Поиск по автору:

Теперь постоять за Россию может только Овечкин в Вашингтоне, да Абрамович в Лондоне.

Упиваясь самим собой, смотри, не напейся в хлам.

- Хорошо там, где нас нет.
- Да, уже в Англии и во Франции плохо.

- Сколько лет живут эстонцы?
- Как и все, только медленнее.

- На тебя без слез нельзя смотреть?
- Ну и что, ведь я — Чиполлино.

- Доктор, подсластите мне пилюлю?
- Не могу, больной, у вас – сахарный диабет.

В политики идут, чтобы потом кататься, как сыр в масле.

Если вас постоянно обманывают, то когда-нибудь на@бут.

Вы думайте, что говорите, но ни в коем случае, не говорите то, что думаете.

В суде:
- Господин мэр, это вы украли сто миллионов?
- Нет, ваша светлость.
- Ну что ж, на нет и суда нет.

Мало того, что у страха глаза велики, так у многих они еще и на жопе.

Среди беспредельщиков много недоделанных.

- Эй, залетные!
- К кому это ты так обращаешься?
- К девушкам.

- Сколько в наше время развелось новых профессий, Иван Никифорович: блоггер, мерчендайзер, риэлтор.
- И не говорите, я бы всех этих тунеядцев выселил за 101 километр, как в наще время.

- Кого можно назначить старшим тренером сборной по футболу?
- Шойгу, и заключить контракт c футболистами на два года.

Если решение проблемы лежит на поверхности, то это – говно, а не проблема.

Попадая в трудную ситуацию, ищи выход, а не виновных.

Жена мужу:
- Сводил бы ты куда-нибудь ребенка, например, в цирк?
- А у нас по телевизору каждый день цирк.

- Ты мне изменяешь, ты спишь с моей подругой.
- Это - неправда, с ней разве уснешь.

- Чем отличается настоящий москвич от настоящего петербуржца?
- Настоящий москвич писает в подъезде, а настоящий петербуржец – в парадном.

У закона никогда не бывает проблем, это у человека могут быть с ним проблемы.

Странные, эти русские: чемпионат мира еще не закончился, а сборная России уже стала чемпионом мира.

- К чему снятся пауки в банке?
- К заседанию Рады.

Был такой стеснительный, что даже когда раздевал женщину взглядом, всегда выключал свет.

- Сударь, нас рассудит только дуэль, ваше оружие?
- Томагавки.
- Вы что идиот?
- Нет, я – мазохист.

- Есть ли жизнь на других планетах?
- Ее и на Земле толком нет.

Пусть лучше навешивают ярлыки, чем по шее.

- Папа, купи мне игрушку?
- У меня нет денег.
- Какой же ты папа, если у тебя нет денег.

- Как вы относитесь к ЛГБТ?
- Я к ним не отношусь.

- Хорошо там, где нас нет.
- Да, у нас на работе сейчас перекур.

Между мужем и женой всегда кто-то стоит: с ее стороны – мама, с его – теща.

Турист радостно и громко плескается в Ниле и бесстрашно кричит:
- Эй, крокодилы, куда вы все попрятались?
К нему неожиданно подплывает крокодил:
- Ну и че звал, мужик?
Турист дрожащим от страха голосом:
- Извините, синьор крокодил, за беспокойство.
- Нет, ничего, да и у меня как раз время обеда.

Только стоя у края пропасти, сегодня можно не бояться попасть под поезд.

- Представляешь, мне сегодня уступили место в автобусе?
- Стареешь.
- Но я еще работаю водителем автобуса.

Тонет морской корабль. На капитанском мостике стоит капитан и курит трубку. Со всех сторон ему кричат пассажиры:
- Капитан, делайте же что-нибудь!
Капитан спокойно вынимает трубку изо рта и поет:
- Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка - это флаг корабля.

Как жаль, что из настоящих мужчин, сегодня возвращаются только томагавки.

Как говорят в ПВО, за одного битого дают двух сбитых.

Если ты — дурак, то не надо надеяться на сказочную жизнь.

Плохому танцору что-то всегда мешает пригласить удачу на танец.

Умеешь хорошо врать, так баллотируйся куда-нибудь.

- Почему вы пошли работать в коллекторскую компанию?
- Видите ли, у меня бессонница.

Упасть может каждый, но поднимаются далеко не все.

Власть, как покойник, про нее нельзя говорить ничего плохого.

Мужчины - более слабый пол, чем женщины: они даже родить не могут.

Хэллоуин в библиотеке.

