Поиск по автору:

Соавтор

Был у меня в аспирантской молодости случай. Принёс сдавать пару статей в
один сборник. А редактор мне и говорит: мол, у нас нельзя в один выпуск
две работы сразу, разве что одна из них с соавтором будет. Вот и
вставьте соавтора – тогда возьму обе, а так – низзя. Вот прям щас ручкой
и впишите. Такие правила, ничего не знаю…

Ну что за чепуха, - думаю. Какой идиот такие правила выдумывает? Хотя…
что уж тут особенно дивиться, в первый раз, что ли. Нас вообще толком
удивить трудно. Спорить – бесполезно. В общем, плюнул я и решил
кого-нибудь вписать, с меня не убудет.

А кого? Вопрос. Делал я всё сам, писал – тоже сам. Кто же это аспиранту
помогать будет. Да их все только припахать норовят… Вот разве что кот
мой любимый, мудрый и остроумный Василий, соучаствовал, как мог. На
столе рабочем лежал, под лампой грелся, пузо давал почесать, бумаги под
себя сгребал. Пару раз ручку на пол сбросил лапой ради шутки. Песни мне
пел. В общем, помогал посильно. И решил я – по справедливости, пусть он
соавтором и будет.

Имя – известно, Василий. Отчество – пусть от моего имени будет. А
фамилию ему дадим – Котиков. И вписал. И сразу приняли вторую статью. И
она вышла. Соавтор – Котиков В. В. Похихикал я, друзьям показал, они
тоже повеселились. Купил Василию чего-то вкусного, отметили с ним. И
решил, что и делу на том - конец.

Ан, нет. Первая-то буква моей фамилии по алфавиту - дальше, чем К. А
некоторые системы цитирования ориентируются не на первого автора в
порядке перечисления, а на первого по алфавиту. И пошли нам на имя В. В.
Котикова приходить письма да приглашения на разные конгрессы и
симпозиумы. Иногда заодно и меня звали. Далеко не всегда. Я все
приглашения честно Василию зачитывал. Особенно, если статью хвалили. Он
это дело вежливо выслушивал и равнодушно переворачивался на другой бок.
Я же говорю, мудрый был.

Брательник мой младший в своё время повадился на меня ябедничать. Говорят, многие дети эту стадию проходят. Но меня это напрягало. Ещё мне брата-стукача не хватало. Старшим это тоже, конечно, не нравилось. Они объясняли, почему жаловаться плохо, советовали мелкому с этим завязать и, в общем-то, уповали на то, что с возрастом это само пройдёт. Я же действовал радикальнее.

Вот как-то раз сижу, паяю. Подходит мелкий, присматривается, чем старший занят и нельзя ли его заложить. Коварно улыбаясь, спрашивает: что это ты, мол, делаешь, любезный брат мой?
Я ему заговорщически отвечаю: это, Толечка, такая штуууукааа.... Называется Неведомая Х...ня. Ты только не говори никому, что я её делаю. А то мне знаешь, как влетит - ууу...

Толян гнусно ухмыльнулся, глазки замаслились - и задом, задом, в двери шасть. Слышу топот – бежит ко взрослым. И громким, торжествующим шопотом:

– Агаа! Сидите тут! Ничего не знаете!
А Вова там какую-то неведомую х...ню делает!

(БУМ! ПЛЮХ!)

– ЫЫЫЫЫ!!!! Заштооооооо!!??....

Общеизвестно, что студенты обычно стараются "скачать" реферат на
заданную тему из Интернета. Я, конечно, не против такого использования
сети. Но только в том случае, если ты делаешь реферат, пользуясь разными
источниками информации, в том числе и сетевыми ресурсами, а затем все
это творчески обобщаешь. Бери сведения хоть из традиционно изданной
литературы, хоть из Интернета, только не забывай при этом ссылаться на
авторов и на первоисточники – книгу, журнал, сайт... К сожалению, обычно
студент предпочитает не сравнительный анализ разных данных, а
примитивный плагиат – найти что-нибудь готовое, более или менее
подходящее по теме, да и подсунуть это под своим именем. Иногда – даже
толком не ознакомившись с трофеем. Отсюда – много курьезов.

Помнится, принес мне студент реферат. Глаза – ясные, честные. Сам,
говорит, всё написал, уж так старался…. Открываю. А начало там –
примерно такое: "Ну что, мой юный дружок, как ты уже догадался, речь у
нас с тобой сейчас пойдет об экологии".

Это мне, стало быть…

Эту характерную и поучительную историю рассказал мне ещё на старом месте
работы один пожилой коллега, завлаб, очень хороший мужик. Он проработал
в институте много лет, пришел устраиваться туда ещё мальчишкой, сразу
после Универа. А директором института был тогда один известнейший
учёный.

Вот – рассказывает мой коллега – значит, встречает меня на проходной
сотрудник моей будущей лаборатории. По коридорам ведёт, институт
показывает. А навстречу нам не выходит даже, а величественно выплывает
исполненный важности и самодовольства, грузный такой, солидный господин.
Несёт себя бережно, пузо – вперёд, нижняя губа выпячена, в общем –
весьма впечатляет. Я, говорит, даже испугался малость. Поздоровался
тихо, почтительно. Тот – и глазом не моргнул, головы не повернул, мимо
прошествовал. Спрашиваю: "Это же, наверно, и есть ваш знаменитый
директор?". А провожатый смеется: "Да что ты, говорит, это – так,
шестёрка, в бухгалтерии сидит, командировки нам выписывает". Ну, ни фига
же себе, думаю, коли у них шестёрки такие, каков же директор…

А тут вдруг из-за угла какой-то взлохмаченный чудик-коротышка выбегает,
напевает что-то тихонько себе под нос, несётся по коридору чуть не
вприпрыжку. Я на всякий случай и с ним тоже поздоровался, правда,
довольно небрежно. Тот остановился, в улыбке лучезарной расплылся, будто
лучшего друга увидел, раскланялся: "Здра-а-авствуйте!". И дальше
попрыгал. А это, говорю, что ещё за чучело? Провожатый опять смеётся:
"А вот это как раз наш директор-то и есть".

Получил я однажды по голове. Как получил и за что - история это
отдельная, по-своему смешная и поучительная, возможно, позже расскажу и
её. Но сейчас важно лишь то, что я крепко получил по голове. Загремел в
больницу с сотрясением мозга. А в отечественную больницу живому, как
известно, лучше не попадать.

Угодил я в палату человек на десять. Условия - спартанские. Народ
подобрался в основном с высшим образованием, разношёрстный, так или
иначе травмированный. Врач нам попался сравнительно молодой, к
пациентам, мягко говоря, равнодушный, зато изрядно озабоченный сбором
материала для кандидатской диссертации. Особенно интересовали его
результаты пункции нашего спинного мозга. Кто не знает - это прокол
между позвонками с целью набрать ликвора, спинномозговой жидкости.
Штука, в общем-то, диагностически малоценная и притом весьма опасная:
малейшая ошибка - и травмирован спинной мозг, со всеми вытекающими
последствиями. Однако материал для диссертации должен быть
представительным, выборка – репрезентативной. И любопытный
исследователь, ничтоже сумняшеся, подвергал этой рискованной процедуре
всех, кто попадал к нему в лапы и, по незнанию или легковерию, не
оказывал сразу же отчаяннейшего сопротивления.

А потому первым же делом матёрые больные, здешние старожилы,
предупредили меня о лекарской причуде. И, кстати же, показали мне в
коридоре жертву доброго доктора-пункционера - прихрамывающую миловидную
девушку, которую этот эскулап всё-таки подбил на свою любимую процедуру,
наврав, что иначе исход болезни может оказаться печальным. Товарищи по
палате добавили, что таких доверчивых больных он покалечил на их памяти
уже несколько, и наказали категорически от предлагаемой пункции
отказываться, несмотря на всю настойчивость любознательного
экспериментатора.

И действительно, не успев толком представиться, лечащий врач (странное
это словосочетание – "лечащий врач", вроде как пишущий писатель или
танцующий танцор… ну, да ладно, не об этом речь) начал упорно склонять
меня к означенной пункции, а я принялся столь же целеустремлённо
изворачиваться. В ход пошли страшилки и всё более мрачные прогнозы моего
будущего, спасти которое может только чудотворная сила целительной
пункции. Я в ответ вежливо благодарил добряка за желание спасти мою
молодую жизнь, но от милой его сердцу процедуры неизменно, под
разнообразнейшими предлогами уклонялся.

В таких беседах прошло несколько дней, доктор терял лицо и всё более
входил в раж, стремясь добиться желаемого. И тут к нам поместили
новенького. Им оказался сильно пьющий сантехник, доставленный с так
называемой "пьяной травмой". Мужичок этот был угрюмым молчуном,
изъяснялся лишь несколькими простыми словами, в основном - непечтаными.
Обязательную для каждого новичка историю про пункцию он выслушал
внимательно, прокомментировал лапидарно. И, действительно, через
некоторое время пришёл к нему наш айболит, поздоровался, традиционно
представился. Сантехник отреагировал своеобразно. Он неторопливо уселся
на кровати, прижавшись к стене, подобрав колени к подбородку и крепко
обхватив их руками. Набычился и молча, настороженно уставился на
доктора. Тот слегка смутился и повторил свою речь во второй, затем – и в
третий раз. В ответ - молчание сантехника, застывшего всё в той же позе.
И вот, наконец, лекарь произнёс то, из-за чего затевал всю слащавую
беседу: "ну, и, конечно же, для надежности диагноза и полноты исцеления
мы Вам, батенька, сделаем ПУНКЦИЮ!"

И тут Валаамова ослица заговорила. Громко, злобно и отчётливо, глядя на
ненавистного врага исподлобья, сантехник отчеканил: "ПОШЁЛ НА Х...!!!".
Врач изумлённо отпрянул, отступил и, помолчав, нерешительно пробормотал:
"Тааак... Ну, значит, этому мы пункцию делать не будем..."

