Подхожу к углу дома, еще не повернула, слышу за углом суровый женский
голос:
- Так, пистолет положил на землю! Пистолет на землю, я сказала! Быстро!
- Штаны снимай!
- Теперь трусы.
- Дальше знаешь, что делать?
Осторожно выглядываю и вижу воспитательницу с детским садом на прогулке,
ребенок примерно двух лет писает.
Рассказчик: Вера
25.07.2003, Новые истории - основной выпуск
Моя история вряд ли повторится.
Дело было в специализированном роддоме на Пролетарской в г. Москве для
всяких недоношенных, переношенных. Я находилась там на сохранении. И
была там одна девица-еврейка с настоящим, "родным" Одесским
"произношением". Голос, надо сказать, имела она довольно громкий, а
поведение, ну, скажем, грубоватое. Но оно ей шло, эдакий шарм придавало.
И вот на УЗИ во время всей беременности ей с мужем врачи клялись, что
будет 100% девочка: мол, это с мальчиками можно ошибиться, с пуповиной
кранчик перепутать, а девочки - у них все так просто:))) Договорились
назвать ее "СОООНиЧКА". Об этом, конечно, знал весь роддом.
Пошла она рожать. Как рожала - песня! Орала, никто так не орал. Был
месяц июнь, тепло, окна открыты, акустика обалденная. Как она
материлась! Короче, буква А и фраза "никогда больше не буду рожать"
заманала всех рожениц и врачей. Все удивляюсь: так орать и не охрипнуть.
Но, когда она родила, то разозлилась в конец. Придя в себя, сразу
(СРАЗУ!!!) побежала звонить мужу с разъяренным лицом.
Стоит звонит нетерпеливо, матерится.
Разговор:
- Алло!!!
...
- КАК иЯ!!! Ты лучше спроси, как наша СонИчка!!!
.....
- Как же наша СонИчка?! У НАШЕЙ СОНИЧКИ ВЫРОСЛИ ЯЙЦА!!!
А я вот сразу же так чуть на лестнице и не родила.
Вера
Дело было в специализированном роддоме на Пролетарской в г. Москве для
всяких недоношенных, переношенных. Я находилась там на сохранении. И
была там одна девица-еврейка с настоящим, "родным" Одесским
"произношением". Голос, надо сказать, имела она довольно громкий, а
поведение, ну, скажем, грубоватое. Но оно ей шло, эдакий шарм придавало.
И вот на УЗИ во время всей беременности ей с мужем врачи клялись, что
будет 100% девочка: мол, это с мальчиками можно ошибиться, с пуповиной
кранчик перепутать, а девочки - у них все так просто:))) Договорились
назвать ее "СОООНиЧКА". Об этом, конечно, знал весь роддом.
Пошла она рожать. Как рожала - песня! Орала, никто так не орал. Был
месяц июнь, тепло, окна открыты, акустика обалденная. Как она
материлась! Короче, буква А и фраза "никогда больше не буду рожать"
заманала всех рожениц и врачей. Все удивляюсь: так орать и не охрипнуть.
Но, когда она родила, то разозлилась в конец. Придя в себя, сразу
(СРАЗУ!!!) побежала звонить мужу с разъяренным лицом.
Стоит звонит нетерпеливо, матерится.
Разговор:
- Алло!!!
...
- КАК иЯ!!! Ты лучше спроси, как наша СонИчка!!!
.....
- Как же наша СонИчка?! У НАШЕЙ СОНИЧКИ ВЫРОСЛИ ЯЙЦА!!!
А я вот сразу же так чуть на лестнице и не родила.
Вера
4
08.05.2007, Свежие анекдоты - основной выпуск
Встречаются два друга в Киеве на Подоле.
- Исак, ты вот разбирающийся в законах человек. Ответь, есть ли разница
между "буквой закона" и его смыслом?
- Та божешь мой, конечно есть.
- И в чем она?
- Это просто... Я загадаю тебе загадку: куда по закону идут депутаты
после указа Ющенко? Подсказка: слово из трех букв, посредине буква "у".
- На х.й?
- Именно... Т.е. по "букве закона" они идут в СУД, а по смыслу.., туда,
куда ты сказал.
- Исак, ты вот разбирающийся в законах человек. Ответь, есть ли разница
между "буквой закона" и его смыслом?
- Та божешь мой, конечно есть.
- И в чем она?
- Это просто... Я загадаю тебе загадку: куда по закону идут депутаты
после указа Ющенко? Подсказка: слово из трех букв, посредине буква "у".
- На х.й?
- Именно... Т.е. по "букве закона" они идут в СУД, а по смыслу.., туда,
куда ты сказал.
15
30.07.2004, Свежие анекдоты - основной выпуск
Дети роются в маминой сумке. Мама:
- Как вам не стыдно!? Некрасиво копаться в чужой сумке!!!
- Мама, у тебя чужая сумка?
- Как вам не стыдно!? Некрасиво копаться в чужой сумке!!!
- Мама, у тебя чужая сумка?
3
02.10.2002, Новые истории - основной выпуск
История с сайта http://www.eva.ru
Живет у нас котик персидский. И повадился он как-то по ночам на пол
гадить. Именно ночью, чтоб никто не видел. Утром его наказывали - но уже
поздно, упускали момент. Как-то ночью начал он "копать", чтоб погадить.
Муж вскочил, схватил его за шиворот, в туалет потащил, на лоток его
швырнул и начал орать на него дурным голосом и матом. Да еще веником
лупил.
И вот утром на лестнице встретили его соседи. Там армяне очень
интеллигентные квартиру снимали. Зажали его втроем в углу и приглашают
"поговорить". Муж "приссал", конечно, в чем дело, не поймет. А они ему
говорят: у нас на Востоке не принято так с женщинами обращаться. Зачем
жену ночью бил? Мы все слышали.- Муж услышал это - и как давай ржать.
Объяснил ребятам, что к чему. Жену, говорит, люблю.
А жена-то ночью с постели вяло ворчала, что муж своим воспитанием
кошачьим спать ей мешает... Самое прикольное, что муж кричал коту:
СУКА, ГДЕ НАДО КАКАТЬ? Что армяне о жене подумали???
Живет у нас котик персидский. И повадился он как-то по ночам на пол
гадить. Именно ночью, чтоб никто не видел. Утром его наказывали - но уже
поздно, упускали момент. Как-то ночью начал он "копать", чтоб погадить.
Муж вскочил, схватил его за шиворот, в туалет потащил, на лоток его
швырнул и начал орать на него дурным голосом и матом. Да еще веником
лупил.
И вот утром на лестнице встретили его соседи. Там армяне очень
интеллигентные квартиру снимали. Зажали его втроем в углу и приглашают
"поговорить". Муж "приссал", конечно, в чем дело, не поймет. А они ему
говорят: у нас на Востоке не принято так с женщинами обращаться. Зачем
жену ночью бил? Мы все слышали.- Муж услышал это - и как давай ржать.
Объяснил ребятам, что к чему. Жену, говорит, люблю.
А жена-то ночью с постели вяло ворчала, что муж своим воспитанием
кошачьим спать ей мешает... Самое прикольное, что муж кричал коту:
СУКА, ГДЕ НАДО КАКАТЬ? Что армяне о жене подумали???
8
05.07.2002, Новые истории - основной выпуск
Началось все с того, что у меня с мужем не было денег на квартиру.
Поэтому, когда подвернулся случай заиметь аж целый гектар земли не очень
далеко от города, мы не отказались.
Далее нас вели две вещи - лень и отсутствие денег.
Например, на ограждение нашего участка (400 метров) некоторые «группы
трудящихся» заламывали от 800 до 2000 условных единиц, которые могли
быть хоть баксами, хоть евриками - все равно много. Мы решили сделать
проще и красивше. Обсадили участок кустами: настоящим шипастым
боярышником, шиповником, для плизиру добавили разноцветной сирени и
жасмин, для птиц - рябины натыкали местами.
Что еще… Ну, такие лентяи как мы НИКОГДА не перекопают участок 100х100
метров, не прополят и не окучают дважды за лето. Поэтому мы ограничились
несколькими грядками, остальное у нас - молодой лесок и мавританский
газон. Т.е. лужайка с полевыми цветочками. Еще у нас есть довольно
большой пруд, куда мы выпустили молодых рыбок. Теперь у нас там во-о-от
такие караси! И главное (в этой истории, а не на нашем участке), это
улей. Нормальные пчеловоды как делают? Рамки с воском покупают, на
которые потом пчелы соты строят и медом набивают, ставят десяток их в
улей и сажают туда купленных пчел. Осенью весь мед в центрифуге
скачивают, а пчел всю зиму в тепле сахарным сиропом подкармливают. Мы
сделали проще! Да, есть коробка для улья, и это все. Внутрь кинули кусок
воска и оставили в углу лужайки. Пчелы сами нашли этот улей и
обосновались. В углу ящика настроили своих сотов, мы иногда крышку
откроем, снизу кусок отломим… Вот что такое КАЙФ!
Работаем мы в городе, поэтому большую часть времени нас дома не бывает.
Конечно, есть минусы - периодически лишаемся части урожая. Но пока это
не доходило до полного истощения нашего огорода, а потому не слишком
обидно. Вчера приезжаю я домой, и уже издали слышу отменную матерную
ругань. Заслушалась даже трех-, четырехэтажными построениями. Некоторые
перлы были настоящими небоскребами! Звук шел от пруда. В нем я
обнаружила селянина Михалыча, уже с посиневшими от холодной воды губами.
Над ним кружились маленькие Валькирии, пчелы. Звук был примерно как в
опере Вагнера, или как в мелодии моего мобильника. Когда я появилась,
пчелиный пыл уже шел на убыль, и довольно скоро они улетели. Михалыч
вспомнил всех моих родственников по маминой линии, заглянув чуть ли не в
десятое колено.
Он меду хотел взять! Немного! Всего одну рамку! А рамок-то нету! Один
сплошной мед! Михалыч сначала подумал, что пчелы все рамки уже сотами
законопатили, и решил их отрыть. Этого маленькие сборщики вкусностей не
простили, и бросились на защиту своей жратвы.
История кончилась тем, что я ему рыбину подарила, которую он сам же
своими карманами поймал. А сегодня перед работой я его на улице
встретила… Узнала с трудом. Вы знаете последствия укусов пчел в лицо?
Приезжайте в гости, попробуйте :-)
Поэтому, когда подвернулся случай заиметь аж целый гектар земли не очень
далеко от города, мы не отказались.
Далее нас вели две вещи - лень и отсутствие денег.
Например, на ограждение нашего участка (400 метров) некоторые «группы
трудящихся» заламывали от 800 до 2000 условных единиц, которые могли
быть хоть баксами, хоть евриками - все равно много. Мы решили сделать
проще и красивше. Обсадили участок кустами: настоящим шипастым
боярышником, шиповником, для плизиру добавили разноцветной сирени и
жасмин, для птиц - рябины натыкали местами.
Что еще… Ну, такие лентяи как мы НИКОГДА не перекопают участок 100х100
метров, не прополят и не окучают дважды за лето. Поэтому мы ограничились
несколькими грядками, остальное у нас - молодой лесок и мавританский
газон. Т.е. лужайка с полевыми цветочками. Еще у нас есть довольно
большой пруд, куда мы выпустили молодых рыбок. Теперь у нас там во-о-от
такие караси! И главное (в этой истории, а не на нашем участке), это
улей. Нормальные пчеловоды как делают? Рамки с воском покупают, на
которые потом пчелы соты строят и медом набивают, ставят десяток их в
улей и сажают туда купленных пчел. Осенью весь мед в центрифуге
скачивают, а пчел всю зиму в тепле сахарным сиропом подкармливают. Мы
сделали проще! Да, есть коробка для улья, и это все. Внутрь кинули кусок
воска и оставили в углу лужайки. Пчелы сами нашли этот улей и
обосновались. В углу ящика настроили своих сотов, мы иногда крышку
откроем, снизу кусок отломим… Вот что такое КАЙФ!
Работаем мы в городе, поэтому большую часть времени нас дома не бывает.
Конечно, есть минусы - периодически лишаемся части урожая. Но пока это
не доходило до полного истощения нашего огорода, а потому не слишком
обидно. Вчера приезжаю я домой, и уже издали слышу отменную матерную
ругань. Заслушалась даже трех-, четырехэтажными построениями. Некоторые
перлы были настоящими небоскребами! Звук шел от пруда. В нем я
обнаружила селянина Михалыча, уже с посиневшими от холодной воды губами.
Над ним кружились маленькие Валькирии, пчелы. Звук был примерно как в
опере Вагнера, или как в мелодии моего мобильника. Когда я появилась,
пчелиный пыл уже шел на убыль, и довольно скоро они улетели. Михалыч
вспомнил всех моих родственников по маминой линии, заглянув чуть ли не в
десятое колено.
Он меду хотел взять! Немного! Всего одну рамку! А рамок-то нету! Один
сплошной мед! Михалыч сначала подумал, что пчелы все рамки уже сотами
законопатили, и решил их отрыть. Этого маленькие сборщики вкусностей не
простили, и бросились на защиту своей жратвы.
История кончилась тем, что я ему рыбину подарила, которую он сам же
своими карманами поймал. А сегодня перед работой я его на улице
встретила… Узнала с трудом. Вы знаете последствия укусов пчел в лицо?
Приезжайте в гости, попробуйте :-)
2
12.08.2000, Свежие анекдоты - основной выпуск
Марсианская поговорка:"Незваный гость - хуже Гагарина!"
6
21.03.1998, Новые истории - основной выпуск
В нашей маленькой фирмочке работает всего три человека, ну так один
из нас - курьер. И с ним-то всегда чего-нибудь происходит. Может
выкупить забронированный билет, не проверив, а уже потом понять,
что поезд в другой город и на другое число. Бовало, он терял по
пути важные документы. Мог сказать домашний телефон начальника,
когда этого делать было НЕЛЬЗЯ, или сказать неправильно адрес офиса,
когда это было НУЖНО. Но самый финиш - это когда он купил бумаги для
принтера. Все бы ничего, и цена подходящая для хорошей бумаги, но она
оказалась красной!!! Абсолютно полностью кроваво красная! А самое
смешное то, что курьер - это я :-) Никак не пойму, и чего меня никак
не уволят!
