Поиск по автору:

Сегодня на выходе из супермаркета увидел под проливным дождём красивую
молодую пару. Девушка правой рукой держала здоровенный зонт над головой
высокого парня и немного над своей, левой – большой пакет с покупками. У
парня руки были свободны, если не считать сигаретки, которой он
беззаботно попыхивал, надёжно прикрываемый от дождя зонтиком. «Вот ведь
жлоб! » - внутреннее возмутился я. Но и позавидовал немного тоже –
больно уж хороша и безропотна была девушка. Метров через десять начались
сплошные лужи до самого дальнего конца парковки, где стояла их машина.
Весь этот путь девушка продолжала кротко держать зонт над головой парня
и пакет с покупками. Но руки парня теперь тоже оказались заняты грузом
килограмм на пятьдесят– отправив недокуренную сигаретку в урну, дальше
он нёс свою девушку на руках до самой машины…

Однажды летел с венгром-психологом, который оказался давним поклонником
мультсериала «Ну погоди». Он разразился любопытной тирадой: «Особенно
хорошо получился волк – он такой живой, обаятельный узнаваемый. Но
почему он узнаваем? Явно же не по фильмам о природе – с настоящим волком
он не имеет ничего общего. Мы узнаём в нём сорокалетнего
холостяка-неудачника – прокуренного, любящего выпить, сохранившего
чувство юмора, заброшенного, порядком озабоченного. Вот зачем он гонится
за несчастным зайцем! Мультяшное пространство – это просто поле его
отношений с юной девушкой. Она видимо связана с ним по работе – деваться
некуда. А ему лишь бы затащить её в постель. То полутёмная подсобка, то
корпоративчик, то парк культуры и отдыха – ей всегда приходится быть
настороже. Но она относится к этому с юмором, возможно ей даже льстит
его внимание – ведь он такой обаятельный…»

Я подивился умению профессионального психолога извлечь что-то из пустого
места, а потом задумался – заяц-то действительно говорит девичьим
голосом Румянцевой...

Всё-таки времена меняются – мясорубки 90-х почти позади. Бизнесмена
Бовыча у нас решили завалить красиво, без пальбы. Поймали на том, что он
бросал курить, но после каждого обеда на крылечке любимого ресторана
всё-таки выкуривал свою очередную последнюю сигарету. Чтобы легче было
бросить, перешёл на самые дешевые и противные. Быки-охранники вели себя
интеллигентно – прикрывали, но вход в ресторан для всех не блокировали.
К Бовычу подвалила девушка в форменной тужурке одной табачной фирмы и
предложила обменять его полупустую пачку сигарет на полную. Бовыч
офигел, но согласился – больно уж девушка была симпатичная. Он даже
попытался с ней познакомиться. Девушка хихикнула и исчезла. Только через
полгода кто-то слил – вся пачка сигарет была заряжена то ли цианистым
калием, то ли ещё какой-то хренью. Свое спасение Бовыч объяснил просто –
до него вдруг дошла надпись на пачке - «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ». Ту пачку он
выбросил, с тех пор не курит…

Соседка поселилась исключительно склочная, и фанатка свежего воздуха –
ну и пусть дома стиральная машина с сушкой, всё её нижнее бельё должно
висеть на дворе в три ряда, пропитываясь озоном. Барахольщица страшная,
в Китай минимум два раза в месяц. Её муж достал ещё больше – бля#овитый
шибко, новым соседкам проходу не даёт. Когда эта тётка в очередной раз
наорала на ребёнка, осмелившегося приблизиться к её выставке достижений
китайской промышленности, сосед из третьей квартиры не выдержал –
потратился на девичьи трусы размеров на восемь меньше, и повесил их
среди теткиного белья. Она сгребла не глядя. На третью ночь всему дому
уснуть не удалось…

Мама моей знакомой полвека назад поехала поступать из глубинки в
ростовский университет, в соответствующем очень юном возрасте. Не помню
уж зачем она остановилась по пути в Таганроге, как тогда часто водилось
почти без денег, но с билетом – в Ростове её встречала родня. Погуляв по
пыльному Таганрогу весь день, уже под вечер в местном автобусе она не
выдержала и решила всё-таки съесть отложенный ещё дома последний
бутерброд с сыром. К её огорчению, сыр оказался слегка заплесневелым –
на дворе было лето. Девушка долго с сомнением разглядывала этот
вожделенный бутерброд, и наконец стала бережно счищать плесень. Рядом
стоял какой-то видный крепкий кавказец за пятьдесят. Он галантно сказал
девушке, что хотя заплесневелые сыры входят в число самых дорогих в
мире, именно этот есть всё-таки не следует. А ещё он как раз едет в
спецмагазин, где сыр свежий и особенный, и что он хочет кусок этого
замечательного сыра подарить ей.

Пропустив типа мимо ушей его заманчивое предложение, девушка весело
заметила, что это же ж сколько столетий надо выращивать такую породистую
плесень, чтобы из неё получилось что-то вкусное. Кавказец расхохотался и
заявил, что плесень в дорогих сырах самая обыкновенная, всё дело в сыре
и в технологии. Вот тут в её голове и прозвенел первый тревожный
звоночек на это откровенное враньё. Но мужчина был в возрасте и выглядел
очень положительно. А потом всего за пару остановок произошёл наверно
сеанс гипноза – она разглядела его медальный облик, статную значительную
фигуру, жаркие глаза, трагические складки у губ, и была просто
зачарована его речью. Они разговорились и долго гуляли потом по вечерним
улицам вокруг обещанного спецмагазина, о котором она уже почти забыла.

Но глядя в её сияющие глаза, темпераментный кавказец вдруг прокололся –
его просто понесло. Он рассказал, что работает секретным
авиаконструктором, но толку в этой секретности нет никакой, потому что
всё равно его работы всю жизнь не идут в серию и поэтому неизвестны.
Услышав это, девушка очнулась, глянула на часы и спросила насчёт
обещанного сыра – её поезд скоро отправлялся. Мужчина нырнул в
магазинчик, больше похожий на товарный склад, и вернулся оттуда сияющий
с небольшим кругом сыра, по виду действительно свежего. Забрав сыр,
девушка застенчиво поинтересовалась, женат ли он. «Нэт, нэ женат!» - с
ходу растерянно ответил мужчина. Это был провал – вопрос девушки был
контрольным выстрелом. Незнакомец выглядел ухоженным, опрятно одетым и
вообще победителем женских сердец. Наскоро распрощавшись, она уже в
поезде с сыром в зубах принялась повторять приготовленную к поступлению
в университет басню «Сыр выпал, и с ним была плутовка такова…». Тут она
рассмеялась – стремительно покинутый блатной кавказец действительно
походил при расставании на нахохлившегося озадаченного ворона.

Так бы и осталась эта история в тихих семейных анналах, да ещё и не
моих, но недавно я случайно увидел одну телепередачу и по свежим следам
порылся в гугле. Как осторожно выражаются журналисты, девушка тогда
встретила «человека, очень похожего на» Роберто Бартини. Этот человек,
разговорившись, мог много ещё чего ей рассказать – что он например
итальянский барон, отдавший всё своё состояние в размере десяти
миллионов долларов в помощь голодающим советской республики. Как ни
странно, и это было чистой правдой. А насчёт своих авиаразработок он
поскромничал – из шестидесяти его моделей одна в серию всё-таки пошла.
На ней были установлены мировые рекорды скорости, и построены шестьсот
бомбардировщиков этой серии под именем ЕР-2, которые с начала войны до
её конца бомбили Берлин. Бомбардировщик был этот настолько секретен и
выглядел настолько необычно, что при аварийных посадках его время от
времени сбивали наши. Сам конструктор тоже выглядел необычно и эффектно
– в него часто влюблялись. Как и его самолёты, Бартини тоже сбили наши –
перед войной ему влепили сталинскую десятку, которую он отсидел от
звонка до звонка. Многое из того, чем мог бы похвастаться этот человек,
девушке в то время рассказывать было вообще бессмысленно – другой
совершенно секретный конструктор Сергей Королёв считал его своим
учителем, и однажды сказал: «Без Бартини не было бы спутника». После
отсидки Бартини был отправлен именно в Таганрог, где действительно ездил
довольно долго на общественном транспорте. В автобусе он никогда не
садился, несмотря на возраст. Окончательно меня добил поиск на тему
дорогих итальянских сыров с плесенью. Плесень эта, как выяснилось, самая
обыкновенная. Она действительно берётся прямо из воздуха, как и вся
тюремная гниль, обрушенная на этого человека - всё дело, оказывается, в
самом сыре…

Вчера перед отъездом из Малайзии домой во Владивосток часа два бегал по
супермаркету возле отеля, прикупая гостинцы. Когда заколебался их
таскать, купил там же чемодан на колёсиках. Но даже с подарками внутри
он оставался полупустым, а времени искать новые уже не было. И тут мой
взгляд упал на прилавок с экзотическими фруктами, среди которых лежала
обыкновенная картошка – точно такая же, как в России, и даже припылена
также. В отличие от невиданных фруктов, при взгляде на картошку я сразу
понял, что хорошая, и вспомнил, что дома она совсем кончилось – придётся
тащиться в магазин сразу после возвращения. И тут я сообразил – несмотря
на восемь тысяч километров, разделяющих столицу Малайзии от моего города
с пересадкой в Пекине, тащить эту тропическую картошку домой пешком мне
придётся от силы метров двести, и то на колёсиках – всё остальное
расстояние она будет ехать и лететь сама. Потому что багаж я отправлю
напрямую во Владивосток. В общем, я купил килограмм пять, и до сих пор
жалею, что не двадцать – картошка оказалась вкусная и гораздо дешевле,
чем у нас.

У охранника на досмотре в аэропорту Куала-Лумпура глаза стали квадратные
– он даже полюбопытствовал, в какую страну я везу эту картошку с
экватора. А жена восприняла покупку как издевательство – оба предыдущих
раза, когда я покупал картошку во владивостокских магазинах, она очень
ругалась, что картошка переморожена, и что меня за ней из дома не
выгонишь…

О ПЕРВЫХ ПАЦИФИСТАХ

Вот ведь блин - одна половина читателей вознегодует, что рассказываю
общеизвестный исторический факт, вторая – что откровенную небылицу.
А ведь такие истории – самые интересные. Все лавры этого рассказика
адресую Льву Гумилёву, которого сейчас с удовольствием читаю.

В первом крестовом походе однажды сошлись в большом сражении рыцарское
войско и арабская конница. О дальнейшем летописцы с обеих сторон
повествуют с большой застенчивостью, но не поленились указать главную
проблему. Гордые рыцари восседали на самых могучих своих жеребцах,
изголодавшихся по женскому обществу после долгого похода. А вот арабы
сидели на вёртких послушных кобылицах. Сражение как-то сразу не
задалось, но лошадки остались довольны...

Я уж обойдусь без названия города, марать не хочу. В прошлом году на
65-летие Победы обещали всем оставшимся в живых ветеранам нормальное
жильё. В том числе и знакомому деду 94 лет. Да вот застопорилось – не
приняла комиссия квартал социального жилья у чёрта на куличках, там
кстати до сих пор ни воды ни света. В октябре, узнав о происшедшей
маленькой задержке, дед надел все ордена, обойдясь без юбилейных
медалей, и заявился к Самому Главному Начальнику, заместителю мэра по
социалке. Никто не посмел его остановить. Начальник пролепетал, что
постарается найти варианты в течение трёх месяцев, и сам обязательно
свяжется. «Нет уж, я сам к тебе лично приду, ровно через три месяца,
обещаю» - ответил дед и с этим убыл. После его похорон выяснилось, что
подвигло деда на тот октябрьский визит – у него тогда нашли рак на
последней стадии. Дед успел послужить во фронтовой разведке, врача
расколол быстро. Чиновник наверно вздохнул с облегчением – одной
проблемой меньше. Но в январе он вдруг уволился. Почему-то я уверен, что
дед своё обещание всё-таки выполнил…

Проект со скандальным названием «Желтороссия» сейчас почти забыт. А вот
в 1890-е он владел умами всего российского кабинета министров. Это был
настоящий дранг нах остен - вероятно потому, что добрую половину
кабинета составляли обрусевшие немцы. Не то что перспективы проекта, а
сама реальность была радужной – император Кореи полтора года жил в
российском посольстве, всеми корейскими финансами управлял средней руки
питерский чиновник, и даже корейские воны чеканились в России. С Китаем
было ещё проще – небольшой русско-английский отряд с целым букетом
других европейских наций штурмом взял Пекин, и никто не собирался его
оттуда выгонять. Манчжурия была практически наша, южнее неё огромную
территорию арендовали немцы, по реке Янцзы на всём её протяжении
курсировали торговые и военные английские суда, а владевшие Индокитаем
французы напирали с юга. В общем, надо было торопиться, пока всё не
разобрали. В самый разгар этой империалистической лихорадки министр
финансов граф Витте подал императору короткую служебную записку.

Записки Витте пользовались в царской семье особенной репутацией. Самой
первой из них он мог предотвратить крушение царского поезда - если бы
его хоть кто-нибудь тогда послушал. С тех пор его слушали внимательно.
Прочитав записку, Николай II свернул российскую деятельность в Корее,
перестал кошмарить Китай и направил огромные средства, сопоставимые со
всем золотым запасом империи, на освоение Приморского края и на
строительство несокрушимой владивостокской крепости.