И наша палата разразилась громовым хохотом. Каких только ухищрений и
дипломатических ходов не перепробовали мы, интеллигентишки, уклоняясь от
грозной вивисекции. А единственный верный ответ с ходу нашёл
малограмотный сантехник!

Шёл тут по дорожке в Полюстровском парке. Навстречу - типичная "стреднестатистическая" семья нынешней "культурной столицы": фиксатый мужик с низеньким лбом, толстой шеей и банкой пива, его деревенского же вида толстая жена, гоповатый ребёнок и бультерьер на длинном поводке без намордника. В общем, всё как полагается, чин-чинарём. Бультерьер мне дорогу загородил, встал на пути враскоряку. Жду реакции мужика. А что реакция, она – предсказуемая: довольно скалится. Супруженция тоже гордо ухмыляется. И дебильноватый сын не отстаёт.

- Так - говорю - ну, тут всё ясно.

И бультерьеру:
- Может, хоть ты в семье умный? Как, дашь дорогу-то по встречной?

Пёс размышляет и, к разочарованию хозяина, сторонится.

Расходимся...

Сейчас с в это трудно поверить, но в раннем детстве был я этаким херувимчиком - кудрявым, белокурым, голубоглазым ангелочком с большими ресницами. Упоминаю я это обстоятельство потому, что оно в какой-то мере существенно для дальнейшего повествования.

Как-то раз, в пятилетнем примерно возрасте, повела меня мама в кино, на Невский, в кинотеатр "Аврора". Ленинградцы знают - находится он внутри двора-колодца, в который с Невского ведёт подворотня. Посмотрели мы какой-то добрый и длинный советский мультик. И вот выходит народ, родители с детишками, из кинотеатра во двор. Настроение - светлое, радостное и умиротворённое. Дети лопочут что-то, делятся с мамами-папами впечатлениями от увиденного.

И тут вдруг из проходной нам навстречу входит здоровенный рыжий мужик. Лет ему примерно так 25, вида он - совершенно бандитского, поддат и мрачен. Раздвигая толпу, подходит ко мне. Угрюмо меня разглядывает, не обращая никакого внимания на изумлённых окружающих. Деловито достаёт из кармана гирьку грамм на 100, на верёвочке. И торжественно мне её вручает с такими словами:

- Ты, пацан, как кто достанет - да нет, как только подойдёт ещё - ты даже ему и не говори ничего. А сразу раскрути гирьку вот так (показывает) - и по репе ему хрясссь!! Никогда не сцы, кароче. Всё пучком будет.

Развернулся - и ушёл обратно. Немая сцена.

А гирька эта у меня так и хранится. Как бы талисман.

Дед был военным. Рассказал, что у них незадолго до смотра один офицер
уронил свой ТТ в туалет типа сортир. Всё проклиная и страшно матерясь,
под дружное ржание полка он за несколько дней единолично полностью
вычерпал огромный запас зловонной жижи ведром на верёвке. Наконец, нашел
свою пушку на обнажившемся дне, едва успел в срок. За это время в
восстановительных условиях среды пистолет очистился так, что стал как
новенький, хромированный...

Вскоре прибыла комиссия. И на построении инспектирующий генерал приказал
офицерам предъявить личное оружие к осмотру. Взяв у страдальца ТТ,
довольный военачальник поднял его над головой и обратился к подчиненным:
"вот! учитесь! так обращаться со вверенным оружием должен КАЖДЫЙ
офицер!".

Строй затрясся и покосился...

Были мы однажды с приятелем в экспедиции. Сплавлялись по рекам Тихвинского района. Вышли по одному из притоков в Сясь. И тут кончились у нас запасы воды. А пить из самой Сяси – не стоит, больно много чего в неё сливают. Нам ли, гидроэкологам, этого не знать... Причалили мы, да и оправились в ближайшую деревню, колодец искать.

Нашли, значит, запустили в него ведро, тянем вверх, крутим ворот, готовим свои канистры. И вдруг из ближайшего двора выскакивает злющая бабуля – и налетает на нас соколом.
– Вы что это, ааа?!! Воду нашу берёте??!! Кто вам разрешил воду трогать??!! Это нашей деревни вода! Самим не хватает! Щас вот парней позову, они вам живо ноги переломают!

Ну ни фига себе. Воды злобная бабка бедным учёным пожалела...

Но приятеля моего так просто с панталыку не сбить. Поднял он воротник своего чёрного казённого плаща (нам такие в институте на складе выдали). Вынул блокнот, достал карандаш. Взглянул на бабулю с прищуром - и говорит негромко так, многозначительно:

– Так-так-тааак.... Значит, вы утверждаете, что советскому народу живётся плохо? Даже воды не хватает? А ну-ка, как фамилия ваша!? Отвечать быстро! Не задумываться! В глаза смотреть!

Тут бабка заохала, запричитала:
– Ой, сынки, да угощайтесь, да на здоровьице, водица у нас харооооошая, вкуууусная...

А сама задом, задом и во двор.

Что-то невесёлая, в общем-то, история получилась.

Слышал из достоверного источника, как одного старого генерала
"подсидели" в штабе, использовав его свойство подписывать подсунутые
документы, не вникая. Любящие подчиненные дали ему на подпись заявление
от его же имени с просьбой об отставке, "поскольку я, старый...,
совсем ... и все бумаги уже, не читая, подписываю, да вот и эту тоже щас
подмахну, не глядя". Подписал. Просьбу начальство удовлетворило.

Интересные ребята наши ветеринары. Подобрал в морозы пожилую толстую кошку, кем-то выброшенную. Явно раньше была домашней и любимой, может быть, хозяйка умерла, а молодые быдлонаследники вышвырнули старушку - обычная теперь история, ведь народец-то наш от свободы, жадности и безнаказанности воровства окончательно взбесился и охуел. Сидела кошка, сморщившись, сдувшись и уже приготовившись помирать.

Так вот, показывается кошка первому вету, районному. Тот сходу ставит диагноз: кошка беременна, сердечница, рожать нельзя, ща будем удалять приплод и заодно стерилизовать, скорее кладите её на стол. И уже готовится давать наркоз (хрен знает, наркоз ли - с учётом того паскудства, которое блядское государство устроило с кетамином, может - и не наркоз, а обездвиживающее, чтобы резать по живому без анестезии, ибо за неё теперь и посадить могут, как Сашу Шпака). Вопрос: точно беременна? Ответ: ну да... точно... да вот щас вскроем и точно выясним. Врач посылается нахуй, кошка ему не даётся, забирается, везётся на УЗИ.

И там выясняется, что кошка не беременная. И вовсе даже стерилизованная. А это у кошки огромная раздутая печень, от которой ей кердык, доживает она последние дни, так что ща мы её бытсренько грохнем, чтоб не мучилась и вас не мучила, скорее кладите её на стол. И готовятся давать наркоз в летальной дозе - а скорее всего, что-то курареподобное, чтобы кошка просто задохнулась, так как за наркоз в этом педерастическом государстве ветеринара опять же посадить могут, как Сашу Шпака. Врач посылается нахуй, кошка ему не даётся, забирается, везётся домой.

Там кошка жрёт и спит, писает и какает в чудовищных дозах около месяца подряд, после чего депрессняк у неё проходит, котэ оживает, веселеет, наглеет, начинает ласкаться, носиться, играть, бузить и курослесить, басом качать права, гонять искусственную мышку, на всех орать и бодро притеснять коренную, молодую и сильную кошку.

Вопрос: вот что об этих врачах сказать?
Не сдавайте шерстяных, боритесь за них, среди ветов полно вот таких вот радикалов, как тов. Сталин: "нет кота - нет проблемы".

Ездил я за дипломом докторским в ВАК на Тверскую в 1997 г. Вхожу, а там
– очередь. Ожидающие решили было, что надо сразу на 2 очереди делиться –
кандидатская и докторская (это потом оказалось, что всех в одну ставят).
Поэтому все друг у друга выясняют, кто за каким дипломом приехал. А мне
37 или 38 было, был я коротко стрижен, в черной куртке-косухе – вопчим,
несолидный. Пожилых возмутило, что сравнительно молодой мужик в
докторскую очередь лезет, каждый нововпришедший норовил переспросить и
уточнить, не ошибся ли я. Так под конец достало, что очередному
вопрошающему я и ответил нагло, врастяжку: "А мне братаны сказали, нада
эту, как её, докторскую брать, она типа дороже, но круче".

Наступило тяжёлое молчание, и все в ужасе отстали. Тогда это ещё не
носило характера эпидемии, бандосы не зарились на степени, покупные
диссеры были в новинку... Да, не знал я, насколько пророческой эта
дурацкая шутка окажется.

P.S. Выходя, поймал на себе косые взгляды ожидающих своей очереди
(видимо, без меня обсудили ситуацию и всех проинформировали), помахал
дипломом и громко сказал: "А чооо, ништяяяк, и не дорого".

Сейчас по РБК застал фрагмент беседы с каким-то бизнесменом. Ведущий его
спрашивает: в чём основной секрет Вашего успеха? Тот отвечает: да
образование я хорошее получил, ещё советское! МФТИ закончил.

Ведущий слегка морщится и скороговоркой пытается изменить ход разговора:
ну, главное-то, наверно - это хорошая команда?
Ответ: ну да, конечно, у меня у всей команды - образование хорошее, ещё
советское! В основном МФТИ закончили.

Из любопытства зарегистрировался я в "Гайдпарке" - "социальной сети для
зрелых людей", как она рекламируется. Резонов к тому было несколько.
Например, ожидал я там обнаружить более продуманные, внятно
сформулированные суждения. Рассчитывал найти вежливое, корректное
общение. Наконец, просто сокучился по более или менее правильной речи,
которая всё-таки в большей степени свойственна людям, получившим
добротное советское образование и прочитавшим много хороших книг.

