Поиск по автору:

Смотришь на заработки певцов и спортсменов и понимаешь, что главные предметы в школе — это пение и физкультура.

В 1992 году мы с Арсеном Егиазаряном играли в московском чемпионате «Динамо» по шахматам. Однажды после тура решили заехать в ЦШК, посмотреть книги. Идём по Гоголевскому бульвару, и тут видим: навстречу медленно, под руку с крупным мужчиной, идёт старичок в очках. Лицо знакомое.
— Это же Ботвинник! — дёргаю за рукав приятеля.
— Точно! — подтверждает он.
Начинаем лихорадочно шарить по карманам в поисках бумаги. Единственное, что находим — бланк, куда я после игры переписал партию. На нём ходы и результат. Фамилии я забыл проставить. Поравнявшись с великим чемпионом, протягиваю ему бланк и прошу автограф.
Михаил Моисеевич мельком взглянул на текст, неспешно перевернул бланк и поставил автограф под результатом «1:0» в графе «Подпись чёрных». Затем вручил мне реликвию обратно и говорит:
— Теперь впиши фамилии и говори, что выиграл у Ботвинника!

Коррупционер как самолёт — пока не сядет, не остановится.

Любая автобиография напоминает школьный дневник, из которого ученик вырвал страницы с двойками.

Через год после развала СССР пересекал я на поезде белорусско-польскую границу. В Бресте проблем не было, а на польской стороне — в Тересполе — мне чуть не испортили радостное настроение.
— Паспорт, — войдя в моё купе, хамовато распорядился пограничник. У него были маленькие серые глаза и большой сломанный нос.
— Вот, пожалуйста.
— Цель поездки в Польшу? — рявкнул он на ломаном русском.
— Турнир по шахматам в Ченстохове.
Пограничник недоверчиво посмотрел на меня.
— Шахиста?
— Да.
Он высунул голову в коридор вагона и что-то крикнул. Через минуту появился долговязый солдат с шахматами.
— Будем играть, — сказал пограничник, расставляя фигуры.
Он явно был доволен собой и предвкушал скорое разоблачение самозванца. Отыскав на пересечении вертикали «е» и четвёртой горизонтали нужное поле, он сыграл е2 — е4 и торжественно взглянул на меня. Я ответил d7 — d5. Пограничник задумался. А я почему-то вспомнил Ильфа и Петрова: «Он чувствовал себя бодрым и твёрдо знал, что первый ход e2 — e4 не грозит ему никакими осложнениями. Остальные ходы, правда, рисовались в совершенном уже тумане, но это нисколько не смущало великого комбинатора. У него был приготовлен совершенно неожиданный выход».
Если у Остапа был приготовлен совершенно неожиданный выход, то у моего пограничника — совершенно неожиданный ход. Он вывел короля на е2. Я взял пешку. Он снова пошёл королём вперёд. Я вывел ферзевого коня. Он взял королём мою пешку. Я дал ферзём шах, а ещё через два хода — мат. На том самом поле е4.
— Хороший шахиста! — похвалил он, возвращая мне паспорт с печатью-разрешением на въезд.
Пограничник вышел. А я сидел и думал о его сломанном носе. Я вдруг подумал, что, возможно, когда-то этот пограничник устроил аналогичную проверку боксёру.
И эта догадка вернула мне радостное настроение.

Однажды в Краснодаре мне надо было поменять валюту. “Обменника” рядом не было, а ехать в сберкассу, стоять в очереди не хотелось.
Подхожу к первому попавшемуся торговому ларьку и спрашиваю:
— Вы мне доллары не поменяете?
Неуверенно отказали. Видно было, что поменять хотели, но побоялись. Вдруг фальшивка.
Я подошел к следующему ларьку. То же самое.
И тут я понял, как прибавить продавцам уверенности. Подхожу к третьему и говорю:
— Вы не подскажете, где тут обменный пункт? Мне доллары надо поменять.
— А зачем обменный пункт? Мы сами поменяем!