Как и во всём, что делал злосчастный последний российский император, его
решение оказалось половинчатым – не дослушав мудрого графа, он продолжал
по мелочи дразнить японцев в Корее и держаться за уже арендованный
Порт-Артур, накликав катастрофу 1905-го года. Но Приморье всё-таки
осталось нашим, потому что там появилось русское население. А записка
Витте заканчивалась так: «Я с трудом представляю себе появление в
Российской Империи трёхсот миллионов новых подданных, имеющих иной язык
и вероисповедание. Но дело даже не в этом. Присоединение Китая к России
со временем неизбежно будет означать присоединение России к Китаю».

Понятия не имею, насколько смешно, зато правда.

Один очень уважаемый местный депутат дал любимой дэушке попрактиковаться
на своём не менее любимом джипе – широком таком, с офигенными колёсами и
высокой посадкой. Он справедливо рассудил, что угробиться ей на этом
чудище будет довольно сложно, а все остальные проблемы решаемы на месте
катастрофы. Пословица «носорог глуховат, подслеповат и очень
стремителен, но при его размере это не его проблемы» была как раз про
этот случай – на ушах у девушки орал плейер, а носить очки или линзы она
упорно отказывалась. В первый же сумрачный вечер она удачно заехала
задом на парковку через могучий сугроб. Заглушив мотор, внимательная
девушка сразу же догадалась, что её железный слон слегка перекосился.
Спотыкаясь на высоких каблучках и подслеповато помаргивая, она
отправилась смотреть, в чём дело, и к своему ужасу обнаружила, что одним
задним колесом заехала оказывается прямо на капот спортивной иномарки,
просто распластавшейся по асфальту от своей крутизны. Три парня
околоспортивного вида ошарашено глядели на огромное рифлёное колесо
прямо перед дворниками. «Извините, я сейчас с вас слезу» - пролепетала
девушка. Один из парней вдруг заржал: «Толян, ты был прав, с такой
тачкой красивые девушки прямо на капот лезут…»

Какой толк можно извлечь из непригодного для земледелия полуострова в
безлюдной местности, населённой только шайками разбойников? Для
ссыльнопереселенца Михаила Ивановича Янковского в 1880-х годах этот же
вопрос стоял несколько иначе – как прокормить жену, дочку и сына. Потому
что этот полуостров к югу от Владивостока был его единственной
собственностью. Нефтяных скважин и прочих скрытых богатств на
полуострове не наблюдалось, вся выгода заключалась в узком перешейке, в
скудной травке и в перелесках, которыми он покрыт. Можете погадать на
тему собственной предприимчивости и сравнить с тем, что Михаилу
Ивановичу удалось сделать на самом деле.

Для начала он перегородил перешеек на свой полуостров и устроил там
первую в мире плантацию капризного женьшеня, уходившего в соседнем Китае
за сумасшедшие деньги. Потом он развёл огромное стадо пятнистых оленей,
целебные панты которых подбирал каждую осень, не убивая самих оленей. Но
самое удачное его предприятие было заточено под тот простой факт, что в
соседнем Владивостоке несколько сот офицеров по выходным пропадали со
скуки, получая при этом нехилую зарплату золотом. Янковский вывел на
своём полуострове уникальную породу лошадей. Объединившись с местными
купцами, он построил на краю Владивостока ипподром, в районе нынешнего
рынка на Спортивной, и наладил доставку туда публики своими паровыми
катерами за драконовскую цену 15 копеек билет. Вскоре его лошади гремели
по всей стране на скачках вплоть до Санкт-Петербурга, жеребцов раскупали
коннозаводчики, кобыл крестьяне. Попутно этот удивительный человек
открыл и описал в научных журналах множество новых видов бабочек,
которых он нашёл на своём сказочно прекрасном туманном полуострове,
тогда называвшимся Сидэми. Семнадцать из ста открытых им бабочек до сих
пор носят его имя, как и три вида впервые описанных им птиц, включая
лебедя Янковского - большинству профессиональных биологов такое и не
снилось.

Местных китайских пиратов-хунхузов, зарившихся на его богатства, он
укротил своими силами единолично – до покупки полуострова Михаил
Иванович успел покомандовать золотыми приисками на острове Аскольд, где
хунхузов приходилось отгонять постоянно. Тигры оказались более упорными.
Добирались они до полуострова вплавь и страшно фыркали, высаживаясь на
берег – все кошки умеют плавать, но терпеть не могут воды. Янковскому
пришлось отстрелять их полтора десятка в поединках один на один, пока
тигры не признали наконец его территорию.

Но из живой истории, как из песни, грустного слова не выкинешь –
однажды, когда он был в отъезде, его дом-крепость на перешейке не устоял
– были убиты его жена и дети, перебита вся прислуга. Хозяин не бросил
сожжённый дом, но сильно переменился. Оседлав свою самую породистую
лошадку, он принялся выслеживать и отстреливать хунхузов за многие
десятки километров вокруг, внезапно появляясь в самых неожиданных
местах. На долгое время это стало его главным занятием – денег было
много, а семьи больше не было. На хунхузов нашёл ужас.

Через пару лет эти места были настолько мирными, что в них стали бывать
и строиться люди под стать Янковскому. Среди них была сугубо
континентальная семья Худяковых, усадьба которых на таёжной речке
Кедровка производила всё что угодно, кроме морепродуктов. Порыбачив на
полуострове Янковского, братья Худяковы всерьёз увлеклись морской
рыбалкой – по собственным чертежам они построили паровую яхту-пятитонку
и стали ходить на ней в Охотское море, на китобойный промысел. Но самый
крупный дом из новых соседей Янковского построил Юлий Иванович Бринер –
некогда мелкий торговец, тоже купивший однажды никому не нужный кусок
земли, но в другой стороне, к северу от Владивостока. В результате он
оказался владельцем 80% разведанных мировых запасов то ли бора, то ли
вольфрама с молибденом – точно уже не помню. На этом месте сейчас город
Дальнегорск и несколько миллионов тонн отходов. Поселившись рядом с
Янковским, совсем близко к Корее, Бринер направил свою кипучую энергию в
эту сторону – выкупил в долгосрочную аренду пятидесятикилометровый шмат
корейской земли вдоль всей северокорейской границы, и умудрился втянуть
в эту авантюру царскую семью, пока их оттуда не вышибли японцы.

От гражданской войны семья Бринеров смоталась подальше, но старший
Бринер успел умереть как раз накануне эмиграции. Он остался похоронен на
полуострове Янковского, как и завещал. Я его понимаю - из этих
красивейших мест очень трудно уехать. Внук его добавил лишнее «н» в свою
фамилию, сократил имя, данное в честь деда, и стал знаменитой
голливудской кинозвездой Юлом Бриннером, героем фильма «Великолепная
семёрка». Его сын до сих пор приезжает во Владивосток на ежегодные
сентябрьские кинофестивали – весь в чёрном, в широкополой ковбойской
шляпе, прикрывающей лысину, которую он впрочем с удовольствием
показывает в конце своих выступлений. Однажды он рассказал – до Юла
Бриннера голливудские актёры играли свои ковбойские роли из жизни Дикого
Запада по наитию, теоретически – свидетелей тех времён давно не осталось
в живых. И я вдруг понял – сила и обаяние Юла Бриннера в том, что до
конца жизни в его душе скакал ковбой российского Дикого Востока, а вовсе
не американского Дикого Запада – безобидный некогда исследователь
бабочек Михаил Иванович Янковский, мстя за свою семью…

К югу от Владивостока тянется очень странный кусок русской земли – от
пляжа до Китая рукой подать, а вот в длину километров сто будет, до
самой корейской границы. В этих местах география сошла с ума –
бесконечные бухточки, каждая на свой лад и даже на цвет песка,
полуострова загогулистой формы, плавни и озёра, островки в неописуемом
количестве. На некоторых перешейках рыбак может попеременно удить
пресную и морскую рыбу, просто повернув стул в другую сторону. Даже
крупномасштабная карта этой местности бессмысленна – в прилив и в отлив
она выглядит по-разному, а клочья тумана преображают её по пятнадцать
раз на день. В этих местах лучше вообще не выходить на берег – хочется
часами бродить по пояс в прозрачной воде или плыть с аквалангом попой
кверху, наблюдая за диковинной морской жизнью. Моя тоскующая по этим
местам знакомая, которую давно унесло тысяч на десять километров
западнее, однажды назвала их жемчужным ожерельем России, самым
удивительным, что она видела в жизни. Но вот как это ожерелье стало
русским, на это есть забавная история.

Приморский край отошёл к России по Айгунскому трактату с Китаем,
подписанному кстати на полутораметровой скатерти – видимо, китайцы
побаивались, чтобы коварные русские не подменили обычные бумажные листы.
Проблема заключалась в том, что обе высокие договаривающиеся стороны
имели крайне смутное представление о территориях, лежащих к югу от реки
Уссури. Проще говоря, проводить границу было не на чем - карты напрочь
отсутствовали. Договорились о том, что демаркационные комиссии обеих
стран на следующее лето 1859 года прибудут в условленное место. По
прибытии на это место губернатора Восточной Сибири графа
Муравьёва-Амурского китайцев не обнаружилось. Энергичный граф принялся
делить землю сам – кто первый встал, того и тапочки. Позднее в своих
воспоминаниях граф признался – сначала он хотел провести границу прямо
под Владивостоком, но из любопытства решил сплавать на юг и просто
влюбился в эти бухточки - «Когда я их увидел, моя рука сама взяла
красный карандаш и начертала границу до самой Кореи…»

В начале 70-х мой знакомый, будучи пацанёнком, добирался электричкой до
глухого полустанка под Свердловском, то есть домой. Возле кассы
ребятёнок обнаружил в своём кармане вместо мелочи на билет свежую дырку.
Решил ехать зайцем – следующая электричка с остановкой на его станции
шла часов через пять. Не успел поезд тронуться, нагрянули контролёры.
Что будет дальше, он знал только по жутким рассказам друзей. Времена
были простые. Спрятавшись в тамбуре, парнишка лихорадочно размышлял об
одном – кто больнее надерёт ему уши, контролёры или отец за то, что
вернётся поздно. Постепенно он пришёл к выводу, что уши надерут и тут и
там, потому что контролёры всё равно высадят на ближайшей станции.

Двери закрылись, перрон поплыл, за спиной приближались страшные шаги
контролёров. Решение пришло к нему внезапно и само собой – он сиганул из
поезда через выбитое в двери окно. Из-за летней духоты дверные стёкла
были давно выдавлены почти во всей электричке, а может поездная бригада
сама их снимала накануне дачного сезона, чтобы зря не пропали. От
отчаяния пацан махнул практически не глядя и попал в какого-то мужика на
перроне, который впрочем не растерялся и схватил его ещё в воздухе. Но
отпускать не спешил - задал пару странных вопросов, точно ли контролёры
шли от хвоста поезда в голову, и точно ли ему очень надо в этот поезд.
Пацанёнок совсем оторопел, но оба раза горестно шмыгнул с утвердительной
интонацией. В это время к ним стала приближаться следующая дверь
электрички. Мужик заорал стоящим в тамбуре - «Ловите!», после чего
выверенным движением зашвырнул пацанёнка обратно в поезд…

Стараюсь не соваться в тёмные подворотни после полуночи. Но в жизни
навалом безвыходных положений. Заорала какая-то девица, которую лишали
сотового и я уж не знаю, чего там ещё. Никогда не был героем, я сачок
ещё тот. Но в такой ситуации мужику надо быть всё-таки изрядным дерьмом,
чтобы пройти мимо, даже если он судорожно набирает телефон нашей
неуловимой милиции подальше от места происшествия.

Я решил ворваться в подворотню сюрпризом. Сюрприз ждал меня – их
оказалось трое и совсем не бухих. Даже мой фирменный по яйцам не
сработал – я умудрился промахнуться, пребольно лягнув при этом стенку.
Наверно, это к счастью, иначе вообще бы забили нафиг. Остаток драки я
просто прыгал там в полной темноте почти на одной ноге, как
дополнительный мятежный бабуин среди гамадрилов, давая девчонке удрать,
похоже всё равно уже без сотового. Потом мне конкретно наваляли.
Я попал в больницу, дивясь тому, сколько сотен повторяющихся болевых
ощущений может оказывается доставлять день за днём каждый мимоходом
полученный тумак.

И вот в эту тяжёлую минуту меня навестила сестра. Она серьёзно
увлекалась разнообразными учениями, как правильно относиться к жизни, и
быстро стала живой рекламой того компота, который творился у неё в
голове – постройнела до осиной талии, ещё больше похорошела и стала вся
тихо сиять изнутри какой-то очень ненавязчивой доброжелательностью.

Своё учение она никогда даже не пыталась мне объяснить – это было всё
равно что раздолбаю-пятикласснику втирать теорию пузырьковой
обратновывернутой Вселенной. Многочасовые физические упражнения,
медитации и диеты я заменял пробежками на работу только для того, чтобы
экономить время, а не расходовать его на всякую фигню. Вдобавок мне
везло в жизни до этого случая. В общем, я был крайне тяжёлой аудиторией
для любого проповедника. Но когда сестра увидела меня в таком печальном
состоянии, она сжалилась и сделала мне короткое внушение просто-таки
пинковой мощности – с неожиданным жаром высказала всё, что по этому
поводу думает.