Для затравки выступил с небольшой заметкой о наболевшем - о методичном
разрушении образования, о стратегии планомерного сознательного обыдления
общества. Хотя и предполагал, что заметку эту матёрые гайдпаркеры в
общем потоке сообщений просто не заметят.

Щаззз.

К вечеру под заметкой красовалось более трёхсот отзывов. Значительную
долю написанного зрелыми людьми составляла матерщина, остальное -
конструктивная критика. И знали бы вы, сколько нового, удивительного я о
себе узнал. Причём оказалось, что личность я - крайне противоречивая,
ловко совмещающая самые, казалось бы, несоединимые пороки.

Выяснилось, к примеру, что я - недобитый коммуняка. При этом, однако,
разваливший Советский Союз и успешно продавший родину жидам, чуркам и
дерьмократам.

Как бывший препод, я оказался также единолично повинным в обвальном
народном обыдлении, которого, впрочем, на самом-то деле нет и которое
придумали в угоду пиндосам такие вот, как я, враги реформ.

Было установлено, что я - вшивый интеллигент, но при этом и быдлобандит.

Вскрылось также, что я ещё и профессиональный полицай - несомненно,
лично и регулярно избивавший и физически мучивший студентов - и в то же
время своим попустительством доведший их до полной распущенности и
безграмотности. В том, что дети многих комментаторов дики и
неблагополучны, усмотрелась также моя прямая и личная вина, но это не
помешало мне проявиться и отвратительным клеветником на нашу
замечательную молодёжь.

Бурный поток этот не стихал несколько дней. К вечеру третьих суток на
мои хрупкие плечи легла вся невыносимая тяжесть ответственности за
грехи, совершённые человечеством в прошлом и предуготовляемые на
будущее. Проникнувшись всей мерзостью своих беспримерных злодеяний, я
горестно удалил свой аккаунт и удалился, "сгорбившись, бормоча и
жестикулируя".

После полученного о гайдпарковчан достояного отпора в социальные сети
для НЕзрелых людей я теперь и соваться-то побоюсь. Придётся, видимо,
как-то прозябать остаток жизни в оффлайне... 

К нам на подоконник вот уже много лет как прилетает перекусить одноногая
ворона (самец) по кличке Воронихин. В благодарность за кормёжку однажды
он принёс и оставил мне блестящую ментовскую лычку.

В далёкие годы моего студенчества, в конце 70-х, вернулся с ещё тайной
тогда афганской войны один парень. Спецназовец, участник множества
боевых, он пришёл домой целым и невредимым. Конечно же, по этому поводу
был устроен грандиозный многодневный праздник, в котором приняли участие
все мы – его друзья, приятели, знакомые знакомых... Под конец в компанию
влились даже те, кто толком и не знал о причине всеобщей великой пьянки.
Выбывших по пути, упавших и тут же уснувших участников сменяли всё новые
действующие лица, и наша пьянющая компания шлялась по городу, постоянно
меняя на ходу свой состав и численность.

Как-то, уже на излёте этого буйного веселья, тащились мы, изрядно
подуставшие, поредевшей и далеко растянувшейся группой по Кронверкскому
проспекту. Мы с ещё одним приятелем плелись рядом с виновником
торжества, беседуя с ним, остальные от нас поотстали. По свидетельству
очевидца, я что-то на удивление связно и довольно увлечённо рассказывал.

Но тут моим силам вдруг разом пришёл конец, и я мгновенно отключился.
Выглядело это так. Фраза моя оборвалась на полуслове, глаза закатились и
остекленели, и я, завившись винтом вокруг своей оси, рухнул и
распластался замертво.

Реакция афганского ветерана была мгновенной. Он грохнулся наземь, резво
откатился на газон, замер и начал высматривать снайпера.

Говорят, прохожие наблюдали за нами с большим интересом.

В девяностых годах один мой приятель перетрудился на научном поприще,
заработал нервный срыв и угодил в дурку. При первичном осмотре добрый
доктор ласково высказал уверенность в том, что пациент, конечно же,
считает себя несправедливо обиженным? Упрятанным в психиатрическую
больницу по ошибке? В ответ на что мой дружок безмятежно, по-швейковски
улыбнулся и заявил, что, напротив, всем доволен, что здесь ему очень
нравится и хотелось бы пробыть тут как можно дольше.

И пояснил обалдевшему врачу: психушка - это единственное место, в
котором всё происходящее в современной России можно воспринимать
адекватно.

Тут же был с позором изгнан из дурдома, как симулянт.

Однажды в институте ввели стимулирующие надбавки, зависящие от соотношения учёной степени и возраста препода. Были предусмотрены разные комбинации, за которые полагались разные доплаты. Фигурировали такие сочетания, как "кандидат наук возрастом до 40 лет", "от 40 до 50", "старше 50", "доктор наук возрастом до 50 лет", "от 50 до 60", "старше 60". Чем моложе обладатель степени - тем больше ему доплачивают. И я задумался. Было мне тогда 38 лет. Стало быть, я - доктор моложе 50, с самой большой надбавкой. Это ладно. Но ведь и кандидатской-то степени меня притом никто не лишал. Могу и диплом показать. Значит, что же, я попадаю ещё и в категорию "кандидат до 40"? Логично. Тогда мне автоматически ещё и такая надбавка положена, штоле?

Поделился своими соображениями с коллегами на кафедре. Чем поверг их в мрачную задумчивость. После тягостной паузы общее мнение академично сформулировал один доцент. Он высказался так:

- Да так ты, сцуко, ещё и студенческую стипендию захочешь получать, ...!

Когда заводишь себе кошку, мировосприятие резко изменяется...
Вспомнилось: есть у меня знакомый один, человек, какгрицца, сложной
судьбы, суровый и мрачный. Он меня частенько критиковал за излишнее
потакание ныне покойному коту Василию, рекомендовал вместо разговоров
давать ему пинки, тычки и т. д. А я неизменно отвечал ему: погоди,
погоди, вот сам обзаведешься усатым-полосатым, тогда и поглядим...

Сбылось. Обзавелся. C тех пор я его несколько лет не встречал. Но вот
пришлось как-то зайти к нему домой. И он предлагает поесть, время как
раз обеденное. И смущённо так (что на него совершенно не похоже)
добавляет: "ты только того... этого.. не брезгуй особо - Мурзик на столе
в хлебнице заснул, так уж мне неохота его будить..."

На ежедневном кормлении бездомных котеек встретил я вчера знакомую старушку-ленинградку, бывшую филологичку. Ну, подношения свои кошарям раздали, сами стоим возле дома, беседуем о литературе, ждём, когда можно будет посуду забрать, а шерстяные, значит, радостно пируют себе. Как вдруг на втором этаже распахивается окно, высовывается испитая хамская рожа местной хулиганки-алкоголички и начинает утробно орать, чтобы мы убирались отсюда, иначе она наших котов отравит. И тут моя собеседница вдруг дивно преображается, аки град Китеж, и яростно, громко рубит:
- Слышь ты, быдло деревенское! Не дай Бог что с котами случится! Мы тебе живо окно разъебём и харю твою поганую тоже. Пошла нах...!
Харя поганая сникает и безмолвно прячется, окно тихонько закрывается.
Бабуля трансформируется обратно в своё нормальное состояние и несколько смущённо поясняет:
- Вы уж простите... Но с каждым нужно говорить на понятном ему языке. Это я Вам ответственно, как филолог, говорю.

Знакомый врач рассказывал. Приехал однажды к ним в больницу какой-то депутат. Выступил перед коллективом, пораскинул пальцами, наобещал чего-то, естественно. Затем народ отпустили работать.

И вдруг бабуля-уборщица застаёт депутата на одном из отделений, в пустом незапертом кабинете. Открыл радетель отечества холодильник. Нашёл там пару бутылок шампанского, на чей-то день рождения приготовленных, одну из них уже вытащить успел - а сам стоит, нагнувшись, и дальше в холодильнике роется. Надо отдать бабушке должное - действовала она быстро и адекватно. А именно - дала ему пенделя. Затем с матом огрела народного избранника шваброй по спине. На этом его визит и закончился.

Школу я окончил давно, тридцать пять лет тому назад. Однако не всех учителей можно так вот просто забыть. Среди них весьма интересные встречались экземпляры. Наиболее колоритной была географичка. Чуть то не по ней – от ярости мгновенно краснела, а затем и вовсе заливалась малиновым цветом. Пускалась в крик, сама себя накручивала так, что вскоре срывалась и на визг. Тряслась, стучала кулаками по столу.

Порой и до рукоприкладства доходило. Однажды какого-то парнишку начала гонять за то, что чего-то там не выучил. Живо довела себя до экстаза, да так завелась, что и после урока за ним по коридору бежала и что-то выкрикивала. Но, видать, не всё ему сообщить успела. Потому что вскоре после этого зашла зачем-то к математичке в класс – а там этот парень у доски как раз отвечает. Как географичка его увидела – опять взыграло ретивое. Забыла, зачем пришла, и давай снова на него орать и ногами топать. И тут увидела у доски на гвоздике деревянный транспортир – здоровенный такой, учителя ими при объяснениях пользуются. Не долго думая, схватила его и с размаху через голову надела пацану на шею, как испанский воротник, чуть уши ему не оторвала...

А класс у нас был довольно дружный. И встречаемся мы до сих пор охотно – хотя, конечно, уже не так часто, как в молодости. И вот не так давно состоялась у нас очередная встреча бывших одноклассников. Сняли мы ради такого дела небольшое кафе, гуляем уже вовсю. Соседями по столу оказались мои приятели – один теперь солидный бизнесмен, другой – следователь-"важняк" прокуратуры, есть нам о чём поговорить, что вспомнить. Музыка, смех, шутки, весёлые возгласы, все друг другу рады, всем хорошо.

