Поиск по автору:

Вспомнилось вдруг. Довелось мне в 90-х годах побеседовать с одним из
многочисленных менеджеров, мутной пеной поднявшихся с грязного дна на
волне "перестройки". Надо ли говорить, что был он, как всё всплывшее
быдло, наглым, распущенным и вальяжным.

- Знаете ли вы, что такое "реализация"? - спросил он меня со своей
гнусной, пренебрежительной ухмылкой вчерашнего гопника.
- Знаю - ответил я. - Это - осуществление. А то, что подразумеваете под
этим словом вы, называется "втюхать".

Знакомый обычно входит в бухгалтерию с жизнерадостным криком: "Здорово,
накладные расходы! Это я, прибыль пришла!"

Были когда-то мы с моим тогдашним соседом юными аспирантами-раздолбаями.
Я – биолог, а он – программист. Решили было модель водной экосистемы
соорудить, раз уж так совпало. Ну и ходили к нему в институт, где стояли
(кто постарше, помнят) здоровенные советские ЭВМ. И вот идем мы по
коридору его института, по какому-то чужому факультету. А выглядел сосед
весьма солидно, одевался строго – костюм, галстук, рубашка
накрахмаленная, даже если (особенно если) с тяжкого похмелья. Выглядеть
всегда старался невозмутимо.

Так вот, вдруг подбегает к нему какая-то взволнованная студентка.
Вцепляется в его рукав и начинает что-то лопотать. Я разбираю не всё,
понимаю лишь, что речь идет о несданном зачете, какой-то связанной с
этим катастрофе, необходимости ликвидировать задолженность вот прям
здесь и сейчас, причем добиться этого она любой ценой готова... Сосед
дает ей увлечь себя в аудиторию, подмигивает мне – подожди, мол. Через
некоторое время та же невозмутимо, поправляя галстук, выходит. Следом
появляется студентка с нарушенной прической, что-то на ходу застегивая,
и срывающимся голосом спрашивает: а... а... ЗАЧЁТ???

Хладнокровно повернувшись к ней, сосед менторским тоном произносит:
"Голубушка, помилуйте... Во-первых, так зарабатывать зачёты – глубоко
аморально. Во-вторых, я всего лишь аспирант. В третьих – с другого
факультета. Нельзя так поступать, милочка, идите учить!" Отворачивается
и направляется дальше по коридору...

_____
P.S. История, конечно, некрасивая, но ведь это не развод наивной
девочки, не принуждение, а столкновение двух аферистов ("вор у вора
дубинку украл"). Барышня сама такую инициативу проявила. Что позволяет
мне увидеть в произошедшем и некоторую чёрно-юмористическую сторону.

Один наш приходящий профессор-полуставочник отличался редкой скаредностью. Однажды решил проставиться по поводу своего дня рождения. На весь довольно большой коллектив кафедры принёс пару бутылок водки, несколько соленых огурцов и банку винегрета. Чтобы накрыть на стол, обратился за помощью к секретарше. Просьбу эту облёк в слова, которые потом надолго стали кафедральным присловьем:

- Только ты сервируй так, чтобы было красиво и изобильно.

В студенческие годы до середины третьего курса вёл я довольно странную жизнь, в некотором роде - даже двойную. Учился в Университете, и учился вроде бы неплохо. Но притом подолгу, в ущерб учёбе проводил время за городом, в дальней конно-спортивной школе. Обе мои ипостаси до поры, до времени никак не пересекались. Но однажды параллельные миры всё-таки столкнулись.

Отмечали мы однажды осенью в конюшне с приятелями-конниками чей-то день рождения. К вечеру спиртного, как всегда, не хватило. Отрядили, значит, двух самых трезвых ехать на мотоцикле за очередной добавкой в сельский магазин. На сей раз одним из наитрезвейших почему-то сочли меня. Ладно, сели, поехали. Темно, слякотно, скользко. Который уж день то хлещет, то моросит холодный дождь, кругом жидкая грязь, раскисшее месиво и лужи. А надобно спешить, время позднее, магазин уж вот-вот закроется. Пока доехали – не один раз упали, побились и перемазались глиной. Телогрейки – драные, мокрые, все в налипшей земле.

Наконец, добрались. Закупили и рассовали по всем карманам водку и портвейн, буквально ощетинившись бутылками, как ежи иглами. Порадовались – что успели до закрытия, что падали до, а не после покупки, что вернёмся не с пустыми руками и, значит, не получим по шее от ожидающих товарищей с пересохшими глотками. И двинулись помаленьку в обратный путь. Проезжая в таком непотребном виде по размякшему просёлку, мельком заметил, что обрызганная нами встречная на обочине резко обернулась и уставилась вслед, пытаясь что-то разглядеть в полутьме...

Наутро в Университете, в перерыве между лекциями, подошла ко мне однокурсница. Видно было, что она хочет о чём-то спросить, но не решается. Наконец, собирается она с духом и обращается с такими словами:

– Володя, я понимаю, что этого быть не может, но я хочу всё-таки разобраться. Понимаешь, так вышло, что оказалась я вчера случайно за городом, в деревне такой-то. И вечером на дороге встретила какое-то странное, невероятное видение. На мотоцикле мимо меня проехали два каких-то жутко грязных алкаша в ватниках, с кучей бутылок. Они ещё грязью меня обрызгали, ну, там дороги вообще в ужасном состоянии. Так вот, один из них был просто вылитый ты! Конечно, темно уже было, но сходство – поразительное, это уж я разглядела. Вот теперь не могу успокоиться, – что это было? Может быть, всё это мне просто привиделось? Но грязь-то на пальто была настоящей...

В общем, Володя, скажи ты мне честно, нет ли у тебя, часом, брата-близнеца – деревенского алкаша?

Была у нас соседка по даче, немощная старушка. Известна она была тем,
что нашла чрезвычайно эффективное оружие против деревенских пацанов,
нагло и безнаказанно объедавших с её грядок клубнику. Запасла она как-то
ведро с фекалиями из нужника и большую малярную кисть. Вооружившись
таким образом, устроила с вечера засаду в сенях. Когда злоумышленники
нахально расселись по грядкам, она неожиданно вылетела на крыльцо, стала
обмакивать кисть в ведро и щедро опрыскивать его содержимым шпану,
торжествующе крича: "гОвнами их! гОвнами!". Враг бежал в страхе, дерьме
и позоре, после чего старушку с её клубникой оставили в покое.

Был с нами на университетских военных сборах один студент. Ярко
выраженный дегенерат. В течение 5 лет учебы был последним по
успеваемости, вечно ныл, униженно просил у всех списать, шестерил. А на
сборах выяснилось, что он служил в армии и ему положена ефрейторская
лычка. И его поставили отделенным. О, как его раздуло! Единственное
обращение к своим бойцам у него было "эй, ты!".

А сборы у нас длинные были - 3 месяца. Тем не менее, они всё-таки
подошли концу. Наступил вечер предпоследнего дня. Вывели нас на вечернюю
прогулку, как положено, с песней. А взводная песня у нас была на
известный мотив из "генералов песчаных карьеров" ("В жару и в зной идёт
четвертый взвод... и т. д."). И вдруг прозвучал новый припев: "когда
получим мы по две звезды, дадим ефрейтору.. (по шее)". И тут Степашка
вдруг загрустил, крепко задумался. И назавтра утром, в столовой, из его
уст мы услышали робкое: "передайте, ПОЖАЛУЙСТА, хлеб...". Повисла
звенящая тишина, да и раскололась всеобщим громовым смехом. Оторжавшись,
ребята из его отделения Степашке доступно пояснили, что это ему не
поможет - погоди, мол, вот выведут нас за КПП... И он в ужасе побежал к
замполиту, растеряв последние остатки понта.

В общем, отцы-командиры отпустили его на волю часа на два раньше нас, и
припустил он мелкой трусцой на станцию, чтобы поспеть к ближайшей
электричке, провожаемый "теплыми, дружественными взглядами"
однокурсников.

Однажды попал я в больницу, на травматологическое отделение. Палата у
нас подобралась весёлая, дружная, но совершенно, как говорится,
безбашенная. Со скукой мы боролись, как могли, и были развлечения наши,
надо сказать, крайне примитивными, убогими и дикими. Например, одна из
дежурных шуток – незаметно прокрасться в сестринскую и по громкой связи
вызвать кого-то из соседей на процедуру в клизменную. Или же просто
нехорошо обозвать. Вот счастья-то у всех было… В общем, палату нашу,
дурную, беспокойную и неистощимую на нелепые выходки, главврач несколько
недолюбливал.

И вот привезли к нам новенького – молодого парня, попавшего под трамвай.
Пацан оказался везунчиком – его протащило под этакой махиной с добрый
десяток метров, а он отделался синяками, царапинами да порванной
одеждой. Так что вскоре его, соответственно, и выписали. Однако первое
время, пока ещё подозревали скрытые внутренние травмы – вовсю
обследовали (времена были ещё советские) и на всякий случай часто
держали под капельницей. Да, и ещё нам далее понадобится тот факт, что
паренёк этот отличался довольно впечатляющими размерами своего "мужского
достоинства".

Теперь – сам ключевой эпизод. Лёжа под очередной капельницей, парень не
на шутку захотел по малой нужде. Ну, и стал просить у нас для этого
какую-нибудь ёмкость. У одного из болящих нашлась пустая трёхлитровая
банка. Парню помогли аккуратно подняться – так, чтобы не вытащить из
вены иглу. Тут он, значит, вытащил хозяйство, заправил его в банку и с
облегчением начал отливать.