из нас - курьер. И с ним-то всегда чего-нибудь происходит. Может
выкупить забронированный билет, не проверив, а уже потом понять,
что поезд в другой город и на другое число. Бовало, он терял по
пути важные документы. Мог сказать домашний телефон начальника,
когда этого делать было НЕЛЬЗЯ, или сказать неправильно адрес офиса,
когда это было НУЖНО. Но самый финиш - это когда он купил бумаги для
принтера. Все бы ничего, и цена подходящая для хорошей бумаги, но она
оказалась красной!!! Абсолютно полностью кроваво красная! А самое
смешное то, что курьер - это я :-) Никак не пойму, и чего меня никак
не уволят!
13
16.05.2006, Новые истории - основной выпуск
Здравствуйте, многоуважаемая публика! Хочу рассказать Вам историю о том,
как зимой я возвращалась от зубного врача! Зуб болел, поэтому меня ничто
не могло остановить: ни жуткий мороз, ни промозглый ветер, ни поход этим
вечером на день рожденья! Я сумела записаться к врачу только во второй
половине дня, поэтому была в полной боевой готовности (макияж, причесон,
колечки-сережки) - это важно!
Не буду Вас утомлять рассказами о самих страшных жжужаших процедурах! Но
надо принять во внимание - мне делали заморозку - это важно!
В общем, когда я в страшную пургу забежала в вагон метро, без зубной
боли и вся красивая, то почувствовала всю прелесть жизни! Я обратила
внимание, что практически все внимание аудитории вагона обращено на
меня, и, конечно, я все поняла: я так красива, молода, так долго
красилась, украшалась))))))! Многие мужчины загадочно улыбались мне,
кто-то подмигивал, женщины были просто изумлены! Все шушукались, бросали
многозначительные взгляды!
Правда мне открылась только тогда, когда я доехала до именинницы! Она
открыла мне дверь и, когда я хотела ее поцеловать, отстранилась и стала
ржать! Слова нельзя было понять! Я зашла в ванную и увидела, что вся моя
намакияженная мордашка покрыта слоем красивых замерзших соплей!
Мне так стыдно не было никогда!
как зимой я возвращалась от зубного врача! Зуб болел, поэтому меня ничто
не могло остановить: ни жуткий мороз, ни промозглый ветер, ни поход этим
вечером на день рожденья! Я сумела записаться к врачу только во второй
половине дня, поэтому была в полной боевой готовности (макияж, причесон,
колечки-сережки) - это важно!
Не буду Вас утомлять рассказами о самих страшных жжужаших процедурах! Но
надо принять во внимание - мне делали заморозку - это важно!
В общем, когда я в страшную пургу забежала в вагон метро, без зубной
боли и вся красивая, то почувствовала всю прелесть жизни! Я обратила
внимание, что практически все внимание аудитории вагона обращено на
меня, и, конечно, я все поняла: я так красива, молода, так долго
красилась, украшалась))))))! Многие мужчины загадочно улыбались мне,
кто-то подмигивал, женщины были просто изумлены! Все шушукались, бросали
многозначительные взгляды!
Правда мне открылась только тогда, когда я доехала до именинницы! Она
открыла мне дверь и, когда я хотела ее поцеловать, отстранилась и стала
ржать! Слова нельзя было понять! Я зашла в ванную и увидела, что вся моя
намакияженная мордашка покрыта слоем красивых замерзших соплей!
Мне так стыдно не было никогда!
34
23.01.2001, Анекдоты - другая десятка
как я не навижу Льва Толстого, Война и Мир, написал четыре тома
обалдеть же можно
-Ты что читал?
-Ксерил!!!
Вера
обалдеть же можно
-Ты что читал?
-Ксерил!!!
Вера
3
06.05.2000, Анекдоты - другая десятка
Утро. Молодой парень просыпается с тяжкого похмелья. Садится
и начинае вспоминать, что вчера было. Вспоминал долго, надоело.
Давай звонить.
Звонит по первому номеру:
- Алло? Привет!
- Привет.
- Слушай, я у тебя вчера был?
- Ну, был.
- А это не у тебя лимон по столу прыгал?
Его друг взвился:
- Слушай меня внимательно, пьяница! Никгода я тебя в мой дом
больше не впущу.
И повесил трубку. Ладно, делать нечего, звонит по другому номеру:
- Алло? Привет!
- Здорово.
- Я у тебя вчера был?
- Ну, заходил.
- Это у тебя вчера лимон по столу прыгал?
Второй друг тоже не стал скрывать раздражения:
- Тебе лечиться надо, алкоголик!
И тоже бросил трубку. Звонит третьему:
- Привет.
- Привет.
- Я у тебя вчера был?
- Был.
- Слушай, это у тебя лимон по столу прыгал?
На другом конце провода кто-то взбесился:
- Ах ты паскуда! Ты пьяница, идиот, тупица. Так это ты вчера мою
канарейку в чай выдавил?
и начинае вспоминать, что вчера было. Вспоминал долго, надоело.
Давай звонить.
Звонит по первому номеру:
- Алло? Привет!
- Привет.
- Слушай, я у тебя вчера был?
- Ну, был.
- А это не у тебя лимон по столу прыгал?
Его друг взвился:
- Слушай меня внимательно, пьяница! Никгода я тебя в мой дом
больше не впущу.
И повесил трубку. Ладно, делать нечего, звонит по другому номеру:
- Алло? Привет!
- Здорово.
- Я у тебя вчера был?
- Ну, заходил.
- Это у тебя вчера лимон по столу прыгал?
Второй друг тоже не стал скрывать раздражения:
- Тебе лечиться надо, алкоголик!
И тоже бросил трубку. Звонит третьему:
- Привет.
- Привет.
- Я у тебя вчера был?
- Был.
- Слушай, это у тебя лимон по столу прыгал?
На другом конце провода кто-то взбесился:
- Ах ты паскуда! Ты пьяница, идиот, тупица. Так это ты вчера мою
канарейку в чай выдавил?
3
17.08.2002, Истории - другая десятка
Случилось как-то на днях отнести свою собачку в ветлечебницу.
Сидим в очереди вместе со всеми, ждем. Тут заходит дама с пушистым
котиком на руках и вопрошает в пространство:
- Здесь могут подстричь моего котика?
Кто-то из врачей или фельдшеров отвечает:
- Да, конечно.
И тут дама выдает в пространство фразу (задумчиво так):
- Может его и кастрировать заодно?
Сидим в очереди вместе со всеми, ждем. Тут заходит дама с пушистым
котиком на руках и вопрошает в пространство:
- Здесь могут подстричь моего котика?
Кто-то из врачей или фельдшеров отвечает:
- Да, конечно.
И тут дама выдает в пространство фразу (задумчиво так):
- Может его и кастрировать заодно?
10
28.10.2007, Новые истории - основной выпуск
Моему сынишке 4 годика. Забрала я его как-то из садика. По пути зашли в
магазин за продуктами. Думаю надо поспешить домой, а то у моего сына
есть одна фишка: в садике по большому не ходит, ждет пока домой дойдем,
домовитый он у меня. Заходим мы в магазин, а там как на зло народу
полно, час пик всетаки. Я прохожу в отдел колбас (это в конце
павильона), а он решил тормознуть у сладостей (это в начале). Стою я
значит в очереди и слышу как мой сын кричит от туда: "Мам! Ну ты скоро
там!!? Я уже какать хочу!!" Я не зная что мне делать, ведь уже почти моя
очередь, опускаю глаза на прилавок и делаю вид что это не я. В это время
в магазине становится как-то тихо, а мой сын думая что я его не услышала
опять повторяет на весь магазин. Поднимаю глаза и вижу что все
присутствующие впялились на меня, а дамочка рядом говорит мне: "Девушка,
вы слышите, ваш ребенок хочет какать!"
Я, краснея, направляюсь к сыну. Подхожу и начинаю журить, что кричать на
весь магазин об этом нельзя, надо подойти и сказать на ушко. А он мне:
"Еслиб я к тебе пошел, то этот чупа-чупс кто-нибудь уже купил-бы, а так
ты ко мне пришла. Мам!? Купишь чупа-чупс?"
Вот такие детки сообразительные.
магазин за продуктами. Думаю надо поспешить домой, а то у моего сына
есть одна фишка: в садике по большому не ходит, ждет пока домой дойдем,
домовитый он у меня. Заходим мы в магазин, а там как на зло народу
полно, час пик всетаки. Я прохожу в отдел колбас (это в конце
павильона), а он решил тормознуть у сладостей (это в начале). Стою я
значит в очереди и слышу как мой сын кричит от туда: "Мам! Ну ты скоро
там!!? Я уже какать хочу!!" Я не зная что мне делать, ведь уже почти моя
очередь, опускаю глаза на прилавок и делаю вид что это не я. В это время
в магазине становится как-то тихо, а мой сын думая что я его не услышала
опять повторяет на весь магазин. Поднимаю глаза и вижу что все
присутствующие впялились на меня, а дамочка рядом говорит мне: "Девушка,
вы слышите, ваш ребенок хочет какать!"
Я, краснея, направляюсь к сыну. Подхожу и начинаю журить, что кричать на
весь магазин об этом нельзя, надо подойти и сказать на ушко. А он мне:
"Еслиб я к тебе пошел, то этот чупа-чупс кто-нибудь уже купил-бы, а так
ты ко мне пришла. Мам!? Купишь чупа-чупс?"
Вот такие детки сообразительные.
11
21.09.2001, Злободневные анекдоты
11 сентября, Кремль. На столе президента звонит телефон. На проводе --
министр обороны С. Иванов:
- Владимир Владимирович, помнишь, ты на совещании говорил, что мы должны
попасть во Всемирную торговую организацию?
- Да, помню.
- Так вот, докладываю: попали.
министр обороны С. Иванов:
- Владимир Владимирович, помнишь, ты на совещании говорил, что мы должны
попасть во Всемирную торговую организацию?
- Да, помню.
- Так вот, докладываю: попали.
9
24.12.2000, Свежие анекдоты - основной выпуск
Мужчине для счастья нужна женщина,
а для полного счастья - полная женщина!
а для полного счастья - полная женщина!
6
02.12.2001, Истории - другая десятка
Часто езжу на маршрутках, приходится наблюдать результаты творчества
водителей:
1. Тише будешь - дальше едешь (это про типа "громче объявляйте
остановки").
2. Водитель "здесь где-нибудь" не останавливает.
И вчерашнее: Занял место - подари водителю на память о себе 10 рублей.
водителей:
1. Тише будешь - дальше едешь (это про типа "громче объявляйте
остановки").
2. Водитель "здесь где-нибудь" не останавливает.
И вчерашнее: Занял место - подари водителю на память о себе 10 рублей.
5
29.11.2004, Повторные анекдоты
Приходит мальчик домой поздно вечером: казанки сбиты, лицо в синяках,
вся одежда порвана. Мать в ужасе подбегант и спрашивает:
- Сынок, что случилось???
- Да так... с хулиганами подрался...
- Сынок, а ты их опознать сможешь?
- Так зачем мне их опознавать... пусть родственники их и опознают!
вся одежда порвана. Мать в ужасе подбегант и спрашивает:
- Сынок, что случилось???
- Да так... с хулиганами подрался...
- Сынок, а ты их опознать сможешь?
- Так зачем мне их опознавать... пусть родственники их и опознают!
34
01.04.2002, Остальные новые истории
Включаю тут на днях телевизор, щелкаю по программам и попадаю невзначай
на интервью с золотым голосом России Николаем Басковым. Какой вопрос был
задан певцу не знаю, не застала. А вот ответ Баскова мне понравился.
Певец, видно не без усилия, собирая всю смою могучую умственную силу в
одну точку, выдал: " Я даже подумал одну мысль в голове..."
Мне очень хотелось продолжить за него: "... а еще я в нее ем и через нее
пою..."
Да и вообще, в пустой голове сильней голос получается. Эхо же есть...
на интервью с золотым голосом России Николаем Басковым. Какой вопрос был
задан певцу не знаю, не застала. А вот ответ Баскова мне понравился.
Певец, видно не без усилия, собирая всю смою могучую умственную силу в
одну точку, выдал: " Я даже подумал одну мысль в голове..."
Мне очень хотелось продолжить за него: "... а еще я в нее ем и через нее
пою..."
Да и вообще, в пустой голове сильней голос получается. Эхо же есть...
7
22.01.2001, Остальные анекдоты
как я не навижу Льва Толстого, Война и Мир, написал четыре тома
обалдеть же можно
-Ты что читал?
-Ксерил!!!
Вера
обалдеть же можно
-Ты что читал?
-Ксерил!!!
Вера
14
08.10.1999, Остальные анекдоты
V teatre proishodit repetiziya spektaklya po skazke Pushkina -
k akteru podvegaet rejisser i oret emu - da skol'ko raz ya mogu
povtoryat' shto ne Ya drochistiy izumrud a yadra - chistiy isumrud!
k akteru podvegaet rejisser i oret emu - da skol'ko raz ya mogu
povtoryat' shto ne Ya drochistiy izumrud a yadra - chistiy isumrud!
36
16.08.2002, Остальные новые истории
Случилось как-то на днях отнести свою собачку в ветлечебницу.
Сидим в очереди вместе со всеми, ждем. Тут заходит дама с пушистым
котиком на руках и вопрошает в пространство:
- Здесь могут подстричь моего котика?
Кто-то из врачей или фельдшеров отвечает:
- Да, конечно.
И тут дама выдает в пространство фразу (задумчиво так):
- Может его и кастрировать заодно?
Сидим в очереди вместе со всеми, ждем. Тут заходит дама с пушистым
котиком на руках и вопрошает в пространство:
- Здесь могут подстричь моего котика?
Кто-то из врачей или фельдшеров отвечает:
- Да, конечно.
И тут дама выдает в пространство фразу (задумчиво так):
- Может его и кастрировать заодно?
16
08.05.2000, Остальные анекдоты
Мужик глубокой ночью за компом чувствует прикoсновение сзади.
Оборачивается - жена стоит голышом и обворожительно-нежно на него
смотрит.
Мужик:
- Извини, милая, но комп занят.
Оборачивается - жена стоит голышом и обворожительно-нежно на него
смотрит.
Мужик:
- Извини, милая, но комп занят.
22
29.10.2004, Повторные анекдоты
Приходит пациентка к врачу и говорит
- Доктор что это у меня?
Доктор посмотрел и сказал
- Это же геморой!
Пациентка удивленно
- На лице?
Врач
- Так это Лицо!!!
- Доктор что это у меня?
Доктор посмотрел и сказал
- Это же геморой!
Пациентка удивленно
- На лице?
Врач
- Так это Лицо!!!
23
01.12.2001, Остальные новые истории
Часто езжу на маршрутках, приходится наблюдать результаты творчества
водителей:
1. Тише будешь - дальше едешь (это про типа "громче объявляйте
остановки").