Тут вдруг в кафе заходят последние наши опоздавшие – и ведут с собой какую-то бабулю. Пригляделись мы с мужиками – ну точно, она! Географичка наша! Старенькая, конечно, но бодрая такая, смотрит на всех орлом, аж глаза сверкают. Ну, поздоровались с нею все, усадили, налили, тарелку ей наполнили – да и оставили в покое. Думаем, привели её зачем-то – ну, и ладно, у нас свои разговоры. Однако со временем, замечаю, она на нас с соседом вдруг уставилась. Прямо глазами сверлит нас – и тех, кто с нею рядом оказался, о чём-то довольно напористо расспрашивает, а те ей с улыбками кивают.

И тут она встаёт с бокалом в руке – как бы просит слово, хочет сказать тост. Ну, все наши, такие подпитые, разомлевшие и довольные, к ней доброжелательно оборачиваются и слушают. А говорит она примерно следующее. Я, мол, конечно, жутко рада вас всех увидеть, таких больших, поумневших и состоявшихся. Очень это всё приятно, дорогие детишечки. Но ведь есть среди вас разные люди! Есть и бывшие хулиганы, и те, кто географию плохо учил. А теперь вот за столом сидят... Вместе со всеми! (И видим мы, что начинает она помаленьку закипать. Физиономия уже стремительно краснеет и слегка подёргивается.). Как люди!! (Багровеет, кричит). Вот, например, они!! (Тычет пальцем в меня и "важняка"). Помните ли вы, шпана, как вы мне очки разбили??!! ААА!!! Неслись по коридору, а я из кабинета выходила – и вы меня с ног сбили?! И очки кокнули! ЭТО ЧТО??!!! ЭТО КАААК??!!!! ААА???!! Вот я вас щааас!!!! (Срывается на визг и топает ногами).

Зрелище, честно говоря, довольно жуткое. Мне аж не по себе стало, хотя я вроде бы и не робкого десятка. И тут тоже явно оробелый "важняк" – человек совершенно бесстрашный, борец с мафией, не раз раненый, ломаный и обожжённый – тихонько говорит мне: походу, попали мы, Вован. Всё, ша нам на бошки транспортиры натянут...

Однажды, помнится, руководитель моей дипломной работы принялся вдруг
активно расхваливать меня и достигнутые мою успехи. Перечислил кучу моих
положительных качеств, даже неудобно было всё это слушать. Потом вдруг
задумался. И неожиданно закончил так:

"В Вас стооолько достоинств, Володя... Хм... Это ж какие же чудовищные
пороки должны их уравновешивать!!!"

А вот какую хохму отмочил однажды мой кот. У нас был такой молчаливый
уговор (убей, не пойму, как он возник, но точно был). Если Василий сидит
в коробке, то брать его на руки – нельзя. Однажды застал я его в углу,
где никаких коробок не было, растопырил руки и стал надвигаться, чтобы
схватить. Он заозирался, нашел мааааленький спичечный коробок и с
размаху накрыл своей здоровенной лапищей (из под нее и коробка не видно)
– я, типа, в домике! И улыбается, довольный.

В одной из экспедиций при работах на озере наши потеряли так называемый
"почтальон". Это – такой особый металлический груз. Когда
прибор–пробоотборник опускается на тросе под воду и нужно там привести
его в действие, "почтальон" крепится на трос и отпускается.
Разогнавшись, груз достигает прибора, спускает курок, и проба
отбирается. Так вот, плохо закрепленный "почтальон" ушёл под воду и там
соскочил с троса. Проблема, запасного нет. Отрядили на почту гонца, и он
попытался дать телеграмму следующего содержания: "почтальона утопили зпт
высылайте нового". А почта такую телеграмму принимать почему-то
отказалась!

Говорят, у наших коллег из другого института вышла история ещё почище.
Они отправляли пробы на обработку в город, причем упаковывали эти
образцы в особые свинцовые контейнеры, которые между собой именовали
"гробиками". Так один из этих ребят попытался послать телеграмму,
гласившую: "экспедиция продолжается зпт шлите ещё двенадцать гробиков".

Давным-давно на Белом море мне эту историю поведал один гидробиолог.
Росскащег вспомнил, как служил в армии, где-то в дальнем, глухом
гарнизоне. И был у них один солдат - весельчак, остроумец и выдумщик.
Только выдумки и шутки его обычно черноватыми получались – ну, да оно
так порой и смешнее.

Как-то раз затеялся у них в части праздничный концерт. И решили привлечь
этого балагура, чтобы и он с юмористическим номером выступил. Тот,
подумав, согласился, но выставил твердое условие: пусть сюрприз будет,
никто о содержании его номера выспрашивать не должен. Замполиту это,
понятно, не очень-то понравилось, но, поторговавшись с ним безуспешно,
согласился.

И вот идет концерт. И объявляют юмористический номер. Выходит на сцену
наш затейник. Сам – мрачный, задумчивый, а в руках – сетка-авоська с
самыми обыкновенными красными кирпичами. Потоптался на месте, посмотрел
в зал исподлобья, вынул из сетки кирпич, да и ТРРРАХ его об пол! Грохот!
Кирпич – вдребезги! Зал – недоумевает и тревожится.

А юморист невозмутимо нарезал, не торопясь, кружок по сцене, опять
неторопливо полез в авоську, достал второй кирпич, да и снова об пол!
Прям об остатки первого! Ба-бааах!!! Гром!! Осколки!!!

…В зале - кто хихикает, кто плечами пожимает, кто матерится недоуменно.
А весельчак гуляет себе по сцене, уже на третий заход вышел. Опять
медленно обвел зал мутным взглядом. Не торопясь, вытянул из сеточки
третий кирпич. Взвесил его на ладони. Призадумался... Да ка-а-а-ак
швырнет кирпич прямо в зал, в первые ряды!!!

Что тут было... Все взвыли, ломанулись в стороны. Снесли напрочь
передние скамьи. Многие шарахнувшиеся сильно побились. Нанесли серьёзную
травму супруге полковника... А третий-то кирпич - пенопластовым
оказался.

Парня этого, шутника, направили в дисбат. Жалко.

Деревенский юморист

Деревенские жители лишены сантиментов и предрассудков. Недаром в чернорабочий, рядовой состав "чёрных СС" велено было набирать именно их. Ну, если вот ты, к примеру, принял у коровы роды, растишь коровьего малыша, даёшь ему имя, кормишь, лечишь, разговариваешь с ним, а в один прекрасный день запросто перерезаешь ему горло и съедаешь, и проделываешь ты такое регулярно, и так же веками поступали многие поколения твоих предков – это же просто не может не отразиться на твоём мировосприятии и, как бы это сказать, кодексе поведения. Наверно, объективно глядя, нельзя их за это осуждать. Но держаться от них, честно говоря, хочется подальше. Хотя не так-то это просто. У меня вот район изначально заселён был преимущественно такими людьми. И могу сказать, что до сих пор в окрестных домах бездомных кошек не подкармливает никто. Травят – да, регулярно, а воды или еды им в подвал поставить – это хренушки.

Ну, да это присказка была. А теперь – сама история. Пришёл я как-то в гости к приятелю. А к жене его тем временем родственник деревенский в гости приехал. Маленький такой мужичок, тщедушный, себе на уме, с хитрой, насмешливой ухмылкой. Супруги-то приятеля моего дома не было, вот и сели мы втроём выпить-поговорить. Ну и, слово за слово, зашла речь о кошках. Что и неудивительно: и у меня, и у приятеля дома – по любимому коту было, и любой разговор наш всегда, рано или поздно, но этой шерстяной публики обязательно касался. Тут и мужичок деревенский тоже решил свои пять копеек в разговор вставить. Сутулясь, давясь каким-то мелкотравчатым смехом и щеря свои черноватые неровные зубы, рассказал он нам, как повесил недавно кота своего на берёзе, потому что нехрен, блин, пользы от него не было, стареть он стал и мышей плохо ловил. Удавил кота и закопал неподалёку. А кот ожил, выбрался из-под земли, но вот к нему больше почему-то не подходит. Видимо, что-то не понравилось ему, странно даже – так закончил весёлый наш рассказчик и пуще прежнего забулькал, захихикал, сгибаясь мелко, трясясь от смеха.

Воцарилось молчание. Потом мы с приятелем переглянулись, и спрашиваю я деревенского гостя ласково: что же это, по его мнению, коту так не понравилось? Ведь он с котом так хорошо обошёлся? И сельский весельчак поддакивает, ржёт-заливается – ага, мол, очень хорошо, и что тому, неблагодарному, не понравилось, неясно, аххахахаха.

Тут приятель мой отрешённым таким голосом, без интонаций, и говорит: так это, мол, легко выяснить. И я ему в тон: ну да... вот сейчас сам всё и узнаешь. И – приятелю: Вован, есть верёвка? Он – для такого дела найдём. И верёвку найдём, и стремянку. Потолки тут высокие, дореволюционный дом-то. Крюк от люстры выдержит, пациент лёгкий... Погодите.

И уходит. А гость хоть ещё посмеивается, но озираться начинает с некоторой тревогой во взоре. А Вован уже и стремянку несёт, и бухту верёвки, основной, десятимиллиметровой. Тут уж весельчак не на шутку забеспокоился, с лица сбледнул. Вскочил со стульчика – мужики, мужики, вы чего это? А я ему в нос коротким прямым – обратно задвинул: сиди, сука. Щас сам всё узнаешь, хорошо твоему коту было или как. Юшку пустил юморист, задёргался. А Вован на стремянку уже к крюку лезет, верёвку подать меня просит. И клиент тихо подвывает, исподлобья на нас затравленно смотрит и вот-вот описается.