В этот момент резко распахивается дверь – прибывают с обходом главврач и
вся его свита. И замирают они на пороге от невиданного зрелища. Лицом к
двери стоит со пущенными трусами парень. На физиономии его – самое что
ни на есть безразличное, даже туповатое выражение. Правая рука поднята,
в её сгиб воткнута игла, через которую в организм вливается содержимое
капельницы. Левая же рука, наоборот, опущена и держит здоровенную банку,
в которую засунут его неслабых размеров детородный орган – то есть тут
жидкость из организма, наоборот, выливается, и вся эта восхитительная
система выглядит проточной. И довершают эту чудо-картину несколько
великовозрастных недоумков, стоящих вокруг полукольцом, показывающих на
всё это безобразие пальцами, пихающихся локтями и глупо ржущих.

Главврач нахмурился, крякнул, помолчал, а потом мрачно заявил
сопровождающим:
– И ничего удивительного. В этой палате вообще одни мудаки лежат!

ОТЦЫ И ДЕТИ

У меня тут интересный разговор по мобильному телефону состоялся. Мне -
звонок. Плачуший пацанский голос:
- Па-паааа.... Ыыыы... Меня в милицию забраа-лиии... Нужно срочно денег
дать, чтобы отпустии-лиии...
- Сынок, пошёл на...
- Сам пошёл на...!!!
- Аяяй, сынок, отцу - и такие слова.

Отключились.

Был у нас на военной кафедре такой старый пень, подполковник Д. Он уже
давно числился в отставке, но по-прежнему таскался на военную кафедру
дрючить студентов. Сказать, что это был тупой и вредный старикашка – не
сказать ничего. Мы, к сожалению, давно уже забыли многих хороших и умных
преподавателей, но Д. – не забудем никогда. В конце XX века он вещал нам
на лекциях, своеобразно окая, гыкая, завывая и эмоционально акцентируя
на ровном месте: «во время войны все ваши компьютеры и калькуляторы
расплавятся, а арифмометр останется!» И впрямь доставал из заветного
шкафа допотопные металлические арифмометры, раздавал нам и заставлял
считать именно на них. Давал расчетку на 8 часов (специально с этой
целью подменялся с коллегами и добивался такого расписания, чтобы все
пары у него шли именно подряд). В конце последнего, 8-го часа куда-то
выходил. Возвращался ровно через минуту после окончания последней пары и
торжествующе орал: «а я не уверен, что вы уложились в данный мною
8-часовой срок, может, вы на целую минуту опоздали - ведь меня же тут не
было! Значит, придётся всё переделывать, через неделю всё начнём
сначала!». И действительно, начинали сначала…

Так вот, на сборах он всем бригадам давал два варианта задания по
определению дирекционных углов и прочей всячины, используя два же
стандартных ориентира: первый - громоотвод на трубе соседнего заводишки,
второй – крестик на одном из бетонных столбов забора, нарисованный
коричневой масляной краской. Из года в год он использовал только эти
любимые ориентиры, прикипел к ним не на шутку.

Уезжая домой после весело проведённых 3-х месяцев, мы заделали ему такую
штуку. Наши альпинисты залезли на трубу и спилили громоотвод. А другая
группа методично нарисовала припасенной заранее коричневой же масляной
краской по одинаковому крестику на каждом столбе всего забора, точно как
в сказке про Али-Бабу и 40 разбойников.

ПРЕПОД НОМЕР ТАКОЙ-ТО, СРОК - ПЯТЬ ЛЕТ!

(Записка двухлетней давности)

Понадобилось недавно заведующему кафедрой что-то срочно сказать мне во
время моей лекции. Он пришёл к аудитории, тихо постучался, приоткрыл
дверь, дождался, пока я закончу формулировку, и жестом попросил к нему
выйти. Я извинился перед студентами, выглянул за дверь, мы кратко
переговорили, и я продолжил лекцию. Казалось бы, ну и что? Это же
банальность, как может быть иначе?

Да, после Университета и я так же считал. А потом убедился, что иначе
быть всё-таки может. Волею судеб оказался я однажды преподом в одном
удивительном, громко распиаренном вузе, за гламуром и «шиком» которого
прячется унылая пустота потёмкинской деревни. И оказалось, что учение
тут – не основной, самоценный процесс, а маскировочное театральное
действо, призванное прикрыть более "существенные" дела. Студенты и
преподаватели – не главные действующие лица, а статисты, ряженые,
второстепенный, бутафорский элемент интерьера...

Вот торжественно ведут по коридорам депутацию вчерашних и нынешних
братков, "благодетелей и меценатов". Начальство бесцеремонно распахивает
дверь в аудиторию, продолжая громко вещать, вламывается, шумно заводя
дорогих (во всех смыслах слова) гостей. Вваливается толпа субъектов с
характерной внешностью – без каких-либо "комплексов", не отягощённых
излишним интеллектом. На узких лбах – крупными, кривыми печатными
буквами начертаны максимум три класса образования...

И тут преподаватель должен мгновенно прервать лекцию (?!), вытянуться в
струнку сам, заставить и студентов вскочить по стойке смирно (??!!),
промаршировать к заезжим насосам и придурковато отрапортовать им – кто
он есть таков, что тут, собственно, делает, кому и какую лекцию читает
(???!!!). Человек несведущий такому не поверит, как не поверил бы и я
сам. Однако, чистая правда...

Как-то раз такое шумное вторжение произошло и во время моей лекции.
Следуя инструкции, я подошёл к драгоценным посетителям и громко выдал:
"Лекцию ведёт преподаватель номер... (назвал число, выбитое на бирке -
чип-карте, которую каждый из нас обязан был носить на груди)!
Специальность - номер такой-то!! Срок контракта - 5 лет!!!"

Заезжие братки остались тогда довольны представлением. Видно, повеяло
чем-то родным и знакомым...

Работал я когда-то в одном вузе, который теперь нередко подаётся как
древнейший-первейший-крутейший в городе, стране и мире. И был у меня
знакомый аспирант. Диссертацию он писал по теме, о которой там никто,
в сущности, и понятия не имел: экологический риск, ГИС-технологии...
В общем, руководитель у него был сторонний, из Университета.

Как-то раз, уж ближе к окончанию аспирантуры, вызывает этого знакомого
зав. кафедрой и говорит: концепция поменялась! Низзя теперь, мол, чтобы
руководитель сторонний был. Роняет это престиж нашего крутейшего
супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы руководителей у тебя было
два. Вторым - наш. А именно - сам этот зав. кафедрой.

Парень посоветовался с научруком, почесали они в затылках, плюнули и
согласились. Зав. каф. в этом деле не рубит, и на помощь его
рассчитывать, конечно, не приходится. Но куда деваться-то... Работа уж
почти готова.

А перед предзащитой опять этого аспиранта зав. каф. вызывает. И снова
молвит ему человеческим голосом: концепция поменялась! Низзя теперь,
мол, чтобы руководитель сторонний первым был. Роняет это престиж нашего
крутейшего супер-института. И ректорат рекомендует, чтобы первым стоял
руководитель наш, крутейше-вузовский. А именно - сам этот зав. кафедрой.

Парень опять посоветовался с научруком, сызнова почесали они в затылках,
плюнули - и согласились. А куда деваться-то... Работа уж готова.

Надо ли говорить, что на защиту аспирант выходил уже только с одним
руководителем. И был это отнюдь не университетский трудяга. Такая
концепция, ничего не попишешь. Нехорошо, если два руководителя. Ректорат
этого не рекомендует.

Был у моего брата в военном училище курсовой офицер по прозвищу
«Тормоз». И так он всех замучил, что послали ему курсанты бандеролью
подарки ко дню рождения: велосипедный тормоз и книгу Ф. М. Достоевского
«Идиот». Подарки имениннику не понравились. Свои претензии он выразил
перед строем:

- Велосипеда у меня, товарищи курсанты, нет. А книга, наоборот, уже есть
одна.



Помню я свою первую лекцию по токсикологии. Я на неё так спешил, что
сорвался с подножки маршрутного такси и при этом ступенькой здорово
ободрал ногу. Уж до вуза доехал, а кровь все не унимается. Пришлось
брать с собой на лекцию бутылочку спирта и марлю. Выглядело это так.
Пробубнив минут пять и чувствуя, что кровотечение продолжается, я
извинялся, заходил за доску, задирал штанину, смачивал спиртом кусок
марли и тампонировал рану. При этом студенты слышали только характерное
бульканье, а по аудитории распространялся сильный запах спирта. После
чего я невозмутимо выходил к слушателям и продолжал лекцию, чтобы
вскоре, однако, опять нырнуть за доску...

Наконец, один мальчик встал и вежливо сказал мне, что они, конечно, всё
понимают... но нельзя ли мне всё-таки перенести столь обильные возлияния
на послелекционное время?

