Лучшие анекдоты, истории и фразы зарегистрированных пользователей

Strawberry fields.

Когда-то очень давно Паша Краснопольский был моим соседом по даче.
Участки принадлежали нашим тещам, мы появились там почти одновременно и
сразу подружились. Нас многое связывало: оба приехали в Москву из
провинции, рано женились, быстро наплодили детей - через несколько лет
на даче пасся уже целый выводок, двое моих и трое Пашкиных. Оба не то
чтобы были подкаблучниками, но уважали жен и не отлынивали от семейных
обязанностей. В том числе копались на огородах.

Мне повезло: моя жена относилась к садоводству без фанатизма, тесть и
теща им совсем не интересовались. Так что я работал ровно столько,
сколько сам полагал нужным. Малину видно среди крапивы - и хорошо. Паше
приходилось туже, на их участке (а участки были старые и большие, по 8 с
лишним соток) был засеян буквально каждый клочок. Всю осень варились
варенья, закатывались соления и компоты, зимой все это съедалось,
несъеденное раздавалось друзьям, и весной цикл начинался сначала.
Половину участка занимала самая трудоемкая культура - клубника. С
рассвета и до заката Паша полол, рыхлил, поливал, подрезал, окучивал,
подкармливал, изредка прерываясь на то, чтобы наколоть дров или шугануть
детишек.

Вечером, покончив с делами, Пашка частенько заходил ко мне с бутылкой
наливки. Выпив, он всегда заводил один и тот же разговор:
- Ты не думай, я Любашу люблю и детей тоже, и теща хороший человек. Но
больше так не могу. От этих клубничных грядок тошнит уже. Свобода мне
нужна, ты понимаешь, свобода!
- Да забей ты на огород, как я. Поорут и перестанут.
- Да собственно дело не в огороде. Свобода - это... ну как тебе
объяснить? Вот представь - прерия... и ты скачешь на коне, в ковбойской
шляпе, лассо в руках... и ни одной души до самого горизонта, только твое
ранчо где-то вдалеке. Вот это - свобода! А это - тьфу! - и Пашка с
ненавистью оглядывался на свой образцово возделанный участок.

Шел 85-й год, в Москве начался Всемирный фестиваль молодежи и студентов.
На следующее лето Любаша приехала на дачу с детьми и бабушкой, но без
Пашки. На расспросы она не отвечала, точнее, отвечала, но в этих ответах
было очень много эпитетов и очень мало смысла. Как я понял, Пашка
закадрил на фестивале какую-то иностранку и с нею сбежал. Как выглядел
его побег с точки зрения виз, развода, алиментов и прочей бюрократии -
не спрашивайте, не знаю.

Прошли годы, очень много всего случилось и с миром, и со мной. Никогда
не думал, что попаду в Америку, но вот попал. И не так давно,
путешествуя по стране с молодой женой и младшим ребенком, где-то в
Северной Каролине, как говорят америнакцы - in the middle of nowhere,
свернул с шоссе, чтобы купить у фермеров свежих овощей и фруктов. Здесь
фермеры продают урожай вдоль дорог, прямо как где-нибудь под Рязанью,
только цивилизованней, в маленьких лавочках.

На парковке стоял замызганный фермерский грузовичок, к нему была
привязана оседланная лошадь. Тощая и веснушчатая, но довольно
симпатичная для американки фермерша торговала овощами, сыром, домашним
вареньем, очень вкусным самодельным хлебом. Но главной специализацией
фермы были ягоды. Мы купили всего понемножку, а клубники - много,
клубника была замечательная.

Пока я укладывал покупики в машину, из лавочки вышел самый настоящий
ковбой, словно только что сошедший с экрана вестерна. Сапоги, замшевая
куртка, шляпа, шейный платок - недоставало только кольта. Ковбой сел на
лошадь, повернулся - и тут я его узнал.
- Паша! - заорал я. - Черт тебя побери! Пашка! Краснопольский! Как ты
тут очутился?
Ковбой соскочил с коня и кинулся обниматься.
- Знаешь, - признался он, - меня уже двадцать лет никто не называл
Пашкой. Я теперь, понимаешь ли, Пол Редфилд.

В тот день мы не поехали дальше, заночевали у Паши на ранчо. Когда жены
и дети оправились спать, новоявленный Пол Редфилд повез меня - на
грузовичке, не на лошади - в местный бар, где мы до утра пили пиво в
компании его друзей, таких же сошедших с экрана ковбоев. После третьей
кружки меня уже не оставляла мысль, что в салун вот-вот ворвутся
индейцы, и начнется стрельба.

На обратном пути Пашка остановил машину на пригорке, достал две сигары.
Мы вышли и закурили. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля,
подсвеченные восходящим солнцем. Было красиво и очень тихо.
- Это моя земля, - сказал Пашка. - Вот от этого столба и во-о-он до того
- кругом моя земля.
Дальний столб я не разглядел, а ближний видел сразу в двух экземплярах,
но общий смысл уловил.
- Паш, - сказал я, - а ведь это та самая свобода, о которой ты всегда
говорил. Ты мечтал об этой свободе, мечтал, и вот теперь наконец получил
ее. Да?
Пашка крепко задумался. И только когда закончилась сигара, спросил:
- Ты помнишь, сколько было клубничных грядок на моей даче?
- Сотки четыре?
- Три. А здесь - одиннадцать акров. Вот и вся, блин, свобода.

P.S.
11 акров - это, чтоб вы знали, порядка 450 соток. Для Северной Каролины
- вполне средняя ферма.

Наше семейное предание.
Эта история случилась с моей прабабушкой лет сто назад. В то время ее
семья держала овец. Доили их утром, еще до того, как выгонят на
пастбище. Способ дойки овец в селе был такой: нужно зайти в сарай, сесть
на овцу задом наперед и, обхватив руками и ногами, чтоб не вырвалась,
наклониться к задней части овцы и подоить в подставленное ведерко.
Ранним утром того дня, который сделал ее известной в ее селе, моя
прабабушка вышла доить овец, как обычно. Но необычным было то, что уже
случилось этой ночью, но пока себя никак не проявило. Виновник
случившегося сидел в сарае, затаившись и обреченно ждал рассвета.
Это был волк. Оголодавший волк, который зимой пришел в село. Проделал
дыру в крыше и забрался в хлев. Забрался, но, как и положено умному
зверю, сначала проверил, сможет ли он выбраться обратно. Не смог. То ли
забрался внутрь по сугробу, а изнутри стена была слишком высокой; то ли
просто устал серый с кровлей возиться.
Почему волк в таких случаях не начинает резать овец, никто не знает.
Может, просчитывает все варианты и понимает, что на шум прибегут люди с
вилами; и волк просто ждет, что кто-то откроет утром дверь - и тут он
неожиданно выскочит и улизнет в лес; а может, волк просто впадает в
уныние и теряет аппетит. Так или иначе, но шум волк ночью не поднял,
затаился до утра среди овец, поближе к дверям и свежему воздуху, и
принялся ожидать, что будет.
Моя сонная прабабушка зашла в темный хлев, быстро и плотно закрыла за
собой дверь, по привычке придержав коленом рванувшуюся было к выходу
овцу, и попыталась ее оседлать. Она не поняла, почему так случилось, что
эта вырывающаяся, но все-таки оседланная «овца» словно вообще обезумела,
когда прабабушка обхватила ее ногами и руками и попыталась нащупать вымя
в густой «овечьей» шерсти. Конечно, бабушка не успела ничего нащупать,
потому что овца начала скакать и прыгать по тесному хлеву с неистовой и
совершенно непонятной, как для домашней овцы, силой.
От испуга и чтобы не упасть, моя прабабушка посильнее ухватилась за
густую шерсть «овцы» и принялась громко вопить. «Овца», в очередной раз
прыгнув на стену, наконец отворила дверь, выскочила на дорогу и
понеслась в направлении к лесу. Прабабушка, оседлавшая «овцу», все же
не сдавалась - она просто была не в состоянии разжать свои сведенные
судорогой пальцы. Волк (а это был он), пробежал 50 метров и упал. От
перенесенного потрясения у серого не выдержало сердце.
Не сразу, но моя прабабушка поднялась и встала с мертвого уже волка. Не
глядя на сбежавшихся сельчан, побрела домой. Ей нужно было переодеться.
Оставшиеся овцы ждали дойки.

