Что случилось
с Моней!!! Он дико завращал глазами,захрипел, начал вырываться и т.д.
Мы его еле удержали, а после процедуры долго втроем возмущались, какая
у нас вредная собака, мы ему добра желаем, а он...
В общем, мазали таким образом мы ему нарыв около недели, а Моня с каждым
разом переносил процедуру все хуже и хуже. Потом рана затянулась, но
яичко почему-то усохло.
Где-то через месяц с утра пораньше ко мне в комнату заходит сестра,
бешено вращает глазами, что-то мычит и протягивает мне тот самый
пузырек с перекисью. Я в шоке, думаю, ну все, сестра спятила. А она мне
протягивает пузырек, открывает его и говорит - понюхай! Я беру, нюхаю...
Через секунду мое выражение лица ничем не отличалось от лица сестры.
В пузырьке был РАСТВОРИТЕЛЬ!!! Кто его туда налил - непонятно.
Мы сразу вспомнили, как мы, три коровы, навалились на бедного тщедушного
песика и с воплями: "молчи, тварь неблагодарная, мы тебя лечим, а ты..!"
нещадно в течение недели мазали ему открытую рану на яйцах. Сразу стали
понятны его выпученые глаза и жуткие хрипы. Я думаю,что фашистские пытки
были гуманнее, чем наше лечение. Но, как ни странно, даже после этого
ужаса, многострадальный Моня не утратил интереса к женщинам
и не прекращал ими интересоваться даже с одним яйцом. У меня до сих пор
комплекс вины по отношению к Моне.
2
Было энто с моим хорошим другом, историком.
Поехал он как-то по своим историческим делам в Белоруссию, еще году
эдак в 1996. И разговорился с одним местным в деревне. Ну там, то, се,
погода, урожай... А ведь историк, сами понимаете, и съехал разговор
понемногу на вторую мировую, на партизан, и на оружие, которого в тех
лесах с войны осталось - ну прям как гуталина у Матроскина. А местные-то
оружие это уже лет пятьдесят собирают. А куда потом? Он и спрашивает -
куда, мол, потом-то все это грозное эхо войны?... Дед отвечает - кто
сдавал, кто так себе небольшой гешефт делал... Я и сам ящик
противопехотных мин нашел однажды...
- И куда? Куда ящик-то?...
- Ну, боязно мне стало... Я его в подпол одной хаты брошенной тут,
в селе, и сховал.
- Ну и?
- А ее снесли, хату-то... А на том месте какой-то из города себе
коттедж кирпичный построил.
- ?!?!?!?!?
А дед отвечает с олимпийским спокойствием и неподражаемым беларуским
выговором:
- Та я, я-та гаварыв яму - яшшык там мой астався...
А ян гаварыт мяне - тябе, диду, адын уже яшшык только нужан...
Да што уж... Пусть сябе ляжить.
Поехал он как-то по своим историческим делам в Белоруссию, еще году
эдак в 1996. И разговорился с одним местным в деревне. Ну там, то, се,
погода, урожай... А ведь историк, сами понимаете, и съехал разговор
понемногу на вторую мировую, на партизан, и на оружие, которого в тех
лесах с войны осталось - ну прям как гуталина у Матроскина. А местные-то
оружие это уже лет пятьдесят собирают. А куда потом? Он и спрашивает -
куда, мол, потом-то все это грозное эхо войны?... Дед отвечает - кто
сдавал, кто так себе небольшой гешефт делал... Я и сам ящик
противопехотных мин нашел однажды...
- И куда? Куда ящик-то?...
- Ну, боязно мне стало... Я его в подпол одной хаты брошенной тут,
в селе, и сховал.
- Ну и?
- А ее снесли, хату-то... А на том месте какой-то из города себе
коттедж кирпичный построил.
- ?!?!?!?!?
А дед отвечает с олимпийским спокойствием и неподражаемым беларуским
выговором:
- Та я, я-та гаварыв яму - яшшык там мой астався...
А ян гаварыт мяне - тябе, диду, адын уже яшшык только нужан...
Да што уж... Пусть сябе ляжить.
Было дело в Лондоне совсем недавно. В одном крупном театре
репетировали современную оперу "Приключения остроухой стервы"
какого-то Янасека. Ведущий солист (Квентин Хэйс его звали),
который играл там гада-скинхеда, вышел в перерыв позвонить
на улицу в автомат. Одет был в сценический костюм - рубаха
с флагом во всю спину, чоботы Док Мартенс, башка бритая налысо...
Ну вот, набирает он номер, а тут по улице два негра чешут под два
метра ростом. Увидкли такую картину, выдернули певца из будки
как морковку из грядки, приперли к стенке и собрались вломить
ему п%%%дюлей от всей полноты расового самосознания. Бедняга
давай объяснять, что он всего лишь к роли оделся, но куда там...
Спасся артист только тем, что запел "Фигаро здесь, Фигаро там..."
Мужики, слыша, какие он крутые рулады выводит, поверили,
что он из театра сбежал - и отпустили.
Написал об этом Рейтер 4 апреля с.г.
репетировали современную оперу "Приключения остроухой стервы"
какого-то Янасека. Ведущий солист (Квентин Хэйс его звали),
который играл там гада-скинхеда, вышел в перерыв позвонить
на улицу в автомат. Одет был в сценический костюм - рубаха
с флагом во всю спину, чоботы Док Мартенс, башка бритая налысо...
Ну вот, набирает он номер, а тут по улице два негра чешут под два
метра ростом. Увидкли такую картину, выдернули певца из будки
как морковку из грядки, приперли к стенке и собрались вломить
ему п%%%дюлей от всей полноты расового самосознания. Бедняга
давай объяснять, что он всего лишь к роли оделся, но куда там...
Спасся артист только тем, что запел "Фигаро здесь, Фигаро там..."
Мужики, слыша, какие он крутые рулады выводит, поверили,
что он из театра сбежал - и отпустили.
Написал об этом Рейтер 4 апреля с.г.
Лучшая история за 10.04:
Зашёл в кафе еврейской кухни "мазл тоф", заказал чай, ну и пошутил: "евреи, не жалеете заварки", ну т.е. сделайте покрепче. Мне ответили, что нальют меньше кипятка.