Уже к концу того дня я понял, что внушение действует. Меня теперь
переполняла благодарность судьбе за то, что меня не прибили в течение
двух предшествующих десятилетий. Особенно в девяностые, когда я остался
жив действительно чудом. И даже эти мудаки стали вызывать у меня
симпатию – в моём организме оказывается 742 кости, селёдка бы от зависти
сдохла, и ведь ни одну не сломали, кроме носа – при таком количестве
пи3дюлей это надо было умудриться или отнестись ко мне очень бережно. Я
вспомнил даже, что эти Робин Гуды хреновы, обчищая мои карманы, сразу
вернули мне мой страховой полис. Я сказал им тогда - «вам-то он нахрена,
а мне теперь понадобится». Все доктора потом, завидев залитый кровью как
в ужастике полис, относились ко мне внимательнее. И всё-таки моя
благодарность к этим гопникам оставалась какой-то натянутой – встреть я
кого-нибудь из них без численного перевеса, отвесил бы не задумываясь.

Но в целом сестринская методика действовала. На третий день я
почувствовал такой прилив сил, что сбежал из больницы – горели важные
бумажки по работе. Шеф воспринял мой приход как восстание из мёртвых.
Как водится, слухи о нанесённых мне повреждениях зажили уже своей
жизнью. Он был приятно удивлён тем, что я вообще смогу когда-нибудь
вернуться к работе, и особенно тем, что всего через неделю, и то так
поздно потому, чтобы не пугать коллег своей рожей. Благодаря сестре я
почти уже забыл об этом дурацком происшествии и говорил только о деле.
В ответ на прямой сочувственный вопрос шефа я честно перечислил
полученные травмы, из которых финансовое значение имели только два
вышибленных моста. Их всё равно давно пора было менять, просто не было
денег. Глядя на мою лиловую физиономию, шеф легко подписал заявку на
премию для меня лично, которую он отфутболил неделю назад, и заявку на
мою командировку в далёкую тропическую страну – эта заявка также была
ранее безнадёжно похерена. Времени до поездки оставался как раз месяц,
чтобы поставить мосты и расстаться с синяками.

Я ошеломлённо глядел на только что подписанные совершенно непроходные
бумажки и начинал догадываться, что попал в нужную тональность.
Помаргивая заплывшим глазом, я пустился в рассказ о тяжёлой доле своего
подразделения, которому уже два года не повышали зарплату. В результате
трём десяткам человек буквально за час до закрытия расчётной ведомости
была начислена премия – я не шучу. В общей сложности все эти подарки
потянули примерно на миллион рублей больше, чем злосчастная пятисотка,
вытащенная гопниками за три дня до этого с моего бездыханного тела.
Ничего, кроме искренней благодарности, я к ним с тех пор не испытываю.
Я знаю, что они восприняли бы это как издевательство.
Но это уже их проблемы :)

В конце 80-х мой однокурсник Саша Чичёв лишился стипендии за редкостное
оболдуйство. Вагоны грузить он не пошёл, жил скромно, но неплохо. На
наши вопросы, чем подрабатывает, хмыкал неопределённо, но по пьянке
иногда разражался замогильным смехом, что нас порядком интриговало.
Наконец через полгода он раскололся - сказал загадочно, что зарабатывает
арифметикой на уровне третьего класса средней школы. Это нас совсем не
удивило, поскольку дальше его знания и не простирались. Но мы всё-таки
потребовали объяснений. Оказалась жуткая штука - за эти полгода он
умудрился трижды продать свой труп. По договору на пожертвование своего
тела для науки, то есть на потрошение студентками местного мединститута,
полагалось 100 рублей, причём естественно без всяких обязательств
немедленной смерти. К сожалению, об этом ставилась отметка в паспорте,
чтобы труп не ускользнул чего доброго на кладбище. Восстановление
потерянного паспорта стоило 25 рублей...

Чёрт его знает, отчего меня так любят сектанты – то ли они всех уже
перелюбили, то ли вид у меня такой добрый – чувствуют заразы, что спущу
нафиг с лестницы только после нескольких вежливых предупреждений, а
женщину вообще пальцем не трону, пусть она мне хоть все оставшиеся мозги
выклюет. Сегодня опять подошёл на остановке один кадр за моей душой –
душевный такой парень, глаза светлые-светлые, а из глаз этих такая
любовь ко мне льётся, что мужику нормальной ориентации просто страшно.
Спрашивает - «Скажите, доверяете ли вы Библии?» Я отвечаю: «Извините, я
православный!» Ну, не в том смысле, что православные Библии не
доверяют, а просто фраза эта действует магически, как святая вода или
кол там осиновый с серебряной пулей – отвядают сразу. И этот отвял. Да
только его бабулька рядом услышала, подкатила к нему с серьёзным
вопросом: «Сынок, а ты в Бога-то веруешь?» Он оторопел просто, но
собрался и с глубоким чувством ответил «да!». А у самого видно, что уже
файлы атаки на бабульку срочно подгружаются. Но не успел он рта второй
раз раскрыть, как она его банально попросила дать сотовый – позвонить ей
надо, а свой дома забыла.

И вот тут парень замялся – на его лице изобразилась настоящая борьба
добра со злом. Правда, больше это было похоже на борьбу промоутерского
зуда с обыкновенным скупердяйством. Я не выдержал и посмотрел на него с
упрёком. Мог бы конечно и свой дать, но больно было интересно, чем эта
нешуточная борьба в его собственной душе закончится. Парень заметил мой
внимательный взгляд, издал нечленораздельный звук и дал всё-таки
бабульке свой сотовый. Но с каждой секундой её разговора ощущение было,
что деньги так и хлещут прямо как кровь из его тела. Минуты через две он
не выдержал и стал выразительно так переминаться – то ли по делам вдруг
заторопился не дождавшись автобуса, то ли в туалет приспичило. Бабулька
это наконец заметила, закруглила разговор и вернула телефон, добавив
ласково: «Спасибо, сынок, по внучке в Хабаровске я соскучилась…»

Наверно, старые люди особенными глазами смотрят на свой город – эта
история посвящена цирку, на месте которого сейчас комаровский рынок
Владивостока, давно сгоревшей школе, на месте которой развороченный
пустырь, и военкомату, на месте которого торговый центр «Изумруд». Мой
любимый преподаватель Александр Григорьевич Суханов всё ещё бодрой
лёгкой походкой ходит каждый день по улице Суханова, на которой он
собственно живёт, мимо дома-музея Суханова через парк Суханова мимо
монумента Суханову – всё это в честь его знаменитого революционного
дяди, по легенде сожжённого японцами в топке паровоза.

Школьные годы Александра Григорьевича пришлись на 30-е. На больших
переменах и после занятий ученики бегали в цирк через дорогу и прыгали
там из-под купола на батут, забирались по канатам и выделывали фигуры
высшего пилотажа на цирковых кольцах. Администрация в лице старенького
сторожа легко разрешала ребятам прыгать, летать и карабкаться хоть до
полного опупения – днём здание цирка всё равно пустовало. К десятому
классу А. Г. чуть не стал профессиональным воздушным гимнастом –
гастролирующая труппа позвала с собой, родители с трудом отговорили. Как
он вспоминает, в цирке восхитительно пахло свежими опилками. Ни одного
погибшего или покалеченного на этих упражнениях так и не случилось, хотя
вскоре погиб почти весь их школьный выпуск – война началась на следующий
день после выпускного вечера. Они сильно тогда не выспались, всю
выпускную ночь до утра пробродили со своими девушками. Когда по радио
объявили германскую войну, все не сговариваясь похватали котомки и
пришли к военкомату. Там уже стояли сотни, если не тысячи молодых
парней, тоже пришедших, не дожидаясь повестки. Парни держались бодро и
весело, их девушки и мамы почему-то плакали. Многие из одноклассников
Александра Григорьевича попали в авиацию – с вестибулярным аппаратом и
реакцией у них после цирка всё было в порядке.

Я живу рядом с комаровским рынком, бывает захожу туда за всякими
корнеплодами. Однажды я не выдержал, задрал голову не несуразно высокие
для рынка потолки и попытался представить, как летали эти замечательные
ребята над нынешними прилавками с редиской и морковкой. Пока мой сын был
маленьким, его главной детской мечтой было попрыгать на крошечном батуте
в детском центре неподалёку – десять минут сто рублей. С семи лет его
туда не пускают – батут порвётся, или придавит чего доброго трёхлетку.
Безопасность превыше всего.

Сейчас А. Г. под девяносто, он остается очень общительным и легко
пускается в интереснейшие воспоминания на любые темы своей большой
жизни, но вот две темы старательно обходит – своего знаменитого дядю и
своё участие в Великой Отечественной войне. Уже спустя многие годы после
университета я узнал, что у него есть ордена и медали, за плечами более
сотни боевых вылетов – мой тихий преподаватель астрономии был
оказывается пилотом пикирующего бомбардировщика. В ответ на мой прямой
вопрос про эти годы он ответил лаконично – после цирка было не так
страшно…

В начале 90-х, когда из-за всеобщего обнищания населения рухнули многие
российские гастроли, мой любимый бард Олег Митяев спасался в Германии –
там он дал 400 концертов, исполняя на немецком языке: «Как здорово, что
все мы здесь сегодня собрались…»

Отец моего любимого преподавателя, Александра Григорьевича Суханова, в
начале XX века едва не породнился с императорским домом Романовых. Но
дом этот разгневался настолько, что неудавшийся жених уехал под
Владивосток, купил огромный участок дикого пляжа на берегу Уссурийского
залива и принялся разводить коров. К концу 20-х годов утро его
многодетной семьи выглядело так: вставали все в три часа утра, дальше
счёт шёл по минутам. У каждого члена семьи, включая самых малолетних,
были свои обязанности – например, пятилетний Александр Григорьевич
растапливал печку, потом разливал молоко по флягам. Может, это и
эксплуатация детского труда, но сейчас в свои почти 90 лет Александр
Григорьевич превосходно выглядит и полон жизни. Если бы хоть один из
двенадцати детей облажался за этой работой, не случилось бы главное –
в полшестого утра отец с загруженными флягами должен был выехать на
длинную обрывистую дорогу, ведущую к железнодорожной станции. Опоздай он
хоть на минуту, поезд ушёл бы во Владивосток, и вся эта работа была бы
зря.

Вокруг были одинокие хутора, населённые корейцами. Они газет не читали и
в 29-м подчистую были раскулачены. Отец Александра Григорьевича газеты
читал внимательно и в 28-м свой хутор продал, перебравшись во
Владивосток. На его хозяйстве поселились коммунары – двадцать здоровых
лбов стали делать работу, с которой вполне справлялась супружеская пара
и двенадцать их детей. Через пару лет бывший хозяин хутора встретил
знакомого машиниста паровоза, и тот поведал ему, что все коммунары
разбежались – достало их вставать по утрам так рано. И ещё он добавил –
«А знаешь, я бы хоть в тюрьму сел, но тебя бы дождался – вон сколько
детворы у тебя. Просто случай не представился, ты никогда не опаздывал…»

В разгар войны за независимость США армия Джорджа Вашингтона избегала
проходить парадным маршем по освобождённым ею городам по забавной
причине – местное население отличалось крайней скупостью и суровым
нравом. Оно не спешило финансировать своё освобождение, было вооружено
до зубов и способно было отбиться нафиг от любой освободительной армии,
которая полезет к ним в карман. В результате, по воспоминаниям
современников, штаны у многих солдат были просто в скандальном состоянии
– парад произвёл бы неизгладимое впечатление.

Наверное, этот горький опыт вспомнило федеральное правительство США,
когда в 1812-м году решило под шумок наполеоновских войн отхватить у
Британской империи ещё и Канаду – первым делом были заказаны четыре
тысячи голубых панталон для главной ударной бригады. В Библиотеке
Конгресса США я однажды увидел скан местной газеты того времени с гордым
текстом про эту бригаду в голубых штанишках – «это самая грозная военная
сила, одетая в униформу, которая когда-либо в истории попирала землю
нашего континента». Счастливый континент...

Как-то мы попали под дождь жуткий у горного озера Иссык-Куль, это в
Киргизии. Всей компанией бросились к ближайшему укрытию. А у них
интересно, живое население в хибарах обитает, а у покойников с жильём
оказывается гораздо лучше – настоящие мавзолеи. Ну вот мы до одного
такого и добежали, там целый город-кладбище каменный, все могилы с
крышами. Мы-то подумали издали, что нормальный посёлок, в сумерках под
дождём не видно ещё ни фига. А как добежали – неудобно стало входить.
Дождь знай себе лупит, холодно, горы, и все укрытия кругом, что
называется, одного типа. Старший решил нас подбодрить, загромыхал по
ступенькам вниз, мы за ним идём зубами стучим. А он перед входом в
чёрную-чёрную комнату, когда самому страшно стало, взял и ляпнул
почтительно на всякий случай: «Здравствуйте!» А из темноты глухо так –
«Здрасте, здрасте, входите, располагайтесь…» Оказалось, предыдущая
тургруппа там же от дождя спряталась…

Разговорил я наконец знакомого, бывшего спецназовца, получившего в 90-х
медаль за спасение девочки-заложницы. Пишу как слышал, убрав только
виртуозные маты – их я во всём великолепии воспроизвести всё равно не
сумею, а от него самого письменной истории вы фиг дождётесь.

