Поиск по автору:

Про диалог в немецкой электричке.

Лето 95-го в Германии выдалось жарким. Электричка Нюрнберг-Бамберг –
медлительной. Мы с другом Лехой глазели в окно и болтали о давешних
впечатлениях: Нюрнбергском замке, доме Дюрера, паре пивнушек и воротах
собора с колесиком счастья, которое надо куда-то вертеть. То есть в одну
сторону – счастье, в другую – деньги. Что хочешь, то и выбирай. Других
вариантов в немецкой логике, видимо, нет. И все крутят в сторону денег.
Короче, едем мы. Глазеем. Беседуем себе потихоньку. По-русски,
естественно.
А напротив в купе старичок попался. Почтенный такой. Подтянутый. На
голове три волосины. Зато зубы во рту фарфоровые. Как у голливудских
звезд.
Так вот делал он безразличный вид минут двадцать. В окно посматривал. На
нас украдкой. Журнальчик листал. Раза три – от корки до корки.
Потом уже на нас сосредоточился.
– Казахи? – говорит (здесь и далее разговор идет на немецком).
– Почему казаки? – удивились мы. Потом сообразили. Он думал про немцев
из Казахстана.
– Репатрианты, – подтвердил пассажир.
– Да нет. Мы русские.
– Евреи из России?
– Да нет же – русские мы.
– Русские из России?
– Точно.
– Тогда что вы здесь делаете?
– Да вот, пригласили.
– Пригласили?! – удивился немец.
– Есть всякие университетские программы, – начал я, – куда подключают
ученых из-за границы, – продолжил Леха.
– Очень интересно! – обрадовался немец. – А я как раз против вас воевал.
– Мой дед тоже против вас воевал, – уведомил я. – Под Ленинградом погиб.
– Под Ленинградом не был, – вздохнул старик. – Там у меня брата убили. В
сорок четвертом.
– А до этого он три года людей в городе голодом морил.
– Не он один. Так получилось. Мы как все.
– За Родину! – вставил Леха.
– Вот-вот – не до пацифизма… – согласился немец. – А все равно мы лучше
воевали! Мой приятель – унтер из Нюрнберга на Крымском валу четыре ваших
танка подбил.
– Ну и что? – удивился Леха. – Наши ребята-Панфиловцы танковый полк под
Москвой сожгли.
– Ну да! – не унимался старый вояка. – А в основном стреляли неважно.
Наш батальон как-то раз отступал. Так его Катюши накрыли. А я вот все
равно убежал!
– А выбегало сколько вас? – Леха сразу организовал статистический
анализ.
– Батальон – человек 900.
– А прибежало?
– Ну да – человек 90, – высказал немец совсем без пафоса.
– 10% – подвел я итог. – Не так уж и плохо.
– А снайперы! – разгорячился старик. – Я под Орлом за водой ходил. Попал
под него. И снова жив остался.
Он закатал рукав до локтя, обнажив правую руку. Мяса на ней не было.
Только обтянутая кожей кость.
– Сюда вошла, – ткнул пальцем. – Я до ночи на берегу провалялся. Не
доработал он меня. В темноте наши вынесли. Три месяца лазарета, и в тыл.
Куда бы я с такой рукой воевать стал?
– Выходит, снайпер вам жизнь спас? – осведомился Лешка.
– Выходит. Наш батальон потом под Курск перебросили. Там и остались.
– Да…
Мы все немного погрустили. Каждый о своем.
– А знаете что?! – встрепенулся немец. Поезд как раз подходил к
Бамбергу. – Давайте ко мне. Я тут неподалеку живу.
– Отчего же? – решили мы согласиться.
Минут через дваддцать вся компания расположилась в садике у двухэтажного
особнячка. Хозяин в дом нас не пустил, но принял радушно: пиво, сосиски
– все дела. Выпили, подобрели. Старик расхвастался, мол все на пенсию по
инвалидности. И я решил, что да – нашим бы ветеранам…
Расстались душевно.
Немец тряс нам руки. Твердил:
– Отличные ребята. В основном. И не стоит нам больше друг с другом
биться.
И мы согласились. Пошли. Помолчали. И Леха отметил, что:
– Да, коротка память рода людского. Но в некотором смысле это может быть
даже и хорошо.

