Лучшие стишки прошлых лет в этот день
Стишки - основной выпуск

Отменили нам автобус —
В праздники никто не ездит,
И без выручки ребятам
Не положена зарплата.

А потом, какой-то гений
Дал давление такое,
Что все трубы распаялись.
Как теперь сбежать в тепло?

P.S. Мэр города Подольска официально живет на работе, так как оплатил кучу фиктивных актов дефектовки теплотрассы, проходящей по режимной территории, а она лопнула.

Не люблю писать стихи я,
Но несёт меня стихия.

Автомобили содержу
Над глупцами тихо ржу.

Диме Вернеру наверно
Тут спасибо я скажу.

Анекдотом в трудный час
выручал он многих нас.

И весьма подозреваю
многих вывел на парнас.

Новости я не смотрю
Всё есть на анехдоте.рю

нам демонстрирует наш лидер
на новый год уж двадцать лет
ракетный щит и новый броне
жилет

© Г. Бардахчиян

Коронавирус Бога не признал -
Разит попов и паству наповал.

Кто б надоумил власть, ядрёна мать,
Им запретить иконы целовать!

Пройду по Дерибасовской, сверну на Ришельевскую
И на Еврейской улице я постою в тени.
Большая Арнаутская, Канатная, Успенская, Базарная, Испанская -
Как будто в эмиграцию зовут меня они...

Никак не успокоятся врачи,
"Бессмертие" всё ищут, аж дуреют
И варят что- то в колбочках в ночи...
А насморк так лечить и не умеют.

А у индейцев девки – красные.
Без исключенья, все как есть.

О как же скучно вы живёте, -
Начальства нет, а вы не пьёте.

Травка зеленеет,
Зимний дождь идёт.
В сапогах резиновых
Дед Мороз бредёт...

Друзей топил он с кирпичом,
Его пример - другим наука.
Муму был просто кобелём,
А вот Герасим - точно сука!

Нас убили б давно в разведке,
Про нас сняли плохое кино,
Мы сидим себе тихо по хатам,
К нам не липнет чужое дерьмо.

Книжки Брэгга я читал когда-то,
"Чудо голоданья" и тэдэ.
Вот оно. Январь. День пятый.
Отвращенье стойкое к еде.

"Знойная женщина — мечта поэта"
Двенадцать стульев

Зима, за окнами мороз и вьюга,
Притихла подо льдом холодная река.
Но если рядом знойная подруга,
Согреетесь вдвоем вы с ней наверняка.

Разврат борделя есть прерогатива,
Считали так до нашего корпоратива.

Как в отеле "Мариотт"
Жил футбольный наш народ.
Он по кабакам ходил,
Девок в номера водил,
А потом, стране на горе,
Слил бесславно в Мариборе.
Гусу было очень скверно.
Прихватив семь лямов евро,
Он - в голландский кабачок:
Там отличный табачок.
И товарищу Мутко
Тоже стало нелегко:
Виноват, не виноват -
Отвечай за результат.
Но с него вода как с Гуса -
Аппаратное искусство!
И российский президент
За живое был задет:
Он на свой и наш позор
Тоже ездил в Марибор.
Горе он залить не смог -
Дал, бедняк, не пить зарок,
И, как вспомнит тот футбол,
Принимает валидол.
Все волнуются не в меру,
Обращаются к премьеру:
Отключить словенцам газ -
Будут, гады, помнить нас!
Наступает Новый год...
Кто сказал, что всё пройдет?
Мрачно за столом сижу,
На Снегурочку гляжу.
У нее глаза в тоске
И стакан дрожит в руке.
С ней за наш футбольный срам
Молча вмажем по сто грамм.

В героях был почти любой из нас...
Штурмуя Новогодний унитаз.

Эх, ни к чему нам эта меланхолия -
Давай открой бутылку Коля, а ?

Снегурочка.

В день красивый и по-зимнему морозный
Серебрились белым инеем сосны.
Собирались мы с приятелями снова -
Провожали старый год, встречали новый.

И, как сказка заколдованного леса
(Фея добрая, видать, заколдовала),
Нам явилась вдруг Снегурочка-принцесса
Королевой новогоднего бала.

Небо красилось малиновой зарею,
И мороз узор накладывал на стекла.
Любовались мы Снегурочкой такою,
Все шутили и смеялись без умолку.

Бал окончен, и погашены все свечи,
Расходился люд веселый и усталый.
Темный плащ накинут городу на плечи,
Расставаться время с праздником настало.

Ожидают снова хлопоты и стрессы,
День за днем томя обыденностью грубой.
Но, как вспомнишь новогоднюю принцессу,
Так улыбка тронет сомкнутые губы.

То дождем обдаст, то холодом повеет:
Жизнь течет своим естественным процессом.
Но,становится теплее и светлее,
Если есть на свете феи и принцессы.

С.И. г. Волгоград

ТРУД

Не пойду я на работу.
Лучше дома подрочу.
Я народу за заботу
Семенами отплачу.

Светлякульский В.С.

Песня о Славной Буре
(на музыку Максима Пешкова)

Над седой равниной моря
возникает дядя Боря.
Ветер тучи собирает.
Дядя Боря выпивает.