Но тут жена Вованова пришла. На этом спектакль и закончился. Я живо вспомнил о срочных делах и откланялся. Приятель говорит, что гость дорогой почему-то быстро обратно в деревню уехал. А супруга Вовану ещё долго потом плешь проедала и всё эту историю припоминала. Меня же и вовсе почему-то в гости с тех пор не приглашают.

Иду это я тут как-то по пешеходному переходу. На зелёный сигнал
светофора, естественно. Почти уже достиг противоположного тротуара.
Смотрю, понятно, направо. Вдруг слышу - слева, совсем неподалёку, визг
тормозов, гудок, мат. И наглый, хамский голос ¬¬¬- мне:

- Налево тоже смотреть надо! Не видишь, Я по встречке еду!

Конец восьмидесятых. Развал и бескормица вовсю набрают силу, но Союз
пока ещё как бы жив, КПСС ещё вроде бы руководит и направляет, панимашь.

В последний, кажется, раз наша лаборатория получает снаряжение для
полевых работ. Стою у кладовки, заваленной оборудованием, задумчиво
бухтую - наматываю на руку толстую, так называемую "основную" верёвку.
Мимо по коридору идёт парторг института. Ехидно оглядывает меня, моток
верёвки, подленьким голосом спрашивает: "что, думаешь, пора?"

Я ему без какой-либо паузы задушевно так отвечаю: "да ладно, чего уж,
погуляй пока... ещё команды не было".

У меня новый сосед - чур... чур, не буду говорить, кто он. А то у нас Новые Соседи почему-то шибко большие привилегии имеют и всегда правыми оказываются – даже если вдесятером на тебя нападут с травматами и ножами, сядешь всё равно ты, если выживешь, конечно.

Как и положено Новым Соседям, новый сосед ни хрена ни работает, днём дрыхнет, а ночами напролёт бухает и громко включает кабельное телевидение. (Ну, это если он не занят другим полезным делом – например, песнями и танцами со своими достойными товарищами.) Наутро с чувством выполненного долга ложится спать, а я, стало быть, с больной головой – работать.

Убеждения – не помогают. Причём вежливые убеждения не помогают вовсе (как известно, у Новых Соседей вежливость – признак слабости и глупости). Грубые убеждения, мат и стук в стену – помогают ненадолго. Выписки из закона об административных правонарушениях с Санкт-Петербурге – полезнее цитировать моим двум кошкам. Менты – не едут, а узнав, что Сосед - Новый, тут же и вовсе сворачивают разговор.

И вот однажды глубокой ночью допёк он меня так, что вышел я с пустым жестяным ведром, раскрутил его и со всей дури вломил ему по металлической двери. Гром был такой, что подъезд задрожал. Ещё! И ещё раз!

И стало тихо.

Остаток ночи я спал, как убитый.

С тех пор и лёгкий стук (гантелей, молотком по двери с размаху) дарит несколько часов тишины и, значит, хотя бы относительную работоспособность – наутро.

Думал ли я, что на шестом десятке лет так ночами развлекаться придётся.

Годах этак в 70-х обратился вдруг ко мне на эскалаторе метро поддатый немолодой работяга. Несколько раз выматерившись для разминки, сообщил, что перевидал он за свою жизнь сотни начальников, и все как один были говном. Теперь уж я и сам в его возрасте, и должен сказать, что да, редко, более того - прямо-таки крайне редко становится начальником хороший человек. Ну, и ладно, сам-то я в начальство никогда не стремился. Более того, всячески этого избегал. Но однажды всё же чуть не вляпался.

В молодости работал в рыбохозяйственном институте. Лабораторией нашей руководила омерзительнейшая бабища, здоровенная и разнузданная. И от природы-то наглая, но доведённая своими бесстыжими холуями до совсем уже крайней степени самодовольства и охренения. И вот началась в стране такая компания - снимать пенсионеров с руководящих должностей. А была она уже крепко пенсионного возраста, очень тряслась за своё место и всех маниакально подозревала в подсиживании.

И придумала она со страху хитрый план - фиктивно замениться неким местоблюстителем, кем-то помоложе, использовать его как марионетку, а самой по-прежнему куражиться, всех гонять и, самое-то главное, лично контролировать тсзть финансовые потоки. А там дальше видно будет... Меня она очень не любила - ну никак не вписывался я в её холуйское окружение. Но по формальным признакам - на такое вроде больше всех подходил. Так что пересилила она себя, вызвала меня в свой кабинет, и произошёл у нас такой короткий разговор:

- Володя! Вот Вы говорите, что административная работа Вас не интересует. Так вот. Если вдруг... Если, я сказала!!! (теряя самоконтроль, багровея, глядя с ненавистью). Ну если.... (с трудом овладевая собой) вдруг! Вдруг! Сделают Вам предложение... Ну это... В общем... (через силу) Ну возглавить лабораторию вместо меня! То Вы не отказывайтесь! Поняли? Не-от-ка-зы-вай-тесь! Так надо! И не бойтесь - я буду говорить Вам, что надо делать. Не оставлю без совета. Ясно? Не откажетесь?

- Ну, хорошо... Не откажусь.

- (Багровея, задыхаясь, срываясь на крик) ЧТООО??!!! Как это не откажешься??!! Агааа!! Подсидеть меня решил??!!! ААААА!!!!

На работе зашёл в туалет, вымыл руки и лицо. Полотенце забыл. Ну и
ладно, подумаешь, оторвал туалетной бумаги да и вытер физиономию.
Кусочек бумаги прилип ко лбу, я и не заметил.

В коридоре сотрудница, старая знакомая, останавливает, со вздохом
снимает с меня этот клочок, качает головой, говорит жалостливо, с
укоризной:

"Пока одна я знаю, что у тебя вместо головы... А ты хочешь, чтобы все
поняли?"

Был я как-то в Севастополе, в дельфинарии. Как раз попал на небольшое
представление. Каждый из дельфинов выступал перед публикой с каким-то
своим личным трюком. Кто-то прыгал в обруч, другой - толкал мяч, третий
кувыркался... За каждый из выполненных номеров дельфины получали по
рыбке, работали весело, с удовольствием.

Лишь один из них, самый здоровенный, вообще никаких трюков не делал.
Видимо, не умел, да и не считал нужным напрягаться. Похоже, на него и
тренера-то давно уж махнули рукой - даже и не пытались уже чего-либо от
него добиться. Зато этот дельфин обладал очень громким, хорошо
поставленным голосом. И вовсю им пользовался. Попросту говоря - громко,
нерпрерывно и отвратительно орал. Молчал он лишь в том случае, когда ему
перепадала рыба и нужно было жевать. Проглотив пищу, он немедленно
брался за своё - принимался реветь пуще прежнего.

Я специально проследил: рыба доставалась ему в несколько раз чаще, чем
остальным дельфинам-работягам. Дрессировщики от него попросту
откупались. В результате жрал он постянно, жадно чавкая, давясь и спеша
побыстрее освободить своё орательное устройство.

Лишний раз я тогда убедился в том, что и так давно уже понял: нет между
ними и нами никакой особой разницы.

Чокнутый профессор

Есть у меня старая привычка - пересылать себе со служебного на домашний
адрес e-mail всякие материалы, с которыми нужно будет ещё поработать на
выходных.

А с недавних пор на работе повесил я на стену большую пробковую доску,
на которую креплю всякие заметки, наклейки и прочие памятки. Недавно моя
бывшая студентка увидела это и с грустью прокомментировала так:

- Честно говоря, я забеспокоилась ещё в вузе, когда Вы при мне писали
самому себе письмо. Да ещё и приговаривали, что надо его срочно
отправить, пока Вы в твёрдой памяти. Уже тогда я начала всерьёз
тревожиться о Вашем здоровье. Но теперь, когда Вы начали выпускать сами
себе стенгазету...

Рекомендую коллективную преподскую подборку студенческих высказываний,
адрес в Контакте:
http://vkontakte.ru/board.php?act=topic&tid=570140&st=20 Оттуда:

Автор - Виктор Горбатов:

- Аргументируйте, почему в тесте вы отметили, что для британской
философии XVII-XVIII веков характерен эмпиризм?
- А тут я логически рассудил! (гордо) Ведь Британия была тогда ЭМПЕРИЕЙ!


Устный экзамен по математике в МГУ.
Абитуриент рассказывает теорему о параллельных:
- Через любую точку, не лежащую на данной прямой, можно провести одну
прямую, параллельную данной, если ее проводить ровно...
- ???!!!....... ГДЕ ВЫ ЭТО ПРОЧИТАЛИ???????
Абитуриент с умным видом достает книжку и показывает нужное место
экзаменатору:
"Через любую точку, не лежащую на данной прямой, можно провести РОВНО
одну прямую, параллельную данной..."

Автор - Михаил Васильев:

На зачете по политологии. Вопрос. Что такое консенсус?
Студентка краснеет и выдает: "Это то, что бывает у женщин после
пятидесяти"

Студента цитирует Марина Сопова:

- При работе с вакуумом на голову надо одеть ОЧКО...

Автор - Вера Голубкова:

"Девушка сдавала экзамен по философии и, уже сидя в коридорчике перед
аудиторией, сообразила, что ничего не знает про Руссо. Ей стали быстро
на всякий случай подсказывать какие-то разрозненные сведения, и вот,
когда она уже заходила в аудиторию, кто-то напоследок ей сказал: самое
главное, надо помнить - Руссо считал, что человек в сущности своей ДОБР.
Как всегда, по Иронии судьбы девушке таки пришлось рассказывать про
Руссо, и вот, гордая, она сообщает: "Но самое главное, что Руссо верил в
то, что человек в сущности - БОБР"... Комиссия начала давиться, но
самообладания не потеряла, и кто-то у нее спросил, в чем же все-таки
сходство между человеком и бобром. Девушка не растерялась и сказала: "ну
как, и те, и другие селятся вдоль рек, и те, и другие строят хатки..." и
т. д. и т. п. Говорят, что, когда она наконец покинула аудиторию,
комиссия минут пять просто валялась под стульями..."