Моя мать была подругой одного женатого мужчины, от которого я и родился.

Сколько себя помню в детстве, постоянного жилья у нас не было, все время скитались и снимали квартиры.

Когда мне было пять лет, мать познакомилась с очередным мужчиной и захотела быть с ним, но он поставил ей условие, что возьмет ее, если она будет одна.

Та легко и просто променяла сына на этого мужика. Просто привезла меня к моему отцу, дав в руки все необходимые документы. Она позвонила в дверь его квартиры, услышала звук открывающего замка и убежала. А я остался стоять.

Дверь открыл отец и опешил увидев меня. Он понял сразу, кто я. Завел в квартиру.

Его жена приняла меня хорошо -также, как и их дети, дочка и сын. Отец хотел сначала отдать меня в приют, но его супруга не дала этого сделать, сказав, что я ни в чем не виноват. Просто святая женщина.

Я поначалу ждал свою родную мать, думал, что она вот-вот вернется за мной. А потом перестал, и начал жену своего отца называть мамой.
Мой родной отец не питал ни к одному своему ребенку теплых чувств, не говоря уже обо мне. Меня он считал лишним ртом, но продолжал содержать, как и остальных членов семьи.

Сам он был довольно-таки деспотичным человеком. Когда приходил домой, мы запирались все вместе в детской комнате и старались не попадаться ему на глаза. Его жена не могла уйти от властного мужа, детей он бы не отдал ей из принципа. Вот так годами и терпела все его гуляния и припадки злости. Она научилась его избегать и когда нужно, подавлять его гнев, защищала нас от скандалов и криков. В доме была тишина, мы знали расписание и не нервировали отца. Главное, мы не нуждались ни в чем, а мама дарила нам любовь и ласку за двоих.

И когда он все-таки ушел к очередной молодой любовнице, мы все вздохнули с облегчением. На тот момент мы уже были практически взрослыми. Сестра и брат заканчивали школу. По стечению обстоятельств, мы были ровесниками, поэтому я тоже готовился к выпускным экзаменам в школе. Вот так, трое выпускников. Мы помогали друг другу, подтягивая по предметам.

Каждый из нас мечтал поступить в престижный институт. Отец, хоть и не был с нами ласков, но оплатить учебу обещал и сдержал свое слово. Мы поступили и выучились, получив те специальности, о которых мечтали.

А потом случилось так, что наш отец умер. После него осталось хорошее наследство.
Его последней любовнице не досталось ничего — она просто не успела его женить на себе. Ну а мы все стали полноправными хозяевами его фирмы и денежных счетов.

Мы продолжили развивать бизнес. И настал тот момент, когда нужно было ехать за границу, открывать новый филиал. Решили, что главным в том филиале буду я.
Я предложил забрать с собой нашу маму — она как никто другой, достойна была уехать в теплую страну. Мои сестра с братом, поддержали мою идею.

И вот настал тот момент, когда мы должны были уезжать. И тут вдруг нарисовалась моя родная мать. Я узнал ее сразу. Моя детская память запечатлела ее образ на долгие годы.
Она решила вдруг вспомнить обо мне, узнав, что я уезжаю:
«Сынок, я твоя настоящая мать! Неужели ты забыл меня? Ты стал таким взрослым.
А я так скучала и переживала, как ты живешь. Давай наконец-то будем жить вместе!»
Я поражен был ее наглостью:
«Конечно я помню тебя! Помню, как ты убегала от дверей, оставив меня совсем еще маленьким.
И ты мне не мать. Моя мама сейчас уезжает вместе со мной. А тебя я даже знать не хочу».
Развернулся и ушел. И ни капли не сожалею об этом.

Моя мама — та, что не побоялась взять ребенка своего мужа от посторонней женщины, воспитавшая меня в любви и ласке. Она сидела со мной, когда я болел, она была рядом когда мне первый раз разбили сердце, она успокаивала меня после ссор с друзьями, учила меня, прощала мне шалости и глупости, терпела мои капризы в подростковый возраст, никогда не напоминала, что я ей не родной. Для нее я стал сыном, для меня она стала мамой! Другой у меня нет!

Мы уехали с ней в другую страну. Там я встретил свою будущую жену, маме она понравилась и у них хорошие отношения. Мама не стала помехой моей личной жизни, более того, она отважилась устроить свою жизнь. Она встретила милого мужчину, я был только за. Она заслужила свое счастье! Сейчас мама много путешествует, часто навещает своих детей и внуков. Я смотрю в ее радостные глаза и понимаю — я рад, что она есть в моей жизни. Она мой ангел-хранитель!

Лешек – поляк. Не простой поляк, а военный. Может, его и не Лешек зовут, но все ведь знают, что в Польше Лешеков примерно столько же, сколько в какой-нибудь Бразилии донов Педро, так что пусть будет поляк Лешек.
Он не просто военный, а инструктор. И даже не просто инструктор, а инструктор в специальном военном подразделении. Вояка он заслуженный и инструктор такой, что мое почтение! В общем, видел я его в деле. Не в бою, а на тренировке. И видел, как стокилограммовые мужики от него разлетались, будто легкие кегли, хотя он их даже и не бил (кажется) и не толкал (вроде бы). Своим курсантам Лешек, прежде всего, говорит о том, что физическая подготовка – это хорошо. Это даже прекрасно. Но если к накачанным рукам и ногам не прилагается мыслящая голова, то считай, что тебя плохо готовили к выполнению боевой задачи и вообще зря учили. Сам Лешек имеет широкий кругозор и прекрасно разбирается в истории, в том числе, в истории войн и в политической истории.
Но сейчас рассказ не об этом, а о том, что приехали как-то в Польшу к тамошним милитаристским инструкторам рукопашно-ногопашного боя их голландские коллеги. Щедрая славянская душа (а уж в этом-то поляки очень напоминают русских!) не могла позволить пропустить такой повод проявить гостеприимство. Голландцы после активных физических нагрузок и обмена опытом по нанесению увечий противнику с радостью восприняли возможность побухать с коллегами и продолжить обмен опытом в неформальной обстановке. Стол был простой, но изысканный, польская водка оказалась забористой, а потому разговоры пошли душевные и местами даже откровенные. Слово за слово – речь зашла у них о растущей угрозе с Востока и готовности доблестных натовцев сию угрозу сдержать силой оружия.
И тут один подвыпивший голландец, ну, например, Йохан (этих Йоханов ведь в Голландии как в Польше Лешеков, правда же?) стал бахвалиться, что он готов с русскими воевать, и что даже его дед воевал с русскими и ничего – жив остался.
Поляки послушали болтуна, хмыкнули, отвернулись и стали дальше разговоры разговаривать да в рюмки наливать, а вот Лешек задумался: где же это дед голландца Йохана мог с русскими воевать? На какой-такой войне?
«А скажи-ка ты мне, мил-человек, - взяв Йохана за шиворот и повернув к себе, спросил Лешек, - не в голландском ли батальоне войск СС твой дед служил? Интересуюсь так, для общего понимания картины происходящего».
«Ага, - закивал радостно головой Йохан, - в нем, в СС, в батальоне этом или даже в бригаде».
Тут поляки рюмки отодвинули и переглянулись. Даже разговоры поутихли.
«Ну-ка поехали, - сказал Лешек поднимаясь из-за стола. – Мы тут тебе еще одну экскурсию забыли устроить. Сейчас наверстаем».
«Это куда?» – трезвея спросил Йохан.
«Тут недалеко, узнаешь скоро», - дружелюбно хлопнул его по спине поляк, посадил в свой самоход (автомобиль по-нашему) и повез прямиком в музей лагеря «Майданек».
Привез, высадил и лично провел по бывшему немецкому концлагерю экскурсию. Все показал: и расстрельный ров, и крематорий, и горы обуви, которая осталась от убитых в лагере заключенных. Рассказал, как за один только день здесь было убито 18 тысяч человек. А всего, по некоторым оценкам, только в «Майданеке» эсесовцами было умерщвлено около 80 тысяч человек. И евреев, и поляков.
Сводил голландца в мавзолей. Кто не знает, поясню: возле крематория и расстрельных рвов сооружен бетонный купол, под которым собран прах жертв – гора пепла сожженных в этом крематории людей.
Йохан за все время экскурсии не проронил ни слова. В глазах его стоял ужас. И тоска. И страх.
«Сейчас вернемся в Люблин, - предложил голландцу Лешек, - подойдем к людям и скажем, что твой дед служил в СС. Посмотришь на их реакцию. Ну, ты же парень тренированный. Если что – убежать успеешь. Поехали? Поляки еще помнят свою историю. И русские историю помнят, не сомневайся».
«Нет, знаешь, не поедем», - решил голландец.
«Как хочешь, - пожал плечами Лешек. – Вернешься домой, от поляков деду-ветерану привет передавай».