Ашот Наданян

Свёкор и свекровь моей двоюродной сестры были людьми весёлыми, остроумными и хлебосольными. Застолье в их доме гарантировало всем гостям не только обилие вкусной еды, но и много юмора и смеха. Крепкая любовь супругов не мешала им подтрунивать друг над другом, причём остроты и шутки балансировали порой на грани фола, но обид не было никогда. В этих игривых состязаниях не было проигравших, а было два счастливых победителя.
Сергей — так звали свёкра — был геологом. Однажды в экспедиции где-то в армянских горах на него напал выскочивший из пещеры медведь. Всё случилось внезапно, и возможности бежать или каким-либо другим способом уклониться от нападения у Сергея не было. Медведь сразу же начал его подминать, кусать и терзать. Сергею не оставалось ничего другого, как пустить в ход геологический молоток. Получив железный удар в морду, хищник отскочил назад, а потом стал быстро убегать прочь.
Сергея с многочисленными ранами доставили в больницу. Друзья и родственники толпились у палаты, но внутри разрешено было находиться лишь Джульетте, жене Сергея. Её былая весёлость улетучилась, лицо покрылось печалью и оттого выглядело неузнаваемым. Она не отходила от мужа ни на минуту, молясь, чтобы он выжил.
Через несколько дней Сергей пришёл в себя. Медленно открыв глаза, он увидел Джульетту. Её лицо было заплакано, но светилось радостью.
— Ты до такой степени несносный, — сказала она, вытирая слёзы, — что даже медведь не захотел тебя есть.
Сергей улыбнулся одними глазами, облизнул высохшие губы, а потом тихо произнёс:
— Если я столько лет тебя выдерживаю, то что мне стоит с медведем справиться?!

Осенью 1999 года меня пригласили работать тренером мужской сборной Кувейта. Предложение было заманчивым, тем более что зарабатывать шахматами в Армении в то время было непросто. И я согласился. Оформили документы, и уже 27 декабря, под самый миллениум, я оказался в Кувейте.
В аэропорту меня встретил пожилой седоволосый мужчина в белой длинной до пола традиционной рубахе, называемой дишдаша. Он представился президентом федерации. Мы сели в его «Бьюик» и поехали «ко мне». С английским у меня в то время было неважно, но с горем пополам я по дороге поддерживал разговор. Когда приехали и поднялись домой, он взял мой паспорт и сказал:
— Вас на машине будут отвозить на занятия в федерацию, потом — привозить домой. Из дома выходить нельзя. В федерацию — и домой. Даже не пытайтесь контактировать с другими иностранцами.
Мне показалось, что слышу это в кошмарном сне. А как раз перед самым приездом я смотрел фильм, где иностранец, приехав в одну из арабских стран, оказался в плену у работодателей. Абу Халед — так звали президента — вышел, а я как вкопанный остался стоять посреди роскошной квартиры. Потихоньку приходя в себя, я опустился на чемодан и стал думать, что делать. Но чем больше думал, тем в большее отчаяние впадал. И проклинал тот день, когда решил сюда приехать.
Вечером за мной приехала машина, и мы поехали в федерацию. Там проходил последний тур какого-то соревнования. Ко мне подходили местные шахматисты, мы знакомились, и понемногу настроение улучшалось. Однако слова старца не выходили из головы. Как Рубик Хачикян из фильма «Мимино» я стал искать кого-нибудь с добрыми глазами. Выбор пал на молодого человека в джинсах и майке (остальные были в национальных дишдашах). Выслушав меня, парень сказал, что хорошо знает президента и что тот не мог мне такого сказать. Мы поднялись в кабинет к Абу Халеду, и Тахер (мой «спаситель») рассказал ему о моих тревогах. Оказалось, что у меня дома президент сказал буквально следующее: «Занятия будут проходить в федерации, дома нельзя. Шофёр вас будет привозить-отвозить, пока не будут готовы ваши водительские права. В Кувейте есть иностранные шахматисты, и если они захотят брать частные уроки — отказывайте». А паспорт он взял, чтобы оформить мне вид на жительство.
После этого случая я твёрдо решил выучить английский язык.

Бывает, что из семени, которое втаптывают в грязь современники, вырастает дерево, которым восхищаются потомки.