Когда-то на "халтуре". Время обеда, каждый достаёт свою нехитрую снедь.
Рядом мужик открывает свёрток, там – кусок хлеба, два яйца, луковица.
Гордо оглядываясь, самодовольно произносит:

– Сам готовил!

В 1996 г., в возрасте 36 лет, защитил я докторскую диссертацию, вопреки
воле моего непосредственного начальства. Ещё бы – как можно такому
молодому претендовать на докторскую степень, не будучи ни сыном
начальника, ни блюдолизом, ни нуворишем. Соответственно, буквально через
несколько дней после успешной защиты попал я под сокращение штатов.

Стал, значит, работу искать. Ноги снашивал до основания - а не берут
никуда, только в пирамиды зазывают. Ну, девяносто шестой - все помнят,
что это за времена были. Куда ни ткнусь - везде сочувствуют, вежливо
отказывают и сами тоже ждут сокращения штатов.

И вот порекомендовали мне знакомые одну платную контору по
трудоустройству. Мол, их знакомому там быстро хорошую работу подыскали,
за буквально символическую плату. Прихожу я туда, рассказываю свою
историю. Слушают внимательно, ахают, вопросы задают. Ну, говорят,
молодому свежезащитившемуся-то доктору мы сейчас живенько кучу вариантов
найдём. Взяли у меня адрес, обещали немедлено приступить к анализу
ситуации и предупредили: вариантов наверняка будет очень много, поэтому
пришлют подборку не письмом, а бандеролью, а то и, глядишь, здоровенной
посылкой.

И надолго исчезли: не звонят, посылок не шлют... Наконец, звонок.
Извиняются, с какой-то странной интонацией сообщают, что все варианты,
которые удалось найти, таки поместились именно в письмо, которое мне и
высылается.

Письмо это оказалось тонюсеньким. Внутри конверта нашёл я единственный
листок. Это была подробная инструкция, как мне можно побыстрее
пробраться за границу, чтобы вступить в иностранный легион.

На исходе 1975 года в Лаосе произошёл военный переворот. В результате королю Савангу Ватхана пришлось отречься от престола, а Лаос под чутким руководством Большого Брата бодро отправился путём социализма. Лично для меня это дело обернулось благом. Поскольку, ежели бы социалистически настроенные военно-политические силы в Лаосе ("Патет Лао") не наплевали на Вьентьянское соглашение и не захватили власть, у меня в 1980 году могли бы, пожалуй, случиться некоторые проблемы.

Дело было так. После переворота в университет на наш курс попали двое молодых лаосцев. У одного из них папа ещё недавно был крупным слоновладельцем, у второго – военным, капитаном какой-то неясной, чуть ли не карательной службы. Парни, особо не напрягаясь, учились себе в Сорбонне, бурно предавались соблазнам парижской жизни, а в перерывах постигали физику. После известных событий жизнь их изменилась – обоих выдернули из милой их сердцу среды и засунули к нам на... биофак, на кафедру БИОФИЗИКИ (!). Судьбами их распорядился какой-то величайшего ума человек. Разница между физикой и биофизикой – не меньше, чем между Ленинградом и Парижем, и метоморфозы эти напрочь отбили у ребят последние остатки мотивации. Проще говоря, на учёбу они забили сразу и окончательно. Да и то сказать, что они понимали-то на лекциях, с русским языком им пришлось знакомиться прямо здесь, во время учёбы.

На летней учебно-полевой практике мы с приятелем и оба лаосца оказались в одной комнате общаги. Как сейчас помню, номер у этой комнаты был девятый. Ребята оказались весёлые и компанейские, не дураки и выпить, и погулять, и поискать приключений. Занятные они были парни. Как-то раз один из них, помню, вдруг расплылся в улыбке, увидев в журнале "Огонёк" фотографию нехорошего империалиста с винтовкой М-16. Оказалось, что узнал он любимую винтовку – сам с такой же в 1975 году защищал Вьентьян от коммунистов из Патет Лао... надо сказать, что мы с ними как-то быстро сдружились, обычно держались вместе, и в сложных жизненных ситуациях не раз гремел наш пьяный, яростный боевой клич "А ну, девятая, не выдавай!"

И вот как-то раз, во время очередной пьянки, вздумалось мне вдруг нарисовать карикатуру на незабвенного Леонида Ильича. Вышел он у меня красавцем – тут тебе и брови кустами, и ордена изо всех мест, и глупое лицо, и циничные комменты. Все мы от души поржали, а потом я спьяну прикрепил это произведение к двери в нашу "девятку". Причём прикрепил с наружной стороны двери, чтобы и все остальные могли всласть постебаться.

А через некоторое время кто-то из нас, малость протрезвев, вдруг замечает, что карикатура-то – исчезла. И по мере осознания этого факта он нас начинает как-то всё больше напрягать. Потому что год на дворе стоит, напомню, 1980-й, и за анекдоты про Леонида Ильича вполне себе можно и сесть – не говоря уже о смачных карикатурах в публичном месте.

И верно. Через некоторое время заходит к нам в комнату парторг курса, важный, тупой и сволочной мужик, намного старше нас, с говорящей фамилией Чуркин. И важно вещает нам с приятелем, что карикатуру нашу безобразную он конфисковал, вражескую вылазку пресёк, а по возвращении с практики будут у нас большие неприятности, вследствие которых прекратим мы осквернять собою университет, а вместо этого подключимся к сугубо практически работам по строительству коммунизма где-нибудь в Заполярье или, скажем. на Дальнем Востоке. С чем и убирается восвояси.

Ну, мы его тут, конечно, поматерили - заочно, друг перед другом хорохорясь, но на самом-то деле, зная этого говнюка, понимали, что ситуация для нас складывается не шибко весёлая. И перспективы обрисовываются так себе, довольно-таки неважные. В общем, было о чём призадуматься.

Вскоре вернулись откуда-то наши лаосские кореша. Выслушали нас внимательно. Будучи далеки от советских реалий и поневоле ставшие от таких поворотов в своей судьбе полными пофигистами, нисколечко, в отличие от нас, не растерялись. Сын капитана нехорошо улыбнулся. А маленький тощий Санга Пхуон, сын слоновладельца, большой знаток и любитель тайского бокса, хмуро бросил нам "go" и первым деловито направился в коридор.

Описание дальнейших событий займёт гораздо больше времени, чем заняли они сами. Всё происходило просто стремительно. Как-то ловко крутанувшись вокруг своей оси, маленький Санга стремительным ударом ноги сходу вышиб Чуркинскую дверь. Войдя, мы обнаружили в комнате Чуркина. Он сидел на койке и с обычным для него важным видом читал газету "Правда". Не успел он поднять на нас изумлённый взор, как Санга снова закрутился волчком и со свистом заехал хозяину ногой в лоб. Коммунист Чуркин молча упал с койки, растянулся на полу и замер прежде, чем на него спланировала и накрыла его выроненная газета "Правда". Санга тем временем деловито вытряхнул содержимое его тумбочки на пол, поднял карикатуру на товарища Брежнева, молча сунул её мне и спокойно вышел вон. Мы последовали за ним. Расселись в нашей комнате за столом. Развели по стаканам белую, дружно подняли их. Чокнулись. И тут Санга впервые улыбнулся и с чудовищным акцентом произнёс:

"Ну... Девятая, не выдавай!"

Встретились не так давно двое бывших моих однокурсников. Ну, то есть по всему получается, что учились они вместе, а вот друг друга напрочь не помнят. Шутка ли, тридцать лет прошло, да и поток-то был большой, а специализации у них – ну совсем разные. В общем, ни одних и тех же преподов мужики не могут вспомнить, ни общих товарищей – ну, обидно им даже стало, как же так. Уж вроде бы всё перебрали – нет, каждый своё только и помнит. Пригорюнились. И тут вдруг одного осенило:
– Слууушай, а помнишь, как на втором курсе <называет мою фамилию> нажрался?
– Нуууу! Кааак же! Да это ж целый цирк был!
– Ну! Его ж тогда дружки зачем-то на лекцию пьяного принесли!
– Препод стал докапываться, а тот в него мусорным ведром запустил!
– Лекция была сорвана!
– По двору его тогда всем курсом несли, вот было шествие!
– Ага! Я за левую ногу нёс!
– А я – за правую руку... Погоди-ка...
– Погоди-ка... Серёга... Серёга?! Серёёёга!!!
– Колька!!! Ну, здорово! Ну как ты и т.д.

Моего руководителя дипломной работы, когда он поступал в вуз, спросили
на экзамене: а для кого, по его мнению, Пушкин писал свои стихи - для
дворян или для крестьян?

Чуя подвох и каверзу, он долго мялся и оттягивал ответ. Но деться ему
было некуда, и он всё-таки нехотя вымолвил, что, к сожалению, наверно,
всё-таки для дворян - поскольку крестьяне и читать-то не очень умели.

Ответ оказался неверным, что плачевно сказалось на оценке. Оказалось,
что Пушкин, задумывая свои стихи, гениально предвидел грядущую Великую
октябрьскую революцию, благодаря которой крестьяне станут грамотными и и
смогут наконец-то прочитать его стихи. На этого потребителя своей поэзии
он и ориентировался.

Как-то разговорились мы с мужиками за чаем в обеденный перерыв о
превратностях корпоративной, извиняюсь, дисциплины. И поделился я с ними
одним странным наблюдением. Подметил, что приход мой в каждую новую
организацию сопровождается обычно некими паранормальными явлениями.