Прокатился я по Израилю. Красота! Пейзажи, сады, огороды разные. А вдоль
огородов изгороди живые. Из опунций. Это кактус такой, кто не знает.
Навроде куста из лепешек. И на каждой лепешке колючек штук тысяча. А
может две.
– Вот, - говорит мне гид. – Проводим озеленение. У нас даже кактусы в
дело идут. Они еще и плодовитые, между прочим. Видишь: на крайних
лепешках шарики красные. Как яблоки. Только в колючках. Если эти колючки
правильно счистить, то можно есть. Бедуины их с удовольствием
потребляют. А в конце ноября аккурат урожай.
Я, конечно, не бедуин. Но очень любопытный. Сорвал тот плод. Почистил,
как смог. Попробовал.
Да. Точно: сочный продукт. Сладкий. Мясистый. Объеденье. Только вот язык
потом все равно весь в колючках оказался. Как эта самая опунция. Так что
я потом часа два чесал его обо все, что попадалось, исключая разве что
местные изгороди. Получил впечатление.
Решил я у себя на квартире такое чудо высадить. Прихватил плоды. В
полиэтилен закутал. Домой привез. В миску выложил – дозревать.
Тут ко мне друг Мишка явился (см. «Про сюрприз») о поездке послушать.
Встретились. Обнялись. Мишка на кухню двинул – на стол собирать. Я – на
сувениры отвлекся. Вдруг слышу с кухни то ли стон, то ли хрип. Ринулся
туда – друга спасать. Смотрю: он тоже насчет плодов опунции любопытство
проявил. Только чистить их не стал – так откушал.
– Вкусно? – спрашиваю.
Он в ответ мне кулаком в бок.
«Проняло, – понял я. – До печенок»
Так что с историями галилейскими пришлось обождать. Вечер посвятили
Мишкиному языку. Я из него колючки выщипывал. Орудовал пинцетом и думал:
«С любознательностью у нас точно – порядок. Предусмотрительности не
хватает… Ни хрена!»

Про васаби

В воскресенье вечером жизнь почти налаживается.
Из всех возможностей куда-нибудь себя пристроить остается только ванна и
телевизор. Тут и фильм выдался хороший: «Васаби». С Жаном Рено, который
вроде бы француз, а на самом деле – испанец – в главной роли.
Сюжет лихой. Французский полицейский бьется с якудзой – кучей японцев,
которых в киношных боевиках мочат все кому не лень. Такая голливудская
месть за Пирл Харбор.
Так вот, измученный то ли схваткой с очередной бригадой в черных очках,
то ли последующей женской истерикой этот самый комиссар Рено сидит с
приятелем в Токийской забегаловке и потребляет васаби под разговор. Это
чтобы показать какой он крутой на самом деле. Лупит васаби, и хоть бы
что. Очень даже оно ему нравится. Приятель (для контраста) тоже немного
отъел и тут же потом несколько минут фонарел прямо в кадре. Лед глотал
стаканами, сложно жестикулировал и всячески отлынивал от продолжения
беседы.
Короче, хороший фильм. Будил воспоминания.