Это произошло на кафедре электрических машин в одном из мореходных
училищ. В восьмидесятых годах, при Черненко. Когда этот деятель пришёл к
власти, повсеместно начали усиливать идеологическую борьбу. Вот и в эту
мореходку тоже прислали "политического комиссара". Какого-то там
инструктора райкома или горкома, шут их знает. Проверять степень
идеологизированности вопросов из экзаменационных билетов. И тот высказал
преподавателям претензии: почему в билетах не освещена мудрая политика
партии, ее руководящая роль? Ему говорят: дык, это же электричество!
А он: ну и что? Вот дайте сюда билеты, я вас сейчас научу, как нужно
подходить к делу. Та-а-ак, что тут у нас? Закон Ома? Фигня какая-то…
Ну, ладно, теперь будет – "Закон Ома в свете решений XXV съезда КПСС"
и т. д. …

И всё это – с самой убийственной серьёзностью. "Идеологизация" науки
бодро продолжается в том же духе. Преподаватели переглядываются, кто –
обескураженно, кто – наоборот, ехидно и даже злорадно, но притом все
помалкивают. Наконец, на очередном вопросе проверяющего "А это что тут
такое – "канализация электрической энергии"?" – зав. каф. не выдерживает
и злобно отвечает: "А это куда электрики серят!!!"

Не стареют душой ветераны

Пару лет тому назад, в последний год моего преподавания, разговорился я
как-то со студентами. И вдруг один из них меня спрашивает: а застал ли я
Отечественную войну? Я думал - дразнят они бедного препода, мне же пока
и пятидесяти нет. Ан нет, смотрит парень серьёзно, без улыбки, ждёт
ответа. Я ему и отвечаю: мол, первую-то Отечественную уже плохо помню,
был тогда крайне молод, а вторую - ту, конечно, очинно даже хорошо
запомнил, во всех, какгрицца, мелочах и подробностях. И опять - ни тени
улыбки, выслушали, слегка покивали головами. Значит, ничего такого
особенного и удивительного для них не прозвучало, всё ясно и банально,
ответ принят.

Размышляя над произошедшим, пошёл я в библиотеку. А у входа там -
бабуля-вахтёр. И вдруг говорит она мне: "А кудайта ты, милок, собрался?
Заворачивай давай! Туда аспирантам низзя!"

Вот так я за какие-то пять минут без малейших усилий превратился из
седого ветерана всех отечественных войн в юного аспиранта. Всё
относительно.

На сборах у нас популярна была песня на мотив "Там, где пехота не
пройдет", с куплетом:

"Когда вернемся в Ленинград
Мы будем долго, долго мыться,
А после много, много, много дней подряд, подряд, подряд
По всем закусочным лечиться"

В общем, когда вернулись в Ленинград, некоторое время так примерно и
действовали.

А была у меня тогда очень симпатичная и столь же легкомысленная подруга,
которая, как потом выяснилось, ловко делила свою благосклонность между
ещё многими претендентами. И вот как-то звоню я ей домой, а трубку
снимает какой-то мужик. И говорит в неё вместо традиционного "алло" или
там "да": "дежурный по санузлу!". Я обалдел и тут же "на автомате"
громко выпалил: "вторая смена, шестой пост, проверка половой связи!!!"

Оба заржали, как последние идиоты, и повесили трубки с неадекватно
хорошим настроением.

Когда Союз нерушимый ещё не окончательно развалили, но уже
изрядно его расшатали, успел я побывать в Узбекистане. Ташкент,
Самарканд, Бухара. Жаль, Белую Хиву так и не увидел... Привёз домой в
Ленинград несколько красивых подарочных пиал с надписью на русском языке
"Память о Бухаре".

Одну из них решил подарить своему приятелю и постоянному собутыльнику -
большому ценителю не только Зелёного змея, но и хорошего зелёного чая.
Приятель такому подарку обрадовался, но, изучив надпись, не удержался от
критики. Мол, что на память о себе пиалу дарю - это хорошо. Но зачем я
себя с большой буквы-то прописал? Мания величия одолела, что ли?

Мог бы, говорит, написать и проще: бухарю на память от бухаря.

Старинная история про Техноложку. Рассказчик, пожилой уже, вполне
достойный и уважаемый человек, заявил, что сам был всему этому
свидетелем. Итак, однажды, в стародавние советские времена, поспорил там
один студент с преподавателем на бутылку коньяка, что спишет на его
экзамене. Причём спишет в любых, самых неблагоприятных условиях. И
никоим образом «препод» этот помешать ему не сможет. Ну, ударили по
рукам. На экзамене препод сел прямо напротив студента и давай прямо-таки
есть его глазами. А тот и не смотрит на чистый лист перед собой - сидит
себе, спокойный, как слон. А время идет. И вдруг... в аудитории гаснет
свет. Но препод - не промах: хвать студента за обе руки! Так они и
просидели какое-то время, держась за ручки. А когда свет наконец
вспыхнул, на столе перед студентом оказался лист с готовым ответом!
Препод аж с лица сбледнул, но проигранное пари - признал, куда ж тут
деваться.

И вот один из очевидцев (рассказчик) вышел из аудитории, где экзамен
шёл, и однокурсникам хвастается, какое чудо видел. Понятно, все дивятся.
А один из однокурсников - ухмыляется: кому, мол, рассказываешь-то? Кто,
по-твоему, ответ написал, затем пробки вывернул, а потом под партами с
этим готовым ответом ползал?

А коньяк препод честно поставил.

Была у меня в кураторской группе студентка одна, первокурсница. Хорошая
такая девчонка, умненькая, красивая очень, незлая – в общем, всё при
ней. Но – с некоторыми странностями. Так сказать, богемного склада. В
общем, не всегда и не во всём предсказуемая…

Как-то раз подходит она ко мне по личному делу. Хочет поговорить,
попросить совета или помощи в решении одной проблемы. А у меня был
короткий перерыв между лекциями, хотелось успеть кофе попить. Ну, я и
предложил вести разговор по дороге в институтское кафе: так успеем и
дело её обсудить, и перекусить.

Встали мы в очередь, беседуем тихонько. Подходит наш черед. Спрашиваю:
что, мол, вам брать – кофе или чай?

И тут она поворачивается ко мне. И окидывает вдруг удивительным
взглядом, который я помню вот как сейчас. В нём причудливо смешались
отрешённость, какая-то странная истома, недоумение и даже заметное
раздражение. И отвечает она мне на это медленно так, слегка врастяжку:
"Слу-у-ушай, не грузи меня проблемами, а? Выбери сам. Ты – мужик, тебе и
решения принимать".

В нашем районе ходить по улице довольно противно и небезопасно. Он и раньше-то никогда не отличался фешенебельностью, но уж после криминальной революции, очередного отъезда лучших и инспирированного всеобщего обыдления оставшихся - достиг просто какого-то апогея. Преобладают (и выраженно задают тон) маргиналы и дорогие гости города. Когда идёшь - если не каждый второй, то уж каждый третий встречный кроит злобную харю, скалится, харкает, а то и примеривается, нельзя ли задеть или толкнуть.

И вот недавно провёл я небольшой эксперимент. Порепетировав предварительно дома перед зеркалом, старательно состроил на улице как можно более мерзкую, хамскую, наглую и тупую рожу. И, с трудом её удерживая, двинул по тротуару, незаметно наблюдая за встречными прохожими и отгоняя мысль о возможной принудительной госпитализации в психиатрическую клинику. И вдруг оказалось, что наблюдать-то не за чем! На меня впервые никто не обращал внимания. Не злобился, не плевался, не гримасничал, не испепелял агрессивным взглядом. Хотя, казалось бы, на сей-то раз я сам дал яркий повод для неприязни. Однако, нет. Я слился с толпой и впервые стал для неё "своим".

Хватило меня метров на сто, потом мышцы лица устали, неандертальская челюсть втянулась обратно, гримаса разгладилась. Идущий навстречу мужичок презрительно, с ненавистью оглядел меня, харкнул себе под ноги и что-то прошипел. И жизнь пошла своим чередом.

Студентов горного в форму нарядили сравнительно недавно. А за
преподавателей принялись гораздо раньше. Вызывали нас по очереди в
ателье, снимали мерку и через какой-то промежуток времени выдавали
готовую "спецодежду". И было у нас с этим связано много грустных и
смешных историй. Со мной, например, произошла такая. Стою я как-то у
входа, на 22-й линии, жду приятеля – он вот-вот должен подъехать. Тут
паркуется рядом BMW, вылезает из неё мужик характерной наружности и –
ко мне:

– Слышь, братан, ну-ка возьми документы, сбегаешь, отдашь профессору …
(имярек).

– Вон местный телефон – говорю. – Позвоните, пусть он сам спустится и
заберет свои документы.

Хмурится мой названный брат, недоволен:

– Не поэл… Ты чё, брателло? Быстро взял-отнёс!

Я улыбаюсь:

– Не возьму.

– Да ты чё, в натуре, самый крутой? На х… тогда на тебя этот расшитый
клифт напялили да у двери поставили?

Историю эту рассказала мне как-то жена моего покойного друга, д. б. н. ,
действительный и почетный член различных академий мира, очень
талантливый паразитолог и энтомолог.

Сначала напомню, что некоторые оводы проходят одну из стадий развития в
желудочно-кишечном тракте лошадей. Затем покидают его естественным
путем…

Так вот, экспедиция на Украине, лето, жара, пыльная дорога. Моя знакомая
со своим помощником, кандидатом наук, сидят на дороге и терпеливо
расковыривают пинцетами конский помёт, ищут личинок оводов. Работа
кропотливая и не очень-то приятная, но ничего не попишешь, стараются.
Пот с них – градом…

А по дороге идут щирый дiд (всё как положено – висячие усы, соломенная
шляпа и т. д.) та и малесенький хлопчик. Остановились. Долго смотрят на
взрослых дядю и тетю, занятых таким странным делом. Потом дед неожиданно
дает внуку затрещину, поднимает палец и говорит: "ось, бач, Мыкола,
учись хорошеньку, а то будешь усю жизнь, як те москалики, в г…
ковыряться!".