Флаг к ветру относится трепетно.

Уже многие поколения рождены, а сказка былью так и не стала.

Выбрать спелый арбуз, не разрезав его, непросто. Каждый покупатель — если, конечно, он не покупает наугад — имеет собственные приёмы. Одни подносят арбуз к уху и сжимают двумя ладонями, пытаясь извлечь из плода нужный звук; другие осматривают хвостик, которому полагается быть сухим, но в то же время — не пересушенным; третьи обращают внимание на «загар» плода, который должен быть равномерным, но иметь на одном боку бледное пятно, свидетельствующее о том, что арбуз всё время спокойно лежал и зрел под солнцем, и в этот естественный процесс никто не вмешивался.
У моего же отца была собственная методика. Придя на рынок, он выбирал приглянувшуюся палатку с арбузами, подходил к ней и просил продавца разрезать один из них. При этом предупреждал, что если плод будет недозрелым или перезревшим, он его брать не будет. Продавец, будучи профессионалом в этом деле, выбирал, разумеется, самый правильный арбуз. И вот когда он подходил с выбранным арбузом к своему столику, брал нож, чтобы разрезать, отец в это же мгновение останавливал его руку с ножом, благодарил и начинал расплачиваться.

Гипертонический криз Елены Малышевой подорвал веру людей в здоровый образ жизни.

Кардиограмма — это письмо, написанное сердцем.

Дорога по две полосы в каждом направлении. Еду в правом ряду. Впереди машин нет. Заметив справа на тротуаре перед зеброй женщину с грудным ребёнком, начинаю притормаживать. Она быстрым шагом переходит дорогу и не смотрит по сторонам. В боковое зеркало вижу, как слева несётся «Опель». Делаю единственный в такой ситуации ход — длинно сигналю. Обычно это отрезвляет как минимум одного из двух: либо лихача, либо пешехода. Женщина резко и испуганно останавливается перед моим автомобилем, бросает на меня негодующий взгляд, а «Опель» в этот момент, даже не пытаясь тормозить, пролетает мимо.
— Чёрт бы тебя побрал! — кричит женщина, враждебно глядя на меня. — Не соображаешь, что ребёнок, может быть, спит!
И пошла дальше, на ходу сыпля проклятия.

Идеальные женщины — это шахматистки: Они могут часами молчать, хорошо следят за фигурами и знают много интересных позиций.

Сомнение — это друг, когда намечаешь план и враг, когда его осуществляешь.

Супружеская гармония: у жены болит голова, а муж устал на работе.

Самая счастливая пора в жизни — это когда у тебя только две неприятности: тихий час и манная каша.

Радуга — это намокшие лучи солнца.

Речь может быть косноязычной, но взгляд всегда красноречив.

Самый опасный сплав — это стальные мышцы плюс чугунная голова.

Пока комар пищит, он не кусает.

Вдоль дороги Ереван — Севан часто можно увидеть мужчин, стоящих с распростёртыми руками. В «Что? Где? Когда?» 7 сентября 2014 года даже прозвучал вопрос о том, что бы это значило. Знатоки не справились, но жители Армении, конечно же, знают правильный ответ. На дороге стоят рыбаки, предлагающие водителям купить рыбу. Как правило, форель. Широким жестом потенциальным покупателям демонстрируется приблизительный размер улова. Главная цель продавцов — чтобы машина остановилась. А там уже они уговорят покупателя. С пустыми руками не отпустят.
Остановился я как-то возле одного такого рыбака, чтобы купить немного рыбы. Он говорит:
— Дорого́й, рыба недавно закончилась, но есть отличные раки.
— А зачем ты мне руками показывал рыбу? — удивляюсь я.
— Понимаешь, если бы я показал рака, ты бы не остановил, подумав, что это рыба такого маленького размера.
«Ладно», — думаю я, — на безрыбье и рак рыба. Куплю раков». Тем более, что нравятся они мне даже больше, чем рыба. И вообще, попробовавшие севанских раков, скорее, будут говорить, что на безрачье и рыба рак.
Еду дальше. А сам сомневаюсь, не мало ли я раков купил. Вот если б докупить немного...
Через километр вижу, ещё один мужик стоит. Но стоит как-то скромно. Не раскинул руки широко в стороны, а держит их перед собой на расстоянии 10-15 см друг от друга. «Неужели раки?» — думаю я и останавливаю машину.
— Почём раки? — спрашиваю.
— Раков уже нет, брат, — говорит рыбак извиняющимся тоном, — но есть шикарная форель.
— Но ты же показывал раков!
— В том-то и дело, что рыбу показывают все, а я показываю раков. Ну, чтобы отличаться от других.
Делать нечего. Купил я рыбу, как и планировал вначале, и поехал дальше. И всё вроде бы ничего — и раков купил, и рыбу, и научился маркетинговым трюкам, — но предательское ощущение, что меня одурачили, не покидало всю дорогу. Ведь раков мне продали там, где обещали рыбу, а рыбу — там, где обещали раков.