«Я его решил на психологию взять – понял, что довели мужика, сейчас
грохнет девочку, и что ему самому всё это нафиг не нужно – просто обидно
было уходить одному на тот свет, когда другие попрятались. Я вошёл
спокойно, расстегнул бушлат, рванул на груди тельняшку, показал на
сердце и сказал – пали сюда, это тебе вместо девочки, лады? Он охренел,
сказал «лады», а раз уж сказал, за девочку можно было больше не париться
– мужик за базар привык отвечать. Ну, он и начал палить куда сказано.
Под тельняшкой у меня была майка телесного цвета, под ней бронежилет
кевларовый, но в сумерках кто там разберёт – на это и был расчёт.
Главное, даже притворяться не пришлось, что больно, и что пулями назад
отшвыривает – действительно больно охренеть, и правда отшвыривает. Успел
разрядить почти всю обойму. Иду на него типа из последних сил, падаю
почти ему навстречу, а у самого в голове одна мысль – лишь бы не в
голову. Лобярник у меня конечно толстый, иначе не пошёл бы на эту
службу, но кевлара под ним нету. Обошлось – я на него рухнул типа
замертво, ну и вырубил лбом в лоб, только неудачно пришлось – сам чуть
не отрубился. Когда его выводили, смешно стало – у обоих на лбах
офигенные шишки. Я его спросил – «чего контрольный в голову не сделал?»
А он отвечает – «да больно уж красиво ты шёл, подыграть захотелось!»
Значит, психологический приём сработал…»

Году так в 90-м ФБР распутывало длиннейший клубок преступлений, лежавших
в основе могущества финансовой империи американского миллиардера
Милкена. С первых газетных полос на меня глядели крупные фотки этого
миллиардера – смуглый сорокалетний мачо средиземноморского типа с
мрачно-страстным взглядом горящих адским огнём глаз – настоящий демон,
чуть не обваливший уже тогда всю американскую финансовую систему.
Особенно хорош был чёрный как смоль жёсткий ёжик непокорных курчавых
волос, впоследствии к сожалению оказавшихся париком. После ареста загар
с миллиардера слез, имиджмейкеры ещё постарались, и с газетных фоток
теперь смотрел кроткий безобидный маленький лысик лет пятидесяти в
пузатых очёчках, упиравший на свою благотворительность.

Ради ареста этого человечка были выпущены на свободу несколько десятков
закоренелых, пойманных с поличным преступников, давших признательные
показания на рыбёшку покрупнее – и так до самого Милкена. Он бы наверно
тоже кого-нибудь заложил в обмен на свободу, но самой крупной рыбёшкой в
этой компании оказался он сам, выше закладывать было уже просто некого.

Меня в этой длинной истории приколола середина расследования, когда
попались два хохла украинского происхождения, скромные клерки очень
солидного американского банка. Они тоже получили свободу, но попутно ФБР
попросило их вернуть сто тысяч долларов, полученных за нелёгкий труд по
сливанию Милкену конфиденциальной информации. В ответ клерки заявили,
что вскоре после получения взятки с ними обоими случился острейший
приступ раскаяния, в ходе которого они в состоянии аффекта порвали все
эти проклятые доллары нафиг на мелкие кусочки и спустили в унитаз.
Американский суд этим объяснением удовлетворился. Как говорится, там,
где хохол прошёл, еврею делать нечего…

В мае 98-го моя хорошая знакомая, девушка недавно из Твери, совершила в
Вашингтоне самую дорогую покупку в своей жизни – за триста долларов она
купила немножко подержанную Тойоту 80-го года выпуска. Правда, ещё
полторы тысячи ей пришлось добавить за ремонт, страховку и прочие сборы.
На табло у её машинки красовался пробег в 87 тысяч миль – это почти
четыре раза вокруг шарика. Бывший владелец после покупки честно
рассказал, что настоящий её пробег – 287 тысяч миль, просто на
индикаторе не хватило одного деления. В покупке заключался глубокий
практический смысл – девушка готовилась к сдаче экзаменов на права,
машинка нужна была ей в качестве учебного пособия, чтобы не жалко было
расколотить за страховку. Я тоже тогда готовился к сдаче на американские
права, и мы объединили наши усилия. Для наших упражнений мы выбирали
самые несусветные часы, когда вашингтонские улицы были пусты. Но
однажды, когда за рулём был я, мы всё-таки попались – полицейская машина
прижала нас к обочине. К окошку подошёл мордатый коп и попросил
предъявить мои водительские права. Я честно ответил, что у меня их нет –
я только учусь. «Это заметно!» - мягко улыбнулся полицейский и отбыл
вон, не применив никаких санкций. Девушка рядом весело хихикнула. Как
оказалось, её расчёт сработал – по законам штата Мэриленд, человек без
прав имеет право рассекать на машине куда ему вздумается, если рядом
сидит человек с правами. То, что в центре Вашингтона прав нет сразу у
двух совершеннолетних людей, сидящих рядом, полицейскому просто не
пришло в голову…

С недавним запретом выезда на лёд эта страница владивостокской истории
на глазах уходит в прошлое.

Издревле у местного населения существовал мужественный обычай – вплоть
до апреля колесить по поверхности необъятного Амурского залива во всех
направлениях, на предмет рыбалки, уединиться, или просто скоротать путь
на другой берег. Создатели фильмов «Миссия невыполнима» кусали бы локти,
видя эти пропавшие кадры – серебристая тойота, рассекающая с дикой
скоростью, оставляя за собой полоску воды и качающийся битый лёд в
кильватере, или солидный специально герметизированный джип, медленно
уходящий в прорубь, пока его экипаж выбирается через специально
расширенный люк и хладнокровно бегает по крыше, выбрасывая на лёд
тяжёлые зимние бушлаты и рыбацкие принадлежности. Топло не очень много
машин – под сотню за год. Для могучего трёхсоттысячного автомобильного
племени Владивостока нормальные муниципальные дороги и по сей день
остаются гораздо опаснее.

Большинство машин уходило в воду спокойно, без людей, когда весенним
ветром льдины уносило в открытое море. Незадачливые рыбаки, взбираясь по
трапу вертолёта, чего только не сулили лётчикам за прихватить машинку,
но те с небес неизменно показывали русский жест от локтя. Редкие машины,
что делали буль-буль на ходу вместе с экипажем, проваливались как ни
странно не на морских просторах, а прямо у городского берега, в
неизменных роковых местах, где под лёд выливаются тёплые воды
канализации.

Один из таких случаев несколько лет назад попал в местный телесюжет и
радионовости, благодаря чему у меня найдутся сотни тысяч свидетелей.
Чёрный крузак булькнул всего метрах в пятидесяти от берега, весь экипаж
благополучно спасся гигантскими прыжками. Машинка было совсем новая,
место мелкое, поэтому владелец джипа решил всё-таки потратиться на
подъём своего транспортного средства, едва не утопив нахрен и кран в
придачу. Ну или как там называется эта длинная тяжёлая хрень с выносной
стрелой-лебёдкой, похожей на спиннинг, буду звать её эвакуатором.

В телесюжет попал заключительный этап операции. Команда спасателей
состояла из двух мужичков с длинными тонкими арматуринами, которыми они
тыкали в прорубь, пока мягкое «тык-тык» не сменится на звонкое
«дзинь-дзинь». Ещё пара кадров зябла в кабинке эвакуатора, наверно чтобы
вместе тонуть было веселее. На льду уже лежала пара поднятых машин.
Третья висела на крючке – клюнул неплохой субарик. Крузака пока ещё не
нашли. Его хозяин уже похоже не знал, горевать ему или смеяться.
Чувствовалось, что мужику не дали порыбачить – он бегал по берегу,
умоляя – «ребят, вы там не спешите, ещё вооон там пощупайте!» Вскоре
наверх поползла четвёртая машинка на крючке – и опять не крузак. Его
нашли пятым.

Не знаю, как хозяин крузака разделил с бригадой спасателей свой улов на
запчасти и металлолом. Но зато я знаю от знакомых короткое продолжение
этой истории. Вскоре после показа телесюжета хозяину крузака позвонили –
нашёлся владелец субарика, потонувшего оказывается всего три недели
назад. Тот предложил отдать ему машину за возмутительно скромное
вознаграждение. Юридически все права были на его стороне – субарик
оставался его собственностью. На резонный вопрос, какого чёрта субарик
делал столько времени на морском дне, его хозяин задорно ответил, что
знак «парковка запрещена» на дне Амурского залива отсутствует. В ответ
хозяин крузака пригрозил, что вернёт субарик обратно на парковку…

В 90-х на ПМЖ в Штаты переехала среди многих других российско-еврейская
супружеская пара предпенсионного возраста – оба доктора наук и
профессора московских университетов, кажется оба из МГУ, один точно.
США в те годы многие идеализировали. Сколько там получает профессор их
уровня, они отлично знали, а тут сразу два профессора. При делении на их
собственную российскую зарплату получалась цифра в сотни раз большая.
В общем, решили, что не пропадут, и осели в Вашингтоне, где жила
подруга-соотечественница. Она принялась их энергично трудоустраивать.

Подвел профессоров эмбриональный английский и полное отсутствие
зарубежных публикаций в котируемых журналах. Профессора мужского пола
подруга кое-как устроила в русскоязычное издание, а вот с его супругой
совсем не заладилось. На роль бэбиситтера или кассирши она не годилась
из-за по-английски ни бум-бум, а уборщицей не соглашалась работать по
сословным соображениям. Последней каплей для профессорши стало
предложение выгуливать комнатную собачку за почасовую оплату – она
обиделась (я имею ввиду профессоршу) и наговорила подруге много лишнего.
В ответ крупно обиделась уже сама подруга. Ведь это был её последний
отчаянный жест помощи - собачка принадлежала знакомой настоящей
миллионерше, самой богатой из её знакомых. Сделав это предложение
рассеянной профессорше, она поставила на карту свою собственную
репутацию. Случись что с собачкой, этому ценнейшему контакту пришёл бы
трындец. Назвав профессоршу чистоплюйкой неблагодарной, она с чистой
совестью прекратила дальнейшие поиски и вообще с ними отношения.

Это событие как будто что-то надломило в семье. Муж-профессор слова ей
не сказал по поводу того конфликта, но стал возвращаться домой поздно, и
каждый раз у него находились стопудовые отговорки. В основном он
ссылался на загрузку по работе, но периодически разбавлял свои отмазки
корпоративными праздниками и разнообразными злоключениями. Выглядел он
при этом действительно усталым. Через пару месяцев у неё наконец
включились подзабытые в США московские инстинкты – супруг её был ещё
ого-го, и все его увлечения она привыкла за многие годы пресекать ещё на
стадии умысла. Сделав несколько тактичных звонков, она узнала страшную
правду – муж её не только не горел на работе, но стал уходить с неё на
полчаса раньше положенного.

На следующий день она вооружилась словарём и выписала в тетрадку
несколько фраз шпионского лексикона типа «follow this guy, please». До
места работы мужа она экономично доехала на метро, но напротив его офиса
голоснула такси и сказала таксисту ждать. И действительно, за полчаса до
конца работы её сияющий муж, поглядывая на часы, нырнул в парковочный
гараж и понёсся прочь на своей потрёпанной машинке. Тут-то и пригодилась
выписанная в тетрадку фраза. Но преследование сильно затянулось – её муж
нёсся из центра в дальний конец города. Наконец он остановился возле
какого-то особняка, въехал к нему на парковку как к себе домой,
расправил плечи и пружинящей походкой направился к крыльцу. Дверь ему
открыла симпатичная женщина средних лет, тепло рассмеялась и увлекла за
собой. Дверь захлопнулась.

Что произошло на душе профессорши после этого, навсегда останется тайной
между нею и адом. Поразмыслив, она решила подождать, чтобы дать им
возможность раздеться – если уж колоть, то на горячем. Впрочем, выходить
из такси ей так и не понадобилось – минут через пять профессор вышел и
отправился выгуливать крошечную комнатную собачку…

Гляжу на клавиатуру единственным оставшимся полузаплывшим глазом, второй
залепило нафиг. Больно в самых разных местах, в голове кружится
эскадрилья вертолётов. Зато времени теперь вагон – все свои предыдущие
истории я писал на бегу.

Этой ночью я ввязался в дурацкую драку и пропустил всего один удар,
остальные сами приплыли бесплатным довеском. Следующей медицинской
стадии я ждал с любопытством – много слышал о национальном проекте
«Здоровье», а вот пересекаться с ним не приходилось – здоров был как
кабан. В принципе, мне немного досталось – руки-ноги целы. Срочной
медицинской помощи требовали только ребро, глаз, нос и башка в целом –
по ней конкретно навесили.

Травпункт на Уткинской находился ближе всего. Там мне объяснили, что
каждой из поражённых точек на моём могучем теле соответствует точка на
карте города Владивостока – ребро на Уткинской, глаз на Больнице
рыбаков, нос на Первой речке и башка (нейрохирург) в Тысячекоечной. Все
четыре точки находятся в радиусе восьми километров друг от друга. Все
они по словам врачей требовали неотложного посещения одновременно.
Телепортатор отсутствовал. Я порадовался своему здоровью и выходному дню
– в рабочее время простой объезд этого магического эллипса мог занять
часов пять, не считая очередей в самих травпунктах. Это я ещё промолчал
о челюсти, а то послали бы куда-нибудь в пятую точку.