2. Водитель "здесь где-нибудь" не останавливает.
И вчерашнее: Занял место - подари водителю на память о себе 10 рублей.
водителей:
1. Тише будешь - дальше едешь (это про типа "громче объявляйте
остановки").
2. Водитель "здесь где-нибудь" не останавливает.
И вчерашнее: Занял место - подари водителю на память о себе 10 рублей.
14
02.04.2002, Истории - другая десятка
Включаю тут на днях телевизор, щелкаю по программам и попадаю невзначай
на интервью с золотым голосом России Николаем Басковым. Какой вопрос был
задан певцу не знаю, не застала. А вот ответ Баскова мне понравился.
Певец, видно не без усилия, собирая всю смою могучую умственную силу в
одну точку, выдал: " Я даже подумал одну мысль в голове..."
Мне очень хотелось продолжить за него: "... а еще я в нее ем и через нее
пою..."
Да и вообще, в пустой голове сильней голос получается. Эхо же есть...
на интервью с золотым голосом России Николаем Басковым. Какой вопрос был
задан певцу не знаю, не застала. А вот ответ Баскова мне понравился.
Певец, видно не без усилия, собирая всю смою могучую умственную силу в
одну точку, выдал: " Я даже подумал одну мысль в голове..."
Мне очень хотелось продолжить за него: "... а еще я в нее ем и через нее
пою..."
Да и вообще, в пустой голове сильней голос получается. Эхо же есть...
4
20.11.2006, Остальные новые истории
Еженедельник "Здоровье" (№44, ноябрь 2006), приложение к "Аргументам и
фактам" порадовал. В рубрике "Советы из конверта" опубликовал совет от
читателя П. Г. Носова из Воронежа. Цитирую:
"Еще хочу рассказать, как я поборол зубную боль. Советую всем
последовать моему примеру. После водных процедур вытирайте тело не как
придется, а в определенной последовательности: сначала левую руку, затем
правую, потом лицо, и уже все остальное. Я делаю так в течение
нескольких десятилетий. Зубы у меня крошились, выпадали, гнили, но
никогда не болели."
Как говорится, комментарии излишни.
фактам" порадовал. В рубрике "Советы из конверта" опубликовал совет от
читателя П. Г. Носова из Воронежа. Цитирую:
"Еще хочу рассказать, как я поборол зубную боль. Советую всем
последовать моему примеру. После водных процедур вытирайте тело не как
придется, а в определенной последовательности: сначала левую руку, затем
правую, потом лицо, и уже все остальное. Я делаю так в течение
нескольких десятилетий. Зубы у меня крошились, выпадали, гнили, но
никогда не болели."
Как говорится, комментарии излишни.
21
История, на мой взгляд, забавная. Ко мне не имеет никакого отношения, но
стоит того, чтобы о ней узнали :):)
В МВД РФ есть замечательный приказ № 220 «О закреплении территории по
подразделениям». Итак, в один из отделов линейной милиции на транспорте
приходит заявление, что из вагона поезда пропало полсотни живых свиней.
Поскольку пропажа обнаружилась через несколько дней, а операм очередной
«глухарь» ну совсем не нужен, «в результате проведенных
оперативно-розыскных мероприятий было установлено, что, согласно справке
ветеринара, свиньи прыгали с вагона на длину, превышающую два метра», а
посему, согласно вышеупомянутому приказу, материал был направлен по
территориальности «ребятам на земле».
В свою очередь, «ребята», немало удивившись нахальству линейщиков, нашли
двух «очевидцев», которые видели, как свиньи «клином» вошли в воды
Финского залива и поплыли в сторону Кронштадта. Материал переправили в
Кронштадт, где, в результате очередных «мероприятий», было установлено,
что свиньи в Кронштадт не приплывали. Материал передали в водную
милицию. Несчастные водники, осознав, что их сделали крайними, нашли …
яхту, экипаж которой «видел», как косяк свиней, сменив курс, поплыл в
сторону Финляндии. Последовал запрос в консульство Финляндии «Не
приплывали ли к Вам наши свиньи? ». Обалдевшие финны официально
заявляют, что никакие свиньи на территорию Финляндии не прибывали….
Измучившиеся водники пишут в отказном материале: «В связи с
наблюдавшимся тогда-то волнением в Финском заливе, оцениваемым в два
балла, СВИНЕЙ ПРИЗНАТЬ ПОГИБШИМИ В БОРЬБЕ СО СТИХИЕЙ». Материал был сдан
в архив….
стоит того, чтобы о ней узнали :):)
В МВД РФ есть замечательный приказ № 220 «О закреплении территории по
подразделениям». Итак, в один из отделов линейной милиции на транспорте
приходит заявление, что из вагона поезда пропало полсотни живых свиней.
Поскольку пропажа обнаружилась через несколько дней, а операм очередной
«глухарь» ну совсем не нужен, «в результате проведенных
оперативно-розыскных мероприятий было установлено, что, согласно справке
ветеринара, свиньи прыгали с вагона на длину, превышающую два метра», а
посему, согласно вышеупомянутому приказу, материал был направлен по
территориальности «ребятам на земле».
В свою очередь, «ребята», немало удивившись нахальству линейщиков, нашли
двух «очевидцев», которые видели, как свиньи «клином» вошли в воды
Финского залива и поплыли в сторону Кронштадта. Материал переправили в
Кронштадт, где, в результате очередных «мероприятий», было установлено,
что свиньи в Кронштадт не приплывали. Материал передали в водную
милицию. Несчастные водники, осознав, что их сделали крайними, нашли …
яхту, экипаж которой «видел», как косяк свиней, сменив курс, поплыл в
сторону Финляндии. Последовал запрос в консульство Финляндии «Не
приплывали ли к Вам наши свиньи? ». Обалдевшие финны официально
заявляют, что никакие свиньи на территорию Финляндии не прибывали….
Измучившиеся водники пишут в отказном материале: «В связи с
наблюдавшимся тогда-то волнением в Финском заливе, оцениваемым в два
балла, СВИНЕЙ ПРИЗНАТЬ ПОГИБШИМИ В БОРЬБЕ СО СТИХИЕЙ». Материал был сдан
в архив….
4
13.04.2008, Повторные анекдоты
Приходит как-то Вовочка домой, смотрит а на столе записка: "Вовочка! У
тебя завтра экзамен по биологии. Подготовься как следует. Мама."
Посмотрел Вовочка на билеты, которых было штук эдак тридцать, и понял
что все ему все равно не выучить. Решил он выучить только билет про
блохи. На следующий день приходит Вовочка на экзамен. Тянет билет. В нем
написано: "Собака". Начинает Вовочка отвечать:
- Ну, собака это домашнее животное. У него есть голова, ноги четыре
штуки, хвост, шерсть. А в шерсти есть блохи. А блохи... Сидит учитель
слушает и понять не может то ли знает Вовочка материал, то ли нет. Потом
говорит:
- Давай Вовочка потяни еще один билет. Тянет Вовочка второй билет. А в
нем написано: "Кот".
- Ну, кот это домашнее животное. А него, как и у собаки, есть голова,
четыре ноги, два уха, хвост, шерсть. А в шерсти тоже есть блохи. А блохи
это... Сидит учитель, смотрит на Вовочку и понять не может вроде и
материал он знает, а вроде и не знает.
- Давай, Вовочка, тяни последний билет. Если ответишь, поставлю тебе 5.
Тянет Вовочка билет, а там написано: "Рыба". Подумал Вовочка немного и
начал отвечать.
- Рыба это рыба. Она живет в воде. У нее есть голова, глаза, хвост,
плавники, чешуя. А была бы у нее шерсть - в шерсти были бы блохи. А
блохи...
тебя завтра экзамен по биологии. Подготовься как следует. Мама."
Посмотрел Вовочка на билеты, которых было штук эдак тридцать, и понял
что все ему все равно не выучить. Решил он выучить только билет про
блохи. На следующий день приходит Вовочка на экзамен. Тянет билет. В нем
написано: "Собака". Начинает Вовочка отвечать:
- Ну, собака это домашнее животное. У него есть голова, ноги четыре
штуки, хвост, шерсть. А в шерсти есть блохи. А блохи... Сидит учитель
слушает и понять не может то ли знает Вовочка материал, то ли нет. Потом
говорит:
- Давай Вовочка потяни еще один билет. Тянет Вовочка второй билет. А в
нем написано: "Кот".
- Ну, кот это домашнее животное. А него, как и у собаки, есть голова,
четыре ноги, два уха, хвост, шерсть. А в шерсти тоже есть блохи. А блохи
это... Сидит учитель, смотрит на Вовочку и понять не может вроде и
материал он знает, а вроде и не знает.
- Давай, Вовочка, тяни последний билет. Если ответишь, поставлю тебе 5.
Тянет Вовочка билет, а там написано: "Рыба". Подумал Вовочка немного и
начал отвечать.
- Рыба это рыба. Она живет в воде. У нее есть голова, глаза, хвост,
плавники, чешуя. А была бы у нее шерсть - в шерсти были бы блохи. А
блохи...
5
22.06.2018, Остальные новые анекдоты
- А это еще что такое? - Это пенсионеры. - А почему под оркестр и с флагами мундиаля? - Сначала намечались торжества, затем пенсонная реформа. Потом решили совместить.
8
22.03.2001, Остальные новые истории
Встречалась я как-то с одним парнем. Причем встречались мы в основном по
ночам, так уж получалось... Меня такой порядок дел вполне устраивал, его
вроде бы тоже. И вот однажды утром, после очередного акта любви, мой
приятель с довольной физиономией ни с того ни с сего вдруг спрашивает
меня: Верка, я вот тут задумался, а интересно, что у нас с тобой за
отношения?
На что я с невинной физиономией ответила: ну... (парень выжидающе
смотрит) не знаю, как это назвать... (парень улыбается) скорее всего...
(парень ласково меня обнимает) мы друзья!......
P. S. физиономию приятеля нужно было видеть: ))
ночам, так уж получалось... Меня такой порядок дел вполне устраивал, его
вроде бы тоже. И вот однажды утром, после очередного акта любви, мой
приятель с довольной физиономией ни с того ни с сего вдруг спрашивает
меня: Верка, я вот тут задумался, а интересно, что у нас с тобой за
отношения?
На что я с невинной физиономией ответила: ну... (парень выжидающе
смотрит) не знаю, как это назвать... (парень улыбается) скорее всего...
(парень ласково меня обнимает) мы друзья!......
P. S. физиономию приятеля нужно было видеть: ))
17
06.06.2002, Истории - другая десятка
Сегодня рано утром шла по Щаковскому рынку - народу нет, но продавцы уже
подтягиваются, раскладывают вещи...
Прохожу мимо одной такой пары и случайно слышу обрывок диалога:
- А как этих-то называют, которые бритые и евреев бьют?
- А! Да это же эти... - сэконд хэды!
-----
А я бы их скорее назвала нон-хэдами...
П. С. Академу привет!
подтягиваются, раскладывают вещи...
Прохожу мимо одной такой пары и случайно слышу обрывок диалога:
- А как этих-то называют, которые бритые и евреев бьют?
- А! Да это же эти... - сэконд хэды!
-----
А я бы их скорее назвала нон-хэдами...
П. С. Академу привет!
4
05.09.2002, Остальные новые истории
Все происходило на моих глазах.
Представьте себе 1,5-этажный автобус типа Setra (обычно ездят в
загранку). Сиденье водителя находится немного ниже пассажирских (для
данной истории имеет значение). Едет в автобусе о-о-очень симпатишная
дэвушка, личико, фигурка, ножки, а, главное, миниюбка - все при ней. И
место ее находится на первом ряду. Кладет она ногу на ногу, и,
естественно, нога ее оказывается около плеча водителя. Тот задает вполне
резонный вопрос: "Мадам, что это такое?" Наверное, девушке хотелось
пошутить, или еше чего-нибудь хотелось, в общем, она выдает: "А это
ножки. ИХ ДАЖЕ ЦЕЛУЮТ!" Хм... Остальные пассажиры заинтересовались и
примолкли. Но водила оказался не дурак, и в ответ отмочил: "Простите,
мадам, но ЕСЛИ У МЕНЯ Х@Й СОСУТ, Я ЖЕ ЕГО НА ТОРПЕДО НЕ КЛАДУ!"
"Мадам" в краске, мы (пассажиры) в ауте.
Представьте себе 1,5-этажный автобус типа Setra (обычно ездят в
загранку). Сиденье водителя находится немного ниже пассажирских (для
данной истории имеет значение). Едет в автобусе о-о-очень симпатишная
дэвушка, личико, фигурка, ножки, а, главное, миниюбка - все при ней. И
место ее находится на первом ряду. Кладет она ногу на ногу, и,
естественно, нога ее оказывается около плеча водителя. Тот задает вполне
резонный вопрос: "Мадам, что это такое?" Наверное, девушке хотелось
пошутить, или еше чего-нибудь хотелось, в общем, она выдает: "А это
ножки. ИХ ДАЖЕ ЦЕЛУЮТ!" Хм... Остальные пассажиры заинтересовались и
примолкли. Но водила оказался не дурак, и в ответ отмочил: "Простите,
мадам, но ЕСЛИ У МЕНЯ Х@Й СОСУТ, Я ЖЕ ЕГО НА ТОРПЕДО НЕ КЛАДУ!"
"Мадам" в краске, мы (пассажиры) в ауте.
21
22.02.2001, Остальные анекдоты
МужикМ) в сильном подпитии выходит из кабака, останавливает извозчика(И).
М – Музнецкий Кост, пожалуйста!
И - … Музнецкий Кост? Корок сопеек!
М – Корок сопеек? Да за корок сопеек я на жопственной сопе доеду!
М – Музнецкий Кост, пожалуйста!
И - … Музнецкий Кост? Корок сопеек!
М – Корок сопеек? Да за корок сопеек я на жопственной сопе доеду!
41
12.03.2006, Свежие анекдоты - основной выпуск
Девушка Штейнбок выходит за парня Бокштейна. В ЗАГСе:
- Будете менять фамилию?
- Сделайте двойную!
- Будете менять фамилию?
- Сделайте двойную!