Видя, какую опасность для самолётов представляют даже небольшие птицы, понимаешь всю мудрость природы, сделавшей страусов нелетающими пернатыми.

Самолёт — это место, где бок о бок молятся представители разных религий.

Больше всех товарищей у тамбовского волка.

Книги, которые сжигают, лучше книг, которые сдают в макулатуру.

Когда человек счастлив, он вглядывается в будущее, когда несчастлив — оглядывается на прошлое.

Статистические отчёты похожи на часы без стрелок — цифры есть, но они ничего не значат.

Левон Аронян, которого CNN в 2016 году назвала шахматным Дэвидом Бекхэмом, в Армении является одним из самых узнаваемых и любимых спортсменов.
Как-то раз он поймал такси, чтобы поехать к своему другу. Сел на заднее сиденье, посадил на колени любимую собаку по кличке Пончик и открыл окно. На главном проспекте автомобиль попал в пробку. Движение почти остановилось и все машины ехали, что называется, через час по чайной ложке. Из медленно проезжавших мимо автомобилей многие замечали Левона и громко его приветствовали, махали руками. Спустя некоторое время пробка рассосалась, и поехали в нормальном режиме. И тут, молчавший до сих пор водитель спрашивает Левона:
— Брат, а чем прославилась твоя собака, что её все знают?

«Как он нас подвёл!» — возмущались итоги.

Таланты выделяются, бездарности выделываются.

Забавную историю вычитал в одном англоязычном журнале.
Пятилетний мальчик случайно проглатывает монету и, боясь, что от этого умрёт, начинает истерически плакать. Родители и так и сяк — не могут успокоить. Вдруг у отца появляется идея. Он незаметно прячет в руке такую же монету, а затем делает вид, что вынимает её из уха ребёнка. Мальчик счастлив и ошарашен. В мгновение ока он выхватывает монету из рук отца, глотает её и весело требует:
— Папа, сделай это ещё раз!

Подкованного трудно обуть.

Диетологи зарабатывают на хлеб тем, что учат клиентов не есть мучное.

Слова как телефонные звонки — входящие бесплатны, но за исходящие обычно надо платить.

Талант не пропьёшь. Но многие не оставляют попыток.

Время сейчас такое, что даже если писать о технологии возделывания картофеля на подзолистых почвах, многие будут пытаться понять, кого ты этим поддерживаешь — Россию или Украину.

Атаматик — это традиционный армянский семейный праздник. Его отмечают, когда у ребёнка появляется первый зуб. Готовится угощение, собираются гости, ковёр устилают различными предметами — это могут быть ножницы, булавки, игрушки и вообще всё, что попадёт под руку — и затем сажают на него малыша. Когда тот подбирает что-либо приглянувшееся, взрослые делают соответствующие умозаключения о будущей профессии ребёнка. Если, к примеру, он взял ножницы, то можно предположить, что станет парикмахером или портным, если половник — то поваром, а если схватился за нож — пиши пропало: будет разбойником.
Когда мне было шесть месяцев, главную роль в старинном обряде исполнил и я. Оказавшись в центре ковра, я немедленно потянулся к деревянной лошадке, чем немало озадачил родных. Они подумали и решили, что я стану ветеринаром.
Лишь спустя несколько лет стало ясно, что деревянная лошадка символизировала шахматного коня.