После Уткинской я голоснул попутку. Водилой оказался худощавый мужик лет
тридцати тоже какого-то побитого вида. Он объяснил, что посещает секцию
русского рукопашного боя. Бросив на меня короткий взгляд и задав
несколько вопросов, он начал оглашать мой развёрнутый диагноз, список
медикаментов и методики лечения. Закончил он свою мысль тем, что всё это
фигня, вот у них в секции от единственного пропущенного удара случалось
гораздо #$%^$#. Единственное, что его озаботило, так это мой нос –
диагноз водилы гласил небольшие, но множественные осколочные переломы,
поддающиеся впрочем лёгкому лечению – в общем, он послал меня к лору и
посоветовал забить на остальных. Особенно злобно он отозвался о
нейрохирурге – «постучит по коленке, назначит успокаивающих, замучит
повторными приёмами, а запасных мозгов у него всё равно нету…» Я не
поверил и потратил весь день на пятерых в совокупности врачей – пятый
нарисовался, когда глазник послал ещё и к челюстно-лицевому хирургу,
естественно находившемуся ещё в одном отдельном месте. Каждый из них
после продолжительного обследования строчил мне рецепты и медицинские
заключения, и в каждом я с потрясением узнавал речь подвёзшего меня
водилы – с той только разницей, что вся это бодяга,
осмотр-допрос-оглашение приговора, у него заняли полминуты без всякого
спецоборудования. Вторая большая разница заключалась в том, что помимо
потерянного дня, я чуть не переломал оставшиеся кости на льду,
окружающему все эти травпункты – система «гололёд-травпункт» смотрелась
как единый комплекс. Я самой драки так не испугался, как дорожки от
челюстно-лицевика до рентгена Больницы рыбаков – ледяная горка круто
обрушивается там этажей на десять вниз без всяких зацепок. Что
называется, доставка пострадавших за секунды.

Водила правильно мне назвал даже тип антибиотика. Оба врача, его
прописавшие, лицевик и лор, довольно долго размышляли и колебались перед
назначением. Кстати, бодягой назывался один из прописанных мне
медикаментов, о котором я услышал сегодня впервые в жизни. Мой водила
посвятил разновидностям бодяг обширную часть своей речи, обнаружив
воистину энциклопедические знания по этому вопросу. К сожалению, в моей
гудящей голове все эти знания оказались быстро утрачены, но я навсегда
запомню, что бодяга бодяге рознь. Единственное, в чём водила не
справился с ролью всех моих врачей вместе взятых, так это в работе
умницы-лора на Первой речке – ну так он меня к нему сразу и послал.

Лор долго выспрашивал меня о первоначальной форме моего носа, и я
серьёзно пожалел, что не прихватил своих фоток в фас и профиль.
Оказалось, что прожив с этим носом всю жизнь, я ни фига о нём не знал!
Под конец лор махнул рукой и вылепил мой новый нос по своему вкусу. Было
очень больно, несмотря на заморозку, но лор оказался ещё и экстрасенсом
– от звуков его голоса боль реально стихала.

Четыре предыдущих врача оказались, кстати, тоже очень доброжелательны –
все они попутно ощупали мой нос и высказали свои гипотезы, сломан он или
нет. Голоса разделились со счётом 2:2. Единственный, кто не ощупывал мой
нос, так это случайно встреченный на дороге водила. Надо ли говорить,
что он оказался прав.

Сегодня я понял, как трудно, оказывается, заниматься на секции русского
рукопашного боя…

Километрах в 20 от китайской границы, недалеко от международной трассы
Владивосток-Суйфунхэ, в начале 90-х стояла в ангарах сотня танков на
консервации – как я понимаю, танковый полк. Может, и до сих пор там
стоят. За каким ёжиком их столько наконсервировали на расстоянии
выстрела с китайской территории – это вопрос к мудрому высшему
командованию. Они были на консервации ещё в 80-е, я облазил тогда их
школьником вместе с друзьями, удирая от принудительных сельхозработ.
Офигевшие от безделья танкисты позволяли нам виснуть на стволах и
забираться в люки совершенно безнаказанно и бесплатно – всё равно с нас
взять было нечего, кроме кривой морковки и вечнозелёных помидоров,
которых танкисты могли и сами надёргать на окрестных полях.

Благодаря такому счастливому детству я и оказался в начале 90-х
невольным зачинщиком последующей уголовщины – рассказал об этих танках
своему приятелю. Он как раз удачно вытащил из-под японского мусорного
пресса свой первый джипик и на подъём стал очень лёгок. Приятель в своё
время отмазался от армии, но этой страницы биографии ему явно не хватило
– всё своё сознательное детство он играл в танчики. Пары ящиков
сомнительного коньяка командиру части и незначительных дополнительных
капиталовложений пузырчатой формы ему хватило, чтобы вывести ходовую
часть одного танка из консервации. Этим он существенно повысил с нуля
боеспособность доблестной воинской части. Приятель получил право каждые
выходные кататься вокруг неё по просёлочным дорогам сколько влезет.
Влезло очень многое – наскучив ближними окрестностями, приятель
забирался всё дальше и однажды вознамерился пересечь упомянутую
международную трассу. На неё он мог бы выехать и по-человечески с
просёлочной дороги – но он же был на танке! Решил немного спрямить по
полям и наконец увяз в озерце-кювете прямо под трассой.

Вообще говоря, заставить танк увязнуть довольно трудно. Но за плечами у
приятеля были права на вождение легковушки весом с гусеницу этого танка
и минутный инструктаж развеселого танкиста, который для популярности
изложения заменил все технические термины замысловатыми матами. Скорее
всего, танк и сам бы выехал из кювета, но приятель решил не рисковать –
в случае неудачной попытки ему пришлось бы потратить целый день на
расконсервацию второго танка и многое услышать о себе от командира
части.

Приятель дождался на обочине очередной туристский Икарус и голоснул.
Водитель несколько охренел, но согласился помочь. Вскоре из автобуса
посыпались удивлённые китайские туристы с вещами. Они увидели зрелище,
которое наверно было лучшим за всю их поездку – танк страшно взревел и
окутался дымом, Икарус наддал, и 45-тонная махина поползла на трассу.
Проезжую часть это особенно не повредило – она была убита задолго до
танка. Из люка высунулся закопчённый танкист в гражданском и проорал
китайским туристам что-то про пис во всём мире. Потом он огляделся и
посоветовал водиле Икаруса немедленно сваливать – далеко на бескрайних
просторах нарисовалась канареечная машинка госавтоинспекции. «Вали, я
прикрою!» - сказал приятель. Китайцы попрыгали обратно в автобус, и тот
рванул места.

Слово своё приятель сдержал – он подпустил тружеников полосатого жезла
поближе, свернул на просёлочную дорогу и принялся уходить малым ходом,
от всей души виляя задом. Приманка подействовала – гаишники свернули за
ним. По мере их приближения он плавно нарастил скорость до 80, но особо
не отрывался, храня дистанцию – впереди сбоку просматривалась довольно
ровная, но местами всё-таки порядком пересечённая местность.

Часа через два сообразительные гайцы вытащили свою машинку из какой-то
задницы и сумели добраться до железных ворот воинской части. Приятель в
это время уже подъезжал к Владивостоку. Как потом рассказывали
солдатики, часовой выразительно крутил пальцем у виска и смеялся, на
территорию воинской части пустить отказался категорически.
К сожалению, танковые прогулки на этом пришлось прекратить…

Не то чтобы байка, но слышано хрен знает сколько лет назад в одной уже
очень хорошей компании. И потом, я ни разу не подводник – могу напутать
по мелочи. В общем, не стреляйте в пианиста, играю как умею.

В одном тыща девятьсот затёртом, но несомненно брежневском году
советская подводная лодка, дефилировавшая у берегов Гренландии,
обнаружила прямо по курсу охрененный красавец айсберг, привет от
«Титаника». Его долго пришлось бы обходить, но молодого капитана озарила
мысль – пронырнуть прямо под айсбергом, ни на метр не отклоняясь от
начертанного мудрым командованием курса, тем более что подлодка уже шла
в подводном положении. Под настоящими айсбергами подлодки доселе не
хаживали – глубина погружения была не та. Но вверенный капитану корабль
подводной лодкой именовался только по недоразумению – он имел
водоизмещение нескольких крейсеров «Аврора» и мог разнести
разделяющимися боеголовками половину Соединённых Штатов. Для этого
ракетно-ядерного чудища, способного погружаться на неописуемую глубину,
айсберг был фигнёй препятствием. Это была наградоносная, простая в своей
гениальности идея.

Капитана, назначенного недавно, на подлодке не любили, я уж не помню
почему. Старпом для очистки совести посоветовал ему глянуть на показания
эхолота, а также напомнил, что значительная часть айсберга находится под
водой. С его точки зрения, он сказал достаточно - умный поймёт. Капитан
сухо ответил, что школьный учебник физики он знает, и показаний глубины
ему пока вполне достаточно – глубина в этом месте была больше пятисот
метров. Капитан скомандовал погружение пока до четырехсот, а приказы на
флоте не обсуждаются.

Вскоре весь экипаж был в курсе происходящего прикола – айсберг
элементарно сидел на мели всей своей тушей на этой банке. Против лома
нет приёма.

На этом можно было бы закончить весёлую историю о незадачливом капитане.
Но реальные истории всегда длиннее и иногда интереснее. Спустившись
почти до дна, капитан не угомонился и повёл подлодку вдоль застрявшего
айсберга, пока не нашёл в нём высокую арку между двумя точками опоры.
Дальше началась кошмарная по сложности операция, из-за которой капитан
немедленно получил кличку «гинеколог» - они очень тихим ходом пошли
вглубь арки по сонару. Адреналина все хватили по полной. Впрочем, через
пару часов капитан скомандовал отход. Когда они наконец выбрались
наружу, капитан связался с кораблём дальнего обнаружения и убедился, что
американская подводная лодка, из-за которой он оказывается прятался под
айсбергом, ушла нафиг своим курсом. Если бы не айсберг, она повисла бы у
них на хвосте до самого Мурманска. Капитан коротко сообщил об этом
экипажу и сдержанно поблагодарил за проявленные в сложных условиях
профессионализм, мужество, дисциплинированность и большое чувство юмора.
Больше капитана не подкалывали и кличек ему не давали…

ЧЁРНАЯ КОШКА И НЕМНОЖКО СТРАШНО

Принципиально рассказываю истории необычные, но невыдуманные – мне
именно такое сочетание нравится. В таком загадочном случае, как этот,
приходится сообщить особо – всё чистая правда.

Знакомая девушка вернулась однажды из Москвы во Владивосток в тот самый
зимний день и час, когда её парень должен был уже лететь в другую
сторону, из Владивостока в Москву – во всяком случае, его сотовый не
отзывался. Добравшись до их квартиры, она с ужасом увидела на пороге,
что её любимая чёрная кошка Муська страшно исхудала – от неё остались
просто кожа да кости. Чемодан любимого отсутствовал. Девушка бросилась к
соседке напротив с Муськой в руках и выпалила: «Он что, её не кормил? Он
что, дома неделю не ночевал, да?»

Соседка её, Маргарита Альбертовна, является крупным деятелем искусства,
она постоянно пребывает в каком-то собственном удивительном мире. Но
больше спросить было некого. При взгляде на несчастную кошку Маргарита
Альбертовна театрально округлила глаза и прошептала самым страшным из
всех своих шёпотов – «А знаешь, Ирочка, а ведь это - вовсе не Муська!»

У девушки всё похолодело и обмерло внутри – свою любимую кошку за три
года их совместного проживания она могла узнать из всех кошек на свете.
Это несомненно была её родная Муська. Подивившись богатому внутреннему
миру Маргариты Альбертовны, девушка вернулась в свою квартиру и пошла на
кухню, чтобы накормить исхудавшую кошку. На подоконнике кухни, на своём
обычном месте возле цветочного горшка, она вдруг увидела спящую Муську,
только упитанную. Девушка слегка оперлась на подоконник в ранних зимних
сумерках, с тяжелой головой, кружащейся после бессонного десятичасового
перелёта, и стала переводить взгляд с мирно спящей Муськи на ластящуюся
к ногам Муську. Как она потом рассказывала, в голове её не было при этом
ни единой мысли, только крутилась фраза:
«И тебя вылечат! И меня вылечат!»

Разгадка наступила через несколько часов, когда из Москвы наконец
позвонил долетевший туда её парень. Как выяснилось, незадолго до отлёта
он увидел на помойке кошку, как две капли похожую на Муську с её
характерной мордой, только очень исхудавшую. Парень подивился природному
феномену и пожалел кошку – взял домой, накормил, помыл, запер и отбыл
вон. Записку он не оставил из прикола. Прикол получился. Теперь обе
кошки живут у них, причём вторая отъелась до полной идентичности. У
новых гостей теперь тоже иногда наступает головокружение …

Незадолго до краха Советского Союза один преподаватель нашей кафедры
обмолвился, что его трёхкомнатная квартира занимает три этажа сразу.
В советские времена в трёхуровневых квартирах не жили даже генсеки, а в
сочетании с упомянутым количеством комнат такая планировка, думаю, и по
сей день является изрядной диковиной. Впрочем, в словах преподавателя
слышалась какая-то ехидца. Заинтригованный завкафедрой при первом
удобном случае наведался к нему в квартиру, прихватив в качестве повода
меня, двадцатилетнего оболтуса с какой-то бумажкой, на которую
требовался срочный отзыв.

Дом преподавателя оказался расположенным сразу за роскошным зданием
главного ГУМа Владивостока, в дореволюционные времена лучшего местного
торгового дома «Кунст и Альберст». Он принадлежал немецким
предпринимателям Густаву Кунсту и Густаву Альберсту. Оказалось, что наш
преподаватель располагается как раз в покоях, где жил то ли Кунст, то ли
Альберст. Путь к его квартире походил на кошмарный сон из романа Кафки –
по необъятной парадной лестнице и анфиладе дворцовых палат,
разгороженных фанерой на десятки комнатушек, между которыми сушилось
бельё на верёвках.