А было так (конец 80-х): Стянул я у дядюшки мотоцикл. И двинул по вдоль
черного моря.
Катил к побережью. Вдыхал ионы йода. Жизни радовался.
Решил сгонять в Адлер, где по слухам на въезде в город висел билборд:
«Да здравствует русский народ – вечный строитель коммунизма!» Хотелось
удостовериться.
Ехал долго. Отдыхал, как придется. Бензобак был полон, но в организме не
хватало мяса.
Вот тут и нарисовалась придорожная забегаловка в районе Цхалтубо. Судя
по запаху, кормили вкусно. У столиков – стоя – несколько грузинских
шоферюг жевали мясо с батонами. Поливали соусом. Галдели. «Ара… Ара…»
Обстановка раскованная.
За прилавком буфетчица. Добротная как монумент.
Подошел к ней приветливо.
- И мне, - говорю, - того же.
И на водил показываю.
Плечи буфетчицы выразили сомнение.
- Русский? - спрашивает.
- Ну да…
- Ничего для тебя нет!
- Как так?! – растерялся. Мы же Великий Советский народ. А тут форменная
неприязнь на национальной почве. Конфликт, если вдуматься.
Ну и буфетчица, видимо, скумекала себе что-то в том же роде. Смягчилась.
- На тебе, - говорит.
И подает тарелку мяса. Батон и три компота.
Настроение стало тухлое. Но в животе сосало – хоть плачь. Взял мясо. И
батон. И компот. Один. Остальные в руках не уместились. Поленился,
раззява!
Подсел к окну. Разместился за столиком. Отодвинул вазочку с цветами. За
вилкой сходил. Гомон в зале заметно ослаб.
Возле буфетчицы нарисовалась посудомойка. И еще один парень. Мутный. В
моей истории пусть будет Багдадский вор. Стоял, скалился. Будто бы я ему
Винокур на концерте.
Я от этих их совместных взглядов разволновался. Размахнулся. Заложил
кусок мяса в рот, да еще и прожевал как следует. На нервах, видать, у
меня анестезия сработала. Но не долго. То есть со второй минуты я уже
точно знал, что занес в себя вместо шашлыка угли с близлежащего мангала.
«Ох и влип, - понял, - запалился!»
Слезы в глазах мешали воспринимать действительность в полной мере. Но
про то, что публика уже оценила радость от перемен в моем теле,
сомневаться не приходилось.
Мысли лихорадило. Все потому, что выдохнуть боялся. Тем более –
вздохнуть.
«Без паники, - думаю. - Исполнить танец праздничных зулусов и поплевать
огнем – формат не тот».
Сосредоточился. Решил схитрить. То есть заесть. Засунул в себя батон. Но
и он там и застрял. Не смог преодолеть спазм в пищеводе.
Залил поверх компот. Понял, что пью керосин, и удивился, что его так
запросто подают в буфете.
Так что, под тем, где у некоторых энтузиастов «пламенный мотор»,
разгорался мой обугленный желудок. Процесс заливки требовал разгона.
Из подручных средств оставалась вазочка с цветами. Я ее тоже выпил. Не
помогло. Пригорюнился. Сижу – скучаю. Сам себе думаю: «Дым из ушей уже
идет? Или так – втихаря - помирать стану?»
Багдадский вор надо мной сжалился. Пришел на помощь. Поднес оставшийся
компот. Проявил сочувствие. Молодец! Одно расстраивает – кошелек увел.
Не гостеприимный субъект попался. Попросил бы вежливо. Я б ему и так его
подарил. За гуманитарную помощь.
Однако ж, как саданул я два стакана залпом, хоть бы вздохнуть смог. Тут
в меня вселился дух защитников Брестской крепости.
Встал я.
- Соотечественники, - говорю, - спасибо за угощение!
И к выходу двинул.
За спиной снова гул возник. Я так понял – на меня ставки делали – дотяну
или нет.
Защитники Брестской крепости напряглись – как один. Мотоцикл мой нашли и
назад поехали. Добрались до первой родной столовки. И нажрался я там как
слепая лошадь. Смел все, что не прибито. Завалил пожар подручными
средствами. Водрузил саркофаг. Спасся.
Три недели потом я тем мясом икал. Заодно так свои внутренности
стерилизовал - три года потом никакие микробы не липли.
С тех самых пор эксперименты с всякими специями мне нипочем. А уж с
нашенским васаби – тем более. Сую его в рот. И даже улыбаюсь.
Женщины ахают и стонут:
- Как романтично!
Вполне мог бы стать Жаном Рено. Только носом не вышел.

А билборда я тогда так и не встретил. Зато потом в Саксонской Швейцарии,
что тянется по берегам Эльбы, вычитал: «Отсюда прогрессивная немецкая
молодежь любуется красотами любимой Родины» (мой перевод).
Выходит, есть на свете еще большие чудаки. Но это уже совсем другая
история.