3
25.04.2002, Остальные новые истории
Мы на на работе постоянно роняем телефон, т. к. у него шнур тянется
через всю комнату и за него все время кто-нибудь зацепляется. И вот я
поднимаю его после очередного падения, оцениваю состояние аппарата -
вроде жив, смотрю на его дисплей - а там надпись "Sorry try again" :)
через всю комнату и за него все время кто-нибудь зацепляется. И вот я
поднимаю его после очередного падения, оцениваю состояние аппарата -
вроде жив, смотрю на его дисплей - а там надпись "Sorry try again" :)
14
20.10.2007, Повторные анекдоты
Женщина после работы идет за хлебом, смотрит, мужик пьяный в луже спит.
Пригляделась: "А пиджак-то на нем хороший, и рубашка фирменная, вроде
ничего мужик-то". Ну, приостановилась, наклонилась: "О! Французским
одеколоном пахнет". Смотрит, деньги из всех карманов торчат: "Совсем
хороший мужик!" Расстегнула ширинку: "Бог ты мой, обалденный мужчина!
Так, сейчас хлеба куплю и подберу!" Купила хлеба, из булочной выходит, а
мужика нет. Женщина, хлопная себя руками по бедрам, удивленно вздыхает:
"Можно подумать, два месяца хлеба не ела!!!"
Пригляделась: "А пиджак-то на нем хороший, и рубашка фирменная, вроде
ничего мужик-то". Ну, приостановилась, наклонилась: "О! Французским
одеколоном пахнет". Смотрит, деньги из всех карманов торчат: "Совсем
хороший мужик!" Расстегнула ширинку: "Бог ты мой, обалденный мужчина!
Так, сейчас хлеба куплю и подберу!" Купила хлеба, из булочной выходит, а
мужика нет. Женщина, хлопная себя руками по бедрам, удивленно вздыхает:
"Можно подумать, два месяца хлеба не ела!!!"
16
01.06.2004, Повторные анекдоты
Василий Иванович приходит на работу весь побитый, со сломанной рукой, с
фингалом под глазом. Петька спрашивоет:
- Что случилось Иваныч?
Тот ему отвечает:
- вот иду я на работу, вижу девушка парня целует в носик и говорит:"Я
целую тебя в носик, что-бы носик не болел", целует его в ушко..."что-бы
ушко не болело."Ну тут я подхожу и говорю:" Извените, а вы случайно от
гемороя не лечите...
фингалом под глазом. Петька спрашивоет:
- Что случилось Иваныч?
Тот ему отвечает:
- вот иду я на работу, вижу девушка парня целует в носик и говорит:"Я
целую тебя в носик, что-бы носик не болел", целует его в ушко..."что-бы
ушко не болело."Ну тут я подхожу и говорю:" Извените, а вы случайно от
гемороя не лечите...
33
Она явилась нежданно, как пророчество. В прошлом феврале ей исполнилось восемьдесят шесть, она была мала ростом, согбенна, седа, и смуглое её морщинистое лицо имело такое простодушно-испуганное выражение, словно она ожидала, что её вот-вот обругают или ударят.
Едва перешагнув порог квартиры, она прошла на кухню, уселась у окна, и так и провела весь день, устремив куда-то за горизонт свой чистый, прозрачный взгляд.
…За неделю до того Николаю позвонил отец.
– Помнишь свою двоюродную бабку Марию? – спросил он.
– Которая в деревне живёт? – в ответ поинтересовался Николай, смутно припоминая что-то из раннего детства.
– Да, в Котловке. От тебя километров двести. Ты бы, Коль, съездил, забрал её оттуда. По осени дед Василий помер, и она, говорят, пригорюнилась совсем.
– Ну а мне-то она на кой сдалась? И времени нет сейчас возиться с ней, у меня два проекта висят, я целый день в разъездах. К тому же она старая, уход за ней, наверное, нужен.
– Да какой там уход! Деревенская старуха, ещё нас с тобой переживёт. Сама ещё за тобой ухаживать будет – ну там постирушками, уборкой, готовкой займётся. Хоть наведёт порядок в берлоге твоей холостяцкой. И потом в деревне дом у неё и земля, – заговорщически присовокупил отец. – Места хорошие, дачные. Уже приходили к ней из одной фирмы… Пустишь дело на самотёк, на раз-два отожмут собственность, а потом хоть всю жизнь судись с ними.
– Ну а сам-то ты что?
– У меня, знаешь, дела сейчас, – помялся отец.
Николай догадывался об этих делах. Три месяца назад, сразу после развода с матерью, отец начал встречаться со своей секретаршей Татьяной. Он нелепо стыдился этой поздней страсти, и был уверен вместе с тем, что сын осуждает его. Николаю было всё равно, но отца он не разубеждал.
– С Таней? – только спросил он.
– Да… В Тайланд поедем.
– Надолго?
– Да как получится… На месяц-другой.
– Ну ладно, заберу бабку, – наконец согласился Николай, – А что детей-то у них с мужем не было?
– Да бесплодная она, в молодости переболела чем-то.
– Приёмных бы взяли.
– Приёмных дед Василий не хотел.
– Как же они жили?
– Ну как-как. Обычно жили, – не понял отец.
– Скучно же…
– Скучно – не скучно. Нормально, – взял деловую ноту отец. – Ты, главное, не забудь проследить за документами, чтобы она всё, до бумажки, с собой забрала. Да пусть оставит в сельсовете свои новые адрес и телефон.
Кляня отцовскую оборотистость, Иван отправился в деревню, и тем же вечером привёз бабку Марью в свою просторную трёшку на Соколе. С ней прибыли два серых баула – всё нажитое, заработанное в деревне за шестьдесят лет. Николай заглянул в один из них – какие-то линялые тряпки, ржавые кастрюли, потускневший самовар с погнутой трубой, торчащей кверху так вызывающе и залихватски, словно он приготовился обороняться ею ото всякого, кто дерзнул бы нарушить его заслуженный стариковский покой. Завязав баулы узлом, Николай вытащил их на балкон и небрежно затолкал в свободную нишу между старым торшером и комплектом зимней резины. Затем заглянул к бабке. Она всё также сидела, уставившись куда-то вдаль.
– Баб Маш, есть будешь? – бодро прикрикнул Николай. Старуха вздрогнула, оглянулась, окинула его непонимающим, бессмысленным взглядом, и снова повернулась к окну.
Он решил уже, что так и суждено ей просидеть остаток жизни на одном месте замшелой бездвижной колодой. Но на третий день она очнулась, и всё вокруг наполнила собой – своим торопливым, всегда куда-то спешащим шагом, своим тихим взором и внятным, воркующим говором, движениями своими – гладкими, скользящими. Обосновалась она на кухне. На плите завелась огромная жёлтая кастрюля, в которой денно и нощно бурлило что-то жирное, вязкое, на подоконнике сушились травы, распространявшие тяжёлый и острый как приворотное зелье дух, на холодильник и стол легли застиранные рушники – и обставленная глянцевой шведской мебелью кухня стала казаться тесной и мрачной, как чёрная изба. Николай нисколько не удивился бы, если где-нибудь за микроволновой печью вдруг шмыгнуло бы кудлатое и гибкое тельце домового.
Бабка была бережлива. Ела она быстро, сперва тщательно разрезая пищу на мелкие кусочки. Доев, аккуратно собирала ладонью со стола крошки, и отправляла их в рот. Воду из крана пускала тонкой струйкой, и по деревенской привычке никогда не тратила её сверх необходимости. И речь экономила – говорила медленно и внятно, смягчая согласные, избегая шипящих, так, словно опасалась пораниться резкими звуками. «Прибираисся», «умываисся», «готовисся», – произносила она. Голос её был тих и не настойчив, и по тону ощущалось, что даже его бабка полагает чрезмерным, и при возможности она говорила бы ещё тише.
Бабка верила в Бога, верила истово, фанатично. Блюла посты, отмечала все церковные праздники, не ела масла в среду и пятницу. В углу её комнаты возник целый иконостас из старых, прокопчённых образов, с которых укоряюще смотрели длинные, пергаментное-жёлтые лики святых. Перед иконами по праздникам бабка ставила толстые самодельные свечи, вместе со старыми фотокарточками хранившиеся у неё в чёрной лакированной шкатулке с маленьким замочком. От этих свечей во всей квартире становилось душно, и так пахло палёным салом, что болела голова. Выходя из дому, она читала молитву, а если случалось по дороге миновать церковь, торопливо крестилась и глубоко, в пояс, кланялась, отчего Николаю всегда было неудобно перед прохожими.
Как вокруг зелёного побега, вставленного в воду, возле бабки завелась, закопошилась жизнь. С какими-то рецептами стала заходить прежде незнакомая Николаю соседка с первого этажа, маленькая сухая женщина с сальными волосами, стянутыми в крысиный хвостик. Несколько раз заглядывал неведомо откуда взявшийся краснолицый и меднобородый мужик, похожий на бурлака, с изъеденными оспой щеками, окающим выговором и широченными плечами. Бабка называла его страдальцем, каждый раз подолгу выслушивала и, провожая у входа, сочувственно покачивала головой, словно поражаясь тому, что один человек мог вынести те муки, что выпали на его долю. Николай же с подозрением поглядывал на обтрюханные одеяния «страдальца» и прятал от него серебряные ложки.
Вскоре бабка начала посещать церковь, и, видимо, быстро освоилась в тамошней общине. Её стали навещать прихожанки – древние, как она сама, старухи с измученными лицами, в тёмной, несвежей одежде. Как тени являлись они у входа, оставляли в коридоре неуклюжую свою растоптанную обувь, и мягким, неслышным шагом, скользили на кухню. Там подолгу, часами целыми, шептались. Николай, оказываясь рядом, улавливал безразличным слухом обрывки фраз. Беседы всё были скучные, чёрствые – о погоде, ценах, болезнях, постах. И говорили они буднично, монотонно, ни на чём особенно не задерживаясь, словно перебирали бусины на старых чётках. Когда Николаю случалось заходить на кухню, голоса как по команде смолкали, и старухи смотрели на него с таким восторгом, словно только что усердно нахваливали его друг дружке. Это ни капли ему не льстило, и, выходя от них, он каждый раз чувствовал желание надышаться свежим воздухом, а после – много и быстро двигаться, освобождаясь от чего-то ветхого, липкого как паутина. Постепенно он начал различать бабкиных подруг. Все они были несчастны, нищи и одиноки, и у каждой, кроме того, имелось своё, особенное горе, чёрное и отчаянное, как вороново крыло. У одной сорок лет назад утонул в Ангаре муж с двумя маленькими детьми, у другой спился и умер сын, третья, со звучным именем Акулина, неизлечимо болела раком… Николай не сочувствовал им, их беды были так огромны и необычны, что в его молодой, двадцатипятилетней реальности им ещё не было единицы измерения, и они не могли приняться, укорениться в ней. Он только снисходительно думал иногда, что жил бы на месте старух иначе, и не допустил бы с собой подобного.
Бабка с утра до ночи, пока не готовила и не убиралась, смотрела телевизор и, очевидно, верила всему, что там говорилось. Путин, бандеровцы и национал-предатели прочно вошли в её скудный, полвека не менявшийся лексикон.
– Что ж творится, Хос-споди! Расстреляли эти нехристи деревеньку под Донецком, – как все старики сбавляя, лаская слова, докладывала она как-то вечером, вышивая на больших деревянных пяльцах. – Детский садик взорвали, деток малых не пожалели, а мальчишек сколько погибло, ополченцев-то!
– Да какие там ополченцы… Неадекваты одни да проходимцы, – равнодушно отмахнулся Николай.
– Каки же они проходимцы, Коленька? – изумилась бабка, отпуская пяльцы и молитвенно сжимая тонкие свои, с синими нитями вен, ручки перед грудью. – За свою же землю сражаются! А их фашисты, каратели убивають. Не ругать бы их, а помочь им!
– Ты, бабка, о себе лучше подумай. Цены-то заметила как выросли? Есть вам, старикам, нечего скоро будет, а ты всё чушь какую-то пропагандистскую повторяешь.
– А-а-х, – робко вздохнула бабка, – и не такое терпели. Знаешь, каково в войну было? Лебеду и жмых подсолнечный кушали, чай из листиков берёзовых заваривали. Мамка мне обувку из свиной кожи шила. Чуть забегаисся, по луже аль по росе пройдёсся, так кожа-то и разлезалася. Босая, почитай, ходила. Тогда пережили, и нынче выдюжим, нешто своих бросим?
– Да какие они тебе свои?
– Как же не свои? Свои, русские, православные, – убеждённо заявила бабка.
– Ну свои и свои, чёрт с ними, – уже начиная раздражаться, заговорил Николай, барабаня пальцами по крышке стола. – Ты мне вот что лучше скажи: вот я не православный, не верующий даже, мне-то зачем все эти прелести терпеть? – Бабка открыла было рот, чтобы ответить, но он продолжал, возвысив голос, обращаясь уже не столько к ней, сколько к собственным мыслям: – Вообще, можете вы все с этим вашим русским миром оставить нас, цивилизованных людей, в покое? Дайте нам пожить нормально, а? Не нужно нам ни общинности вашей, ни щей кислых, ни пьянства вашего поголовного, ни свадеб с мордобоями, ни пузатых чиновников, ни Христа вашего!
– Как же Христа не нужно? Ну а вместо Христа – кто? – изумлённо всплеснула руками бабка.
– Вот обязательно тебе нужен кто-то сверху. Чтобы там, – Николай медленным, вкрадчивым жестом указал на потолок, – сидел кто-то значительный – не важно кто – генсек, президент, Бог, и всё за тебя решал. Так и жили вы всегда – подчинялись да от страха дрожали – как бы не вышло чего. А я вот не хочу такого!
– А чего же ты хочешь? – спросила бабка, не сводя с него внимательного взгляда своих бесцветных, лишённых ресниц глаз. За всю беседу она, кажется, ни разу не моргнула.
– Не вот этого вашего чёрного и забитого, – крикнул Николай, ткнув пальцем в угол с иконами, и, испуганная резкостью жеста, бабка вздрогнула и икнула даже. – Хочу нормальной жизни в своей стране. Чтобы во властных кабинетах сидели деловые, умные люди, а не казнокрады с крысиными глазками, чтобы суды были честны, а полицейские следовали закону, а не понятиям. Чтобы бюджетные средства шли на дело, а не пилились между своими или разбазаривались на нелепые и никому не нужные мега-проекты. Чтобы каждый отвечал за свои слова и мог честно зарабатывать собственным трудом. Чтобы уважались свобода слова, частная собственность, права человека и, чёрт возьми, банальное моё личное пространство! Справедливости я хочу, понимаешь ты это?
Бабка долго, в полном безмолвии, пристально смотрела на Николая. Пауза длилась столько, что ему, наконец, стало неловко. Но когда он уже поднялся, чтобы уйти, она вдруг заговорила.