За окном городской библиотеки давно опустились сумерки. Уже давно ушел последний читатель и Софья Павловна, библиотекарь и старая дева со стажем, тяжело вздохнув, придвинула к себе настольный календарь. Наступало 31 октября. Она закрыла глаза.
Неожиданно в глубине читального зала раздались чьи-то приглушенные голоса. Софья Павловна поднялась со своего места и пошла туда, к классикам. В конце темного прохода она различила так хорошо ей знакомые полки в виде зловещей буквы П. Софья Павловна в ужасе отшатнулись - это была виселица, на которой что-то болталось. Внезапно оттуда метнулась чья-то тень в балахоне и в лунном свете блеснули кривые и гнилые зубы: кариес и парадонтоз, видимо, мстили палачу за его жертвы. Тень снова возникла уже прямо перед глазами Софьи Павловны и она ясно увидала его безумные глаза и кровавый топор в руке.
- Раскольников, - узнала Софья Павловна и в ужасе закрыла лицо руками. Палач занес над ее головой топор, но откуда-то с полок Льва Толстого сверкнул острый клинок и рука с топором с воплем упала на пол.
- Браво, Болконский, - услышала Софья Павловна и к месту казни вышел босоногий и бородатый крестьянин. Зеркало русской литературы осветило все вокруг и она с наслаждением посмотрелась в него. Внезапно из темного угла с криком кто-то выскочил и бросился к выходу. Двери хлопнули и через секунду что-то тяжелое с воплем бросилось в пролет входной лестницы.
Софья Павловна опять закричала.
- Успокойтесь, барышня, это всего лишь Гаршин, - насмешливо сказало зеркало.
Неожиданно раздался страшный грохот: это приближался огромный поезд и какая-то женская тень смело бросилась под него.
- Анна Каренина, - догадалась Софья Павловна.
- Эх, Аня, Аня, сколько раз тебе говорил, что никакая любовь не стоит человеческой жизни.
- Не скажите, Лев Николаевич, - вперед выступила высокая мужская тень в пенсне.
- Да ладно, Антон Павлович, ваши-то три сестры куда подались, небось, в теннис к лесбиянкам.
- Не путайте их с сестрами Уильямс, Лев Николаевич, но это не меняет суть дела: любовь - это высшее проявление человеческой жизни.
Тень на виселице внезапно дернулась и стала судорожно извиваться: Софья Павловна узнала повешенного - это был Достоевский.
- Снимите его, - дрогнувшим голосом попросила Софья Павловна.
- Не волнуйтесь, барышня, Федор Михайлович – известный игрок и мистификатор.
Рука висельника ловко ослабило удавку на шее и тело весело спрыгнуло на пол.
- От вас, Лев Николаевич, ничего не скроешь, вы прямо не зеркало, а Фотошоп какой-то.
- Был я намедни в Санкт-Петербурге, в "Англетере", так вот там один поэт повесился, так повесился: весь номер был в кровищи, неделю потом убирали.
- С Раскольниковым вы это зря, Лев Николаевич: он был мой. Да и не мистификатор я вовсе. Вот Гоголь - это да: и тут его нет, и в собственной могиле тоже.
В другом конце зала в компании охотников громко чавкал какой-то барин.
- Иван Сергеевич, кого вы на этот раз подстрелили?
- Никого, Лев Николаевич, вот и приходиться своей Муму лакомиться.
- Ну вы, прямо, кореец какой-то, Иван Сергеевич, а не русский барин.
По проходу шумно проехала телега с четвертованным бородатым мужиком: его голова была посажена на кол каким-то достойным учеником Малюты Скуратова и словно тыква-светильник, cкорбно и зловеще освещала все вокруг.
- Емельян Пугачев, - догадалась потрясенная Софья Павловна.
- Правильно, - грустно усмехнулась какая-то голова с соседней полки, голова Берлиоза. – А то нас вечно путают.
- А где сам Михаил Афанасьевич? Хоть с Киевского майдана успел вырваться или заживо сгорел, как одесская плеяда?
- Тут я, - выступил из темноты Булгаков. - Сколько уже можно смертей, господа писатели, может хватит?
- Вы-то сами, Михаил Афанасьевич, даже Иисуса Христа не пожалели. По сравнению с вами, мы - сущие ангелы.
Внезапно по проходу грязные пехотинцы проволокли окровавленное тело Петеньки Ростова. Рядом возникла тень Кутузова, которая торопливо перекрестилась, с лица упала повязка, обнажив, похожую на сырое мясо, глазницу.
- Это не я, это все война, - Лев Николаевич поспешно перекрестился и впервые пристыженно замолк. Вокруг разлилась тишина, было только слышно, как бьется сердце умирающего князя Андрея Болконского.
Софья Павловна в ужасе проснулась. Слабый луч утреннего осенного солнца уже проник в библиотеку. Она встала и прошла в глубь зала. Весь пол был покрыт чем-то красным и омерзительно липким.
- Наверное, кто-то из читателей наступил вечером на кетчуп. Им что палка колбасы, что томик Толстого. Люди, люди. А вы, мастера культуры, с кем вы?
Ей показалось, что бюст Пушкина понимающе кивнул ей, но сегодня он был уж больно похож на ночную голову Берлиоза.
Внезапно из коридора раздались звуки музыки. Это молоденькая уборщица со шваброй в руках кружилась в вальсе под божественную музыку Прокофьева, как когда-то Наташа Ростова на своем первом балу. Светало. Неторопливо пробуждался новый день.

Что наша жизнь — санкции одни.