Поступил работать преподавателем в известный институт с милыми, вольными
университетскими традициями – и он мгновенно, в течение каких-то двух
лет превратился в форменный концлагерь. Установился так называемый
"порядок" – то есть тот же бардак, но с колючей проволокой, репрессиями
и доносительством. Утвердилась драконовская, нелепая псевдодисциплина по
принципу "я начальник – ты дурак", выстроенная на унижении, страхе,
перекрёстном стукачестве и жополизинге. Как грибы-поганки, выросли
турникеты с системой контроля времени посещения. Развелось непомерное
количество наглой, разнузданной охраны. Ввели знамя, гимн, униформу.
Установили сложные ритуалы внутреннего оборота служебных бумажек.
Составили инструкцию по правилам их оформления – с подробным указанием,
с какими полями, шрифтами и прочей орнаменталистикой их нужно выводить…

В общем, полный оруэлловско-кафкианский набор, или"цЫвильность", по
благоговейному выражению тамошнего фюрера. Всё это безобразие до такой
степени не соответствовало моей природе, что вскоре меня оттуда выгнали,
причём буквально угрожая физической расправой.

Перешёл я работать в другой вуз, вполне демократичный – и вскоре в нём
тоже ужесточилась дисциплина. На проходных появились турникеты.
Расплодилась и обнаглела охрана. Увеличился и усложнился ненужный
бумагооборот. Заговорили об униформе. В общем, отовсюду попёрли
ростки "цЫвильности"… Но тут я свалил и оттуда.

В общем-то, если подумать, то зря я это своим коллегам рассказал. Дело в
том, что и у нас в последнее время тоже начали помаленьку трудовую
дисциплину крепить. Вдруг завёлся, например, контроль времени прихода и
ухода, чего отродясь не было. Или недавно вот появилась подробная
инструкция по правилам оформления служебных бумажек… Так что мужики меня
выслушали внимательно и довольно угрюмо. Сказали, что теперь им ясно,
из-за кого весь геморрой.

– Да вы цените, что имеете, и радуйтесь, что ещё ленинского субботника
нет – начал отмазываться я. И услышал в ответ, что если ещё и субботник
введут – точно будут знать, кому морду бить.

И что вы думаете? Буквально через минут пять в столовую вошла секретарь
и велела нам ознакомиться с документом, извещающим о скором, всеобщем и
обязательном субботнике по уборке офиса.

Эффект был силён. Мне реально чуть сгоряча не навешали.

Был такой предок человека Homo habilis - "человек умелый" (кто его относит к поздним австралопитекам, кто - к более поздним гоминидам). Выглядел примерно так (см. рис.):
http://uh.ru/files/a/1/5708/images/005-homo_habilis01.jpg

Как-то раз проводил у нас в Герценке собрание московский методист. Пояснял он нам, преподам, что, как учит великий Фурсенко, теперь нужно не вкладывать знания, не заставлять мыслить, а только прививать полезные навыки и готовить квалифицированного потребителя. Я значицца и говорю ехидно с места: "то есть теперь у нас новая установка - на воспитание "человека умелого"?

И методист сильно обрадовался: "да, да! Вот! Очень подходящий термин!"

Как-то раз в далёкие застойные времена прилетели знакомые геологи в
Казахстан. Выгрузились и стали лагерем в степи возле аэропорта, чтобы
ждать транспорт. Наступает, значит, чёрная южная ночь, в десяти шагах от
костра уж ничего не видно, темень просто кромешная. Сидят ребята у огня,
ужинают, выпивают, на гитаре играют, песни поют.

А ещё с вечера плотно прибилась к ним какая-то местная казашка, грязная
и страшная, как смертный грех. И вскоре начала она отчаянно приставать к
мужикам с совершенно недвусмысленными намерениями. Вскоре достала всех,
особенно допекла одного юного геолога, наиболее ей полюбившегося.

Кто знает, может быть, месяца через два-три дикой жизни её навязчивые
предложения и были бы рассмотрены более благосклонно. Но сейчас, когда
ребята – только что из дома, шансов у неё, ясное дело, не было никаких.
О чём ей сперва в деликатной, а затем и в резкой форме заявили. Однако
бабёнка оказалась упорная, и чем дальше её посылали, тем решительнее она
действовала.

Наконец, основной объект её домогательств тяжко вздохнул и решительно
сказал: "Ну, ладно, пошли". Зашёл в палатку. Вытащил из ящика
здоровенную докторскую колбасу (помните, такой почти метровый батон),
спрятал под штормовку. Позволил даме чуть не волоком увлечь себя в
ночную тьму. Вытащил метровую, толстенную докторскую колбасу и молча
вложил ей в руки.

Гостья взвыла и стремительно, с неправдоподобной скоростью, зигзагами
кинулась во мрак ночи, оглашая степь воплями ужаса. Больше её в
экспедиции не видели.

"И запрыгали двое, торопясь на бегу..."

Не знаю, кто как, а я в девяностые за любую халтуру хватался. Ну и подвернулась нам с приятелем работёнка. Надо было сплавиться по реке Сяси в её верхнем и среднем течении, а по дороге делать разные гидробиологические съёмки. Начало маршрута было особенно интересное. Заказчик нас закинул на реку аж в Новогородчине. У единственного подъезда к воде. А дальше – десятками километров по берегам сплошные болота, да изредка - давно заброшенные, мёртвые деревни. Ни дорог, ни тропинок. Так что подобрать нас обещали далеко, в устье Воложбы. На прощанье предупредили, что если в срок на точку не выйдем – то трупы они искать не будут, вертолёт нанимать больно дорого. И мы двинулись в путь.

Много чего в пути этом интересного было, долго это рассказывать. На одном пороге мы перевернулись – и, конечно, потопили часть барахла. А также всю еду, кроме последнего шматка сала. А дорога-то, между прочим, ещё дальняя лежала... Ну, кое-как нашли берег потвёрже, выгрузились, развели костёр, сушимся. Ну и сало мокрое тоже положили на пенёк, на солнце просушить.

Спустился я к лодкам – и слышу вдруг отчаянный, яростный мат. А приятель мой, надо сказать, человек выдержанный. Матом почти не ругался. Даже когда на пороге перевернулись, всего-то парой матюгов обошлось, да и то тихо. Другой бы тут целую матерную лекцию прочитал... Что ж там стряслось, думаю? Бегу назад на полянку, по болоту хлюпаю – и вижу такую картину. Над поляной летит ворона с нашим салом в лапах. Крыльями машет судорожно, как тот попугай из мультика, когда летать учился. Дёргается, рыскает по курсу, то набирает высоту, то срывается. Тяжко ей такой кусман тащить, тянет он её к земле, но и бросить не желает. А за ней по кочкам друг мой прыгает, орёт, матерится и кулаками яростно машет. Обещает вороне извращённые наказания. Оно и понятно - другой-то еды у нас вовсе нет.

Через секунду по кочкам уже два клоуна скакало, матерщина удвоилась. И то один, то другой осклизнётся, да в болотную жижу – бац! Вскочит – и снова вприпрыжку. А ворона-то, как перегруженный самолёт, всё высоту никак набрать не может. Вот уж и опушка кончается, впереди лес стеной... Но нет – рывок, резкий набор высоты, ворона, цепляясь салом за ветви деревьев, взмывает и исчезает за кронами...

В общем, когда мы до точки наконец добрались, в ту деревню как раз автолавка приехала. Мы из лодок на берег выскочили – и с рёвом к ней. Деревенские молча расступились. Со страхом смотрели, как мы в батон вцепились и, рыча, рвали его, как Тузик грелку.

Один дедок протянул жалостно: эх, сынки, это ж как оголодать надо...

Училась нами в аспирантуре одна милая барышня, назову её Ирой.
Занималась пресноводным зоопланктоном. Подолгу считала его под
микроскопом в специальной камере. Проблема в том, что при этом глаз
нельзя отрывать от окуляра микроскопа ни на секунду, пока вся проба не
будет просмотрена. Иначе тут же собьёшься, сосчитанные водные козявки
перемешаются с ещё не считанными, и начинай всё сначала. Так что – ни
глазу дать отдохнуть, ни покурить, ни поесть, ни ещё куда сходить, сиди
и считай непрерывно. Иногда – по многу часов подряд. Коллеги уж работу
закончили, отправились веселиться, или просто по домам пошли, а ты знай
сиди и считай, считай, считай… Неполезное это занятие. Способствует
развитию неврозов и разных других расстройств, которые у Иры и не
замедлили развиться.

Что-либо считать – постепенно стало смыслом и способом её жизни. Она
считала трещины на асфальте, встречных прохожих, машины... Как-то раз
спустились мы компанией в метро, сели в вагон. Стоим, беседуем. Одна Ира
в разговоре не участвует, что-то тихо бормочет, зыркает глазами на
соседей… Мы уж понимаем: опять что-то считает. Глядим, сосредоточенно
обходит стоящего рядом офицера, внимательно его осматривает, выбирается
в тыл. Нагибается, уставившись ему в задницу, и так замирает. Военный
давно уж искоса, настороженно следит за её действиями, а тут резко
оборачивается и сурово спрашивает, чего ей, собственно, надо. Ира же, не
разгибаясь, смущённо отвечает ему: извините, мол, надо мне Ваши пуговицы
на шинели сосчитать, я уж почти закончила, а тут, оказывается, их ещё
сзади внизу много…

Помнится, ехать с нами в Кавголово кататься на лыжах – наотрез
отказалась. Нет, говорит, ребята, это для меня слишком быстро. Я, мол,
ёлки считать не успеваю…

Конец у этой истории хороший. Ира защитила свою диссертацию и ёлки
считать перестала.

Зашел в один НИИ по делу, надо было повидать знакомого профессора,
пожилого интеллигентного человека. А у них там работает и другой доктор
наук весьма солидного возраста – человек простой, душевный, но очень...
как бы сказать... энергичный такой, громогласный весельчак. Переговорили
с первым, прощаюсь и напоследок спрашиваю:
- Как, мол, здоровье (называю имя и отчество второго).

Профессор вежливо, сдержанно отвечает:
- Благодарю Вас, со здоровьем у него всё в порядке...

Помолчав, задумчиво добавляет:
- До хрена у него здоровья...