– От… от сытости ты, Коленька, справедливость ищешь, – произнесла она, выводя слова так тонко и обрывисто, словно аккуратно дула в детский свисток. – Рази бываить так? Чтоб её найти, справедливость-то, надо на твёрдом спать, чёрствое исть… А сытого бес водит.
– Да, вот это по-нашему, по-русски, – злорадно согласился Николай, снова садясь и резко придвигаясь к столу. – Счастье и не счастье у нас, если не куплено страданием. Обязательно надо нам бичевать себя, мучиться, вериги пудовые таскать. То, что в Европе получено спокойно, через поступательный, упорный труд, у нас всегда достигается порывом, кровью и какими-то невероятными зверствами. И всё равно выходит хуже, чем там. Не пора ли уже успокоиться, перестать воевать и с собой, и со всем миром, и начать жить нормальной, человеческой жизнью?
Он долго говорил ещё – о Навальном, олигархах и коррупции, об европейском пути и демократических ценностях, и старуха слушала его, наклонив голову набок и удивлённо округлив глаза. Но он чувствовал с досадой, что правильным его словам в патриархальном быту старухи не найдётся места, как не нашлось бы места в её деревенской избе многодюймовой плазменной панели. Её же фразы отчего-то не падали мимо сердца, а задевали за что-то живое, воспалённое, и долго ещё после трепыхались в мягких душевных глубинах, которых Николай прежде не знал у себя. От её рассуждений становилось уютно, спокойно, и спокойствие это ощущалось физически, к нему хотелось прислониться, щупать его, чувствуя надёжное, крепкое. И Николай щупал: недоверчиво, брезгливо прикасался тревожной мыслью, словно пробовал языком шаткий зуб.
«Заразительная же штука – эта их общинность. Гляди-ка, и меня прихватила, – с досадой размышлял он после таких разговоров. – Привыкли к рабству, устроились в нём, и так и живут столетиями… как мыши в сыром подвале».
Он оглядывался на старуху, и она, подвижная, деловитая, в извечном своём сером балахоне, действительно напоминала ему большую мышь…
Жизнь вместе с тем изменилась, и перемены эти не нравились Николаю. Друзей, прежде часто бывавших в его холостяцкой квартире, он приглашать перестал – бабка смущала их своими наивными расспросами и ненужным, избыточным гостеприимством. Выпроводить её было некуда, а когда она находилась в соседней комнате, её присутствие всё же ощущалось, и от этого всем было скучно и неловко. Теперь, если после пятничного боулинга или концерта в клубе кто-нибудь по старинке предлагал поехать к Николаю домой, тот отказывался.
– У меня бабка же, – смущённо объяснял он. – Лапти, валенки, русский мир, вот это всё.
– Рюзке мир, – привычно коверкал собеседник, понимающе качая головой. И тут же бодро интересовался: – А горилку хоть держит?
– И горилку не одобряет, – искренне сожалел Николай.
Бабкину стряпню – густые супы с терпкими и горькими травами, каши с изюмом и кусочками чего-то зелёного и красного, он есть брезговал, и перед уходом с работы ужинал в кафе бизнес-центра. Бабка ничего не понимала и изумлялась. «Как же так, приедеть, ничего не поест, и спать идёть. Чаю если попьёть – и то хорошо», – жаловалась она после товаркам на кухне. Те сочувственно поддакивали, а, встретив Николая, жалостно глядели на него и укоряюще качали головами.
К тому же бабка болела. По ночам она дышала так громко и тяжело, что слышно было через три стены, и казалось, каждый новый вздох даётся ей с огромным трудом. Иногда она не поднималась с постели до обеда, а то и целый день лежала, укрывшись одеялом с головой и глухо охая под ним. Случалось, на улице она забывала, где находится, и домой её приводили соседи. Сидя на работе, Николай всё время боялся, что бабка оставит без присмотра включённую плиту и устроит пожар. Он даже купил ей специальный мобильный телефон для стариков с большими кнопками, и показал, как пользоваться им, но она так и не привыкла к аппарату. Однажды ночью Николай проснулся от грохота на кухне. Войдя туда, он обнаружил бабку в одном халате, простоволосую и босую, стоящей в центре комнаты, средь опрокинутых кастрюль и осколков посуды.Она с тупым выражением смотрела в стену, по ногам её стекало жёлтое…
– Что случилось? – встревоженно спросил Николай.
Бабка вздрогнула, очнулась, и взгляд её стал беспомощно-виноватым.
– Я…посуду помыть хотела, – произнесла она таким тоном, будто сама удивлялась происшедшему. И нерешительно развела руками. – И вот упало всё…
Не сказав ни слова, Николай крепко взял её за руку и повёл в ванную. Резкими, брезгливыми движениями разоблачил, поставил под душ и сразу включил сильную струю. Старуха мелко, всем телом затряслась, почувствовав воду, и снова подняла на него свой виноватый взгляд. Ему вдруг стало очень стыдно за себя, и вместе с тем он отчётливо ощутил, что не может больше, физически не способен выносить такую жизнь.
Пока старуха мылась, он достал телефон и набрал номер отца.
– Пап, не могу я больше с бабкой, – начал он без предисловий, едва отец поднял трубку. – В дом престарелых её надо, или ещё куда. Достала меня совсем.
– Ну ладно, не кипятись, я на следующей неделе прилечу и разберусь там со всем, – ответил отец. – Потерпи ещё немного.
II
На следующей неделе отец не приехал и даже не позвонил, но Николаю теперь было не до того. Внезапно выяснилось, что рекламный проект, которым он руководил, необходимо сдать на две недели раньше срока. Все серьёзные, сложные задачи он решил быстро. За неделю была организована работа дизайнеров, арендованы выставочные конструкции, и окончательно согласован проект с заказчиком. Но каждый день возникало множество мелких, внешне незначительных дел, отнимавших, однако, массу времени. То у бухгалтерии заказчика появлялись дополнительные вопросы по смете, то в типографии не было бумаги подходящего формата, то увольнялся верстальщик, и после него невозможно было найти нужные файлы… Николай с утра до ночи мотался по Москве – пожимал руки, безэмоционально улыбался, энергично рассказывал что-то в тёмных конференц-залах, освещённых жёлтым лучом проектора. Домой он всегда возвращался раздражённый, усталый, с гнетущим ощущением того, что сегодня снова не сделано то, что нужно. Больше всего хлопот было с установкой макета самолёта, который символизировал бренд заказчика, в торговом центре «Белая дача». После того, как были арендованы нужные площади и получены все разрешения, в дело вмешался инспектор пожарной охраны, маленький, чернявый сорокалетний человек в рыжем чесучовом пиджаке, придававшем ему несколько старомодный вид. Он исчеркал карандашом ватман с изображением макета, и своим едва разборчивым, некрасивым почерком набросал на полях его множество замечаний. Состояли они сплошь из придирок и глупостей, но переубедить инспектора не удавалось. Когда Николай заговаривал с ним, тот кривился так, словно у него болели зубы, и, глядя в сторону, гнусавым и монотонным голосом повторял одну за другой свои претензии. Николай чувствовал, что в этой своей дурной, тяжеловесной манере инспектор намекает на взятку, и, каждый раз уходя от него, бесился.
Однажды работа над макетом особенно затянулась, и Николай выехал с «Белой дачи» около восьми часов. До дома легче всего было добраться по МКАДу, так удавалось избежать больших пробок. Но Николай смертельно устал, и рискнул поехать по прямой, через Волгоградское шоссе. Дорога оказалась непривычно свободна, и три или четыре километра он пролетел за считанные минуты. Но перед самым въездом на третье кольцо он услышал под колёсами хлопок, и вслед за тем почувствовал, что автомобиль кренится на сторону. Ещё мгновение – и машина слетела с дороги и понеслась по обочине, с сухим хрустом ломая грязную наледь. Николай начал уже осторожно, не давя, скидывать скорость, вместе с тем непослушными пальцами отыскивая на стойке позади себя карабин ремня безопасности, когда послышался удар. Гулко ухнуло и осыпалось в салон лобовое стекло, и какая-то беспощадная, злая сила выбросила Николая наружу, в снег, в грязь. Последнее, что он увидел перед тем, как взгляд заслонила чёрная пелена – автомобиль, стоящий у обочины, с раздавленным дымящимся капотом. Левая дверь, распахнувшаяся от удара, безвольно покачивалась, словно сбитая птица взмахивала подраненным крылом…
Следом была пронзительная белизна палаты, чьи-то серьёзные, густые голоса, неумолимо-твёрдые руки, и – вкус чего-то горького и вяжущего на губах. Он не знал, сколько провёл в этом безмысленном, животном полубытии. Ему казалось, что недели, месяцы, годы целые пронеслись над ним, а он всё также лежал больной и онемелый, и всё глядел, глядел на что-то белое и синее. Первым новым впечатлением было бритое, круглое лицо доктора, склонившегося над ним.
– Очнулись? – улыбнулся доктор. – Долго жить будете.
– Что со мной? – спросил Николай, делая усилие, чтобы поднять голову над подушкой.
– Лежите, лежите, – коротким жестом остановил его доктор. – Ничего страшного не случилось. Сотрясение мозга, ногу сломали, да крови чуточку потеряли. До свадьбы заживёт. Отдыхайте.
Днём, когда Николай окончательно пришёл в сознание, явилась медсестра, маленькая, аккуратная, подчёркнуто строгая, очень похожая на школьную учительницу из тех, кого боятся и не любят дети.
– Вам насчёт лекарств Фёдор Емельянович сказал? – серьёзно спросила она, держа руки в карманах халата.
– Нет, не сказал, – слабо выговорил Николай.
– Дело в том, что у нас не все препараты в наличии, и вам надо будет самостоятельно кое-что докупить. Вот список необходимого, – она достала рецепт и подала его Николаю. – Попросите, пожалуйста, родных, пусть привезут.
Николай молча кивнул, принял от неё листок, и положил его в тумбочку у кровати.
Вечером приехали коллеги с работы – Кон и Битюгов. Покачав сочувственно головами, пожелали скорейшего выздоровления и удалились, оставив на тумбочке сетку апельсинов. После них в палату торопливым, шаркающим шагом вошла бабка. Вид она имела смятенный и потерянный, и чувствовалось, что обстановка больницы с её длинными коридорами, хлопающими дверьми, спешащими куда-то медиками и густо разлитым в воздухе запахом лекарств, пугает её. Николай опасался, что увидев его в бинтах, с гипсом на ноге, бабка не выдержит, и выкинет что-нибудь эксцентричное, по-деревенски бесшабашное – например, упадёт на колени и завоет в голос, или примется как-нибудь преувеличенно и нелепо унижаться перед персоналом. Но она только подошла к койке, и села на табурет у изголовья.
– Здравствуй, Коленька, – тихо произнесла она, поглаживая его плечо своей тонкой, невесомой ручкой. – Как чувствуешь себя, мальчик?
– Нормально, – безразлично ответил Николай и шевельнулся, увиливая от её ласки. Это вышло как-то слишком бесцеремонно, и чтобы загладить неловкость, он прибавил уже мягче: – Не беспокойся, скоро поправлюсь.
Старуха с минуту смотрела на него напряжённым взглядом, словно готовилась задать какой-то ещё, очень волнующий её вопрос. Она даже побледнела от волнения, но спросить всё-таки не решилась, и вдруг засуетилась.
– Ой, Коленька, а я же тебе гостинцы принесла! – произнесла она, роясь в своей большой хозяйственной сумке, похожей на мешок. – Яблочек купила, бананов. Холодчика наварила, – сказала она, за ручки с трудом вынимая из сумки облупленную жёлтую кастрюлю. – Индюшачий, очень вкусный. Ты попробуй! С хреном вот, – прибавила она, выкладывая на тумбочку зелёный тюбик.
– Нет, не хочу, – равнодушно отказался Николай. – Ты, бабка, дома бы лучше сидела, чего тебе тут делать? Меня выпишут скоро.
– А когда? – поинтересовалась она, доставая пакеты с фруктами.
– Да через две недели самое большее.
Но двумя неделями не ограничилось. Сначала появились проблемы с анализами, затем рентген показал, что кость срастается неровно, и начались новые осмотры и процедуры. Потянулись дни – скучные, однообразные, серые, как мешковина. Ещё раза два заходили знакомые и коллеги, для разбора аварии являлся полицейский инспектор, а после него – страховой агент, принесший Николаю на подпись целую пачку документов. Николай ждал отца, но тот всё не давал о себе знать, видимо, его тайское турне затягивалось. Наконец, посещения прекратились. Не отставала только бабка. Она приходила ежедневно, ровно в одиннадцать утра, и сразу решительно усаживалась на табурет у изголовья, точно принимала пост. Говорить с ней было не о чем, и Николай только машинально отвечал на её вопросы, которые всегда были одни и те же – не болит ли нога, хорошо ли кормят, не грубят ли врачи. Гостинцами же её – фруктами и неизменным холодцом, он брезговал. Холодец каждый раз велел нести обратно, а фрукты, как только старуха уходила, раздавал соседям по палате. Ему даже стыдно было за эти фрукты. Бабка покупала всё самое дешёвое и лежалое – потемневшие, в чёрных точках бананы, подгнившие яблоки и груши – видимо, сказывалась стариковская привычка экономить. «Одна живёт, могла бы и не скаредничать», – зло думал Николай.
Как-то в коридоре, в очереди на процедуры, к нему подошла медсестра и спросила насчёт лекарств, которые надо было заказать у родных. Говорила она холодно и требовательно, и её тон смутил Николая. Вечером он попросил смартфон у соседа по палате, толстого бородатого кавказца, и заглянул в интернет. Большинство медикаментов из списка стоили недорого, но два или три наименования тянули вместе почти на десять тысяч рублей. Это напугало Николая. Он начал действовать, но безуспешно. Деньги и кредитные карты пропали в аварии, и о скором восстановлении их нечего было и думать. Отцу он дозвониться не смог, и только послал ему подробное сообщение с рассказом о ситуации. В Москве у Николая имелось множество друзей и знакомых, но телефонов одних он не помнил наизусть, те же, кому позвонил, как назло или сами сидели без денег, или были в отъезде. Последним Николай набрал своего шефа с работы, Рыболовлева. Тот долго мялся, увиливал, и, наконец, пустился в путаные и длинные объяснения, из которых следовало, что рынок замер, заказов стало мало, и лишних денег в кассе фирмы нет. «Но если тебе действительно нужно, я одолжу из своих», – прибавил он таким серьёзным и торжественным тоном, словно речь шла об огромной жертве. Николай сдержанно отказался и положил трубку. Оставалось одно – ждать, пока отец узнает об аварии и вернётся в Москву.