Вспоминается Ералаш: Да тихо вы! Крутого ведут.....
Эту историю рассказал на встрече выпускников мой одноклассник, с которым я несколько лет делил парту. На дворе шел 97-й год, у населения начинали появляться мобильные телефоны не столь внушительных размеров, как то было в начале 90-х, но все же ещё мобильный телефон был признаком весьма обеспеченного человека. В нашей гимназии телефонов практически не было. Практически потому, что их было всего 3 - один у учителя программирования, который по совместительству был разработчиком чего-то там очень востребованного и серьезного, второй - у самого крутого парня школы, бандитского сына, который на 50-летии гимназии поддатый вышел на сцену и извинялся перед директором за годы испорченной крови и невров, ну а обладателем третьего заветного аппарата был мой одноклассник.
Парнем он был тогда неплохим, но уж очень любил выпендриваться. При этом страсть к понтам сочеталась в нем с нехилой коммерческой жилкой - в 8 классе это чудо уже вовсю продавало одноклассникам американские сигареты (в те годы "родные Мальборо" с ковбоем было очень сложно достать и о них ходили целые легенды) и давал в прокат видео с порнухой. Позже подтянулось кредитование и прочие товарные спекуляции. Сосед по парте принес свой аппарат в школу и очень им гордился. Собственно, было чем - для девятиклассника в 1997 году заработать на собственный мобильный и что самое главное платить за связь было реально круто. С учетом того что практически все остающееся от учебы время мы тратили на уроки, включая выходные. Эти телефонные понты продолжались целые 2 недели, и потом почему-то прекратились. Нет, сам телефон не пропал, просто он теперь практически не доставался из портфеля, не звонил на уроках и вообще выпал из тесного мирка школьной жизни.
Причину столь странного поведения одноклассник хранил в себе все эти годы.
И вот, по прошествии 10 лет, на встрече одноклассников, он наконец мне признался.
Далее с его слов: выхожу я из школы. Достаю свой телефон. Звоню родителям. В голове счетчик - на сколько секунд наговорил, сколько денег потратил. На мне - шикарный джинсовый костюм. Девушки на меня смотрят. Одним словом - жизнь удалась. Убираю телефон. Иду домой через школьный двор. Выхожу с территории школы. И тут вижу... в общем, обгоняю я парня. Простенько так одетого. Класса из 6-7 наверное. И вдруг понимаю, что это чадо СПОКОЙНО говорит с кем-то из друзей (даже не с родителями!) по мобильному. Причем аппарат маленький, я эту модель знаю, она только вышла и стоит диких денег - жигули можно купить на них. Идет так себе спокойно, и мило болтает. И видно, что ему ну вообще по фигу, и как на него сморят, и как он выглядит..... И единственное, что он не делает - не звонит по телефону на глазах одноклассников в школе. Потому что ему это просто не нужно.
Я в этот момент так упал в своих глазах, что и про телефон свой решил забыть......

Мы забыли этот язык

Считаю своим долгом сразу предупредить почтеннейшую публику, что в этом рассказе активно используется грязная и похабная ненормативная лексика. Обычно мне это, человеку утонченному, никоим образом не свойственно, но здесь иначе ситуацию не изложишь, сейчас сами поймете.

Итак, дело было этим летом в Анталье, в ресторане отеля, на “турецком” вечере. Мы с Андрюхой тогда пораньше пришли и сидим за столиком, гадаем, кого к нам подсадят. И, вот, глядим, ведет официант-турок по проходу двух весьма и весьма ничегошных блондинок, лет эдак под тридцать. А может и эдак за тридцать, кто их сейчас разберет, на них же VIN не стоит, как на машине. Одна, что повыше, губастенькая такая и бледненькая, видно только приехала, а вторая уже загорелая и фигурястая, с бюстом такого внушительного размера, что Андрюха сразу начал меня под столом ногой пинать, ого, мол!
И тут (йес!!) подводит их турок аккурат к нашему столику – Рюски?

- Русские – отвечаем – русские….

Турок тогда приглашает блондинок сесть и, старательно проговаривая видимо новое для него слово, представляет нас друг другу:

- Ли-итуа - Рюски - и снова: Рюски – Ли-итуа. Литва, значит

На что блонды эти как-то странно переглянулись и уселись к нам, как мне показалось, с некоторой неохотой.

Андрюха же ничего видно такого не заметил и сходу начал:

- Привет, девчонки, так вы с Литвы значит? А давно сами тут отдыхаете? Мы вот с товарищем уже неделю здесь вялимся, а вы?

- Ви донт спик рашен, сорри – холодно откликнулась грудастая.

И по тому, как она это заявила, мне сразу стало ясно, что русский язык для нее – некая замаскированная форма унижения. Никак не меньше.

Андрюха же не сдавался.

- А мы из Сибири…. Тюмень! - поднял он вверх правую руку жестом североамериканского индейца – что совсем не понимаете что ли? Раньше же все говорили, поди….

- Сорри - отчеканила теперь длинная – ви фогот зис лэнгвич.

Ну, трындец…. куда деваться, русский они забыли….
Перспектива разворачивалась, прямо говоря, не очень. Нам и так за неделю надоели пляжные споры “славагероев” с “крымнашами”, а тут еще и этих ненормальных привели…
Я, вот, искренне таких дур не понимаю, чесслово. Приехали на курорт, море, пальмы, вино, музыка… Ну, так отдыхать же надо! Танцевать там, романиться с кем-нибудь…. Так нет, сидят, дуры, европеек из себя строят…. короче, валить от них надо….
Мы переглянулись и по Андрюхиному лицу я понял, что он тоже уже так думает. Но, так как знаю я его неплохо, то сразу понял, что Андрюха, в отличие от меня, так просто уйти не сможет. И я не ошибся.

- Заебись! - громко возвестил он, и обе блондинки отчетливо вздрогнули - охуенные телки попались! И главное – подмигнул он мне - сразу видно, что обе бляди конченные…. ты, если че, кого из них ебать сегодня будешь?

Блондинки возмущенно вытаращили глаза, но, тем не менее, обе стойко промолчали, а что сделаешь, раз не говоришь по-русски. Вид у них при этом был как у девственниц, случайно оказавшихся в низкопробном борделе.

- Я, наверно, этой спирохете бледной засажу – подключился я – смотри губищи какие рабочие, явно грызть любит, шлюха.

Длинная вспыхнула и, сверкнув на меня глазами, отвернулась в сторону.

- Заметано – согласился Андрюха – а я попробую вторую на очко раскрутить, вон у нее задний бампер какой, такие стопудово в печку жарятся.

Девки снова разом вздрогнули и, глядя на нас как на вич-инфицированных насильников, не сговариваясь завертели головами. Вероятно, в поисках какого-либо другого, более англоязычного столика.

Андрюха восторженно пнул меня под столом. Работает! Потом тихонько мотнул головой, мол, хватит с них, сваливаем?
Я чуть заметно кивнул в ответ. Конечно, что с ними ловить-то?