Ректор вуза, где я раньше работал, мягко говоря, несколько косноязычен,
но притом весьма словоохотлив. Так что народ за ним просто записывать
перлы не успевает. Недавно вот, выступая перед немецкой делегацией,
заявил: "помню, помню, с удовольствием ходил я по стенам вашего
замечательного города...".

Рассказавший мне эту историю добавляет: "с тех пор называем его
"человек-паук".

И ещё одно больничное воспоминание. Немногословный сантехник, уже
известный нам укротитель коварного доктора-пункционера, получил в нашей
палате прозвище "Матрос". Дело в том, что он выпросил у медсестёр старую
грелку, вечерами наполнял её горячей водой и подкладывал на ночь под
свой исколотый зад. И вот как-то за полночь проснулись мы от его
истошных криков. Совершенно неизбежный мат на этот раз перемежался
криками "Тону!" и призывами о помощи. Проснувшись наконец и сам,
водопроводчик показал нам лопнувшую грелку, мокрую простыню и рассказал
о своём страшном сне. Привиделось ему, что в бурном море погружается он
в пучину вод вместе со своей дырявой лодкой. С тех пор иначе, как
"Матрос", к нему и не обращались.

Со временем, пообвыкнув в обществе, Матрос потихонечку начал принимать
посильное участие в наших беседах. Более того, даже и сам рассказал
несколько историй. Одна из них произвела на нас яркое впечатление.
Пытаться воспроизвести её от первого лица – немыслимо. Густо замешанная
на матерщине, междометиях, мимике и жестикуляции, в письменном изложении
она выглядела бы совершенно дикой и бессвязной. Придётся ограничиться
сухой фабулой, которую мы в своё время с трудом извлекли из густых
непристойных напластований.

Итак, однажды Матрос явился домой, получив за свою работу довольно
непривычное, по советским временам, вознаграждение. Благодарный клиент
почему-то оделил его литровой бутылкой замечательной Посольской водки,
недоступной простым смертным. Предвкушая наслаждение и глотая слюну,
Матрос свинтил пробку и взялся наспех сооружать закуску. И тут раздался
телефонный звонок. Другой клиент, постоянный и щедрый, да ещё и живущий
неподалёку, попросил его срочно зайти к нему по какой-то сантехнической
надобности. Посулил хорошее вознаграждение. Тихонько матерясь, Матрос с
сожалением отставил вожделенную бутылку и побежал на халтурку.
Быстренько отделался, получил мзду и поспешил назад домой. Снова
добрался до заветной бутылки Посольской. Приготовил закусь. Налил
стакан. С чувством, со смаком, с расстановкой принял его, приготовился
привычно морщиться от злобного сивушного запаха – и замер в недоумении.
Сивухой-то – не воняет! Да и вкуса мерзкого нет! Прошёл стакан-то так
легко, как будто в нём была… ВОДА!!! Ааа!! Да это же и была она –
вода!!! Какой облом!

Матрос стал яростно соображать, кто же мог устроить ему такую подлянку.
Клиент? Да нет, не похоже, он проверенный, да и живёт по соседству, и
ещё не раз обратится… Тогда – кто? И тут его осенило! Жена, падла!
Больше некому! Пьянку мужнину она, мягко говоря, не одобряет. Значит, он
–за дверь, а жена водку– в раковину, а взамен в бутылку – воды! А
теперь, гнида, притворяется спящей, ишь, завалилась на кровать в
соседней комнате! Ну, всё! Щас будем карать!

Ураганом ворвавшись в спальню, Матрос яростно стащил жену с кровати на
пол и начал избивать ногами, вымещая всё своё горестное разочарование.
Для отвода глаз хитрая жена изображала полное непонимание, спросонья
верещала, взывала к милиции. Но преступление её было слишком свежим и
страшным, никакой пощады ей не полагалось.

И вдруг на очередной минуте экзекуции Матрос почувствовал, что его…
хмель забирает! Приостановив воспитательный процесс, он прислушался к
своим ощущениям. Никаких сомнений, пьянеет Матрос! И понял он, что не
вода была в бутылке, ох, не вода. Ну не знал человек, какая она бывает и
как пьётся, водка-то хорошая…

Под конец я всё-таки процитирую Матроса. Ибо этой фразой он добил нас
напрочь и, удивлённо озираясь, силился понять, почему это, собственно,
все так бурно ржут. Вот что сказал Матрос своей невинно пострадавшей,
кряхтящей от побоев супруге, помогая ей подняться с пола и бережно
отряхивая:

"Извини, дорогая! Ну, ничего! Спи дальше!"

Политкорректно!

Запомнился один студент с трудом угадываемого пола, наглый, немытый,
прыщавый, вонюченький. На экзамене мычит что-то дикое, но совершенно не
стесняется своего невежества, наоборот, вовсю нахальничает. Я ему выношу
вердикт: ничего, мол, не знаете, в следующий раз приходите. И только
если сумеете подготовиться - иначе бессмысленно. И вдруг этот бандерлог
мне внятно так заявляет: "я не знаю? Ну, эээ, Вы мне того, самооценку-то
не занижайте!"

Шёл я как-то на работу. Прохожу мимо подворотни, а оттуда голодная
бездомная собака выходит. Пришлось отдать ей большую часть завтрака.

Вечером возвращаюсь тем же путём, уже в компании своего аспиранта. Вижу
- опять собачка эта у той же подворотни стоит, прохожих заискивающе
оглядывает. Говорю аспиранту: вот, мол, собаку эту утром я уже тут
повстречал.

Между тем подходим всё ближе. И тут несчастная эта собака меня
подслеповато оглядывает, с кем-то путает и, поджав хвост, с визгом
бросается в подворотню. Аспирант мрачно отвечает:

- Ну да... Оно и видно...

Составляли мы с моими аспирантами какую-то официальную бумажку.
Закончили, стали распечатывать. Я запускаю документ печататься, а
аспирантку прошу вставить в принтер лист бумаги. Она вставляет, но
криво, текст выглядит неважно. Шлю повторно. Барышня опять заправляет
лист не очень удачно, и текст снова кривится. Так повторяется несколько
раз. После чего аспирантка срывается и кричит: "Ну, что вы смотрите? Вы
же мужчина! Ну-ка, вставьте мне так, чтобы хорошо стало!".

Все так и легли. Фраза эта ещё долго потом гуляла по кафедре.

ЗЕРКАЛО ТРЕСНУЛО

Дело было в далёкие годы моего студенчества. После второго курса вывезли
нас на летнюю практику. Жили мы в общаге. В коридоре около входа висело
довольно большое зеркало. Рядом с ним вывешивались разные полезные
объявления, а также, по традициям того времени, шаржи и карикатуры на
провинившихся накануне (в стиле "позор пьянице и дебоширу Горбункову").

Но однажды вечером наш студент это зеркало вдруг разбил. Очевидцы
утверждали, что отнюдь не случайно уронил, а наоборот – совершенно
злонамеренно сорвал со стены и с силой грохнул оземь. Дело было так.
Студент этот, вырвавшись на свободу из-под родительской опеки,
немедленно сорвался в сильнейший загул. К вечеру он частенько напивался
до полного умопомрачения, всячески буянил и чудил. Соответственно, не
раз становился героем обидных околозеркальных карикатур.

Той злополучной ночью он, по обыкновению раскачиваясь и горланя песни,
возвращался домой в прескверном настроении. Спотыкаясь о ступени
крыльца, заплетаясь ногами и кренясь, как подбитый самолёт, с грохотом
ввалился в коридор. С трудом выровнялся, опершись о стену. И тут прямо
перед своим носом увидел карикатуры. В том числе, разумеется, и в
очередной раз уже посвящённые его персоне. Это зрелище его окончательно
взбесило, и он стал перемещаться вдоль стены, опираясь на неё руками,
поочередно срывая карикатуры и в ярости швыряя их на пол. Дойдя до
зеркала и уставившись на него, взревел: "ну, это уж слишком, до чего
гнусную рожу мне нарисовали!". Сорвал и этот нехороший шарж и бросил
себе под ноги. Брызнули осколки…

О приметах :)

Скажите, как вы считаете, стоит ли верить приметам? Вот это да, – ответите вы. Фффуу.. Аяяяй! А ещё профессор. А ещё доктор. Стыд и позор мракобесу.

Что вам сказать... Как известно, у Резерфорда над входом в лабораторию была прибита подкова. Когда его спрашивали, неужто он в приметы верит – Резерфорд это решительно и категорически отрицал. А затем лукаво добавлял, что подкова-то, говорят, приносит счастье всем – и тем, кто в неё не верит, тоже. Так уж пусть лучше висит.

Когда я преподавал в Древнейше-Профессиональном Первейше-Техническом, были у меня ученики–студенты и аспиранты. Во-первых, так было положено: как выразился на одном собрании красноречивый ректор, "каждый профессор обязан поиметь двух аспирантов". Во-вторых, я действительно тогда так безо всякого пафоса или расчёта понимал профессорский долг.