Целыми днями Николай лежал на кровати, тосковал и смотрел на улицу. Окна в палате выходили в густой парк, где росли старые, корявые осины и дул пронзительный ветер. Был уже март, но деревья в парке скрипели сухо, безнадёжно, по-зимнему, и казалось, что никогда больше не будет тепла и солнца, а будут только морозы, снега, ледяные вихри, и эта отчаянная серая тоска. Николай пробовал развлекать себя, вспоминая забавные случаи из прошлого и строя планы на будущее, но эти мысли как-то не приживались у него, они казались лишними в этих серых стенах, среди чужих равнодушных людей. Хорошо тут получалось только считать обиды и ненавидеть. И Николай ненавидел. Он ненавидел отца за то, что тот развёлся с матерью и завёл любовницу, ненавидел Рыболовлева за то, что тот не помог ему в беде, ненавидел себя за то, что так неосторожно, беспечно жил. Но главное, он ненавидел бабку. Она, навязчивая, архаичная, косная, олицетворяла для него всё то, что он презирал всю свою взрослую жизнь, то, что одним фактом своего существования всегда стесняло и ущемляло его. Её вид раздражал Николая, и всякий раз, как она приходила, он старался поскорее отделаться от неё.
– Баб Маш, у меня тут всё хорошо, шла бы ты домой, а? – умолял он, комкая край простыни. – Я тут и без тебя нормально справлюсь.
Если он слишком уж настаивал, она уходила, но на другой день возвращалась снова со своими расспросами, фруктами и холодцом.
Однажды он забрал у неё этот злосчастный холодец, после её ухода доковылял до туалета, и, зло стуча ложкой по стенкам кастрюли, вывалил студенистую массу в унитаз. Затем, глядя в сторону и кривясь от отвращения, спустил воду. Вернулся в палату довольный и умиротворённый, словно совершил хороший, честный поступок.
Порой он даже думал, что бабка не понимает его слов и уговоров, что она не в себе, как в тот раз, на кухне. В самом деле, в последнее время она похудела, осунулась, и при взгляде на неё Николаю вспоминалась старая собака, которую он как-то в детстве увидел на улице под дождём, пожалел и, к ужасу родителей, привёл домой…
Часто по ночам Николай не спал, и прислушивался к происходящему в коридоре. Дежурное помещение находилось по соседству с его палатой, и сквозь стену было слышно как медсёстры пьют чай, ругаются и обсуждают последние новости. Он уже знал, сколько получает тот или иной врач, у кого в отделении с кем роман, кто выпивает на дежурствах… Всё это усугубляло его тоску, и ему казалось, что медики ходят на работу не для того, чтобы лечить людей, а чтобы сплетничать, развратничать в ординаторской, пьянствовать и вымогать у больных деньги.
Как-то сквозь дремоту он расслышал в беседе своё имя.
– А Семёнова из третьей палаты ты зачем на семичасовые уколы включила? – удивлённо спрашивала сестра, видимо, составлявшая график. – У нас же нет ничего из того, что Савиков ему назначил. Грибова что ли с девятки привезла?
– Да нет, ему лекарства родственники передали.
– А, родственники… – понимающе протянул голос.
«Отец приехал! – догадался Николай. – Скоро сам придёт. Наконец-то…».
Но отец так и не появился. Видимо, сообщение он получил, но почему-то не смог выбраться сам, и передал деньги через кого-то из знакомых…
…Выписали Николая через месяц, в начале апреля. Забирать его приехала бабка. Спустившись в регистратуру, Николай сам себя не узнал в зеркале – он оброс, одряб, иссох, и видом своим напоминал матроса, недавно спасённого с необитаемого острова. От долгой привычки к постели и костылю шагал он неуверенно, припадая на больную ногу, и бабка то и дело поддерживала его, подставляя своё острое костлявое плечо.
После окончания всех бумажных формальностей они через приёмное отделение направились к выходу. Но в холле их остановили.
– Подождите, подождите секунду, – послышался сзади резкий голос, и, оглянувшись, Николай увидел Светлану, медсестру того отделения, где он лежал, коротко стриженую женщину с жёлтым брюзгливым лицом. Мелким шагом, звонко раздающимся в коридоре, она приблизилась к ним и, к удивлению Николая, обратилась к бабке.
– Мария Ефимовна, ну почему мне бегать за вами приходиться? – с досадой сказала она. – Я же просила перед выпиской заглянуть ко мне. Медикаменты-то заберите. Режим приёма знаете?
– Знаю, – кротко кивнула бабка.
– Ну всё тогда, – сказала сестра, и, подав бабке бумажный свёрток, перетянутый резинкой, удалилась.
– Это что? – удивился Николай.
– А это лечить тебя, доктора просили, вот я и купила, – просто ответила бабка, укладывая свёрток в сумку.
Наблюдая за быстрыми движениями её рук, Николай напряжённо размышлял. Кажется, ничто в жизни не поражало его так, как эта секундная беседа. И чем больше он думал о ней, тем сильнее стучало сердце, и тем теснее и теплее становилось в груди.
«Значит, это она приносила лекарства. Но как? Ампулы эти стоили девять тысяч, – растерянно подсчитывал он про себя. – Сбережений у бабки, кажется, не было. Пенсия у неё чуть меньше десяти тысяч. Получается, она целый месяц жила на тысячу?».
Он вспомнил бабкину худобу, вспомнил фрукты, которые она приносила, холодец, этот её несчастный… Подбородок у него задрожал и к горлу подступили слёзы. Он порывисто обнял бабку и поцеловал её в щёку. Она ответила ему робким, удивлённым взглядом, не поняв причины этой нежности, и оттого стала ещё ближе, родней.
Они вышли из больницы. На улице стояла оттепель. Прежде, лёжа в палате, Николай не чувствовал весну, и теперь, когда он оказался на свежем воздухе и ощутил тепло и запах талого снега, голова у него закружилась и на душе стало легко и радостно. Ему захотелось много, с упоением мечтать и верить во что-нибудь светлое, вечное… В прозрачном воздухе звенели птичьи трели, на осевшие сугробы ложились мягкие весенние тени, и солнце на небе было таким же огромными горячим, как сердце.
Михаил Поляков
Едва перешагнув порог квартиры, она прошла на кухню, уселась у окна, и так и провела весь день, устремив куда-то за горизонт свой чистый, прозрачный взгляд.
…За неделю до того Николаю позвонил отец.
– Помнишь свою двоюродную бабку Марию? – спросил он.
– Которая в деревне живёт? – в ответ поинтересовался Николай, смутно припоминая что-то из раннего детства.
– Да, в Котловке. От тебя километров двести. Ты бы, Коль, съездил, забрал её оттуда. По осени дед Василий помер, и она, говорят, пригорюнилась совсем.
– Ну а мне-то она на кой сдалась? И времени нет сейчас возиться с ней, у меня два проекта висят, я целый день в разъездах. К тому же она старая, уход за ней, наверное, нужен.
– Да какой там уход! Деревенская старуха, ещё нас с тобой переживёт. Сама ещё за тобой ухаживать будет – ну там постирушками, уборкой, готовкой займётся. Хоть наведёт порядок в берлоге твоей холостяцкой. И потом в деревне дом у неё и земля, – заговорщически присовокупил отец. – Места хорошие, дачные. Уже приходили к ней из одной фирмы… Пустишь дело на самотёк, на раз-два отожмут собственность, а потом хоть всю жизнь судись с ними.
– Ну а сам-то ты что?
– У меня, знаешь, дела сейчас, – помялся отец.
Николай догадывался об этих делах. Три месяца назад, сразу после развода с матерью, отец начал встречаться со своей секретаршей Татьяной. Он нелепо стыдился этой поздней страсти, и был уверен вместе с тем, что сын осуждает его. Николаю было всё равно, но отца он не разубеждал.
– С Таней? – только спросил он.
– Да… В Тайланд поедем.
– Надолго?
– Да как получится… На месяц-другой.
– Ну ладно, заберу бабку, – наконец согласился Николай, – А что детей-то у них с мужем не было?
– Да бесплодная она, в молодости переболела чем-то.
– Приёмных бы взяли.
– Приёмных дед Василий не хотел.
– Как же они жили?
– Ну как-как. Обычно жили, – не понял отец.
– Скучно же…
– Скучно – не скучно. Нормально, – взял деловую ноту отец. – Ты, главное, не забудь проследить за документами, чтобы она всё, до бумажки, с собой забрала. Да пусть оставит в сельсовете свои новые адрес и телефон.
Кляня отцовскую оборотистость, Иван отправился в деревню, и тем же вечером привёз бабку Марью в свою просторную трёшку на Соколе. С ней прибыли два серых баула – всё нажитое, заработанное в деревне за шестьдесят лет. Николай заглянул в один из них – какие-то линялые тряпки, ржавые кастрюли, потускневший самовар с погнутой трубой, торчащей кверху так вызывающе и залихватски, словно он приготовился обороняться ею ото всякого, кто дерзнул бы нарушить его заслуженный стариковский покой. Завязав баулы узлом, Николай вытащил их на балкон и небрежно затолкал в свободную нишу между старым торшером и комплектом зимней резины. Затем заглянул к бабке. Она всё также сидела, уставившись куда-то вдаль.
– Баб Маш, есть будешь? – бодро прикрикнул Николай. Старуха вздрогнула, оглянулась, окинула его непонимающим, бессмысленным взглядом, и снова повернулась к окну.
Он решил уже, что так и суждено ей просидеть остаток жизни на одном месте замшелой бездвижной колодой. Но на третий день она очнулась, и всё вокруг наполнила собой – своим торопливым, всегда куда-то спешащим шагом, своим тихим взором и внятным, воркующим говором, движениями своими – гладкими, скользящими. Обосновалась она на кухне. На плите завелась огромная жёлтая кастрюля, в которой денно и нощно бурлило что-то жирное, вязкое, на подоконнике сушились травы, распространявшие тяжёлый и острый как приворотное зелье дух, на холодильник и стол легли застиранные рушники – и обставленная глянцевой шведской мебелью кухня стала казаться тесной и мрачной, как чёрная изба. Николай нисколько не удивился бы, если где-нибудь за микроволновой печью вдруг шмыгнуло бы кудлатое и гибкое тельце домового.
Бабка была бережлива. Ела она быстро, сперва тщательно разрезая пищу на мелкие кусочки. Доев, аккуратно собирала ладонью со стола крошки, и отправляла их в рот. Воду из крана пускала тонкой струйкой, и по деревенской привычке никогда не тратила её сверх необходимости. И речь экономила – говорила медленно и внятно, смягчая согласные, избегая шипящих, так, словно опасалась пораниться резкими звуками. «Прибираисся», «умываисся», «готовисся», – произносила она. Голос её был тих и не настойчив, и по тону ощущалось, что даже его бабка полагает чрезмерным, и при возможности она говорила бы ещё тише.
Бабка верила в Бога, верила истово, фанатично. Блюла посты, отмечала все церковные праздники, не ела масла в среду и пятницу. В углу её комнаты возник целый иконостас из старых, прокопчённых образов, с которых укоряюще смотрели длинные, пергаментное-жёлтые лики святых. Перед иконами по праздникам бабка ставила толстые самодельные свечи, вместе со старыми фотокарточками хранившиеся у неё в чёрной лакированной шкатулке с маленьким замочком. От этих свечей во всей квартире становилось душно, и так пахло палёным салом, что болела голова. Выходя из дому, она читала молитву, а если случалось по дороге миновать церковь, торопливо крестилась и глубоко, в пояс, кланялась, отчего Николаю всегда было неудобно перед прохожими.
Как вокруг зелёного побега, вставленного в воду, возле бабки завелась, закопошилась жизнь. С какими-то рецептами стала заходить прежде незнакомая Николаю соседка с первого этажа, маленькая сухая женщина с сальными волосами, стянутыми в крысиный хвостик. Несколько раз заглядывал неведомо откуда взявшийся краснолицый и меднобородый мужик, похожий на бурлака, с изъеденными оспой щеками, окающим выговором и широченными плечами. Бабка называла его страдальцем, каждый раз подолгу выслушивала и, провожая у входа, сочувственно покачивала головой, словно поражаясь тому, что один человек мог вынести те муки, что выпали на его долю. Николай же с подозрением поглядывал на обтрюханные одеяния «страдальца» и прятал от него серебряные ложки.
Вскоре бабка начала посещать церковь, и, видимо, быстро освоилась в тамошней общине. Её стали навещать прихожанки – древние, как она сама, старухи с измученными лицами, в тёмной, несвежей одежде. Как тени являлись они у входа, оставляли в коридоре неуклюжую свою растоптанную обувь, и мягким, неслышным шагом, скользили на кухню. Там подолгу, часами целыми, шептались. Николай, оказываясь рядом, улавливал безразличным слухом обрывки фраз. Беседы всё были скучные, чёрствые – о погоде, ценах, болезнях, постах. И говорили они буднично, монотонно, ни на чём особенно не задерживаясь, словно перебирали бусины на старых чётках. Когда Николаю случалось заходить на кухню, голоса как по команде смолкали, и старухи смотрели на него с таким восторгом, словно только что усердно нахваливали его друг дружке. Это ни капли ему не льстило, и, выходя от них, он каждый раз чувствовал желание надышаться свежим воздухом, а после – много и быстро двигаться, освобождаясь от чего-то ветхого, липкого как паутина. Постепенно он начал различать бабкиных подруг. Все они были несчастны, нищи и одиноки, и у каждой, кроме того, имелось своё, особенное горе, чёрное и отчаянное, как вороново крыло. У одной сорок лет назад утонул в Ангаре муж с двумя маленькими детьми, у другой спился и умер сын, третья, со звучным именем Акулина, неизлечимо болела раком… Николай не сочувствовал им, их беды были так огромны и необычны, что в его молодой, двадцатипятилетней реальности им ещё не было единицы измерения, и они не могли приняться, укорениться в ней. Он только снисходительно думал иногда, что жил бы на месте старух иначе, и не допустил бы с собой подобного.
Бабка с утра до ночи, пока не готовила и не убиралась, смотрела телевизор и, очевидно, верила всему, что там говорилось. Путин, бандеровцы и национал-предатели прочно вошли в её скудный, полвека не менявшийся лексикон.