- Пойду поссу - сказал на это Андрюха и начал подниматься из-за стола - а ты пока налей хоть этим шалавам, они ж, с похмелюги обе... судя по рожам....

Пурпурный! Вспомнил, наконец, это слово.... Именно пурпурный цвет лучше всего подходил для описания лиц наших визави. Причем у титькастой ввиду загара он был гораздо более насыщеным, можно даже сказать рубиновым. Длинная же вся пошла пятнами и была похожа на какую-то диковинную крабовую палочку.

Такими я их и оставил, когда прибежавший Андрюха утащил меня за другой столик к смешливым и симпатишным (как и подавляющее большинство хохлушек) молодухам из Харькова, с кем мы потом всю оставшуюся неделю и проторчали. Видимо, потому что барьера языкового не было.
© robertyumen

Деревенский детектив (грустная история про нашу демографию)

Лет до семи я жил в небольшой глухой деревеньке.
Напротив нас жила семья. 12 (двенадцать) детей. 11 братьев и младшая
сестра. Все братья по возрасту были гораздо старше меня и я помню их
только визуально, в совместные игрища мы не попадали по возрастному
цензу. Для меня они всегда были взрослыми дядьками.
Семья была вполне обеспеченная. Мать, многажды мать героиня, справно
вела хозяйство. Отец работал на хлебовозке.
Братцы были все как на подбор - здоровые такие красавцы. Погодки. Тягой
к знаниям и умом не блистали. Периодически то один, то другой уходили на
зону. По хулиганке, за воровство… В деревне у них конкурентов не было и
от скуки они иногда дрались между собой. По взрослому, гоняя друг друга
по деревне кольями.
К моменту моего рождения у их старшего брата было уже две ходки. Хорошо
помню, что во всю широченную грудь у него была классно выполненная
татуировка - портрет Ленина. Вполоборота, точь в точь как в букваре.
Мои родители клепали одну за другой девок, а отец хотел парня. В деревне
смеялись и постоянно советовали им (моим родителям и соседям) поменяться
парочкой детей и успокоиться.

Мы продали дом и уехали из деревни. Далеко. Надолго. На «малой родине» с
тех пор и не бывал.
А недавно занесла меня оказия в те края. И в магазине за прилавком в
дородной улыбчивой тетке я признал их младшую сестру. Вернее, она меня
признала. Разговорились, как чего. Как братья?
И жуткая нарисовалась история. Ни один из братьев до означенного дня не
дожил. Ни один!

Младший, Серега, ближний ко мне по возрасту и потому наиболее близкий -
погиб в Афгане. Старший умер от передоза. А дальше пошло-поехало. Два
брата отправились на рыбалку. Один утонул, а другой, вернувшись с
рыбалки, повесился из чувства вины. Не на трезвую, конечно, голову. Еще
один спился и замерз. Про остальных уж я и не расспрашивал.
Жуть! И вся трагедия - в какой-то обыденности. Родители - живы до сих
пор. А одиннадцать (!) сыновей сгинули как один.
Вполне здоровые психически и физически люди. По крайней мере на мой
сторонний непристрастный взгляд.
И осталось у меня в памяти о них только как Серега учил меня играть на
гитаре. Да Олег, служивший на подлодке, схвативший там дозу радиации и
инвалидность, катал на велосипеде и опекал. Потому что в армии
пристрастился к шахматам, а в деревне в эти игры, кроме моего отца,
никто не играл.
Или такая вот история. Как двое из этих братьев грабанули магазин. Шурик
с Колькой. Обоим было чуток за двадцать.
В нашей деревне магазина не было. А был в соседней. Километрах в
полутора. Изба без окон на краю деревни.
Вот этот магазин они решили ограбить. Встал вопрос устранения сторожа,
который всю ночь ходил вокруг магазина или спал под дверью на крыльце
(доступа внутрь у него не было), завернувшись в тулуп.
По дороге на дело братья выбирали из двух вариантов: или дать сторожу по
голове, или налить и пообещать долю. Остановились на наиболее гуманном.
Сторожу налили. Выпили сами. А потом, видимо, не сошлись в долях.
Сломали сторожу ногу и пару ребер. С тем вернулись. Решив продолжить
следующей ночью.
Препятствие в лице сторожа было устранено. Оставалась дверь с тремя
замками. Окон, напомню, в целях безопасности, в магазине не было.
Ни фига не понимая в замках, братья поступили проще. Они разобрали крышу
в районе печной трубы, проникли на чердак и оторвав пару потолочных
досок, спрыгнули вниз. В кромешную темноту магазина.
Один приземлился нормально, а второй попал точно в открытую накануне
бочку с селедкой.
Что в те годы можно было взять в маленьком деревенском магазине?
Правильно. Вот они и унесли, сколько смогли вытащить через крышу, водки,
консервов и шоколада.
На утро взлом обнаружился, вызвали ментов. Кто ограбил магазин, знали
все жители трех ближайших деревень, включая глухонемую Нюру с хутора.
Наверное, знал и участковый. Но - менты нам не кенты.
Походив по магазину и обнаружив лужу рассола, приехавшие с района
следаки вызвали кинолога с собакой. Да, собственно говоря, чтобы взять
след по свежему запаху селедки пряного посола, никакого особого нюха и
не требовалось.
Короче, через пятнадцать минут гонки собака вывела ментов во двор моих
соседей. Где посреди двора на веревке сушились и воняли свежим рассолом
штаны.
А на огороде, на травке под рябиной сидело и весело квасило практически
все мужское население деревни. А как вы думаете? Браткам и в голову не
пришло воровать на продажу. Честные бродяги. Поделились со всей
деревней.
Мы, голопузая деревенская малышня, обжирались дармовым шоколадом.
Менты, четверо или пятеро, не орали, не стреляли в воздух, никого не
клали мордой вниз. Подошли, присели к хлебосольной компании, выпили со
всеми, посидели, конфисковали литр водки себе на опохмел, и спросили,
кто из братьев поедет с ними.
Шурик с Колькой препираться не стали, а решили бросить монетку. Чтоб не
обидно. На тот момент ни у одного ни у другого судимостей не было. Но
были три старших брата, уже успевших зону потоптать в разных сроках.
Один как раз чалился. Так что какой никакой начальный авторитет у
хозяина им был обеспечен. Да они и сами ребята были не робкие.
В итоге Шурику два, что ли, или три года дали. Дали бы условно, учитывая
отсутствие судимостей, чистосердечное и помощь следствию. Но Шурик на
процессе обозвал судью пидером косолапым. Чем-то тот ему не приглянулся.

Вот такой деревенский детектив. Куда там Агате Кристи с ее
великосветскими заморочками.

Ракетчик

Про то, как разводят наш наивный народ в сфере торговли, написано немало поучающих рассказов. Не прошел этот "лоховской" развод и мимо меня. А дело было при покупке машины. Многие, кто сталкивался с приобретением автомобиля, подтвердят, что менеджеры автосалонов зачастую пытаются "впихнуть невпихуемое" и впарить покупателю еще кучу всяких "ну очень полезных" вещей. Вот так и при моей покупке, менеджер пытался очень вежливо, но чересчур настойчиво продать комплект зимних шин. А знаете ли, шины в автосалонах (даже на двухколесный велосипед) стоят как на Хаммер, поэтому отнекивалась я бодро и долго. НО! Для пущей убедительности молодой человек очень бойким голосом сообщает: "Девушка, у вас автомобиль на гарантии, поэтому шины (именно шины!!) Вы должны приобретать только у официального дилера, во избежании технических неполадок автомобиля". Стою.. думаю.. ну да, я девушка, ну да, я мало разбираюсь в автомобилях.. ну да, я блондинка... Немного подумав, сделав загадочный вид, прошу позвать "старшего по автосалону". Приходит солидного вида дядечка, не колеблясь ни секунды задаю вопрос (очень вежливо, заметьте): "Подскажите, пожалуйста, а у Вас в автосалоне работает настолько неквалифицированный персонал, который не разбирается в характеристиках автомобиля или меня здесь просто за дурочку держат?" А дальше оба с красными лицами минут 15 выслушивали лекцию о составе шин, заводах-изготовителях, скоростных и весовых параметрах и т.д. и т.п. Ну как же мог знать бедный мальчик, что я уже 6 лет работаю в шинной компании...