Между тучами и морем,
не успев за дядей Борем,
в клюве сжав кусочек сыра
гордо реет голубь мира,
а за ним премьер невъебный
Черной Мордии подобный.

То крылом народ потрогав,
то стрелой взмывая к Боре,
расхититель прод-налогов -
Грач уселся на заборе.

Киря тоже страстно дышит.
Он кричит, и Боря слышит
сквозь сопение в сортире
радость в смелом крике Кири.

В этом крике - жажду бури,
"Бей евреев", треск наганов
и уверенность в Бабуре
слышит в меру злой Зюганов.

Чайки стонут перед бурей, -
стонут, ездят по парадам.
Под фуражкой – чайник дури.
И Чечня маячит рядом.

Глупый БАБ - пингвин московский -
прячет тело в то, что модно.
Да и гордый Ходорковский
реет смело и свободно
от Парижа до Находки,
где Романыч - сын Чукотки.

Все мрачней и ниже тучи
от Москвы до Петрограда.
Русским хочется как лучше -
как всегда пока не надо.
Гром грохочет. В пене гнева
стонут волны, ветр ширя.
Вот идет бухая дева,
а за ней выходит Жиря.
Жмет ее, кладет засосы
и бросает вдруг с размаху
в дикой злобе на утесы -
и кладет нагую Маху,
в изумрудные громады
жопы, жирной от помады.

***

Вдруг летит Партай Геноссе
Разогнав других Шайгою.
Есть вопросы? Нет вопросы!
Если тонешь – Курск с тобою.
Как стрела пронзает темень,
пену волн Грызлом сатиря.
Вот он носится, как демон, -
гордый, черный дух сортира.
Он неймет. Ему неймется.
Он смеется, и рыдает...
Он над (залито) смеется,
он от радости рыдает!
В гневе грома, - чуткий... (прочерк), -
он давно уста... (цензура),
он уверен – этот почерк
Нас не скроет (Тише, дура!)
(Сам дурак!) (Кисель несчастный,
раскричался – заглушают!)
Кто об хуй не терся властный -
синим пламенем пылают.

От Москвы и до повсюду,
От людей и до улиток,
От Аллаха и до Будды,
От живых и до убитых –
Я так горд – и ты конечно,
Что живем в такие годы,
Где над нами человечно
Он расставил зонт свободы.
Нас смеют и нам смеется!
А кто нет – те, видно, гады.
Ничего на нас не льется.
Никому от нас не надо.
Правда, классно, Алл Борисыч?
Правда, блеск, Иос Кобзоныч?
Правда, хуй, Ирина Сисич?
Разве нет, Михайло Зоныч?

Вот и мы о том: прекрасно!
Всем спасибо, пуле-дуре,
Всем зонтам, торчащим властно.
И, конечно, Славной Буре.

(C)Эд.

Вновь собаки громко лают
Бегают туды-сюды
Коль Бин-Ладена поймают
Будет он без бороды!

Муха жужжит.
Муха ползет.
По стеклу, медленно.
Она и не знает,
Что я ней иду,
С тапочком.

Крылья расправив
Готовится к взлету.
Вот-вот.
Взлетит.
К солнцу.

Тапок в замахе,
Вот-вот упадет...
Муху размазав
Ошметками грязными!
Может быть...

Тут и стекло,
Завибрировав тонко
Разбилось.
Тысячью граней
Звеня.

Муха в полете.
Тапок в полете.
Мимо
Попал
Мухи.

Рама оконная.
Ущербно сияя
Осколками тусклыми.
Приоткрылась
На улицу.

К солнцу и небу
Она полетела,
Упруго жужжа
Крыльями
Мощными.

Репу чеша
Думаю долго.
Что-же теперь
Делать мне
С тапком одним?

Слякоть и снег,
А второй, одиноко
Валяется в луже
Куда он упал
С семнадцатого этажа.

Б.....я муха
Влетела обратно
Нахальная, сволочь.
Такая,
Зеленая.

Ярость взыграла
Пламенем ярким.
Взор помутился.
Но мысль и звук...
На весь двор, громко.

Яростным взмахом
Тапок второй
Отправился вниз,
На свидание к первому.
Тапку.

Однако не топят,
Хотя и зима.
Вниз.
Вниз.
За ними.

Влом одеваться,
Но видно судьба.
А там и ларек продуктовый.
С пивом.
!!!

Вихрем по лестнице
Тапки под мышку.
К заветным дверям
Я спешу, надеясь
И веря.

Закрыто.
:(((
:(((
:(((
1 января.

Всем, кто хочет идти к коммунизму,
Я бы вставил чесночную клизму.

То, что Бог нам однажды отмерил, друзья,
Увеличить нельзя и уменьшить нельзя,
Только женщина может, если этого хочет,
Увеличить нам то, что уменьшить нельзя.

Омар Хайам.

(Это из "Красной Бурды" стишки под Хайама.)

Я вас любил, и что-то там, быть может,
Пока еще угасло не совсем.
Но пусть вас больше это не тревожит -
Я не смогу ни с вами и ни с кем....

Сказал мне доктор: «Это безнадежно.
Забудь о том, что был неутомим».
Я вас любил насколько было можно,
И ни за что не выйдет так с другим !