– Что ж творится, Хос-споди! Расстреляли эти нехристи деревеньку под Донецком, – как все старики сбавляя, лаская слова, докладывала она как-то вечером, вышивая на больших деревянных пяльцах. – Детский садик взорвали, деток малых не пожалели, а мальчишек сколько погибло, ополченцев-то!
– Да какие там ополченцы… Неадекваты одни да проходимцы, – равнодушно отмахнулся Николай.
– Каки же они проходимцы, Коленька? – изумилась бабка, отпуская пяльцы и молитвенно сжимая тонкие свои, с синими нитями вен, ручки перед грудью. – За свою же землю сражаются! А их фашисты, каратели убивають. Не ругать бы их, а помочь им!
– Ты, бабка, о себе лучше подумай. Цены-то заметила как выросли? Есть вам, старикам, нечего скоро будет, а ты всё чушь какую-то пропагандистскую повторяешь.
– А-а-х, – робко вздохнула бабка, – и не такое терпели. Знаешь, каково в войну было? Лебеду и жмых подсолнечный кушали, чай из листиков берёзовых заваривали. Мамка мне обувку из свиной кожи шила. Чуть забегаисся, по луже аль по росе пройдёсся, так кожа-то и разлезалася. Босая, почитай, ходила. Тогда пережили, и нынче выдюжим, нешто своих бросим?
– Да какие они тебе свои?
– Как же не свои? Свои, русские, православные, – убеждённо заявила бабка.
– Ну свои и свои, чёрт с ними, – уже начиная раздражаться, заговорил Николай, барабаня пальцами по крышке стола. – Ты мне вот что лучше скажи: вот я не православный, не верующий даже, мне-то зачем все эти прелести терпеть? – Бабка открыла было рот, чтобы ответить, но он продолжал, возвысив голос, обращаясь уже не столько к ней, сколько к собственным мыслям: – Вообще, можете вы все с этим вашим русским миром оставить нас, цивилизованных людей, в покое? Дайте нам пожить нормально, а? Не нужно нам ни общинности вашей, ни щей кислых, ни пьянства вашего поголовного, ни свадеб с мордобоями, ни пузатых чиновников, ни Христа вашего!
– Как же Христа не нужно? Ну а вместо Христа – кто? – изумлённо всплеснула руками бабка.
– Вот обязательно тебе нужен кто-то сверху. Чтобы там, – Николай медленным, вкрадчивым жестом указал на потолок, – сидел кто-то значительный – не важно кто – генсек, президент, Бог, и всё за тебя решал. Так и жили вы всегда – подчинялись да от страха дрожали – как бы не вышло чего. А я вот не хочу такого!
– А чего же ты хочешь? – спросила бабка, не сводя с него внимательного взгляда своих бесцветных, лишённых ресниц глаз. За всю беседу она, кажется, ни разу не моргнула.
– Не вот этого вашего чёрного и забитого, – крикнул Николай, ткнув пальцем в угол с иконами, и, испуганная резкостью жеста, бабка вздрогнула и икнула даже. – Хочу нормальной жизни в своей стране. Чтобы во властных кабинетах сидели деловые, умные люди, а не казнокрады с крысиными глазками, чтобы суды были честны, а полицейские следовали закону, а не понятиям. Чтобы бюджетные средства шли на дело, а не пилились между своими или разбазаривались на нелепые и никому не нужные мега-проекты. Чтобы каждый отвечал за свои слова и мог честно зарабатывать собственным трудом. Чтобы уважались свобода слова, частная собственность, права человека и, чёрт возьми, банальное моё личное пространство! Справедливости я хочу, понимаешь ты это?
Бабка долго, в полном безмолвии, пристально смотрела на Николая. Пауза длилась столько, что ему, наконец, стало неловко. Но когда он уже поднялся, чтобы уйти, она вдруг заговорила.
– От… от сытости ты, Коленька, справедливость ищешь, – произнесла она, выводя слова так тонко и обрывисто, словно аккуратно дула в детский свисток. – Рази бываить так? Чтоб её найти, справедливость-то, надо на твёрдом спать, чёрствое исть… А сытого бес водит.
– Да, вот это по-нашему, по-русски, – злорадно согласился Николай, снова садясь и резко придвигаясь к столу. – Счастье и не счастье у нас, если не куплено страданием. Обязательно надо нам бичевать себя, мучиться, вериги пудовые таскать. То, что в Европе получено спокойно, через поступательный, упорный труд, у нас всегда достигается порывом, кровью и какими-то невероятными зверствами. И всё равно выходит хуже, чем там. Не пора ли уже успокоиться, перестать воевать и с собой, и со всем миром, и начать жить нормальной, человеческой жизнью?
Он долго говорил ещё – о Навальном, олигархах и коррупции, об европейском пути и демократических ценностях, и старуха слушала его, наклонив голову набок и удивлённо округлив глаза. Но он чувствовал с досадой, что правильным его словам в патриархальном быту старухи не найдётся места, как не нашлось бы места в её деревенской избе многодюймовой плазменной панели. Её же фразы отчего-то не падали мимо сердца, а задевали за что-то живое, воспалённое, и долго ещё после трепыхались в мягких душевных глубинах, которых Николай прежде не знал у себя. От её рассуждений становилось уютно, спокойно, и спокойствие это ощущалось физически, к нему хотелось прислониться, щупать его, чувствуя надёжное, крепкое. И Николай щупал: недоверчиво, брезгливо прикасался тревожной мыслью, словно пробовал языком шаткий зуб.
«Заразительная же штука – эта их общинность. Гляди-ка, и меня прихватила, – с досадой размышлял он после таких разговоров. – Привыкли к рабству, устроились в нём, и так и живут столетиями… как мыши в сыром подвале».
Он оглядывался на старуху, и она, подвижная, деловитая, в извечном своём сером балахоне, действительно напоминала ему большую мышь…
Жизнь вместе с тем изменилась, и перемены эти не нравились Николаю. Друзей, прежде часто бывавших в его холостяцкой квартире, он приглашать перестал – бабка смущала их своими наивными расспросами и ненужным, избыточным гостеприимством. Выпроводить её было некуда, а когда она находилась в соседней комнате, её присутствие всё же ощущалось, и от этого всем было скучно и неловко. Теперь, если после пятничного боулинга или концерта в клубе кто-нибудь по старинке предлагал поехать к Николаю домой, тот отказывался.
– У меня бабка же, – смущённо объяснял он. – Лапти, валенки, русский мир, вот это всё.
– Рюзке мир, – привычно коверкал собеседник, понимающе качая головой. И тут же бодро интересовался: – А горилку хоть держит?
– И горилку не одобряет, – искренне сожалел Николай.
Бабкину стряпню – густые супы с терпкими и горькими травами, каши с изюмом и кусочками чего-то зелёного и красного, он есть брезговал, и перед уходом с работы ужинал в кафе бизнес-центра. Бабка ничего не понимала и изумлялась. «Как же так, приедеть, ничего не поест, и спать идёть. Чаю если попьёть – и то хорошо», – жаловалась она после товаркам на кухне. Те сочувственно поддакивали, а, встретив Николая, жалостно глядели на него и укоряюще качали головами.
К тому же бабка болела. По ночам она дышала так громко и тяжело, что слышно было через три стены, и казалось, каждый новый вздох даётся ей с огромным трудом. Иногда она не поднималась с постели до обеда, а то и целый день лежала, укрывшись одеялом с головой и глухо охая под ним. Случалось, на улице она забывала, где находится, и домой её приводили соседи. Сидя на работе, Николай всё время боялся, что бабка оставит без присмотра включённую плиту и устроит пожар. Он даже купил ей специальный мобильный телефон для стариков с большими кнопками, и показал, как пользоваться им, но она так и не привыкла к аппарату. Однажды ночью Николай проснулся от грохота на кухне. Войдя туда, он обнаружил бабку в одном халате, простоволосую и босую, стоящей в центре комнаты, средь опрокинутых кастрюль и осколков посуды.Она с тупым выражением смотрела в стену, по ногам её стекало жёлтое…
– Что случилось? – встревоженно спросил Николай.
Бабка вздрогнула, очнулась, и взгляд её стал беспомощно-виноватым.
– Я…посуду помыть хотела, – произнесла она таким тоном, будто сама удивлялась происшедшему. И нерешительно развела руками. – И вот упало всё…
Не сказав ни слова, Николай крепко взял её за руку и повёл в ванную. Резкими, брезгливыми движениями разоблачил, поставил под душ и сразу включил сильную струю. Старуха мелко, всем телом затряслась, почувствовав воду, и снова подняла на него свой виноватый взгляд. Ему вдруг стало очень стыдно за себя, и вместе с тем он отчётливо ощутил, что не может больше, физически не способен выносить такую жизнь.
Пока старуха мылась, он достал телефон и набрал номер отца.
– Пап, не могу я больше с бабкой, – начал он без предисловий, едва отец поднял трубку. – В дом престарелых её надо, или ещё куда. Достала меня совсем.
– Ну ладно, не кипятись, я на следующей неделе прилечу и разберусь там со всем, – ответил отец. – Потерпи ещё немного.
II
На следующей неделе отец не приехал и даже не позвонил, но Николаю теперь было не до того. Внезапно выяснилось, что рекламный проект, которым он руководил, необходимо сдать на две недели раньше срока. Все серьёзные, сложные задачи он решил быстро. За неделю была организована работа дизайнеров, арендованы выставочные конструкции, и окончательно согласован проект с заказчиком. Но каждый день возникало множество мелких, внешне незначительных дел, отнимавших, однако, массу времени. То у бухгалтерии заказчика появлялись дополнительные вопросы по смете, то в типографии не было бумаги подходящего формата, то увольнялся верстальщик, и после него невозможно было найти нужные файлы… Николай с утра до ночи мотался по Москве – пожимал руки, безэмоционально улыбался, энергично рассказывал что-то в тёмных конференц-залах, освещённых жёлтым лучом проектора. Домой он всегда возвращался раздражённый, усталый, с гнетущим ощущением того, что сегодня снова не сделано то, что нужно. Больше всего хлопот было с установкой макета самолёта, который символизировал бренд заказчика, в торговом центре «Белая дача». После того, как были арендованы нужные площади и получены все разрешения, в дело вмешался инспектор пожарной охраны, маленький, чернявый сорокалетний человек в рыжем чесучовом пиджаке, придававшем ему несколько старомодный вид. Он исчеркал карандашом ватман с изображением макета, и своим едва разборчивым, некрасивым почерком набросал на полях его множество замечаний. Состояли они сплошь из придирок и глупостей, но переубедить инспектора не удавалось. Когда Николай заговаривал с ним, тот кривился так, словно у него болели зубы, и, глядя в сторону, гнусавым и монотонным голосом повторял одну за другой свои претензии. Николай чувствовал, что в этой своей дурной, тяжеловесной манере инспектор намекает на взятку, и, каждый раз уходя от него, бесился.
Однажды работа над макетом особенно затянулась, и Николай выехал с «Белой дачи» около восьми часов. До дома легче всего было добраться по МКАДу, так удавалось избежать больших пробок. Но Николай смертельно устал, и рискнул поехать по прямой, через Волгоградское шоссе. Дорога оказалась непривычно свободна, и три или четыре километра он пролетел за считанные минуты. Но перед самым въездом на третье кольцо он услышал под колёсами хлопок, и вслед за тем почувствовал, что автомобиль кренится на сторону. Ещё мгновение – и машина слетела с дороги и понеслась по обочине, с сухим хрустом ломая грязную наледь. Николай начал уже осторожно, не давя, скидывать скорость, вместе с тем непослушными пальцами отыскивая на стойке позади себя карабин ремня безопасности, когда послышался удар. Гулко ухнуло и осыпалось в салон лобовое стекло, и какая-то беспощадная, злая сила выбросила Николая наружу, в снег, в грязь. Последнее, что он увидел перед тем, как взгляд заслонила чёрная пелена – автомобиль, стоящий у обочины, с раздавленным дымящимся капотом. Левая дверь, распахнувшаяся от удара, безвольно покачивалась, словно сбитая птица взмахивала подраненным крылом…
Следом была пронзительная белизна палаты, чьи-то серьёзные, густые голоса, неумолимо-твёрдые руки, и – вкус чего-то горького и вяжущего на губах. Он не знал, сколько провёл в этом безмысленном, животном полубытии. Ему казалось, что недели, месяцы, годы целые пронеслись над ним, а он всё также лежал больной и онемелый, и всё глядел, глядел на что-то белое и синее. Первым новым впечатлением было бритое, круглое лицо доктора, склонившегося над ним.
– Очнулись? – улыбнулся доктор. – Долго жить будете.
– Что со мной? – спросил Николай, делая усилие, чтобы поднять голову над подушкой.
– Лежите, лежите, – коротким жестом остановил его доктор. – Ничего страшного не случилось. Сотрясение мозга, ногу сломали, да крови чуточку потеряли. До свадьбы заживёт. Отдыхайте.
Днём, когда Николай окончательно пришёл в сознание, явилась медсестра, маленькая, аккуратная, подчёркнуто строгая, очень похожая на школьную учительницу из тех, кого боятся и не любят дети.
– Вам насчёт лекарств Фёдор Емельянович сказал? – серьёзно спросила она, держа руки в карманах халата.
– Нет, не сказал, – слабо выговорил Николай.
– Дело в том, что у нас не все препараты в наличии, и вам надо будет самостоятельно кое-что докупить. Вот список необходимого, – она достала рецепт и подала его Николаю. – Попросите, пожалуйста, родных, пусть привезут.
Николай молча кивнул, принял от неё листок, и положил его в тумбочку у кровати.
Вечером приехали коллеги с работы – Кон и Битюгов. Покачав сочувственно головами, пожелали скорейшего выздоровления и удалились, оставив на тумбочке сетку апельсинов. После них в палату торопливым, шаркающим шагом вошла бабка. Вид она имела смятенный и потерянный, и чувствовалось, что обстановка больницы с её длинными коридорами, хлопающими дверьми, спешащими куда-то медиками и густо разлитым в воздухе запахом лекарств, пугает её. Николай опасался, что увидев его в бинтах, с гипсом на ноге, бабка не выдержит, и выкинет что-нибудь эксцентричное, по-деревенски бесшабашное – например, упадёт на колени и завоет в голос, или примется как-нибудь преувеличенно и нелепо унижаться перед персоналом. Но она только подошла к койке, и села на табурет у изголовья.
– Здравствуй, Коленька, – тихо произнесла она, поглаживая его плечо своей тонкой, невесомой ручкой. – Как чувствуешь себя, мальчик?