Работа эколога – полевая. Без экспедиций – стать специалистом невозможно. А экспедиция – это деньги: гранты или договоры. А гранты у меня были небольшие. Потому, что большие давали тем, кто с вузовским руководством в родстве, да тем, у кого язык подлиннее да пошершавее. Потому взял я за правило – экономя на зарплате, откладывать на экспедицию, а летом обязательно вывозить своих подопечных в поле. При этом каждый год, в каждый полевой наш маленькая группа работала на одного из дипломников или аспирантов. Все мы разом собирали материалы только для него. А иначе, одному, в принятые сейчас сроки материал на хорошую дипломную работу и на диссертацию просто невозможно собрать.

И вот настал очередной полевой сезон. На сей раз пришла нам очередь поработать на одну из моих дипломниц, наметившую себе объектом исследований Бокситогорский алюминиевый комбинат и его влияние на окружающую среду. Для экономии средств и расширения возможностей скооперировались мы с моими бывшими коллегами из ГосНИОРХ, которые ехали в те края по своим делам. Решили, что мы им поможем, они – нам, и всем хорошо будет.

Забирать нас приехали они ко мне домой двумя машинами. Ребята мои уже наготове ждали. Быстренько загрузили крытый УАЗ, расселись. Я сижу в головной, в кабине УАЗа, рядом с водителем. Вроде всё готово, можно стартовать. И тут прямо на наших глазах, безо всяких видимых причин, зеркало заднего вида выпадает и звонко разбивается об асфальт. Переглядываемся. Путь всё-таки неблизкий, да и людей везём, молодёжь, я за них отвечаю, опять же... Устыдились, тронулись, поехали.

Вся эта экспедиция с первого же дня пошла как заколдованная, через пень-колоду, просто сплошные проблемы да неприятности... Но это бы ещё ладно. На обратном пути, уже в километре от города, у этого самого УАЗа на ровном, как говорится, месте вдруг на ходу слетает правое переднее колесо. В кабине на этот раз оказывается мой аспирант. УАЗ на скорости валится на правый бок, переворачивается. Аспирант вылетает из окна, бьётся оземь. Вопреки всем законам нашей земной физики, махина УАЗа не придавливает его, как должна была бы сделать, а перелетает через него, задевая по касательной и местами слегка обдирая кожу на голой спине. Приземляется рядом с ним и, кувыркаясь, катится дальше, в кювет.

Аспирант отделывается битой спиной и шоком. Водитель – цел. Пробы – в основном, вдребезги, да фиг-то с ними. Если бы УАЗ упал туда, куда ему положено по законам гравитации, аспиранта бы просто не было, а я бы вам не рассказывал сейчас эту историю. Так как пребывал бы в совсем другом месте.

Так закончилась наша экспедиция. Пользы она не принесла никому, хотя какая-то часть проб и уцелела. Вскоре меня начали выживать из института, поскольку я напрочь отказался шестерить на дочь одного из руководителей этого вуза.

И тут девочка-дипломница, для которой мы проводили эту экспедицию, оказалась, как говорится, не промах. Увидев, куда теперь задул ветер, в аспирантуру она пошла к этой самой дочке. Активно на меня стучала. А когда со студентов стали массово требовать на меня нелепые доносы, чтобы иметь хоть какой-то повод меня выставить за ворота, – приняла в этом благородном деле живейшее участие, помогала, агитировала, запугивала, угождала. Кончила же тем, что, отвечая специфике этой дочки, сменила ориентацию и стала её активным партнёром, на основании чего довольно далеко продвинулась сейчас по служебной лестнице.

Выпавший из машины аспирант также здравствует. Когда меня выперли, угрожая физической расправой, он уже защитил под моим руководством диссертацию – и с улыбкой сообщил мне, что будет теперь читать отнятые у меня лекционные курсы, благо такое предложение сделала ему всё та же дочка.

Ну и как прикажете относиться к приметам?

Заставить кошку сделать что-то против воли очень трудно, если вообще
возможно…

Моя Машка ещё котёнком пришла с улицы и села перед нашей дверью: молча
поставила перед фактом, что будет тут жить. И зашла, и стала жить. И всё
бы хорошо, но очень туго шло приучение к туалету, то и дело бывали
досадные сбои. И вот, когда она в очередной раз не там оправилась, я ей
как-то сдуру под горячую руку сказал: ну, всё, мол, раз ты плохая такая,
так иди обратно жить на улицу, и дверь распахнул. Думал, что
проникнется, задумается, исправится. Так она тут же пулей вылетела на
лестницу и, горестно завывая, кубарем кинулась вниз!

Пока я схватил куртку, влез в ботинки и бросился за ней, её и след
простыл. Ноябрь был, валил мокрый снег. Я три дня окрестности обходил,
охрип, пока звал её, все окрестные подъезды обшарил, в подвалы лез. А
нашла её случайно соседка: забилась Машка под гаражи и приготовилась там
умирать. Застудилась, потом долго болела...

В общем, чувство собственного достоинства у них потрясающее. И если
будет нужно, кошка действительно, без преувеличения готова за него
погибнуть. Необходимо это учитывать в общении с котами! Я их уважаю
гораздо больше, чем собак.

В 90-м Горбачёв стал президентом СССР. Тогда политика была в моде, а люди ещё не успели окончательно осатанеть. И охотно делились друг с другом новостями и впечатлениями о политических событиях. И вот как-то вёз меня таксист, по дороге разговорились, он и спрашивает: ну, а ты бы, мол, взялся президентом работать?

Я посмеялся и говорю: нет, нафиг мне нужна такая головная боль. Да мне бы и знаний для такой работы не хватило. Я же экономику очень плохо знаю, юриспруденцию, социологию, политологию, да ту же психологию, к примеру. И ещё много чего там знать и уметь нужно.

Таксист покривился и решительно отвечает: а я - смог бы! Взялся бы! Хули там.
Подумал немного и добавил: расстрелял бы всех к ебене матери, и дело с концом.

Когда я учился в универе в стародавние советские времена, был у нас на
курсе парень один, раздолбай редкостный. Однажды он особо злостно
загулял и пропустил аж целый семестр. Не был ни к чему допущен, а к чему
его всё-таки допускали, о том он не имел никакого понятия и сдать не
смог бы ни при каких обстоятельствах. А тогда с этим было строго.
Замаячило неизбежное отчисление.

И тогда в универ пришел его дедушка. Найдя одного из нужных преподов, он
смиренно сказал ему, что Саша – хороший мальчик и ему надо поставить
зачет. Препод вежливо объяснил, почему это невозможно, что Саше до
зачёта – как до звёзд и т. д. Дед его вежливо же выслушал, ласково
улыбнулся – и снова: да, да, да, всё так, но хорошему мальчику Саше
нужен зачёт. Препод – повторно объясняет, что сие невоможно никак, дед
выслушивает – и снова своё. И так – изо дня в день, часами, пока препод
не сломался и не поставил этому Саше зачёт, просто оберегая свой
рассудок. И тогда дед методично принялся за следующего… Послать подальше
старика в те времена никому в голову не пришло бы, в общем, управы на
него не было. Я видел, как на нашей кафедре один препод от него минут 40
прятался в туалете, а дедок, ласково улыбаясь, терпеливо ждал у выхода.
И когда препод вышел, дед тут же снова взял его за пуговицу и принялся
за старое… Так он изнасиловал всех, включая военную кафедру, и внук
остался учиться.

Заведующая той лабораторией, в которую я в юности попал сразу после Университета, страдала (а точнее, вовсю наслаждалась) энергетическим вампиризмом и манией величия. Поочерёдно затаскивала сотрудников в свой кабинет и подолгу что-то проникновенно вещала, заглядывая в глаза. Доводила этим своих неустойчивых, нервных тёток до дурноты и окончательного обалдения. Уйти не давала - успеете поработать, а вот послушайте-ка, что я скажу.

Не избежал её гастрономического внимания и я. Но вы сами понимаете - работяга-аспирант, да ещё советский, загнанный и измученный недосыпом, да вырванный вдруг из гонки и усаженный на мягкий стул, да подвергнутый вкрадчивым, монотонным речам... Через пару минут я громко захрапел и чуть не свалился со стула. Был разбужен визгом возмущённого начальства - как же это так, тут такие важные руководящие установки даются, а я, гад, заснул! Непочтительность!! Вольнодумство! Что я ваще себе позволяю, как я мог!?

Пародируя её задушевные вампирические интонации и изо всех сил стараясь не заржать, пояснил, что у меня прикрытые глаза - это же ж наоборот, верный признак глубочайшей сосредоточенности! Ну как у Шерлока Холмса при титанической работе мозга, когда он обдумывал особо сложные задачи. Просто я предельно сконцентрировался!

Был исторгнут и от дальнейших вамп-сеансов освобождён, как некачественное сырьё.

В какой-то мере навеяло фразой "я бываю крайне агрессивным, когда задевают меня или мои интересы".

Сейчас, как говорится, только ленивый о Крыме не пишет. Я хоть и ленив, но тоже, пожалуй, пару строк напишу. Вот, правда, политики особой не обещаю, аполитичен я, что поделать.