Но квартира нашего преподавателя оказалась надежно отгорожена каменной
стеной от всего этого безобразия – он владел двумя лестничными пролётами
и двумя лестничными площадками на чёрном выходе, а также угловой
комнаткой, выходящей двумя своими окнами на восток и на юг, прямо на
залив Золотой Рог. От этого в комнате было удивительно светло и уютно.
Хозяин рассказал, как при вселении в эту квартиру первым делом хотел
отпилить и выбросить совершенно чудовищную чугунную батарею высотой
почти в рост человека. Эта батарея стояла прямо у входа, занимала всю
стену комнатки и была покрыта многими слоями облупившейся краски самых
омерзительных расцветок, включая ядовито-зелёную. В последний момент он
из научного любопытства принялся отдраивать эту краску на одном участке
до тех, пока под его наждаком не засверкало золото, тиснёное грифонами и
прочей сложной чеканкой высочайшего качества. Конечно, это была всего
лишь медь или бронза с умело подобранными цветовыми добавками, но
отдраенная до конца батарея загорелась под прямыми лучами солнца ярче
золотых куполов храма. Стало понятно, почему батарея такая высокая и
поставлена в такое неудобное место – на неё всегда било солнце прямой
наводкой то с восточного окна, то с южного, отчего эта светлая комната
становилась ещё светлее.

Потом он взялся за высоченный потолок, покрытый невразумительной
штукатуркой. Под ней обнаружились летящие розовощёкие купидоны на
золотистых облачках в голубом небе. В принципе, новый хозяин просто
вернул этой комнатке её первоначальный вид, но смотрелась она теперь как
цитата из Зимнего дворца в Петербурге.

Труднее ему было с лестницей, но и тут он справился – на первой
лестничной площадке отгородил кирпичной стенкой просторную кухню и
облицевал её плиткой, вниз по лестнице пустил детскую катательную горку
для своего трёхлетнего ребёнка с батутом внизу, над ним укрепил
вертикальную спортивную стенку. Нижнюю лестничную площадку он закрыл
дверями с обеих сторон и сделал из неё отличную спальню для себя с женой
и двух малолетних детей, включая годовалого сына. Третий, уже 14-летний
сын спал наверху в той самой комнатке с грифонами на раздвижном
кресле-кровати. Но, как говорится в рекламе, и это ещё не всё – вторая
дверь из спальни вела дальше вниз по лестнице, и там прямо над
ступеньками, на высоких сваях, он сделал бар, а под ним глубокий погреб
– ступеньки ведь вели дальше вниз. Впрочем, владения хозяина на погребе
заканчивались, дальше начиналась вероятно не менее странная следующая
квартира.

Один только недостаток я заметил в этой квартире – звукоизоляция там
была никакая. Хозяин объяснил, что намеренно оставил широкие отверстия в
спальне, чтобы вовремя услышать, когда затихает трёхлетний сын – в этот
момент надо было бежать и смотреть, что он ещё собирается натворить.

Хорошо посидев в баре и наконец распрощавшись с хозяином, мы вышли
наружу. Я заметил, что моего лысого экспансивного завкафедрой просто
распирает какая-то мысль. Наконец он не выдержал: «Всё понимаю, но где
они детей успевают делать?»

Давно это было, в 99-м. В бескрайних степях Айовы мой американский
приятель ударил по тормозам возле неприметного поворота и спросил:
«А хочешь увидеть ту самую ферму, с которой свиньи улетели?»

По тому, как он спросил, я понял, что речь идёт о главном событии в
истории этой далёкой окраины, о котором должен знать каждый образованный
человек. Поскольку я таковым прикидывался, пришлось понимающе кивнуть,
ни хрена не понимая, и мы поехали.

Моё представление о свинофермах ограничивалось незабываемым детским
знакомством с дощатым свинарником на шесть угрюмых рыл. Каждое рыло
обслуживалось в единоличной клетушке отдельной большой человеческой
семьёй, вооружённой вёдрами с объедками, в качестве подсобного
хозяйства. Из-за этого свиней кормили в разное время, и пока одна жадно
жрала, остальные буйно бесились и помирали от зависти, сбавляя в весе
вероятно столько же, сколько она набирала. Ещё амбре помню, из-за
которого для меня свинарник – до сих пор не пустой звук.

Я подозревал конечно, что на ферме всё иначе, и что фермер со своей
семьёй легко управляется наверно с несколькими сотнями свиноголов,
нещадно эксплуатируя безропотных батраков-мексиканцев. Действительность
превзошла скромные границы моего воображения. В чистом поле
распласталась белоснежная ромашка размером с большой стадион. В каждом
её лепестке тянулось длинное стойло, а всего свиней там было десять
тысяч. Эти лепестки мы обошли по внутреннему кругу, облачённые почти в
космические одежды – вовсе не затем, чтобы не запачкаться, а наоборот
чтобы самим не занести какую-нибудь заразу. Подсобных рабочих не было
вовсе – после очередной компьютеризации не осталось места даже для жены
фермера, она устроилась в райцентр на полставки библиотекаря. Да и сам
фермер, тощий долговязый улыбчивый парень, незаметно было чтобы особенно
парился – он полчаса гулял с нами и ещё час чаёвничал, на свиней не
отвлекаясь. Я понял так, что он был смотрящий за роботами – на случай,
если компьютер затупит и сам об этом доложит.

Из разговора выяснилось, что всё ещё забавнее – из-за огромных целевых
кредитов свиноферма фактически принадлежала управляющему банку,
проводившему все оперативные финансовые расчеты – это был настоящий
свинарник при банке. Корма, напичканные рыбьей мукой, витаминами,
гормонами, аппетайзерами и прочей химией, производились на отдельном,
таком же безлюдном комбинате. Гормоны давали правильные - поросятам
мужского пола женские и наоборот, чтобы в раздумьях над своим полом они
быстрее жирели. Юных поросят привозили готовых, как из фабрики, раз в
неделю, и загружали в первый лепесток ромашки. Это запускало великую
миграцию всех остальных в последующие лепестки, каждый со спецкормёжкой
именно для этого возраста. Отовсюду бил разнообразный душ, как на
спа-процедурах, подозреваю что с попутным массажем. Запаха не было
вообще - это были безупречно чистые свиньи.

Я ходил по этому кругу жизни внутри ромашки и видел, какие они разные –
удивлённое младенчество, резвое детство, бунтарское отрочество,
мечтательная юность, и наконец уверенный в себе, сытый, холёный взрослый
возраст с заплывшими глазками – это означало, что хряку пора на убой.
Может, из-за этого визита, несмотря на теперешний сорокалетний возраст,
я не тороплюсь больше становиться окончательно взрослым и не люблю
фастфуда – пельмени моего детства из того свинарника были всё-таки
вкуснее.

Я спросил фермера о его знаменитых летающих свиньях. Всё оказалось
просто – несколько лет назад, увидев торнадо, он успел нырнуть в бункер
и завинтить люк. Жена была в райцентре на работе. Немного погодя его
резервный компьютерный пульт в бункере сообщил, что свиноферма вроде как
исчезла. Выбравшись наружу, фермер увидел вокруг много пустого места и
удаляющееся тёмное вихревое облако. После непродолжительного осмотра
места катастрофы он сделал звонки жене, полиции, аварийной службе и
банку со стереотипным сообщением – свиньи улетели. Для полиции он
уточнил, в какую сторону они продолжают свой перелёт.

Честно говоря, я уже не помню, все ли свиньи тогда улетели, вряд ли
конечно. Но речь шла по крайней мере о нескольких сотнях – они выпадали
потом повсюду в окрестностях. Самые здоровые хряки пострадали мало –
рано вываливались из вихря, полагаю что с большим головокружением. Там
чернозём сплошной, после дождя хлябь несусветная. Приступая к полёту,
хряки немедленно окутывались густой липкой грязью, и последующие удары
мусором из той фигни, из которой состоят американские постройки, им были
как слону дробина, если крепко зажмуриться. Похоже, в полёте они
группировались и выпадали с небес на мягкий чернозём, как будто всю
жизнь этим занимались – многие обошлись без переломов. А фермеру
запомнился момент, как он стоял в обнимку с примчавшейся женой среди
развалин под вой приближающихся сирен, а вокруг них, выбираясь из-под
обломков и возвращаясь с далёких полей, собирались потрясённые
цивилизованные американские свиньи. «Наверно, они хотят кушать и под
душ» - сказала его жена и заплакала...

Американский штат Айова – просто кусок России где-то между Орлом и
Воронежем по климату, бескрайним равнинам и бездонным чернозёмам.
В конце сентября вечерами там довольно зябко, особенно на воде.
Однажды я это почувствовал на своей шкуре, стуча зубами и промёрзнув до
костей в лодке, несмотря на плотный свитер и ветровку. Но на берег не
хотелось – мы плыли по удивительному в этих степях озеру, на берегах
которого просторно расположились особняки, сауны на мостках, а прямо у
воды горели костры, возле которых сидели разнообразные компании – отец с
сыном, парень с девушкой, рыбаки с удочками. Мы старались не шуметь и
плыли тихо, но все компании вдоль воды тепло приветствовали хозяина
лодки и вступали с ним в веселый неторопливый разговор.

Как потом оказалось, он просто дал нам основательно промёрзнуть, чтобы
мы в полной мере оценили дальнейшее. Потом была хорошая русская водка с
правильной закуской и сауна хозяина, тоже нависшая на мостках над самой
водой. В этом огнедышащем пекле я разогрелся настолько, что голый сигал
в ночное озеро с неописуемым наслаждением, быстро там замерзал и кидался
греться обратно в сауну с наслаждением ещё большим. Сауна была очень
горячая, вода очень холодная, поэтому весь этот цикл занимал меньше
минуты. Через полчаса я поймал себя на том, что просто стою на мостках
над водой абсолютно счастливый и голый, вокруг горят звёзды, кожа моя
похожа на туго натянутый горячий барабан, и мне нисколько не холодно
теперь на свежем воздухе без всякого свитера.

За дальнейшим разговором выяснилась история этого места. Хозяин лодки,
сауны и дома при них стоимостью в пару миллионов долларов минимум, а
некогда хозяин и всего этого озера, в семидесятых годах был веснушчатым
двухметровым белобрысым пареньком-деревенщиной из Финляндии, приехавшим
в США получить бизнес-образование. Обратно в Финляндию он увёз не только
красивый диплом, но и красавицу-жену родом из штата Айова. Юная
американка мужественно прожила в Финляндии с мужем пару лет, но её
наконец достали постоянные отлучки мужа на охоту и рыбалку. Они
вернулись к ней на родину, и он принялся там торговать деревом для
отделки помещений – как чистопородный финн, в этом он понимал толк и
вызывал доверие. Торговать он пытался для богатых людей, которые могли
себе позволить действительно качественные решения, а для этого их надо
было продемонстрировать хотя бы у себя дома. Денег на дом в
фешенебельном районе у него не было, а в бедный район местную
бизнес-элиту затащить было невозможно. Финн поступил в национальном духе
– купил обширный участок земли на отшибе, на никому не нужном высохшем
болоте, запрудил ручей, сделал озеро, пустил туда разнообразную рыбу и
построил у берега свой хутор с сауной. После нескольких визитов в эту
сауну на берегах озера стали строить дома местные бизнесмены. Первый
участок он отдал другу бесплатно, последний продал за несколько месяцев
до нашей встречи за миллион долларов – вокруг озера места больше почти
не оставалось, там живет теперь почти вся бизнес-элита этого графства.

Из этой истории выросло и его хобби – первый переселившийся друг купил
его сауну за две тысячи долларов и просто перетащил её к своему дому на
катере вместе с мостками. Пришлось вечерами выстругивать новую. И так
примерно сто пятьдесят раз, по мере раскупки участков вокруг озера.
Последнюю он продал за пятнадцать тысяч. Я так прикидываю, что он
натюкал топориком примерно на миллион долларов в качестве хобби в
свободное время. Но для него это мизер - мужик теперь стоит около
пятидесяти миллионов, и то так мало только потому, что погорел на
каких-то акциях. Против рыбалки его жена уже не возражает. Он хотел
возобновить на своих болотах ещё и охоту, но для правильной экосистемы
нужны комары, против которых его соседи категорически возражают. Недавно
к нему приезжал бывший владелец этих мест, продавший когда-то за
бесценок высохшее болото – побывав в парилке и попрыгав в озеро, тоже
захотел построить там дом и купить сауну…

Когда я был подростком и жил с родителями, однажды у нас в квартире
завелась крыса. Она оказалась совершенно неуязвимой от всех моих попыток
её отвадить, поймать или уничтожить. Посмотрев пару дней на эти тщетные
усилия, в дело включился мой отец. Он был военный, закончил Академию
Генерального штаба и операции планировал с соответствующим размахом. Для
начала он выстрелил из ружья в плинтус, за которым скреблась крыса.
Ружьё было правда малокалиберное, но мы же не на кабана охотились.
Полагаю, она стала после этого заикаться, но через несколько дней
возобновила свои козни. Последующие три дня битвы я даже описывать не
буду – это короткий рассказ, а не эпопея «Война и мир». Скажу только,
что на заключительном этапе сражения мы локализовали несчастную крысу на
кухне и вынесли оттуда помаленьку ВСЮ мебель и посуду, оставив только
два неподъемных холодильника, под мотором одного из которых она и
пряталась. В наличии двух укрытий был глубокий смысл – отец плескал
горячей водой по мотору, а я в это время ловил крысу тряпкой при попытке
прорваться ко второму холодильнику. Где-то после пяти её успешных
прорывов крыса исчезла вообще. Это казалось абсолютно невозможным в
пустой кухне, наше охренение не поддавалось описанию. Наконец, следуя
методу дедукции, я поднял глаза к потолку и нашёл её там – она
карабкалась по гардине. Когда я её всё-таки поймал, она больно укусила
меня за палец через толстую тряпку и вообще устроила со мной какое-то
единоборство. Я не раздумывая утопил бы её в унитазе, но мой военный
папа оказался более гуманен. Он решил отнести её на дальнюю помойку со
словами «другим расскажет, чтобы у нас не появлялись». Мама ехидно
отметила, что при такой доброте все крысы района зайдут к нам хотя бы из
любопытства, но решение отца было непреклонным - хотя несколько дней
назад он её чуть не пристрелил, сейчас беззащитная крыса обрела очевидно
статус военнопленного. Отец засунул тряпку с крысой в старый чайник,
плотно закрыл крышку и уже вышел на крыльцо подъезда, но отлучился
обратно на минуту домой захватить сигареты. Когда он вернулся на
крыльцо, чайника там уже не было – его свистнули. Горечь утраты чайника
нам смягчила вполне предсказуемая картина дальнейших событий – довольный
вор пришёл к себе домой, поставил чайник на стол, открыл крышечку,
потянул за тряпочку…

Рассказываю со слов знакомого из Звёздного городка, подтверждается парой
попавшихся мне впоследствии технических публикаций.