– Нормально, – безразлично ответил Николай и шевельнулся, увиливая от её ласки. Это вышло как-то слишком бесцеремонно, и чтобы загладить неловкость, он прибавил уже мягче: – Не беспокойся, скоро поправлюсь.
Старуха с минуту смотрела на него напряжённым взглядом, словно готовилась задать какой-то ещё, очень волнующий её вопрос. Она даже побледнела от волнения, но спросить всё-таки не решилась, и вдруг засуетилась.
– Ой, Коленька, а я же тебе гостинцы принесла! – произнесла она, роясь в своей большой хозяйственной сумке, похожей на мешок. – Яблочек купила, бананов. Холодчика наварила, – сказала она, за ручки с трудом вынимая из сумки облупленную жёлтую кастрюлю. – Индюшачий, очень вкусный. Ты попробуй! С хреном вот, – прибавила она, выкладывая на тумбочку зелёный тюбик.
– Нет, не хочу, – равнодушно отказался Николай. – Ты, бабка, дома бы лучше сидела, чего тебе тут делать? Меня выпишут скоро.
– А когда? – поинтересовалась она, доставая пакеты с фруктами.
– Да через две недели самое большее.
Но двумя неделями не ограничилось. Сначала появились проблемы с анализами, затем рентген показал, что кость срастается неровно, и начались новые осмотры и процедуры. Потянулись дни – скучные, однообразные, серые, как мешковина. Ещё раза два заходили знакомые и коллеги, для разбора аварии являлся полицейский инспектор, а после него – страховой агент, принесший Николаю на подпись целую пачку документов. Николай ждал отца, но тот всё не давал о себе знать, видимо, его тайское турне затягивалось. Наконец, посещения прекратились. Не отставала только бабка. Она приходила ежедневно, ровно в одиннадцать утра, и сразу решительно усаживалась на табурет у изголовья, точно принимала пост. Говорить с ней было не о чем, и Николай только машинально отвечал на её вопросы, которые всегда были одни и те же – не болит ли нога, хорошо ли кормят, не грубят ли врачи. Гостинцами же её – фруктами и неизменным холодцом, он брезговал. Холодец каждый раз велел нести обратно, а фрукты, как только старуха уходила, раздавал соседям по палате. Ему даже стыдно было за эти фрукты. Бабка покупала всё самое дешёвое и лежалое – потемневшие, в чёрных точках бананы, подгнившие яблоки и груши – видимо, сказывалась стариковская привычка экономить. «Одна живёт, могла бы и не скаредничать», – зло думал Николай.
Как-то в коридоре, в очереди на процедуры, к нему подошла медсестра и спросила насчёт лекарств, которые надо было заказать у родных. Говорила она холодно и требовательно, и её тон смутил Николая. Вечером он попросил смартфон у соседа по палате, толстого бородатого кавказца, и заглянул в интернет. Большинство медикаментов из списка стоили недорого, но два или три наименования тянули вместе почти на десять тысяч рублей. Это напугало Николая. Он начал действовать, но безуспешно. Деньги и кредитные карты пропали в аварии, и о скором восстановлении их нечего было и думать. Отцу он дозвониться не смог, и только послал ему подробное сообщение с рассказом о ситуации. В Москве у Николая имелось множество друзей и знакомых, но телефонов одних он не помнил наизусть, те же, кому позвонил, как назло или сами сидели без денег, или были в отъезде. Последним Николай набрал своего шефа с работы, Рыболовлева. Тот долго мялся, увиливал, и, наконец, пустился в путаные и длинные объяснения, из которых следовало, что рынок замер, заказов стало мало, и лишних денег в кассе фирмы нет. «Но если тебе действительно нужно, я одолжу из своих», – прибавил он таким серьёзным и торжественным тоном, словно речь шла об огромной жертве. Николай сдержанно отказался и положил трубку. Оставалось одно – ждать, пока отец узнает об аварии и вернётся в Москву.
Целыми днями Николай лежал на кровати, тосковал и смотрел на улицу. Окна в палате выходили в густой парк, где росли старые, корявые осины и дул пронзительный ветер. Был уже март, но деревья в парке скрипели сухо, безнадёжно, по-зимнему, и казалось, что никогда больше не будет тепла и солнца, а будут только морозы, снега, ледяные вихри, и эта отчаянная серая тоска. Николай пробовал развлекать себя, вспоминая забавные случаи из прошлого и строя планы на будущее, но эти мысли как-то не приживались у него, они казались лишними в этих серых стенах, среди чужих равнодушных людей. Хорошо тут получалось только считать обиды и ненавидеть. И Николай ненавидел. Он ненавидел отца за то, что тот развёлся с матерью и завёл любовницу, ненавидел Рыболовлева за то, что тот не помог ему в беде, ненавидел себя за то, что так неосторожно, беспечно жил. Но главное, он ненавидел бабку. Она, навязчивая, архаичная, косная, олицетворяла для него всё то, что он презирал всю свою взрослую жизнь, то, что одним фактом своего существования всегда стесняло и ущемляло его. Её вид раздражал Николая, и всякий раз, как она приходила, он старался поскорее отделаться от неё.
– Баб Маш, у меня тут всё хорошо, шла бы ты домой, а? – умолял он, комкая край простыни. – Я тут и без тебя нормально справлюсь.
Если он слишком уж настаивал, она уходила, но на другой день возвращалась снова со своими расспросами, фруктами и холодцом.
Однажды он забрал у неё этот злосчастный холодец, после её ухода доковылял до туалета, и, зло стуча ложкой по стенкам кастрюли, вывалил студенистую массу в унитаз. Затем, глядя в сторону и кривясь от отвращения, спустил воду. Вернулся в палату довольный и умиротворённый, словно совершил хороший, честный поступок.
Порой он даже думал, что бабка не понимает его слов и уговоров, что она не в себе, как в тот раз, на кухне. В самом деле, в последнее время она похудела, осунулась, и при взгляде на неё Николаю вспоминалась старая собака, которую он как-то в детстве увидел на улице под дождём, пожалел и, к ужасу родителей, привёл домой…
Часто по ночам Николай не спал, и прислушивался к происходящему в коридоре. Дежурное помещение находилось по соседству с его палатой, и сквозь стену было слышно как медсёстры пьют чай, ругаются и обсуждают последние новости. Он уже знал, сколько получает тот или иной врач, у кого в отделении с кем роман, кто выпивает на дежурствах… Всё это усугубляло его тоску, и ему казалось, что медики ходят на работу не для того, чтобы лечить людей, а чтобы сплетничать, развратничать в ординаторской, пьянствовать и вымогать у больных деньги.
Как-то сквозь дремоту он расслышал в беседе своё имя.
– А Семёнова из третьей палаты ты зачем на семичасовые уколы включила? – удивлённо спрашивала сестра, видимо, составлявшая график. – У нас же нет ничего из того, что Савиков ему назначил. Грибова что ли с девятки привезла?
– Да нет, ему лекарства родственники передали.
– А, родственники… – понимающе протянул голос.
«Отец приехал! – догадался Николай. – Скоро сам придёт. Наконец-то…».
Но отец так и не появился. Видимо, сообщение он получил, но почему-то не смог выбраться сам, и передал деньги через кого-то из знакомых…
…Выписали Николая через месяц, в начале апреля. Забирать его приехала бабка. Спустившись в регистратуру, Николай сам себя не узнал в зеркале – он оброс, одряб, иссох, и видом своим напоминал матроса, недавно спасённого с необитаемого острова. От долгой привычки к постели и костылю шагал он неуверенно, припадая на больную ногу, и бабка то и дело поддерживала его, подставляя своё острое костлявое плечо.
После окончания всех бумажных формальностей они через приёмное отделение направились к выходу. Но в холле их остановили.
– Подождите, подождите секунду, – послышался сзади резкий голос, и, оглянувшись, Николай увидел Светлану, медсестру того отделения, где он лежал, коротко стриженую женщину с жёлтым брюзгливым лицом. Мелким шагом, звонко раздающимся в коридоре, она приблизилась к ним и, к удивлению Николая, обратилась к бабке.
– Мария Ефимовна, ну почему мне бегать за вами приходиться? – с досадой сказала она. – Я же просила перед выпиской заглянуть ко мне. Медикаменты-то заберите. Режим приёма знаете?
– Знаю, – кротко кивнула бабка.
– Ну всё тогда, – сказала сестра, и, подав бабке бумажный свёрток, перетянутый резинкой, удалилась.
– Это что? – удивился Николай.
– А это лечить тебя, доктора просили, вот я и купила, – просто ответила бабка, укладывая свёрток в сумку.
Наблюдая за быстрыми движениями её рук, Николай напряжённо размышлял. Кажется, ничто в жизни не поражало его так, как эта секундная беседа. И чем больше он думал о ней, тем сильнее стучало сердце, и тем теснее и теплее становилось в груди.
«Значит, это она приносила лекарства. Но как? Ампулы эти стоили девять тысяч, – растерянно подсчитывал он про себя. – Сбережений у бабки, кажется, не было. Пенсия у неё чуть меньше десяти тысяч. Получается, она целый месяц жила на тысячу?».
Он вспомнил бабкину худобу, вспомнил фрукты, которые она приносила, холодец, этот её несчастный… Подбородок у него задрожал и к горлу подступили слёзы. Он порывисто обнял бабку и поцеловал её в щёку. Она ответила ему робким, удивлённым взглядом, не поняв причины этой нежности, и оттого стала ещё ближе, родней.
Они вышли из больницы. На улице стояла оттепель. Прежде, лёжа в палате, Николай не чувствовал весну, и теперь, когда он оказался на свежем воздухе и ощутил тепло и запах талого снега, голова у него закружилась и на душе стало легко и радостно. Ему захотелось много, с упоением мечтать и верить во что-нибудь светлое, вечное… В прозрачном воздухе звенели птичьи трели, на осевшие сугробы ложились мягкие весенние тени, и солнце на небе было таким же огромными горячим, как сердце.
Михаил Поляков
1
11.09.2002, Остальные анекдоты
Идут Василий Иванович и Петька по деревне. На лавочке сидят бабульки и
сплетничают. Смотрите двое идут. Один-то, как орел, а второй как говно в
проруби болтается. Петька подумал и говорит. Ну, что Василий Иванович, я
полетел. А В. И. отвечает полетишь, когда тебя на лопате подбросят.
сплетничают. Смотрите двое идут. Один-то, как орел, а второй как говно в
проруби болтается. Петька подумал и говорит. Ну, что Василий Иванович, я
полетел. А В. И. отвечает полетишь, когда тебя на лопате подбросят.
35
16.01.2003, Остальные новые стишки
Одинокая белая мышь потеряла невинность в сарае
Здесь спустя несколько дней потеряет невинность другая
я не знаю что делать тогда с этим чудным явленьем природы
но так было и будет всегда
С новым годом друзья,с новым годом
Здесь спустя несколько дней потеряет невинность другая
я не знаю что делать тогда с этим чудным явленьем природы
но так было и будет всегда
С новым годом друзья,с новым годом
3
30.10.2002, Остальные новые истории
Видели рекламу на ТВ, где парень с девушкой не могут встретиться в
Питере. Их разъединяет разводной мост, а потом сверху падают снежинки из
созвездия "Русский стандарт" и они противоречя всем силам природы и
разума двигаются на встречу друг к другу, поворачивая берега Питера.
Реклама банка "Русский стандарт". Действительно, РУССКИЙ СТАНДАРТ все
делать через одно место... :) И Питер тут не виноват.
Питере. Их разъединяет разводной мост, а потом сверху падают снежинки из
созвездия "Русский стандарт" и они противоречя всем силам природы и
разума двигаются на встречу друг к другу, поворачивая берега Питера.
Реклама банка "Русский стандарт". Действительно, РУССКИЙ СТАНДАРТ все
делать через одно место... :) И Питер тут не виноват.
14
Доблестной пожарной охране посвящается!
Пожар в больнице. Приезжает пожарная команда, доблестно его тушит
и командир пожрного расчета рапортует главному врачу: "Уважаемый
главный врач! Пожар потушен. к сожалению есть пострадавшие: 9 человек,
семерых мы откачали, а двоих, к сожалению, нет". Главный врач падает
в обморок. Через пару минут он приходит в себя и дрожащим и заикающимся
голосом говорит: "Ребята, вы же морг тушили!"...
Пожар в больнице. Приезжает пожарная команда, доблестно его тушит
и командир пожрного расчета рапортует главному врачу: "Уважаемый
главный врач! Пожар потушен. к сожалению есть пострадавшие: 9 человек,
семерых мы откачали, а двоих, к сожалению, нет". Главный врач падает
в обморок. Через пару минут он приходит в себя и дрожащим и заикающимся
голосом говорит: "Ребята, вы же морг тушили!"...
12
09.09.1998, Остальные новые стишки
Ваш трансфер interrupted?
Входите в"Музик.Ру",
читайте анекдоты
и прочую муру
Входите в"Музик.Ру",
читайте анекдоты
и прочую муру
1
20.10.2007, Повторные анекдоты
Две женщины - молодая и старая, в бане моются. Молодая ходит между
тазиками, задницей виляет. Старая на нее смотрела-смотрела:
- Что, думаешь молодая-красивая?
- Да уж, не жалуюсь.
- Мужикам поди нравишься?
- Да, нравлюсь.
- Выбираешь, отказываешь?
- Да, выбираю, кто лучше.
- Ну-ну, в старости о каждом пожалеешь.
тазиками, задницей виляет. Старая на нее смотрела-смотрела:
- Что, думаешь молодая-красивая?
- Да уж, не жалуюсь.
- Мужикам поди нравишься?
- Да, нравлюсь.
- Выбираешь, отказываешь?
- Да, выбираю, кто лучше.
- Ну-ну, в старости о каждом пожалеешь.
18
07.02.2002, Остальные анекдоты
1. Герасим везет топить Му-МУ. Гребет, естественно, молча. Му-Му сидит
на корме, скрестив лапы, и говорит:" Герасим, ты мне сегодня что-то не
договариваешь..."
2. Герасим плавает с Му-МУ вокруг "Титаника" и спрашивает:"Собачку на
борт не возьмете?"
3. Герасим встречает Собаку Баскервилей. Она с ухмылкой:"Ну-ну..."
на корме, скрестив лапы, и говорит:" Герасим, ты мне сегодня что-то не
договариваешь..."
2. Герасим плавает с Му-МУ вокруг "Титаника" и спрашивает:"Собачку на
борт не возьмете?"
3. Герасим встречает Собаку Баскервилей. Она с ухмылкой:"Ну-ну..."
20
Вера (77)