Сначала – не о Крыме, а о Сухуми. Был я там в восьмидесятых, в сентябре, поехал отдохнуть после военных сборов. Зашёл в обезьяний питомник. Получил огромное удовольствие от наблюдений за обезьянами. В основном, были они гораздо приветливее, добрее и смышлёнее дорогих соотечественников, да и в общении приятнее. Но вот дошёл я до вольера с павианами, двинул вдоль него по песчаной дорожке. И чем-то не приглянулся краснопопому павианскому пахану, сидевшему у своего гарема. Был он грузен, злобен и угрюм. Очень уж нелестно предполагать, что увидел он во мне конкурента, но других версий мне что-то не измыслить. Одним словом, вскочил он, подбежал к решётке и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я шёл вдоль его вольера, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. Ну, кинул я ему пару орехов, посмеялся и дальше пошёл.

Теперь – о Крыме. Отдыхал я в девяностых на Тарханкуте. Из моря почти не вылезал, то с маской нырял, то устраивал долгие заплывы вдоль берега. И вот как-то раз плыву я себе вдоль обрывистого, скалистого берега, думаю о чём-то своём. А кое-где там под обрывом небольшие пологие пляжи встречаются. И вот проплываю я такой пляжик, длиной он – метров сто от силы. А с краю пляжа этого расположился какой-то отдыхающий со своей семьёй. Был он грузен, злобен и угрюм. И, видимо, заподозрил, что направляюсь я к другому концу этого пустого пляжа. Подскочил он, подбежал к берегу и начал мне всячески угрожать. Скалился, яростно верещал, размахивал руками, подпрыгивал и приплясывал. И пока я плыл вдоль берега, так и бежал рядом со мной вприпрыжку, что-то выкрикивая и злобно беснуясь. И пока я не скрылся за скалами, так и преследовали меня визг, мат – и дежа вю.

Не знаю уж, какой он национальности был, украинец, русский или ещё кто. Но с сухумским собратом своим он был схож чрезвычайно. Правда, тарханкутский клон был намного гнуснее, так что орехов я бы ему, пожалуй, не дал, даже если бы они с собой и были.

Инновационное голосование

Запомнилась мне давняя телетрансляция второго, что ли, съезда Советов
народных депутатов СССР. Году этак в 1991-м. Вернее, не вся трансляция
(этого я ниасилил), а занятный её эпизод – попытка первого применения
электронной системы голосования, вместо обычного подсчёта поднятых рук.

Готовились к этому новшеству серьёзно. В зале был заранее установлен
большой дисплей для вывода результатов. Депутатам торжественно раздали
особые устройства для голосования и к ним – личные карты. Внешне эти
голосовательные приборы напоминали пульты дистанционного управления
телевизором, только были намного крупнее и примитивнее. Имелись там три
большущие кнопки – для ответов "За", "Против" и "Воздержался". И ещё
была прорезь для вставления личной карты депутата - чтобы, значит, перед
голосованием сунуть её туда и зарегистрироваться. Собственно, и всё.

Раздали депутатам даже какой-то "мануал" – особые письменные указания по
нажатию этих кнопок. Затем инструктировали их устно, довольно долго, с
многократными повторами, так, что смотреть и слушать это весьма надоело.
В частности, твердили, что для регистрации карточку надо вставить
непременно лицевой стороной к себе. Наконец, приступили к тренировке –
пробному голосованию.

И оно захлебнулось, не начавшись, ещё на стадии регистрации.
Зарегистрироваться смогла лишь ничтожная часть избранников. Помню, как
они собирались кружками вокруг наиболее инициативных собратьев,
озабоченно тыкавших карточкой в чудо-машинку. Величественное это было
зрелище, даже величавое, державное. Нахмуренные лбы, торжественное,
важное, глубокомысленное выражение лиц, неповторимая серьёзность.
Неторопливый обмен солидными, вескими репликами. Степенный такой,
вальяжный мозговой штурм…

Повторная попытка дала результаты столь же печальные. Доля успешно
зарегистрированных снова оказалась несущественной. До голосования опять
так и не дошли.

И тут взял слово какой-то депутат из глубинки. Возмущённо заявил, что
ему подсунули бракованную карточку. В инструкции указано, что вставлять
её надо лицевой стороной к себе. А у него на карточке лицевой стороны и
вовсе нет! Одна сторона – белая, на другой – какая-то ерунда написана, а
лицевой – нет!

В итоге голосовали они по старинке – считали поднятые руки.

"Сегодня видел, как при посадке в автобус, бабка устроила скандал, что она первая. Внимание: в совершенно пустой автобус садилось четыре человека."
http://bezdna.su/?id=86021

Это отнюдь не предел возможного. Году этак в 2005-м, как сейчас помню, стоял я на конечной остановке 32-й маршрутки неподалёку от общаги горного на Наличке, ждал посадки. Я там был вообще один (ОДИН), подчёркиваю. Даже маршрутки ещё не было. Так вдруг, откуда ни возьмись, прибежала приземистая толстая бабища, явно с весьма небольшим стажем горожанки, с ребёнком за руку и опять беременная. И с ходу, с разбегу бортанув меня огромной жопой, притиснулась ровно впереди меня! И так встала.
Когда я отошёл в сторону, манёвр она повторила. На третий раз, сдавая на меня уже задом, стукнулась жопищей о колено, выставленное мною углом. Заорала так, будто это я ей сам с разбегу пенделя прописал. Есть, есть женщины в русских селеньях... ну, теперь и в городах.

Здесь, на славном сайте "анекдот.ру", явно считаются дурным тоном
пошлые баечные штампы. Например, "занавес!", "тут все полегли",
"маршрутка ржала ещё час" и т. п. Что, на мой взгляд, справедливо.
Однако в этой истории без занавеса и всеобщего ржания ну никак не
обойтись. Как говорится, из песни слова не выкинешь...

Есть на одном крупном водохранилище замечательный гидробиологический
институт, основанный ещё легендарным полярником И. Д. Папаниным.
Сотрудники института живут тут же, в небольшом посёлке. Их любимым
детищем и местной достопримечательностью является самодеятельный театр.
Так или иначе, к театру имеют отношение все. Научные сотрудники там – и
режиссеры, и актеры, и рабочие сцены, и, конечно, зрители.

Однажды, теперь уж немало лет тому назад, ставили в этом театре какое-то
попурри по А. Грину. Кажется, в основе сюжета была "Золотая цепь", ну и
ещё отовсюду понемногу. По сценарию, главный герой в конце должен
прочитать свой основной монолог, и сразу после этого какие-то плохиши
сталкивают его в пропасть. В качестве последней использовался "колодец"
в центре сцены. В "колодце" в этот вечер по долгу службы сидел рабочий
сцены - тоже, естественно, молодой ученый. Однако накануне он крепко
погулял, и в душной яме ему к концу спектакля совсем поплохело... И вот
сильный, трагический финальный монолог главного героя вдруг прервали
характерные звуки из глубины "колодца" - крещендо и фортиссимо... Один за
другим заржали все - зрители, актеры, наконец и сам режиссёр...

Все, кроме главного героя. Он-то знал, что последует дальше. И верно -
прямо в колодец его, согласно сценарию, безжалостно и сбросили. Видимо,
приземлился он куда надо - из колодца раздался глухой, злобный и
тоскливый мат талантливого трагика. Это окончательно добило и размазало
присутствующих. Кто-то ещё оказался в силах дать пресловутый занавес...

В школе я учился ещё в советские времена. И вот, помнится, как-то раз
вызывает меня историчка к доске и говорит:

- А ну-ка, докажи-ка ты нам, что именно коммунистическая партия
наилучшим образом отражает надежды и чаяния народные?

Я крепко задумался, да и отвечаю: эээ… что-то, мол, даже и теряюсь
как-то… Нет, извините, ничего и в голову не приходит.

Тут учительница прямо-таки поразилась моей непроходимой тупости.

- Ну как же так? Это же очевидно. Эххх… Ну да ладно, вот я вам сейчас
сама докажу. Вот смотрите. Знаете ли вы, сколько было в России перед
революцией самых разных политических партий, а? Да уйма просто!

Выдерживает значительную паузу, эффектно разводит руками и ехидно
спрашивает:

- Ну, и где они все теперь?

Некоторое время тому назад пришлось мне работать в одном
гламурно-показушном вузе. И вот как-то раз согнали нас, преподавателей,
на очередное собрание. Малограмотный и косноязычный ректор ("папег") их
просто обожал и на каждом из них совершенно невразумительно выступал
никак не менее двух часов подряд.

На сей раз речь зашла о введении системы разной оплаты преподам,
занимающим одинаковые должности. Ну, сами знаете, кто в таких случаях
получает преимущества. Но папег решил расставить акценты, объяснить нам,
что преимущества якобы получат, наоборот, никакие не ж/лизы, а вовсе
даже самые умные и работящие.

Как известно, правдивы у нас только оговорки да опечатки... Папег важно
провозгласил, постукивая себя пальцем по лбу:

- Тут всё будет зависеть только от серого существа!

Есть такая профессия...

Приболел я недавно. И обратился, значит, к врачу. Доктор – здоровый
такой бородатый мужик, добродушного вида. Спрашивает меня:
– Ну что, плохо вам, значит?
Подумав, признаю, что да, пожалуй, плохо, раз уж я к врачу пришёл...
Он неожиданно расплывается в широкой улыбке и говорит:
– Так это же хорошо!
Я удивляюсь, что же тут, собственно, хорошего. А он мне отвечает
наставительно, подняв палец, с пафосной интонацией известного персонажа
из фильма "Офицеры":
– Есть такие профессии… Врач… Юрист… Могильщик… Ну, в общем, когда вам
плохо, нам от этого – хорошо!