И с грустной улыбкой заканчивает:
- Столько, что всех нас уже тут зае..л!!!

Как-то раз заявился вдруг ко мне неизвестный студент с уже готовой, престраннейшей "курсовой работой", как он сам её назвал. И потребовал её тут же принять и зачесть. Я из любопытства пролистал эту рукопись - бессвязный бред на нескольких листках, исписанных крупными каракулями. На вопрос мой, кто давал ему задание на эту курсовую, парень невозмутимо ответил, что никто. Сам он себе тему придумал - и сам же её реализовал.

Я помолчал, дивясь разнообразным превратностям преподской жизни, да и говорю: знаете, у меня единственный вопрос к Вам - почему я? Вот почему именно мне Вы этот манускрипт решили принести-то? Чем я перед судьбой так провинился?

Тут паренёк оглядел меня неодобрительно, если не брезгливо, и тоскливо так протянул: "так больше же некому... остальные-то ещё хуже..."

Сейчас 23 часа. Слышу на улице грохот и мат. Выглядываю в окно. Отрадная картина: мой новый сосед, дорогой гость города и страны, осваивается - выбивает металлическую пепельницу о перила балкона. Содержимое хабарницы летит вниз, на головы прохожим. Но до чего же всё-таки у нас народ нетолерантный. Нет бы порадоваться, что дорогой гость вовсю социализируется, а они - в крик и матюги.

Вот и недавно так же некрасиво вышло. Сосед этот пакет с мусором своим на лестницу выбросил. Стало быть, доверяет нам вынести его, это же так здорово. А соседи недовольны, на ручку двери ему этот мешок повесили. Когда дорогой гость этот ночи напролёт гуляет с земляками, музыку зажигательную слушает, вместе с ними жизнерадостно кричит, лихо танцует, громко поёт и пьёт увеселительные напитки - унылые жители дома снова капризничают. Всё им, понимаешь, не так. Домофон он сломал, чтобы бесчисленным землякам удобнее в гости ходить было - так наши опять же в претензии... Ну что за люди, просто экстремисты какие-то!

Нет, правильно в газетах пишут и по телевизору говорят: толерантнее надо, толерантнее. А то к нам ещё, страшно даже подумать, никто и ехать не захочет. Что тогда делать-то будем?

Легенда о Летучем Голландце

Пришлось мне немного поработать на Ладоге. Институт держал там свое
судно – средний черноморский сейнер, СЧС. «Портом приписки» его была
Новая Ладога, и большинство рейсов совершалось по соседству, в
Волховской губе. Иногда, правда, судно уходило далеко в Ладогу, изредка
добиралось даже до самых северных шхер. Команда почему-то называла СЧС
непременно «пароходом» и упорно требовала того же от научных
сотрудников. Команда эта вообще была весьма примечательной.

Как известно, многие моряки сильно пьют. Но сказать так про команду
этого самого «парохода» – значит не сказать вообще ничего. Зарплата у
мужиков была смехотворной, однако все они судорожно держались за своё
рабочее место. Это были голодные девяностые годы, время дефицита,
карточек на спиртное и всеобщего натурального товарообмена – пардон,
бартера. После того, как в рейсе улов измерялся и взвешивался
«научниками», рыба поступала в собственность экипажа. Механизм её
превращения в вожделенный напиток был отлажен чётко и действовал
безукоризненно. Возвращающееся судно уже ждали на пирсе и на берегу
многочисленные легковушки с заранее раскрытыми багажниками. И сразу по
причаливанию рыба бойко менялась на громадные количества водки и спирта…

Пила команда неправдоподобно – до абсурда, невероятия, многодневного
выпадения из реальности. В таком невыразимом состоянии люди постоянно
жили, симулировали работу, на ходу засыпали, где и когда придется.
Капитан не отставал от подчиненных и люто пил с ними наравне. Говорить о
каком-либо его авторитете было бы просто смешно. Команда, а частенько –
и само судно были совершенно не управляемыми. Мой приятель рассказывал,
как однажды в шторм рулевой в очередной раз отключился прямо в рубке.
Команда перепилась до беспамятства ещё раньше. Без руля и ветрил носился
этот Летучий Голландец по ревущей штормовой Ладоге, сам по себе
взбирался на гребни волн и скатывался в разверзшиеся пропасти. В рубке
летал и с грохотом бился о стены спящий мертвым сном рулевой. А в
кубриках катались и колотились телами в переборки бесчувственные рыбаки
со своим адмиралом…

Ладожские штормы, как вы, возможно, знаете, весьма коварны. Мало того,
что они налетают внезапно и бешено. Но на Ладоге ещё и волна особенная,
скверная: амплитуда у нее большая, а длина – маленькая. Волны идут
частым высоким гребнем, за одним крутым валом тут же встает другой.
Судно не скользит по водяным склонам, а зарывается в валы и падает с
вершин почти отвесно. На Ладоге запретили даже использовать длинные
морские баржи – бывало, они просто ломались пополам, когда нос и корма
оказывались на высоких пиках соседних волн. В общем, маневрировать в
штормовой Ладоге – большое искусство. И как выходил из всех этих
передряг наш Летучий Голландец, вообще лишенный управления – это
совершенно непонятно и уму непостижимо.

Но история, которая мне сейчас вспомнилась, со штормом не связана. Вышло
так, что «пароходу» понадобилось зайти в устье реки Волхова и пристать к
небольшой деревянной пристани. Команда была, разумеется, по своему
обыкновению сильнейшим образом пьяна, но на ногах более или менее
держалась. Однако, вопреки обыкновению, на сей-то раз требовалось не
рулить абы куда в безбрежной Ладоге, а маневрировать точно и расчетливо.
Широко и бессмысленно улыбаясь, рулевой залихватски долбанул судно
бортом о пристань и сбавил обороты. Брошенную с борта чалку на пристани
поймали и быстро намотали на швартовую тумбу… Но тут рулевой вдруг
неожиданно врубил «полный вперед». И рванувшийся «пароход», туго натянув
швартовы, с корнем оторвал пристань от берега! Поскольку чалиться к ней
сразу стало неинтересно, швартовы отдали, а отодранную пристань
предоставили её собственной судьбе. Так она и поплыла потихоньку в
Ладогу, плавно покачиваясь на спокойных волнах седого Волхова, – вместе
со стоявшими на ней несколькими «Жигулятами» и «Москвичом»…

Команда же озадачилась тем, куда бы таки причалить. И тут внимание
озерных волков привлек двухпалубный пассажирский корабль, стоявший у
соседней пристани. Он был велик и занимал её полностью, встать рядом с
ним было бы совершенно невозможно. Однако капитану с рулевым пришла в
буйны головы блестящая мысль: причалить к кораблю и уже через него всем
сойти на берег! Сказано – и тут же сделано. Пароход снова бурно вспенил
воду и, вихляясь по широкой синусоиде, на предельной скорости рванул к
белоснежному красавцу. Не знаю, что подумала команда «пассажира», только
что наблюдавшая скорую и страшную расправу с мирной пристанью. Ребята
забегали по верхней палубе, отчаянно матерясь и жестикулируя. Возможно,
они решили, что их собираются взять на абордаж…

Заложив крутой вираж, рулевой наш, видимо, затевал причалить к
«пассажиру» на всех оборотах, с шиком и виртуозной точностью. Вместо
этого он с ужасающим грохотом бортанул двухпалубник так, что корпуса
судов содрогнулись до основания, их и наша команды повалились с ног, и
раздались громовой рёв и мат. От удара нас отбросило от высокого белого
борта, как мяч, и, не снижая скорости, СЧС отвалил от помятого и
ободранного им «пассажира». Но могла ли такая мелочь, как неудачная
попытка причаливания, остановить нашего рулевого! Как атакующая акула,
«пароход» быстро выполнил крутой поворот и, не сбрасывая скорости, снова
лихо взял курс на этот пижонский двухпалубник, непонятно чего такого о
себе мнящий.

И тут с верхней палубы «пассажира» высунулись два матроса, держащих на
весу над водой здоровенный запасной якорь! А их капитан, изрыгая мат,
проревел в рупор, что при попытке подойти к борту на нас оный якорь
немедленно сбросят, и что пройдет он через весь наш корпус насквозь, как
сквозь масло, учитывая большую разницу высот. И вы знаете, это вдруг
подействовало, несмотря на то, что никто из нашей команды вообще,
казалось бы, не был способен что-либо воспринимать и хотя бы немного
соображать…

Нехотя, под хоровые проклятия и комментарии в адрес этой жлобской
команды педерастического «пассажира», наш Голландец сбавил обороты, дал
задний ход и медленно, вихляясь и спотыкаясь, пополз обратно – в
бескрайнее Ладожское озеро. На родные просторы. Туда, где нет ни
дурацких, кое-как прикрепленных пристаней, ни снобов, которым взападло
дружески подставить борт своему, казалось бы, собрату – рыболовному
сейнеру, ни дурацких запасных якорей, которыми нехорошие люди могут вот
так вот, ни за что, ни про что вдруг дать по голове честному моряку…

У меня был случай лет 10 тому назад. Бегал я на стадионе (сейчас-то его,
стадион наш, милейшая городская власть под застройку отдала). А на
стадион прям на тачке впёрся какой-то тупорылый браток. Сидит в машине,
свою братковскую музыку на весь стадион врубил, пиво сосёт, скалится, а
на беговую дорожку питбуля выпустил на длинном поводке. Бегущие сходят с
дорожки и медленно обходят пса, братка это в силу его скудоумия тешит. Я
этому питбулю и говорю: ну ты же умнее хозяина, разве не понимаешь, что
тут ты мешаешь? и т. д. и т. п... И он - слушает, голову то направо, то
налево наклоняет. И, подумав, уходит. К негодованию своего хозяина. С
которым точно и пытаться-то договориться бесполезно.