Питаясь объедками с барского стола, не называй это совместной трапезой.

У ласковой женщины нет недостатков.

Ничто так не защищает от беременности, как халат, бигуди и огуречная маска.

Как-то отец решил купить подержанную машину. «Жигуль» какой-нибудь. Поехали с мамой на авторынок. Мама в автомобилях плохо разбирается, но красивый от некрасивого отличить может. Поэтому отец взял её с собой. Советоваться. Ходили по рынку несколько часов, но ничего не выбрали. То машина не нравилась, то цена. Стали собираться домой. Уже на выходе маме приглянулась машина:
— Сергей, смотри, какой красивый «Запорожец»!
«Запорожцем» оказался маленький спортивный «БМВ» за сорок тысяч долларов.

Объясняя происхождение сказочных богатств, их владельцы обычно рассказывают небылицы.

Моя жена летела в Москву. В самолёте разговорилась с попутчицей. Та оказалась врачом-дерматологом. Она спросила мою жену:
— У вас такая красивая и нежная кожа. Какими средствами для ухода вы пользуетесь?
— Можно сказать, что никакими, — ответила жена. — Я лишь всю жизнь моюсь детским мыслом.
— Детским мылом? Да вы что, не советую вам это. Лучше использовать средства, которые увлажняют, питают, смягчают кожу, делают её красивой и нежной.

Первый армянский международный мастер по шахматам Эдуард Мнацаканян, которого все уважительно называли Маэстро, очень любил пиво.
Как-то в жаркий летний день мы встретились в Доме шахмат.
— Маэстро, хотите выпить холодного пива? — спросил я.
Эдуард Андраникович удивлённо посмотрел на меня и сказал:
— Если это вопрос, то очень глупый вопрос, но если это предложение, то очень хорошее предложение.

Лучшие книги те, которые нам не возвратили.

Наш дом в Баку находился возле большого красивого парка Нариманова, в самой тенистой части которого, оккупировав несколько скамеек, с утра до вечера бились шахматные любители. Среди них были довольно сильные, и так как турниров, где я мог играть со взрослыми, почти не было, отец решил, что парковые баталии могли бы в какой-то степени решить эту проблему.
И я стал ходить в парк. Поначалу местные «авторитеты» меня пороли, но так как, в отличие от них, я ещё и дома занимался, то вскоре ситуация изменилась, и мальчик для битья превратился в одного из лидеров «общины». Я был единственным ребёнком в компании, потому болельщиков у меня было много. Наиболее преданных помню до сих пор: коротенький, пузатый, с добрыми и грустными, как у кокер-спаниеля, глазами дядя Миша, который всегда ходил в старомодном чесучовом пиджаке и соломенной шляпе; высокий, статный мужчина с громовым голосом, бывший то ли командиром корабля, то ли офицером — во всяком случае обращались к нему не по имени, а исключительно — Капитан; добродушный дядя Гурген, которому я дал прозвище (разумеется, про себя) Ключ, потому что кончик его носа напоминал мне рукоятку ключа от нашей квартиры.
Но при всём уважении к ним, рассказ мой о другом болельщике. О тихом, скромном старичке, который всегда располагался сбоку от меня и просто следил за игрой. Не то что комментариев или реплик — голоса его никто не слышал. Он никогда не играл — просто смотрел. Однажды кто-то попросил:
— Владимир Андреевич, сыграйте, пожалуйста, с мальчиком — очень интересно!
Старичок молча сел напротив меня, взял чёрные, и партия началась. Уже по тому, как он разыграл дебют, я понял, что придётся непросто. Вскоре моим фигурам стало необычно тесно. А ещё через несколько ходов позиция посыпалась, как отсыревшая штукатурка с потолка. Потрясённый, я сдался. И тут за спиной слышу:
— Ничего, малыш, не расстраивайся, всё-таки с Макогоновым играл...

Вестерн — это фильм, где лошадей в конце остаётся больше, чем людей.