Вступительный экзамен в инжнерно-строительный. Последний. Абитуриент
отвечает посредственно, а ему нужно четыре балла, чтобы пройти.
Экзаменатор тоже это понимает, но ему по фигу.
- Ну, ладно, задаю последний вопрос. Отвечаете - ставлю "хорошо". Нет -
тогда увольте. Какой завод в нашей стране выпускает теплоизоляционные
материалы на основе базальта?
Вопрос на засыпку, совсем не для абитуры, и парень, печально улыбаясь,
разводит руками:
- ХЗ.
Препод с удивлением и уважением:
- Правильно, Хабаровский завод. - И ставит "хор".

Наблюдал сегодня забавную картинку: большой пёс, которого вела на
поводке женщина, прямо на ходу, по всей видимости совершенно
инстинктивно, но очень сноровисто, выхватил из опущенной вниз руки
идущего навстречу мужичка недоеденный пирожок с мясом. Хозяйка тут же
начала кричать собачаре что-то типа: "Фу! Как тебе не стыдно!" и т. д. и
т. п.
Было совершенно очевидно, что и сам пёс не совсем понимал, как такой
казус мог с ним случится. Он стоял, опустив голову и свесив уши, с такой
уморительно недоумевающе-виноватой мордой, как будто хотел сказать:
"Ёлки-моталки! И как же это меня угораздило!?" Потом всё же сообразил,
как исправить положение: подошёл к мужику и аккуратно положил пирожок к
его ногам, после чего вопросительно оглянулся на хозяйку - мол, теперь,
надеюсь, снова всё нормально?

У меня хорошая, неинтеллектуальная работа.
Для получения моей профессии достаточно закончить месячные курсы, а дальше главное быть пунктуальным и не вонять потом. Короче, я тренер.
Несколько месяцев назад у клуба сменилось начальство, новая дама каждый месяц придумывает новые усовершенствования, которые в основном касаются того, чтобы уменьшить зарплату: теперь зарплата в черную, убрала бонусы, ввела штрафы.
После каждого нововведения, если кто-то роптал, получал нравоучение в смысле: "много вас таких", "очередь на каждое место в шляпах", "не нравится- свободен".
Мне бы хотелось написать, что все ушли и клуб обанкротился, но в нашей области сейчас кризис, в других клубах ситуация хуже, могут просто кинуть с зарплатой, поэтому никто не ушел, приуныли, но как-то примирились с "новой метлой".
Труднее всего было выносить высокомерно-пренебрежительное отношение из серии "ты никто и звать тебя никак", "я сказала, что ты выйдешь в 10, значит, ты выйдешь", "что значит заболел, чтобы был на работе, уволю".
Как-то она узнала о моей прошлой жизни и попросила контакты препода по немецкому для мужа. Я скинула ей несколько контактов крутых преподавателей, лучших в своем деле в нашем городе.
Звонит мне через пару часов в бешенстве:
- Лунаапреля, а других нет?
- Эти лучшие.
- А сама ты не можешь?
- Нет, я сейчас этим не занимаюсь (а даже если б и занималась, то с вашим мужем уж точно не стала).
- Они совершенно некорректно себя ведут! Они мне хамят! Я им говорю понедельник-четверг в 19, они говорят что в эти дни только 22 свободно. Я говорю в субботу в 15, они говорят в субботу не работаю, что за ерунда? Они вообще предоставляют услуги или издеваются?
Добро пожаловать в мир востребованных людей, сучка.

На днях было.

Подошёл к концу месяц ударного труда группы итальянских товарищей на
нашем заводе. Всё что надо отчинили, наладили, ценные указания раздали.
А надо сказать, что выпить и по бабам они совсем не дураки, как и
положено настоящим итальянцам: ежедневно после работы – кабак, водка,
тёлки. Последний вечер отметили совсем даже ударно: ресторан, где я их
оставил, плавно перетёк в сауну с девочками и закончилось это всё совсем
незадолго до часа Х. Час Х – это 5 утра, когда я заехал за ними в
гостиницу, чтобы отвезти их в Москву, на самолёт.

Загружаю тела в машину – и вперёд. Ну вообще-то не совсем тела. Месяц
адаптации сделал своё дело: сидят бледные, хлебают минералку, головой
стараются не шевелить, но почти живые.

Проезжаем мимо аптеки:
- О! Алессандро, тормозни!
Ну я с пониманием ситуации паркуюсь рядом, заходим в аптеку вдвоём с
Энрико:
- Энрико, чё берём? Алказельцер, минералку?
- Нет. Виагру.
У меня рот до ушей:
- Да хватит прикалываться, Рико.
- Ага, тебе смешно. А мне вечером жене доказывать что соскучился.

Шёл тут по дорожке в Полюстровском парке. Навстречу - типичная "стреднестатистическая" семья нынешней "культурной столицы": фиксатый мужик с низеньким лбом, толстой шеей и банкой пива, его деревенского же вида толстая жена, гоповатый ребёнок и бультерьер на длинном поводке без намордника. В общем, всё как полагается, чин-чинарём. Бультерьер мне дорогу загородил, встал на пути враскоряку. Жду реакции мужика. А что реакция, она – предсказуемая: довольно скалится. Супруженция тоже гордо ухмыляется. И дебильноватый сын не отстаёт.

- Так - говорю - ну, тут всё ясно.

И бультерьеру:
- Может, хоть ты в семье умный? Как, дашь дорогу-то по встречной?

Пёс размышляет и, к разочарованию хозяина, сторонится.

Расходимся...

КРАСИВАЯ И УМНАЯ

Обедали с женой в кафе.
За столиком позади меня расположился маленький девичник.
Хоть было любопытно, но из приличия, я так ни разу и не оглянулся, поэтому даже не знаю - сколько там было барышень и каковы они с виду, зато прекрасно слышал их звонкие, чуть пьяненькие голоса:

- Ну, не грусти, Марина, найдешь и ты себе хорошего мужика. За тебя, дорогая.

(Хрустальный звон)

- Хорошо вам говорить, у вас у всех мужья, а я четвертый год без отношений. Хоть на улицу выходи и кричи: - «Ау, мужчины, я здесь!»
- Если сидеть на попе ровно, мужик сам не придет к тебе и не постучит. Шустрить надо.
- Аня, тебе хорошо говорить - «шустрить», у тебя есть Витя, а кстати, почему у тебя Витя есть, а у меня ни одного Вити нету? Ну, что в тебе такого, чего нет у меня?
- Ха-ха! Ну, во-первых я красивая и умная.
- А я что, не красивая и не умная?
- Что ты, Марина, ты у нас самая красивая и самая умная.
- Я знаю. А что толку? Одна как дура. Аня, а ты как с Витей познакомилась? Просто на улице что ли?
- Ну, нет, конечно. Я когда разошлась со своим бывшим, то, наверное, целых два месяца папины машины продавала: семерку БМВ и Гелендваген.
- Ну, и че, и че?
- Ну, что, в один прекрасный вечер пришел по объявлению Витя: «Здравствуйте, вы Анна? Гелендваген продаете?»
«Да, продаю, пойдемте, он с той стороны дома стоять должен. Отец его туда припарковал».
Подошли к машине, Витя обошел вокруг – «Ну, что, не битая не крашенная - это хорошо, теперь давайте заведем, движок послушаем».
Я позвонила папе, а у него телефон, как назло, не доступен. Говорю – «Извините, Виктор, но к сожалению ключи и документы у отца, он должен быть с минуты на минуту. Телефон, видимо, разрядился у него. Давайте подождем немного».
«Ну, ладно, не вопрос, только давайте хоть в кафе зайдем, кофе выпьем, а через окно увидим, не прозеваем, когда ваш отец подойдет».
Так мы и посидели, познакомились, потом я позвонила маме, узнать – где папа, а она сказала, что отец срочно улетел в Болгарию и по ошибке прихватил с собой все документы и ключи от «Гелика».
Такая вот история.
- Постой, постой, Аня, а откуда у твоего отца семерка БМВ и Гелентваген, если он всю жизнь на заводе вкалывал и пенсия у него ниже плинтуса? Ты же сама говорила.
- Марина, я думала что ты красивая и умная, а оказывается, что ты только красивая. Объясняю еще раз, специально для тебя: у нас во дворе стояла чья-то БМВ и чей-то «Гелик» вот я и дала объявление о продаже, чтобы Витю своего встретить…
- Ах ты, Аня и хитру-у-у-ушка…