Однажды пожилому профессору с нашей кафедры подарили на день рождения большой газовый пистолет, искусно сделанный под кольт 45-го калибра. Все мы были после кафедрального застолья слегка навеселе, кафедра - преимущественно мужская, ну и пошёл этот кольт по рукам. Пришла и моя очередь с ним поиграть. Дали его мне на полчаса. Осмотрел я его, покрутил, пощелкал - ну и всё вроде, иссякла фантазия... не уборщиц же пугать им. А возвращать до срока - тоже как-то жалко. В общем, сунул я его за пояс, под пиджак - да и пошел по своим делам.

А в коридоре останавливает меня заведующий соседней кафедрой. Заводит к себе в кабинет. Уселись мы, обсудили что-то насущное. Затем разговор растёкся по более общим темам. И тут он меня спрашивает: а скажи, в чём секрет твоей популярности среди студентов, а? Ну скажи!

И вдруг я вижу, что лицо его несколько изменяет выражение, а глаза медленно круглеют и фокусируются где-то в районе моего пояса. Простодушно решив, что это у меня ширинка расстегнулась, я опустил глаза - и сразу понял причину его замешательства. Полы незастёгнутого форменного пиджака постепенно разошлись, и из-за брючного ремня, соответственно, высунулась здоровенная кольтовская рукоять. И тут завкаф хмуро сказал:

- Эээ... ну, ладно, можешь не отвечать. И так понятно.

Были мы в студенчестве моём на Белом море, на летней практике. Жили на острове, в бараке. Преподы на втором этаже, мы – на первом. И каждый вечер шла у нас пьянка. А потом припасы наши кончились. Ближайший магазин – на Большой земле, туда судёнышко изредка ходит. Вот и отправили мы на нём делегата с деньгами и авоськами – закупить чегонить пожевать, а главное – чтобы горючего, горючего-то взял побольше. И преподы тоже за харчами собрались. Но им наши буйные пьянки-гулянки к тому времени уже здорово надоели. Оно и понятно – им же хотелось не за нами следить, а самим спокойно бухнуть. Поэтому они в магазине глаз с нашего засланца не спускали, так и ходили за ним следом, караулили, чтобы он чего спиртного не купил. Так и не удалось ему отовариться. Хорошо, улучил он момент и мужику знакомому с нашего острова деньги сунул – тот нам водки потихоньку и взял. И тоже на остров обратным рейсом вернулся, вместе с нашим фуражиром и преподами. А эмиссар наш гордо продемонстрировал преподам купленные пряники да конфеты.

Теперь, значит, задача – как горючку у мужика из деревни забрать и незаметно в барак доставить. Преподы-то нас ой как хорошо знали, чуяли подвох, на стрёме были. Всех, кто с сумками в барак заходил, останавливали и шмонали. А дело уж к вечеру идёт... Пригорюнились мы. Как же так, и водочка есть, и близко, и наша – а никак её не взять. Опять же, надолго ли у мужика того терпения хватит, на такое наше богатство-то любоваться? Ведь позарится он, рано или поздно...

И тут меня осенило. Взял я здоровенный бидон сорокалитровый, с которым мы за водой ходили, да и пошёл, будто к роднику. А сам – боком, боком – и в деревню. Забрал у мужика бутылки, каждую обмотал полиэтиленом, в бидон их засунул. Дошёл до родника. Бидон водой залил, на горб взвалил и, пошатываясь от такой тяжести, в барак поплёлся. А в окне второго этажа, уж вижу, начальник практики торчит, как кукушка из часов – окрестности озирает, меня поджидает. Увидел – и бегом вниз. Встречает в дверях, ехидно улыбается. Ну – говорит – колись, куда ходил? Я – дык вот, вот она, водичка-то родниковая, полный бидон. Хмыкнул он недоверчиво, приподнял бидон, покачал – да, тяжёлый, и стекло не звякает, бутылки друг о друга не стучат. Застёжки с крышки снимать не стал, так пропустил.

Через час спустился он к нам на этаж, хотел что-то про планы на завтра сообщить – и глазам не верит: все уже в зюзю бухие, за столом сидят с красными рожами, весёлые, матерную песню горланят. Он прямо опешил, только и спросил: - КАК...? И обратно ушёл.

А у нас уж дым коромыслом, и всё нам пофиг. Долго ли, коротко, но коснулся разговор одной студентки нашей – девчонки вроде бы и неплохой, но уж оооучень страхолюдной. (Забегу вперёд: она потом специально на дальнюю северную метеостанцию распределилась, где уж наверняка одни мужики - и попала, бедняга, в маленький, сугубо женский коллектив, сформировавшийся по этому же самому принципу сплошь из её таких же товарок по несчастью). И вдруг говорит один из наших, размякший и подобревший: а вот жалко мне её, мужики, ей-ей, жалко. Она ведь никогда не то что... это самое... она ведь даже "его" живьём не увидит. Это ж разве жизнь? Так давайте мы её пожалеем, штоле?

Тут и самые пьяные встрепенулись, согдрогнулись – ибо уж очень страшна была эта особа, и нет в природе такой дозы, после которой на этакий подвиг сподобишься. Ты чего же это – говорим – совсем уж допился, брат? Офигел? Что предлагаешь-то, сам подумай! Вот сам и "жалей"! А парень этот только усмехается – да нет, нет, мол, мужики... не так вы меня поняли, на такое-то и впрямь никто не решится, сколько водки ни стрескай. А давайте мы того... ну, пока в кураже... просто покажем ей! Все вместе, во! Это ж будет ей на всю жизнь воспоминание. Да вон она, гляньте в окно – как раз в туалет пошла.

И до того был народ наш уже хорош, что предложение это показалось нам очень даже дельным, вполне себе гуманным и альтруистичным, и в чём-то даже жертвенным и благородным. Сказано – сделано. Накатили мы ещё, высыпали наружу гурьбой, подошли к покосившемуся туалету "типа сортир", встали в шеренгу – и все пятеро разом вытащили. Стоим, значит, как перед психической штыковой атакой, строем, с оружием наперевес. Ждём.

И вот медленно открывается дверь туалета – и выходит оттуда... начальник практики.

Стал он как вкопанный. Медленно нас оглядел. Выматерился.
Головой покачал. Рукой махнул. И пошёл восвояси.

"Тупой дебильности сестра, ЦЫвильность в мрачном подземелье"
(горноинституццкий фольклор)

Когда я в 1997 г. пришёл работать в горный институт, это был вполне
демократичный вуз с симпатичными университетскими традициями. Но потом
руководство решило, что "всё должно быть цЫвильно" (с). И тут наш
институт неожиданно провозгласил себя лучшим вузом планеты, вопреки
нагло игнорирующим его мировым рейтингам.

Одно из разнообразнейших, удивительных проявлений ЦЫвильности и
вселенской самолучшести заключалось в том, что через гостеприимно
открытый ранее центральный вход запретили ходить простым смертным.
Теперь это стало привилегией руководства и наиболее дорогих и
многообещающих из гостей. Всех остальных направили через чёрный ход. Ко
вратам приставили туповатых охранников, оплачиваемых куда лучше, чем
"среднестатистический" препод.

И вот приехал как-то к нам в Петербург московский коллега, профессор, с
которым мы были ранее знакомы только по публикациям и скудной переписке.
И захотел он зайти ко мне и пообщаться воочию. И наивно сунулся в
институт через главный вход, по старой-то памяти. А ехал он из
экспедиции, одет был в полевое, с рюкзаком, небритый. Одним словом,
являл собой живое воплощение НецЫвильности... В общем, перехватили и
заломали его бдительные добры молодцы, чуть помяли и выкинули.

Он таки упёрто сунулся через чёрный ход "для негров", но и там его не
впустили, лишь брезгливо дали позвонить мне. Я спустился, пытался
уговорить напыщенных охранников, тщетно напирал на его мировое имя и
неудобство перед гостем. Но мне популярно объяснили, что имя и
известность здесь у всех примерно одинаковые, и нехрен тут, панимашь. В
итоге так и пришлось нам беседовать и листать документы и статьи, сидя
на ступеньках входа, подложив под зады какие-то папки, а проходящие
студенты о нас спотыкались... После этой встречи наше перспективное
сотрудничество почему-то и заглохло. Зато всё цЫвильно.

Выступил я тут по телевидению. Коллега мне и говорит:
- Естественно ты смотрелся, вполне так гармонично.
Я самодовольно приосанился.
- И выглядел - дурак-дураком, и нёс, соответственно, какую-то чепуху.

Расскажу пару своеобразных историй, связанных с дефицитом презервативов
во времена перестройки.

Одна из них случилась, как сейчас помню, в 1986 году, когда всё то, что
ранее было хоть и в скудном, но стабильном ассортименте, начало
пропадать. Были мы на конференции в Подмосковье, в Звенигороде. И в
нашей гостинице оказался исключительно богатый по тем временам аптечный
ларёк. Накупили мы с товарищем по номеру, калининградским ихтиологом,
громадный запас этих самых дефицитных изделий – чтобы и себе хватило на
год вперёд, и всем друзьям в подарок. А также набрали и прочих
редкостных тогда медикаментов. Например, вазелина. Закинули всё это,
наряду с прочими покупками, в номер. И озадачились, как бы провести
вечер. Сосед пробормотал нечто невразумительное и загадочное, вроде «Ща
всё будет», и куда-то исчез. А я затеял поудобнее упаковать свою сумку.
Вывалил всё из нее на кровать и начал, не торопясь, обратно закладывать,
чтобы покомпактнее получилось.