Гагарина отправить в космос очень спешили – через несколько недель
должен был стартовать американский корабль, пусть и суборбитальный, но
всё-таки в космос. К моменту нашего запуска система мягкой парашютной
посадки оказалась сыроватой – на последних километрах спуска Гагарину
пришлось по-каскадёрски покинуть раскалённый спускаемый аппарат и
выброситься с парашютом, причём без всякой катапульты – подвиг, который
не повторил впоследствии ни один из последующих сотен космонавтов и
астронавтов. Вдобавок не была доработана и сама ракета – проще говоря,
место, где упадёт космонавт, было известно с точностью до тысячи
километров. Поэтому первый и последний раз в истории космонавтики спуск
был запланирован в сравнительно густонаселённой местности, в Саратовской
области, чтобы не искать потом космонавта по всей стране. Конечно,
конструкторам было обидно за все эти недоработки – их гнала руководящая
партия, и поэтому детали самой интересной финальной части полёта лет
тридцать оставалась смазанными, да и по сю пору о них мало кто знает.

А было всё просто – бабушка Анна Акимовна из села Смеловка вышла перед
обедом погулять во двор со внучкой Ритой и увидела, как по её огороду
бредёт, пошатываясь, маленький человек в странном оранжевом костюме с
открытым шлемом. На вопрос, откуда он взялся, человек ответил, что из
космоса и сам рассмеялся своей нелепой версии. Загадочный человек
пояснил, что его рация осталась в спускаемом аппарате, упавшем хрен
знает где, а стропы своего парашюта он отцепил ещё в поле. После этого
он поинтересовался, как добраться до райцентра. Подоспевшая
поисково-спасательная экспедиция при входе в избу обнаружила аккуратно
сложенный Анной Акимовной оранжевый скафандр, а самого космонавта – за
столом в компании подбежавших механизаторов. Гагарин весело уплетал
вареники со сметаной и счастливо улыбался...

Однажды мы всей семьёй папа-мама-я крупно опаздывали на самолёт из-за
какой-то заморочки, которую я устроил в качестве двухлетнего ребенка.
Когда родители ворвались со мной наперевес в аэропорт города
Красноярска, наш самолёт уже выруливал на взлётно-посадочную полосу.
Отца это не смутило – большой и внушительный в своей офицерской шинели,
он коротко скомандовал диспетчеру остановить самолёт и понёсся вдогонку
по рулёжной дорожке с пузатым чемоданом в одной руке и со мною в другой.
Потрёпанный, битком набитый чемодан не выдержал перегрузок при ускорении
- у него отлетела ручка. Отца это смутило ещё меньше – он схватил
здоровенный чемодан подмышку и побежал ещё быстрее. Следующим не
выдержал шов бокового отделения – из него полетели вещи, а также
выпрыгнул металлический ночной горшок, предусмотрительно привязанный
мамой к чемодану за верёвочку, почему-то длинную. От удара о бетон от
горшка отлетела крышка. Она тоже оказалась привязана верёвочкой, но уже
к горшку. Вся эта многоступенчатая конструкция, включая папу, дико
запрыгала по бетонке, издавая оглушительный грохот.
Мама неслась далеко сзади, подбирая обломки чемоданокрушения.

Небольшой самолёт, потрёпанный не хуже папиного чемодана, вдруг
остановился. Распахнулась дверь, из неё выглянул широко улыбаясь лично
командир экипажа. Спуская выдвижной трап, он молвил –
«А я бы улетел, но услышал какое-то звяканье и подумал, что это у меня
опять что-то отвалилось…»

Эту историю мне напомнил замечательный репортёр Михаил Дегтярь, попавший
однажды на сафари камчатского краба в очень неожиданной точке земного
шарика – он рассказал об этом сафари вскользь в недавнем интервью
Российской газете. Расскажу так, как слышал в своё время от одного
почтенного питерского профессора.

В конце сороковых годов прошлого века перед одним особо важным
международным приёмом товарищ Сталин коротко попросил не подвести с
кухней. В результате на стол подали сваренных целиком свежайших
камчатских крабов – настоящих монстров диаметром почти в метр, если
считать с клешнями, и весом за десять килограмм каждый.
Как можно догадаться, их доставили спецсамолётом. Крабы вождю настолько
понравились, что он поинтересовался, где они водятся.
Нормальный человек удовлетворился бы ответом, что только на Камчатке. Но
вождь на то и вождь, чтобы спросить – а чем этому крабу не нравится наше
европейское северное побережье? Мысль вождя была принята как указание к
действию. Правда, ему попытались объяснить, что камчатский краб крабом
называется только по недоразумению –
на самом деле это рак такой уникальный, а раки существа очень капризные.
В ответ товарищ Сталин улыбнулся и ответил, что в России раков много, и
этот тоже приживётся. Как показало будущее, вождь был почти прав.
Научная дискуссия была на этом прекращена, и началась серьёзная работа.

Первые партии доставленных с Камчатки «крабов» на мурманском побережье
неизменно дохли. Ученым пришлось заняться селекцией. На их стороне было
то, что каждая крабиха даёт миллионы икринок в один присест, а против
оставался тот прискорбный факт, что последние двести миллионов лет
эволюции раки остаются на редкость консервативными животными и вовсе не
собираются эволюционировать, а в неволе не размножаются в принципе.

Поняв это, исследователи потихоньку рассосались, но самый настойчивый
остался. И успех к нему однажды пришёл. Уже в начале 60-х его камчатские
раки стали вдруг бурно плодиться на побережье Баренцевого моря, на одной
банке недалеко от норвежской границы. Была защищена докторская
диссертация, получены нешуточные государственные премии, заказаны суда
для промышленного вылова. Но я же говорил, что раки существа капризные.
В одну тяжёлую зиму вся колония камчатского краба в полном составе вдруг
снялась с банки и совершила преступный переход длиной в несколько
километров через государственную границу на норвежскую территорию, где
кстати остаётся и поныне.
«Ну чем им Советский Союз не понравился?» - возмущался учёный…

Самое поразительное, что с демократизацией России камчатский краб стал
бурно расползаться по всем нейтральным шельфам, уже достиг побережья
Шпицбергена и поголовья в 100 миллионов штук. Благодаря этому ежегодная
квота России на вылов в нейтральных водах Баренцева моря уже доросла до
12 тысяч тонн. Но на родную российскую территорию капризное животное
пока не спешит возвращаться...

Кто не летал советской малой авиацией, сочтёт эту историю полным бредом.
Тем она интереснее – с нами уходит эпоха.

Летом в конце 80-х меня с друзьями занесло в студенческий стройотряд. Мы
стоили плотину для города Арсеньева, производителя знаменитого вертолёта
«Чёрная акула» и менее известных ракет, которыми была сбита в своё время
уйма израильских самолётов. Несмотря на весь этот хайтек, назвать
Арсеньев городом можно было с большой натяжкой – там имелась пара
кварталов многоэтажной застройки и пара таксомоторов на вечном приколе у
вокзала. Всё остальное была необъятная деревня.

С тем большим изумлением мы заметили на маршрутной карте автобуса
остановку под гордым названием «Аэропорт». Местное население сообщило,
что с этой остановки действительно летает ежедневный рейс на
Владивосток. Билет стоил три рубля. Конечно, это была крупная для нас
сумма, равноценная шести бутылкам пива, но автобусом до Владика было
немного меньше и полдня езды, а тут – полчаса напрямик через сопки.
В общем, мы собрались в выходные полетать за три рубля на хобот.

Когда мы втроём вышли на остановке «Аэропорт», нас несколько смутило
отсутствие аэропорта как такового. Вокруг длинными рядами стояли
привычные избы, бесконечные лужи и безмятежные подсолнухи, мимо деловито
двигались гуси. Одна бабулька показала нам рукой на каменную одноэтажную
избу размером чуть больше других. На ней действительно оказалась вывеска
«Аэропорт г. Арсеньева». Внутри избушки была касса и скамейка возле
печки. Больше там ровно ничего не было.
На скамье сидели две здоровенные бабы, одна из которых крепко держала на
коленях поросёнка. Вскоре запыхавшись появился последний пассажир –
щуплый пропитый мужичонка, купил билет и вышел курить наружу.

Наконец ударом ноги (без шуток) распахнулась другая дверь, в избу бодро
вошёл лётчик и скомандовал на выход.
«Васильич, хорош курить, полетели!» - заорала кассирша вышедшему наружу
пассажиру. Поросёнок испуганно взвизгнул, и мы пошли.

Честно не помню, был ли там вообще бетон на взлётной полосе, но мы долго
брели пешком к самолёту по цветущему лугу, видимо спрямляли дистанцию.
Самолёт системы биплан, как в фильмах о гражданской войне, стоял далеко
в конце поля. Наверно, это был кукурузник АН-2, который в Китае кстати
до сих пор производится по нашей лицензии.
Такой самолётик на бетонку сажать – только портить. Точно помню, что
вместо пассажирских кресел в салоне вдоль прохода тянулись две скамейки
примерно на шесть поп каждая, на которых мы и уселись лицом друг к другу
– городские против деревенских. Лётчик скептически оценил балансировку и
пересадил мужичка к нам студентам. Похоже, обе бабы с поросёнком весили
всё-таки больше, чем три худеньких студента с мужичком, но больше лётчик
не парился – самолёт решительно покатился на взлёт.

Мы быстро набрали небольшую высоту и полетели ровно – до Владика по
прямой было всего полторы сотни километров. Горбатые сопки поползли
прямо под нами. И тут мой приятель с ужасом заметил, что задняя дверь в
салон осталась незапертой. Ветер прижимал её к борту, но на турбулентных
вихрях она иногда отходила и покачивалась.
Кажется, пустяк, но мы-то сидели от этой двери в полутора метрах.
Мой приятель вдруг севшим голосом сообщил лётчику проблему.

Дальше произошло то, чему всё равно никто не поверит, кроме жителей
города Арсеньева, но именно потому что это было, я и рассказываю всю эту
историю. Лётчик покинул своё кресло, оставив самолёт без управления, не
спеша двинулся по проходу между нами и поросёнком, широко открыл
незапертую дверь и смачно сплюнул наружу, после чего захлопнул дверь и
пошёл на своё место. Весь эффект испортил мужичок-пассажир со словами:
«Степаныч, хорош городских пугать, сам когда-нибудь вывалишься!»

В юности я был правильный мальчик, живший размеренной, пусть и странной
жизнью. Когда в аспирантской общаге МГУ временно не оказалось места, я
поселился на месяц жить в гостинице «Пекин» по блату в комнате с 7
фсб-шниками, здоровенными кабанами, ржавшими всю ночь со мною вместе.
Чтобы проснуться, каждое раннее утро я с тяжелой головой бежал резвой
трусцой по Садовому кольцу, а когда выдыхался окончательно, меня ждала
премия - киоск с мороженым и всем известная дырка в заборе московского
зоопарка, через которую можно было попасть туда бесплатно. Первым к
дырке был бетонный вольер с водой и большим белым медведем. Завидев меня
и мороженое, он подымался на задние лапы и принимался танцевать. Сначала
мне было жутко неудобно – он весил раз в двадцать больше меня и стоя был
на полтора метра выше. Не знаю, может это был отставной медведь из
цирка, или ему просто было скучно в этот ранний час, но конечно я кидал
ему свое эскимо, которого к этому времени оставалась ровно половина.

Но однажды я задумался и съел эскимо на две трети. Медведь, завидев меня
ещё издали, радостно поднялся на задние лапы и принялся танцевать
задолго до моего приближения. Увидев, сколько мороженого осталось у меня
на палочке, он прекратил танцевать и чисто по-человечески махнул рукой
от обиды, после чего удалился в самый дальний угол вольера.
От потрясения он даже забыл перейти на четыре конечности – так и ушёл на
двоих…

Весь центр Бангкока застыл мёртвой пробкой, но меня лично волновало
нечто противоположное – я нёсся как сумасшедший по сплошной
разделительной полосе на заднем сиденье убитого мокика с такой
скоростью, как будто нас преследовал великий ужасный бог всех тайских
помоек. Вообще-то это был мотоцикл, но у меня язык не поворачивается
назвать таким гордым словом это компактное вёрткое мощное низкое уе#ище.

Я успокаивал себя мыслью о том, что пара баксов за такой аттракцион –
это очень дешево. Но аттракцион был впереди. Навстречу нам по той же
разделительной сплошной понёсся такой же придурок на мокике с таким же
белым человеком на заднем сиденье - белым уже в буквальном смысле слова.
Мне показалось, что он порывается спрыгнуть на ходу, и вполне разделял
его желание – началась конкретная лобовая атака.