Мне очень захотелось оглянуться, чтобы хоть одним глазком посмотреть на хитрушку Аню, но я напоролся на насмешливый взгляд жены и не стал этого делать…

БЫЛЬ ПРО ТУРКМЕНБАШИ
(вспомнилась тут мне моя командировка в Туркменистан в начале 2001-го
года. И захотелось поведать о ней миру)

Конечно, следовало прилететь в Туркмению чуть позже.
Через неделю. Только, кто ж это знал? С другой стороны, все было очень
симпатично: нас, то есть группу российских журналистов, радостно
принимали, возили по Ашхабаду, показывали памятники, мечети, накрывали
для нас великолепные сочаки (читай - банкет на ковре). Только вот на
серьезный разговор никто не шел.
- Нет, что вы, только не сейчас, - хмурились солидные люди,
предприниматели, чиновники, ученые, деятели культуры. - После 16-го -
пожалуйста, а сейчас нет.
Между тем, до 16-го января оставалась еще неделя и нам очень хотелось
прожить ее так, чтобы потом не было мучительно больно, за не вовремя
сданные материалы.
- Напрасно стараетесь, - "успокоили" нас туркменские друзья, которых к
третьему дню командировки накопилось уже немало. - Все равно до 16-го
вам никто ничего не скажет. Дураков нет.
- А что будет 16-го?
- А 16-го состоится Ежегодное Совместное Заседание Государственного
совета и самого Туркменбаши. Такая "Большая стирка" для номенклатуры.
Своеобразная лотерея: ни один чиновник не может сказать точно, кем
именно он выйдет из зала заседаний после того, как туда войдет. А
поэтому никто с вами сейчас разговаривать не будет. Это просто опасно.
Неделя в великолепном, чарующе, неповторимо красивом и удивительно
приветливом Туркменистане прошла незаметно. Нам удалось-таки сделать
несколько материалов с людьми, которых 16-е число пугало не особо
сильно. А 16-го мы расположились на квартире у одного из туркменских
друзей и включили телевизор.
Заседание показывали в прямом эфире, так же, как когда-то у нас
показывали съезды народных депутатов. Шло оно без малого пять часов.
На это время город Ашхабад просто вымер. Примерно так же, как умирала
Москва во время премьерного показа знаменитого сериала про
Исаева-Штирлица. И дело тут было вовсе не в культе личности Туркменбаши,
которого в стране было действительно хоть отбавляй, и не в директивных
распоряжениях "Всем смотреть!" (не такие уж они и дисциплинированные эти
туркмены, напротив - нормальные люди). Просто зрелище, которое
представляло собой это заседание действительно стоили того, чтобы его
посмотреть. По крайней мере я не забуду его никогда.
Заседание началось не сразу. Сначала камеры показывали постепенно
наполняющийся народом зал. На сцене пустовал длинный стол президиума,
чуть выше него - трибуна для выступающего, а еще выше, наподобие
маленького балкончика, торчало место Отца всех Туркмен (именно так
переводится слово "Туркменбаши"). Это был небольшой столик с креслом. На
столике слева возвышалась стопка папок. В папках были приказы о снятиях,
назначениях и переводах. Жизнь и смерть. Поощрение и наказание. Приговор
и помилование. Неизвестно было только, чьи имена в них значились.
Между тем зал постепенно наполнился. Люди расселись и приготовились
внимать происходящему. В конце концов свободных мест в зале не осталось
ни одного. Минуту спустя в зал вошли члены президиума, однако их
появление особым оживлением в зале встречено не было. Они просто вошли,
и заняли свои места. Зато когда народ увидел Сапармурата Ниязова...
Мне сложно описать реакцию зала на его появление. Насколько я помню,
Леонид Ильич на съездах КПСС с их "бурными и продолжительными" такого
успеха не имел. Зал стоял, президиум стоял, овации не смолкали, на лицах
у многих присутствовавших были слезы, которые операторы брали крупным
планом. Все это продолжалось до тех пор, пока Туркменбаши не поднял
руку. Садились тоже в два приема: сначала президент, потом все
остальные. Усевшись, люди достали каждый по блокноту, и начали
сосредоточено что-то записывать. ЕЩЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ, НО УЖЕ ВСЕ
ПИСАЛИ.
- А что это они пишут? - спросили мы у наших друзей.
- О, это они года три назад придумали. Раньше им тяжело было решить, что
с глазами делать. Вроде, на Туркменбаши смотреть - дерзко, а в сторону
или в пол - значит в чем-то виновен. И вот тогда кто-то достал блокнот и
стал что-то писать. С тех пор так и повелось: все сидят и вроде как
что-то пишут.
Между тем заседание началось. Один за другим на трибуну выходили
министры и отчитывались за проделанную работу перед народом и перед
Туркменбаши лично. По окончании доклада наступал черед задавать
докладчику вопросы. Вопросы задавал Сам. Надо отдать ему должное,
вопросы были весьма компетентные, показывающие, что спрашивающий
находится в курсе всех дел, и не только производственных, но и семейных.

- А что там у тебя с родственниками происходит? - вопрошал он
генерального прокурора республики, госпожу Курбанбиби Атаджанову. - Ты
думаешь, мы не знаем, что у тебя зять наркотиками балуется, а дочка шубы
носит в 5 000 долларов? Что родичи твои дворцы по Ашхабаду понастроили?
МЫ ВСЕ ВИДИМ. Ты с ними решай что-нибудь.
Напуганного до полубессознательного состояния министра сельского
хозяйства он вопрошал, почему в некоторых его хозяйствах отдают
предпочтение низкоурожайным сортам пшеницы, министра печати упрекал в
том, что тот слишком часто к месту и не к месту печатает его имя.
- А что я могу сделать, - виновато улыбался тот, - народ требует...
По окончании допроса Сердар ("сердар" - военноначальник, что-то типа
вождя, еще один вид обращения к Туркменбаши: "наш дорогой Сердар")
отпускал министров с трибуны. Один из отчитывавшихся попытался уйти с
нее сам (то ли ослышался, то ли замотался), но был остановлен грозным
окликом:
- СТОЙ! Я тебя еще не отпускал.
Потупив взор, провинившийся вернулся на трибуну, после чего был с нее
милостиво отпущен. Впрочем, сесть ему не разрешили, пришлось во
искупление вины так и простоять остаток заседания с блокнотом в руках.
Стоял не только он. Дело в том, что мало было дождаться отпуска с
трибуны, сесть на место присутствовавшие тоже могли только с личного
согласия Туркменбаши. Та же генпрокурор также отстояла оставшееся время
на своих двоих. Вместе с еще несколькими проштрафившимися.
Однако нельзя сказать, чтобы стоявшие были недовольны ситуацией. Во
всяком случае, я бы на их месте был бы почти счастлив. Потому, что
головы министров на этом совещании летели просто пачками. Причем, если,
скажем председателя комитета по вопросам науки просто перевели на
должность ректора Государственного университета (интересно, а что
случилось с предыдущим ректором?) с шестимесячным испытательным сроком,
то вице-премьера просто отстранили с формулировкой "за серьезные
недостатки в работе". А это "волчий билет" и никакого испытательного
срока.
Впрочем, даже такое изгнание не было вершиной наказания. Это я понял
после того, как Туркменбаши буквально УНИЧТОЖИЛ министра-председателя
Государственного концерна "Туркменские автомобильные дороги".
Тут надо сперва сделать два отступления. Первое. Надо сказать, что
дороги в Туркмении такие, что по сравнению с ними любой московский
автобан - разбитый проселок. Там в дороги можно именно смотреться как в
зеркало, особенно когда жарко.
Второе. По рассказу наших друзей, примерно за полгода до описываемых
событий этот самый министр-председатель по имени Нурмурад Гульмурадов
построил под Ашхабадом одноэтажный дом о шестидесяти четырех комнатах.
Причем, сдуру, записал этот дом не на родственников, а на себя лично. Об
этом узнал Туркменбаши, дом у министра отобрали, отдали его какому-то
не то детскому саду, не то школе, а перед этим его целую неделю
показывали по телевизору, комнату за комнатой, коридор за коридором. На
всех, кто смотрел эту передачу наибольшее впечатление произвел подвал, в
которой "могли спокойно заехать два КАМАЗа и выехать оттуда не задом, а
просто развернувшись там же, в подвале. В той же передаче Нурмурад
каялся перед народом и молил лично Сердара о прощении. И он его, по
милости своей, простил.
И вот теперь министр-председатель дрожащим голосом зачитал свой доклад и
остановился, ожидая вопросов Вождя. Тот же взял истинно мхатовскую паузу
и, наконец, задал первый вопрос. Совершенно не касавшийся сути доклада.