Дело уже шло к завершению, и на кровати оставались разложенными только
те самые резиновые изделия в невероятных количествах, да ещё вазелин. В
этот момент дверь распахнулась, и мой сосед, сияя, как самовар,
подтолкнул в номер двух девиц со словами: «а это мой питерский корефан,
знакомьтесь!». Как потом оказалось, он встретил в гостинице двух своих
землячек и тут же решил пригласить к нам в гости на этот вечер. Когда
землячки оценили открывшуюся перед ними дислокацию, они с визгом
выскочили в коридор и исчезли навсегда.

Вторая история произошла годами двумя позже, когда товарный дефицит
достиг уже серьёзных высот. Приехал я как-то на конференцию в один
славный посёлок, где расположен один известнейший биологический
институт. Тогда жил у меня там друг, который и предупредил заранее, что
в их аптеках столь дефицитные изделия каким-то образом сохранились,
причем имеются обычно в практически неограниченном количестве. Когда об
этом узнали мои друзья, приятели, знакомые и все их многочисленные
знакомые, друзья и приятели, меня снабдили в итоге здоровущим «списком
на 8 листов» и дали наказ без изделий не возвращаться. Приехав, я решил
сразу отбыть номер, чтобы потом не держать это в памяти, и первым делом
направился в аптеку. Где и скупил практически все местные запасы этих
самых предметов. Забил ими чемодан и забыл было о них.

А посёлок этот – хоть и научный, но всё-таки посёлок. И все там всё друг
про друга знают, слухи и сплетни разбегаются, как круги на воде, и со
скоростью удивительной. Когда я вечером того же дня прибыл домой к
своему другу с целью отужинать и традиционно накушаться водочки в
компании с ним и его супругой – практически первым из того, что мне
ребята рассказали, была следующая новость дня. Местный народ взбудоражен
и даже испуган сегодняшним зловещим событием! В поселок прибыл некий
таинственный незнакомец, который первым делом заявился в аптеку и скупил
там все презервативы подчистую. Каковы его дальнейшие планы и цель
приезда, остаётся только догадываться…

Знакомая "кормилица" задумчиво сказала мне, пока подопечные наши бездомные котики обедали:

- Володя, обратите внимание. Вон детская площадка, на которую выходят Ваши окна. Рёв, мат и визг постоянно такие, что находиться поблизости без вреда для слуха и психического здоровья невозможно. И ничего, всех всё устраивает, детишечки, это святое, попробуй, сделай замечание – бешеные хабалки съедят с дерьмом.

А в этом доме "наливайка". Алкаши повсюду сидят, бродят, валяются в блевотине, гомонят ночами, дерутся, даже пытаются совокупляться на лавочках во дворе – ерунда, всё понять, всё простить.

Горожане-неофиты публично оправляются, мочатся прилюдно – ну и что, нормально, не будьте ханжами.

Мой сосед-гопник ночью с грохотом делает ремонт, спать не даёт всей парадной, и все соседи терпят, c'est tres joli – ну что Вы, будьте терпимее, человек благоустраивает своё жилище.

И только несчастных бездомных животных, которых сами же они и выкинули на улицу, терпеть не могут – их нельзя кормить, их надо убить, всё зло этого города и этого мира от них и от таких, как мы с Вами.

В день ВДВ вспоминается такой эпизод. В начале сентября 1991 года в Москве собрался пятый и последний съезд народных депутатов СССР. Я в это время был в Москве проездом, возвращался с коллегами из экспедиции с Рязанского водохранилища. До отхода нашего поезда на Ленинград (последние дни он это имя донашивал) оставалось часа два. И я изъявил желание побывать на Красной площади.

Припёрся, а там народа - немерено. Покрутился я, поглазел, а потом от скуки прибился к группе поддатых бывших десантников, афганских ветеранов, моих сверстников. Стоим себе, мирно беседуем. Никого не трогаем. Ну, матерок слышится. Ну, попиваем себе водку из горлышка, по кругу передавая – так жарко же, пить-то хочется.

И тут подходит к нам дебелый депутат с широкой красной рожей, в костюме, при значке. И давай нам нотации читать – какие мы сякие да какой мы тут пример подаём, на самой-то на Красной площади. Грузил, грузил, да и оказался одним из десантников заслуженно послан на три буквы. Запыхтел, убежал куда-то. Вернулся с двумя ментами. Ткнул пальцем в обидчика. Они и разговаривать не стали – давай его винтить. А его развезло, он и обороняться не может. Ну, я и вмешался благодушно так: да ладно вам, говорю, ребята, оставьте вы его в покое. Ну, подумаешь, депутата послал. Тот ведь сам напросился...

Тут один из ментов мне сапогом кээээк по корпусу врежет! Не ждал я такого, рукой едва прикрылся, каблук в локоть влетел. (Рука потом аж посинела и неделю не разгибалась). А он меня за ворот - хвать! Как рванёт! Ну, я вывернулся, рубаху только порвал.

Ну, тут десантура очухалась и сильно наказала дяденек милиционеров. Когда те шевелиться перестали, один из десантников и говорит: а что, мол, братцы, не пора ли нам пробежаться немного? Ну, вот хотя бы до ГУМа? Так-то мы и сделали. Потом повеселились, из-за угла наблюдая, как ментовское подкрепление по площади бегает, – видать, ищет кого-то. Расстались в хорошем настроении, удачи друг другу пожелали.

А вот коллеги меня приняли прохладно. Ты же, говорят, гад, час назад пошёл на Красную площадь погулять. А вернулся – навеселе, рваный и рука вон разбита.

Вот как тебя одного отпускать?

Зашёл я по пути на работу в мелкий магазинишко за шоколадкой для наших
девчонок. Обычно там торгует занятная такая пожилая казашка,
любительница пошутить над покупателями, постебаться и побалагурить. Но
на сей раз за прилавком оказался, видимо, её внук - пройдошистого вида
шустрый пацан лет десяти. Представился продавцом, выразил готовность
обслужить. Ну, спросил я его о цене шоколадки, взглянув предварительно
на ценник. Обе версии совпали, причем паренёк ещё и сам предложил мне
посмотреть на витрину, проверить. А я - слукавил и ему важно так, с
интонацией доброго дедушки Мороза отвечаю: не надо, мальчик, я и так
вижу, что ты хороший, и тебе верю, проверять не буду.

И тут плутовская широкая физиономия парня расплывается в улыбке, узкие
глазки становятся масляными, и он ехидно переспрашивает:
- Ах, вееерите? И проверять, стало быть, не будете? Хм... Хе-хе... Это
хорошооо... Будем знать... Ну, заходите почаще, дяденька!

Про низкие мосты, пирсинг и алюминиевую кастрюлю

Признаться, у меня девочки с пирсингом вызывают некоторое опасение,
инстинктивную какую-то тревогу. Вот и на последней полевой практике
случай был... Проходили мы с одной группой на лодках под низким мостом.
Шли по довольно высокой воде. Соответственно, трижды проинструктировал
всех, что нужно будет перед вхождением под мост непременно лечь на дно
лодок. На всякий случай - ещё и охватив головы руками. И ни в коем
случае без команды не подниматься. Зная сообразительность некоторых
студентов, на подходе специально остановил колонну. И повторил всё это
ещё раз - очень медленно и громко. Все покивали, легли на дно, и мы
поочерёдно двинулись под мост.

И тут вдруг одна девочка – вечно с мечтательным, отрешённым выражением
лица, вся густо испирсингованная - медленно, с пустым взором зомби,
поднялась, как Дракула из гроба. И тут же, естественно, приняла лбом
стальную балку моста. Гул раздался на всю реку. Странная девочка с
обильным пирсингом откинулась обратно на дно лодки, в исходную позу -
навзничь, руки по швам - и снова замерла. Я думал, что сотрясение мозга
ей гарантировано. Однако обошлось...

Вспомнил: а ведь однажды со мной уже была подобная история. Я тогда был
ещё не преподом, а молодым научным сотрудником-гидробиологом и работал в
экспедиции, на Пронском водохранилище в Рязанской губернии. Шли мы
как-то на съёмку на моторной лодке, на приличной скорости. И вот прямо
по курсу из тумана выступил низкий мост. И тут я вдруг вспомнил:
новенькую девушку-лаборантку мы с коллегой забыли предупредить, что при
прохождении под мостом нужно будет пригнуться! Более того, сидит она
далеко от нас, на носу лодки, безмятежно, к приближающемуся мосту
спиной, и даже о нём не подозревает. Мы давай ей кричать, а она из-за
шума мотора ничего не слышит. И вот-вот уже стукнется об этот самый мост
затылком!

Действовать надо было быстро и решительно. Всё, что я успел сделать -
это схватить алюминиевую кастрюлю, в которой обычно промывал пробы. В
неуклюжем прыжке нахлобучить её девушке на голову - вместо шлема. И,
удерживая за кастрюльные ручки, повергнуть барышню на дно лодки,
навалившись сверху.

Вместо благодарности меня ждали довольно тягостные объяснения...