Оба водилы мокиков вовремя заметили друг друга и сразу принялись
оживлённо жестикулировать, иногда обеими руками, но скорости особо не
снижали. Бамперы плотно стоявших машин по обе стороны от нас почти
соприкасались. Разъехаться по сплошной было невозможно, поэтому
переговоры между водителями мокиков очевидно велись о том, кто из них
кого будет перепрыгивать. То, что эти переговоры зашли в тупик, я понял
по жестам водителей - в них стал преобладать выставленный вперёд средний
палец.

Слабаком оказался мой водитель. Чуть не поцеловавшись с конкурентом, он
нашёл вдруг просвет среди бамперов и нырнул туда, чтобы обогнуть
отмороженный встречный мокик между машинами в следующем ряду.
Но тут его ждал облом – две машины на нашем пути торчали зеркалами
заднего вида навстречу друг другу, оставив между зеркалами пространство
меньше полутора метров. Любой нормальный водитель просто сшиб бы оба
зеркала, ибо окончательно затормозить было уже невозможно.
Но мой ненормальный резко и последовательно качнул мокик в разные
стороны, успешно вписав своё тщедушное тельце между зеркалами.
Но я-то находился в полуфазе и был крупнее!

Пришлось заняться джигитовкой, откинувшись вбок от первого зеркала и
чуть не впечатавшись мордой в дверь соседнего автомобиля.
Как раз в этот момент водитель резко кренил свой мокик в противоположную
сторону, увёртываясь от второго зеркала, и я с возмущением заметил, что
он использует меня в качестве балансира - иначе бы свалился. Я раскрыл
было рот, чтобы поделиться с ним своими мыслями, и в следующий миг
реально чуть не откусил второе зеркало – так бы и уехал бы с ним в зубах
на радость окружающим водителям и пассажирам. Уворачиваясь от грёбаного
зеркала, я успел в упор увидеть в нём свое отражение – ну и рожа у меня
там была! Такой моментальный кадр пропал. Я б его заставкой на свой
Windows навесил, как главную память о Тайланде.

Не успел я опомниться, как мой водила молниеносно вывернул обратно между
бамперами на сплошную, чуть не уе#ав мне бампером по коленке, и снова
понёсся по белой полосе с нарастающей скоростью, от души втопив на газ.

“FFFFFuck you!” – заорал я ему в спину.
“Fuck you back!” – весело обернулся он и философски заметил:
“I’ve lost no Russians this way yet” – типа, ни одного русского таким
способом ему ещё не удалось угробить…

Жизнь моя сложилась так, что долгие годы родная милиция не касалась
своим зорким взором моего российского паспорта, а остальным было пофиг.
Я то жил за границей, то летал туда прямыми рейсами, напрочь забыв, где
пылится мой российский паспорт – зарплату мне давали и так.
Но однажды меня угораздило возвращаться из США во Владивосток через
Москву, и этот паспорт я с собой прихватил. Это было жуткое время, когда
в Москве рвались жилые дома, а в Шереметево-2 под личиной таксистов
дежурили сплошные гопники. Бандиты покруче выхватывали опытным глазом
перспективных жертв ещё на выходе из самолёта.
Я был идеальной жертвой – летел один-одинёшенек с крупной для меня
коллекцией бледно-зеленых портретов Джорджа Вашингтона в кармане.
Я не сомневался, что на моём открытом интеллигентном лице эта сумма
будет отпечатана самыми крупными буквами.

Поразмыслив над ситуацией, я решил косить под пролетария.
Ещё в Хьюстоне я купил контактные линзы, которых до этого терпеть не
мог, оделся во всё черное и неброское, включая потёртую кожаную кепку, и
за два дня до отлета перестал бриться. Сутки перелёта с пересадкой в
Атланте и ночью в JFK довершили моё вхождение в образ – вместо
бесхребетного задумчивого интеллигента по трапу самолёта спускался
озверевший тёртый перец без следов даже среднего образования на лице. На
меня не позарился ни один таксист – видимо, признали за своего. Я прошёл
сквозь эту стрёмную орущую толпу как нейтрино и добрался на микрике в
Шереметево-1 без всяких проблем. Проблемы начались при посадке на
владивостокский рейс.

Невесть откуда взявшаяся в таком количестве милиция отвела меня под белы
руки в отдельную комнатку и попросила предъявить паспорт.
При взгляде на его титульную страницу милиция принялась ржать, без слов
показывая мне пальцем то на фотку в паспорте, то на зеркало. «Надо было
всё-таки вклеить фотку на 25 лет» - с тоской подумал я.

Со школьной фотографии на меня трогательно смотрел наивный,
светлоглазый, ни разу не целованный очкарик-отличник, из глаз которого
светилась вся российская литература вперемежку с мировой наукой. А из
зеркала на меня злобно таращилась насмерть загорелая под техасским
солнцем, густо заросшая чёрной щетиной, совершенно чеченская физиономия
в чёрной кепке. Под сильными линзами в помещении зрачки расширились и
казались угольно-чёрными, глаза бешено сверкали – я опаздывал на рейс.
Это были глаза человека, который видел всё в своей жизни, но бомбу свою
не отдаст никогда.

Довольно скоро мне стало ясно, что этим рейсом я во Владик не попадаю –
мой город уже спал, время для проверок и разборок наступит позже.
Спешить мне было некуда. Чёрт несёт меня шутить не вовремя в стрессовой
ситуации. Я широко и криво ухмыльнулся прямо в лицо родной милиции,
обнажив длинный ряд по-волчьи белых зубов со стальными и золотыми
коронками на периферии, и недоуменно произнес с откуда только взявшимся
кавказским гортанным акцентом:

«Нэпохож, да?»

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОБОРОНЫ

История эта великолепно описана в разных источниках.
Во Владивостоке её знают многие – я, например, от внучки прямого
очевидца. Но так уж получилось, что какая-то часть россиян упорно
продолжает жить за пределами нашего замечательного города.
Все они вряд ли подозревают, что последний японский лётчик-камикадзе
второй мировой совершил свою злобную атаку именно во Владивостоке, а
главное – при каких прикольных обстоятельствах это произошло.
Атака была успешно отражена, вражеский самолёт сбит, но наши вооружённые
силы не имели к этому ни малейшего отношения.
Более того, они эту атаку вообще проморгали. Это воистину уникальный
случай в военной истории человечества.
Не вижу никаких причин, почему бы этой истории не стать знаменитой на
всю планету благодаря вернеровскому сайту. Все приезжающие ко мне гости
от неё офигевают, особенно когда в кульминационный момент рассказа в
ответ на недоверчивый блеск их глаз я подвожу их к металлическому
оказательству – винту того самого японского самолёта.
Заходите в музей Тихоокеанского флота.

Владивосток был атакован вражеской авиацией единственный раз за всю свою
историю среди бела дня 17 августа 45-го года, на третий день после
объявления капитуляции императором Японии.
Самолёт нарисовался над Амурским заливом, омывающим побережье города, со
стороны Манчжурии. Экипаж одного из танкеров, стоявших напротив главной
нефтебазы Владивостока в районе Первой речки, неуверенно опознал его как
японский по силуэту, показанному в замузганной скверного качества
брошюре. Самолет нёсся прямо на танкеры.
Но не долетев до них, он вдруг повернул влево и удалился прочь от
города, оставив недоумевающий экипаж танкера размышлять, что бы это
значило.

Историки почему-то считают, что лётчик просто не заметил Владивосток в
упор. А мне вот обидно такое слышать – у нас большой город :) Думаю,
хоть нефтебазу и танкеры водоизмещением по 10 тыс. тонн он мог бы
заметить, если с них опознали даже модель этого самолёта.
Я лично думаю, что лётчику просто было жалко отдавать свою жизнь за
какой-то танкер, и он оглядывался вокруг в поисках цели покрупнее.

Так или иначе, сделав изрядный крюк, он повернул обратно.
По какому-то наитию из трёх танкеров, стоявших рядом, лётчик выбрал для
своей атаки единственный, который уже успел разгрузиться и единственный,
который его опознал – остальные всполошились уже после начала атаки.
Полный пипец бы настал, если бы японский самолёт рухнул на саму
нефтебазу. Но у камикадзе были свои стереотипы – к тому времени Японию
окончательно заколебал американский флот, и поэтому инструкции
командования предписывали камикадзе атаковать только корабли противника.

Экипаж танкера до последней минуты обуревали сомнения.
В конце концов, это ведь мог быть наш лётчик на трофейном самолёте, как
в фильме «В бой идут одни старики». Лётчик отлично понимал этот расклад
и до последней минуты делал вид, что летит просто так на небольшой
высоте. Когда он наконец перешел в крутое пике, у несчастного танкера
оставалось по моим прикидкам всего секунд десять, чтобы изменить
траекторию самолёта тремя имевшимися на борту пулеметами. Городская
зенитная артиллерия безмолвствовала.
Здоровенное судно, перемазанное нефтепродуктами, было лёгкой мишенью.
Шансы его были никакие – после атаки камикадзе не всегда выживали и
бронированные американские линкоры, вооруженные до зубов сотнями
зенитных пушек и пулеметов с профессиональными стрелками.

Как ни крути, наши моряки сделали чудо – одна пуля всё-таки попала в
лётчика, самолёт потерял управление, сшиб радиомачту танкера и рухнул
совсем рядом. Но кошмар на этом только начинался –
от места падения самолёта стало быстро расползаться горящее керосиновое
пятно, норовя соприкоснуться с пятном, окружавшим танкер.
Хоть и без груза на борту, танкер полыхнул бы так, что мало бы не
показалось. Схватив все огнетушители, экипаж отсёк горящее пятно от
танкера за считанные метры.

Скоротечный зенитный огонь переполошил весь город, но никто толком
ничего не успел увидеть. Вскоре на борт танкера прибыла следственная
комиссия из чинов НКВД и флота. К изумлению героического экипажа, у
комиссии имелась только одна готовая версия - никакого самолёта вообще
не было. Других версий они просто не желали слушать, и тем более
высылать водолазов.

Комиссию можно было понять. Владивосток был самой мощной крепостью
России, находившейся в августе 45-го на военном положении.
В её строительство ещё царское правительство вбухало 100 миллионов
рублей золотом, это полтораста миллиардов на наши деньги.
Явно не меньшее количество средств было потрачено в последующие
десятилетия на переоснащение крепости, организацию её противовоздушной
обороны и содержание многотысячного гарнизона. Всё это время гарнизон
круглосуточно бдел и рачел, готовый отразить атаку любого противника –
только вот самого противника всё не было и не было.

Каждому, кто служил в советской армии, не надо объяснять, в каком
состоянии находилось командование гарнизона на третий день после
объявления противником полной и безоговорочной капитуляции.
Вражескому самолёту потребовалось миновать три плотных кольца
противовоздушной обороны и покружить над всем городом, чтобы быть
наконец сбитым в самом центре крепости, возле самого уязвимого её места
гражданским экипажем. Теперь могли полететь уже головы воинского
начальства.

А так - где самолёт? Нет самолёта. А главное, не надо его искать!
Проще было впаять морякам за хулиганскую стрельбу в черте города.
Кто поверит россказням виновного в стрельбе экипажа, что они шутя сбили
невесть откуда взявшийся вражеский самолёт?

Командующий проявил незаурядное мужество, послав выводы своей комиссии
нафиг, а водолазов - на место происшествия.
Один из них, отправляясь на погружение, сказал команде танкера, в числе
которой был и дедушка моей знакомой – молитесь, чтобы мы его нашли…

Когда японский самолёт был наконец найден, верховному главнокомандующему
просто не могли не доложить о таком происшествии.
Как бы не относились к товарищу Сталину, он несомненно обладал
своеобразным чувством юмора и ценил иногда встречавшееся мужество
начальства. На гражданских пролился дождь высоких правительственных
наград, никто из военных не пострадал.

Услышав эту историю, я однажды понял, почему летом 41-го наша кадровая
армия легла в окружении на всех выступах государственной границы почти
полностью и почти без толку, предоставив гражданским выгребать дальше
эту войну как могут, с наспех врученными винтовками и зенитными
пулемётами.
Дело тут совсем не в выпивке – дело в своеобразном менталитете высокого
воинского начальства, для которого иногда собственные задницы и головы
оказываются важнее незаурядных мозгов, там находящихся. В первом и
последнем для Владивостока дне боевых действий отразилась, как в капле,
вся история этой войны –
вроде бы бдели-бдели, а как дошло до дела, вовремя не поступило приказа
высокого начальства...

Иностранцам эту историю я рассказываю без грустных для меня нюансов.
Главное ведь, что сбили, когда сбить было невозможно, а уж кто и как –
это наше внутреннее дело. Но один из них как-то пропёр фишку и сказал
уважительно – если у вас даже гражданские такие, понятно, почему с
военными больше никто не хочет связываться…

С тех пор прошло 65 лет. Местный музей торгового флота до сих пор вяло
торгуется иногда с военными о передаче легендарного винта, не имеющего к
Тихоокеанскому флоту никакого отношения.
Фигушки! У военных есть конечно небольшие недостатки, но отсутствие
здорового упрямства к ним явно не относится. Уверен – винт будет у них
вплоть до следующей мировой войны. А потом просто испарится, на этот раз
уже вместе со всем городом. Потому что опять не отдаст приказа вовремя
высокое начальство.

P.S. Отдайте винт, пожалуйста :)