- Скажи, а зачем тебе 64 комнаты? Вот я - Туркменбаши, я не могу понять,
зачем тебе столько? Мне, например, столько не надо. Мне достаточно
кабинета и спальни. А тебе куда столько? В общем, так (далее за точность
слов я не ручаюсь, переводили друзья, да и диктофон я включить не
догадался). Пошел вон отсюда! С сегодняшнего дня ты - чернорабочий на
укладке твоих же дорог. Завтра ты надеваешь желтую куртку и выходишь на
укладку асфальта. И я лично прослежу, чтобы ты никогда выше
чернорабочего не поднялся. Звание простого рабочего сможешь заработать
себе лишь самым изнурительным трудом. И ты никогда не поднимешься выше
рабочего, ты не станешь ни мастером, ни даже бригадиром.
Еще одно отступление. Надо сказать, что в Туркмении, в отличие от
России, впавший в немилость министр не может пойти, пользуясь старыми
связями, работать президентом коммерческой фирмы, или председателем
фонда. В Туркмении человек, которого с поста снял лично Президент - это
не просто политический труп, это прокаженный носитель тифозной
инфекции, к которому прикоснуться может лишь самоубийца. Его не возьмет
никто и никуда, даже дворником. И если Туркменбаши сказал, что этот
человек будет работать чернорабочим до конца жизни, он будет работать
чернорабочим до конца жизни. Если только ему не удастся сбежать за
границу, что для него лично будет весьма проблематично.
Но на этом показательная порка не закончилась.
- А вот этот человек, - указал рукой в дальний конец зала Великий Вождь,
и камера тут же выхватила стоящего у дверей бледного и небритого
субъекта, - я его знаю. Он у тебя работал бригадиром и все время
перевыполнял план. Вот он с завтрашнего дня выйдет на работу министром.

На новоиспеченном министре был одет серый, как минимум, на три размера
больший его, костюм. Было явно видно, что его только что вытащили с
рабочего места, одели во что подвернулось и доставили пред светлы очи.
Даже побриться не дали.
- Иди сюда, - милостиво подозвал нового министра Президент страны. - Не
бойся. Я вижу, ты плохо одет. Это ничего, просто у тебя денег не было.
Завтра ты хорошо оденешься и будешь министром. А мы тебе поможем. И
деньгами поможем, и техникой, и людьми. Если будут какие-то проблемы -
обращайся прямо ко мне. Напрямую.
Между тем, по лицу нового министра, звали которого, как я выяснил уже
позже, Баймухамет Келов, было прекрасно видно, что проблемы у него уже
начались и он это прекрасно понимал. Ему я, пожалуй, сочувствовал даже
больше, чем брошенному на асфальт Нурмураду. Тот уже, по крайней мере,
достиг дна и мог спокойно осознавать, что больше ничего страшного с ним
произойти не может. Баймухамет же, напротив, парил теперь высоко в
облаках, удерживаемый лишь доброй, пока, рукой Владыки. И кто мог точно
сказать, когда ему надоест и он разожмет пальцы?
На следующее утро повеселевшие министры, из тех, кто уцелел, встречали
нас с распростертыми объятиями и радостно рассказывали, как хорошо им
живется тут.
Кстати, простому народу там и правда живется неплохо. До тех пор, пока
он не станет хотя бы бригадиром.

(с)

Моя четырёхлетняя дочка посмотрела мультик "Дед Мороз и серый волк". Ну, там где "Тревога, тревога, волк унёс зайчат!".
Как обычно, после мультика спрашиваю: Юлия, а чему тебя этот мультик научил?
Подумала.
Говорит: "Не надо никуда зайчат носить. Поймал - ешь на месте."
Правильный взгляд на жизнь, да.

Когда мой батя ещё в советское время проходил практику на заводе
"БелАЗ", был у него в группе один казах. Толковый парниша, но
тормознутый слегка. Думали, что бы ему дать для работы, чтобы не
напортил ничего студент стрёмный — придумали: крепить буквы "БЕЛАЗ" на
решётку радиатора. Вроде зафейлить никак нельзя.

Примерно через час поперёк цеха с душераздирающим криком пробежал мастер
участка. Было из–за чего: с конвейера гордо сходила партия машин, на
лице которых красовалась надпись "ЕБЛАЗ"

Доктор Масюлис - хирург. Старый и опытный. Очень строгий и педантичный. Никогда не улыбается. Преподаватель он хороший, говорит ясно, по делу, объясняет без лишних сложностей, не зацикливается на деталях, конспектировать его лекции - одно удовольствие.

Но мы - двадцать пятикурсниц иняза - давно устали и от доктора Масюлиса, и от его лекций по хирургии, и вообще от четырёх лет военной кафедры. По идее, студентам-иностранникам - прямая дорога в военные переводчики. И кто это выдумал готовить из нас "медсестёр ГО?" И кого можно подготовить, когда так много предметов, так мало времени и даже нет учебников? Анатомией нас уже мучили, фармакологией морочили, строевой подготовкой изводили, гражданской обороной голову дурили... так, а теперь главный предмет - "госпитальная хирургия". Оно и понятно - что должна уметь такая никудышная медсестра? Сделать перевязку. Ассистировать хирургу при очень примитивных операциях. Во всяком случае, доктор Масюлис так думает. И гоняет нас в хвост и в гриву.

Я у доктора Масюлиса хожу в любимчиках. Я почему-то не падаю в обморок ни в операционной, где положено простоять несколько операций (молча, тихонько, в угoлочке, но простоять), ни в перевязочной. И крови не боюсь. Однокурсницы мне завидуют - многим делается дурно от одного взгляда на хирургические инструменты. Наверное, у меня железный желудок. Или у них воображение лучше развито. В обморок почему-то валятся самые высокие и крупные, а во мне еле-еле полтора метра, и самой маленькой однокурснице я с трудом достаю до плеча. Литовцы - люди рослые.

(Одна фобия у меня всё-таки есть - я не могу научиться делать уколы. Ну, не могу я уколоть живого человека иголкой! Не могу. Но нас много, удаётся спрятаться за спинами более храбрых, а зачёт я благополучно сдаю на манекене с резиновой заплаткой.)

Ещё я хорошо запоминаю термины и названия. Доктор Масюлис принимает это за интерес к предмету, а я просто люблю слова - филолог же! А слова здесь красивые: корнцанг, троакар, шпатель... А ещё мне нравится, что в названиях инструментов сохраняются фамилии изобретателей - этакая историческая преемственность, принадлежность к старинному ордену: Лю-эр, Ко-хер, Биль-рот, Холь-стед, Лан-ген-бек... "Лангенбек" меня смешит - "длинный клюв".

Ну, и конечно, сказывается домашнее еврейское воспитание: учат тебя - учись, чёрт бы тебя побрал! Учись! Лишних знаний не бывает!

Оно, конечно, лишних не бывает, но всей учёбы нам осталось два месяца, на носу защита диплома и государственные экзамены, продохнуть некогда. А у меня ещё одна беда - конспект по марксизму-ленинизму оказывается слишком короткий. А надо, чтобы был "развёрнутый". То есть, просто исписанная общая тетрадка - читать же это никто не будет. Но без этого конспекта не допустят к экзамену. Я нахожу выход - беру в библиотеке "Хрестоматию классиков марксизма-ленинизма" и переписываю всё подряд, пока не наберётся нужный объём.

Идея хорошая, но вот делать этого на лекции доктора Масюлиса всё же не следовало. Потому что хирурги - люди весьма наблюдательные, а чтобы от его предмета отвлекались - такого доктор Масюлис не потерпит. Я попадаюсь, как первоклассница с "посторонней" книжкой на коленях. Доктор просто в бешенстве. Вы знаете, как выглядит литовское бешенство? Оно никак не выглядит. Но почему-то всё понятно.
Но я ещё не успела оценить размеров бедствия. Доктор Масюлис останавливается надо мной и говорит очень медленно, почти по слогам:"Послед-няя практи-ка в боль-нице вам не за-считывается. Будете от-рабатывать заново."

А вот это уже катастрофа. Двадцать пять часов - в другое время я бы их как-нибудь нашла. Но недописанная дипломная работа! Но госэкзамены! А выхода нет - диплом можно получить только вместе с военным билетом. Значит, придётся отработать по ночам.
Однокурсницы посмеиваются - это же надо умудриться пострадать за марксизм-ленинизм! Я вяло огрызаюсь. Они правы. Действительно - особое везение.

Вечером после длиннейшего учебного дня я притаскиваюсь в больницу и докладываюсь. Меня отправляют не в хирургию (где, правда, ночью тоже не сахар - раны болят по ночам), а в лёгочное отделение. Там заболела медсестра, и любой паре рук будут рады. Даже таких неумелых рук, как мои.

Нормально. Шестьдесят больных. Две или три медсестры. А что надо делать? Конечно же, уколы. В огромном количестве. Но я же не умею! "Научишься."

И начинается очень долгий вечер. Я, вообще-то, не так уж и плохо справляюсь. Всё, как учили. И стерилизатор открываю правильно - крышкой к себе, чтобы паром не обожгло, и шприцы собираю, соблюдая стерильность... и, короче, тяну время, как могу. Но этот момент всё равно наступает. Сестричка Ванда собирает для меня всё нужное в эмалированный тазик, разворачивает меня за плечи и отправляет в палату с указаниями, что кому. Руки у меня дрожат, в тазике всё дребезжит. Я подбадриваю себя тем, что больным ещё хуже - потом мне становится стыдно...

И тут - потрясаюшее везение. Первая же больная, которую мне надо уколоть, оказывается бывшей медсестрой на пенсии. Она оценивает ситуацию мгновенно - и начинает вполголоса меня подбадривать:"Вот, молодец, ты же всё правильно делаешь, так, воздух выпустила, держи шприц под таким-то углом, теперь плавно... умница, видишь, и мне даже совсем не больно." (Ага... Не больно ей. На ней уже живого места нет, а тут такая криворукая неумеха...) Вся палата наблюдает за нами с любопытством, и вдруг остальные женщины тоже включаются:"...колите, сестричка, не бойтесь, у вас лёгкая рука..." "...не боги горшки обжигают..." "...давай, дочка, ты же умная, студентка, небось..." Все, как одна, убеждают меня, что им совсем не больно. Я понимаю, что они меня просто успокаивают, мне хочется плакать, но после пятого укола дело уже идёт веселее. На публике плакать - это абсолютно исключено. (Плакать я буду потом, когда oкончится смена, от пережитого страха, от напряжения - и от облегчения.)

Практика укладывается в четыре ночи. Уколы делать я научилась. Фобия побеждена. Я приношу доктору Масюлису подписанную бумажку из больницы. Теперь ещё зачёт и экзамен. Доктор на бумажку не смотрит. Он молча берёт мою зачётку и - автоматом! - ставит мне пятёрку по своему предмету. Неожиданно. И, честно говоря, неслыханно! Но очень по-литовски: наказан - прощён - всё забыто.

И от этой истории остаются у меня два воспоминания. Больные женщины - целая палата! - которые изо всех сил хотят подбодрить робкую неумелую девчонку. И как красиво и медленно восходит солнце, когда идёшь домой с ночной смены, а все страхи уже позади.

В консерваторию по классу скрипки на 10 мест 100 претендентов:
10 евреев и 90 русских. Собрался ректорат, решают, кого взять, чтобы
по справедливости.
Проректор-патриот: - Надо взять 10 русских.
Проректор-коммунист: - Надо взять 9 русских и одного еврея.
Проректор-демократ: - Надо взять 5 евреев и 5 русских.
Проректор-сионист: - Надо взять 9 евреев и одного русского.
Ректор: - А вы все, оказывается, националисты.
Все: - Ни фига себе! А кого же, по-твоему, надо брать?
Ректор: - Тех, кто лучше играет на скрипке.

Стори из начала 90-х.

Кто в 90-е жил в сознательном возрасте, наверняка помнит, как Железный
занавес рухнул перед кучей западных продуктов. Все эти колы, жвачки,
спирт ройал, водка-зверь-похмелья-не-бывает, вагон виллз, бумер,
анклбенс и иже с ними. И какая была страсть у народа всё это
перепробовать после десятилетия ивасей и банок с березовым соком и
томат-пастой в магазинах...

А мы в начале 90-х были простые 20-летние оболтусы. Начали зарабатывать
какие-то копейки самостоятельно. И вот в магазинах появилось вновь
заграничное (в 80-х некоторые виды кубинского рома и вьетнамо-корейские
водки еще продавали в магазинах) пойло.

Мы с корешем тогдашним Гошей решили препробовать разные виды крепкого
алкоголя импортного, чтобы выбрать "свой напиток". Виски нам сразу не
понравились - сработал стереотип "буржуйский самогон на дубовых опилках",
отвергли текилу, узнав, что она тоже из рода самогона, коньяк вроде за
элитное бухло держать были не привыкшие (да и говенный поддельный
Наполеон отшиб интерес). Короче, выбрали джин. И раз в 2 недели покупали
большой батл 0,75 Пожирателя Говядины (Бифитер так перевели), брали
баллон швепса к нему, лимон и устраивали "благородные пьянкии" под видик
у меня дома.

Однажды в пятницу вечером мы встретились с Гошей, чтобы выпить. Пошли в
магазин, взяли джин и все прибамбасы к коктейлю "джим и толик", идем в
предвкушении доброй дружеской посиделки...
И тут из подворотни выхоодить похмельный мужичонка бичеватого вида, но
не бич еще, и к нам.
- Парни, подыхаю с похмела...
Мы видим, что дело нешуточное, и мужика и впрямь так трясет, что Старик
Кондратич где-то за углом улыбается ему своей беззубой черной улыбкой...
Но не давать же ему с горла!
- Мужик, у тя стакан-то есть?
- Есть! - протягивает он пустую майонезную баночку.
Я открываю пробку, наливаю, мужик залпом выпивает, сворачивается в жгут
и молча объясняет, что ему нужна сигарета.
Сделав несколько затяжек, он выдыхает громко, октрывает глаза, и мы
видим - клиент-то ожил! Радуемся, человека спасли.
А мужик уже хорошенький, улыбается, говорит:
- Молодцы вы, пацаны, настоящие русские мужики, не пиJараSы - те бы не
налили! Вот смотрю я на вас, прилично одетые, чистенькие, и понять не
могу, нахера вы одеколон пьете в таких количествах???