У меня есть хобби. Подрабатываю профессором в ВУЗе.
Мзды не беру, даже «борзыми щенками» – соблюдаю чистоту эксперимента.
Развлекаюсь.
Встаю по субботам ни свет, ни заря и еду заниматься просветительством.
Хожу по аудитории, пишу на доске разные формулы, излагаю полезные мысли.
Разглагольствую. Наблюдаю интерес в глазах студенток. Очень ценная вещь,
надо сказать. Как профилактика кризиса среднего возраста. Поскольку
долгие думы про эти кризисы и коллапсы приводят к помутнению рассудка и
прочим пагубным тенденциям в области мотиваций.
Как-то раз я от таких размышлений почти собрался начать жизнь заново:
пить, курить, есть мясо – бросить; ходить в спортзал по нескольку раз в
неделю, купаться в речке летом, ходить на лыжах зимой, делать зарядку
каждое утро, проводить разгрузочные дни не менее раза в неделю,
учитывать калории, не забывать про витамины и читать правильные книги –
начать. То есть изжить лишний вес. Стать любимцем женщин и распоследним
занудой на всем земном шаре.
Но что-то не заладилось. Сорвалось. Отложил до другого года.
Да что я! Один наш энтузиаст предпенсионного возраста подался в
приверженцы теории омоложения через близкие контакты с девичьей кровью.
Он задался целью поиметь по студентке каждый месяц в каждой аудитории.
Коллекционер, одним словом.
Взялся рьяно, но осилил только четыре. В пятой стояли камеры слежения за
дорогой аналитической аппаратурой. По этому поводу энтузиаста вызвали в
ректорат и пожурили за неуважительное отношение к импортной технике.
Тот после этого случая сразу сдал и даже как-то обрюзг. Пожух самую
малость. Видимо, совесть его замучила, ну, по поводу отсутствия близких
контактов.
Во мне тоже есть чувство прекрасного. Просыпается иногда. Но к контактам
первого рода отношусь скептически. Впрочем, возможно, свой письменный
стол берегу. Как-то он слишком хлипким выглядит для сеансов омоложения.
Так вот, хожу себе, бубню, рисую там на доске чего-нибудь. Студенты
пишут – точно также – там себе чего-нибудь.
В перерывах пью чай со старой (три раза подчеркиваю это слово)
профессурой и веду беседы о скором технологическом коллапсе, крахе
промышленности и о том, что перестройка в высшей школе возможна только
динамитом. Впрочем, последнюю мысль я, как правило, не развиваю. По
причине природной стеснительности.
А беседы наши и без того очень занятными выходят. В виду великой
душевности работников Высшей школы.
Пошли мы тут с одним Профом в столовку. Старый Проф. Матерый. Я уж и не
знаю, где теперь такие родятся. И все его уважают. Студенты сразу
очередь уступают. Но он все равно становится в самый конец и дожидается.
Правда тогда другие юнцы к приятелям своим уже не пристраиваются, и
очередь идет в два раза быстрей.
Взяли мы с ним по обеду. Проф к тому же еще два рогалика, которые, как я
полагаю, специально для него то ли пекут, то ли так по особенному
засушивают, что их приходилось чуть не целый час грызть. И поэтому,
кроме Профа их больше никто и не берет. И еще чай – в граненых стаканах.
Проф для этого специальный подстаканник с собой носит. Мельхиоровый. Со
сложным узором. И ложечку серебряную в вензелях. То есть к засушенным
рогаликам полный комплект.
Разговор, между тем, шел вполне заурядный. О возможности прогнозирования
биологической активности природных соединений на основе рассмотрения
конформационных взаимодействий заместителей в молекуле исследуемого
вещества. Без выкрутасов, чтобы не отвлекаться от пищеварения.
Я немного расслабился. И совсем не заметил, как к столику приблизился
наш Декан.
– Позволите присесть? – осведомился.
Развитие событий было воспринято мной фрагментарно, по причине некоторой
ошарашенности. Зато подробно.
Проф подскочил тут же со стула и, делая реверанс, произнес:
– Присаживайтесь, уважаемый. Не побрезгуйте! – подождал, пока тот не
угнездится за столом и задаст вопрос:
– Ну-с, как отдых прошел?
– Что изволите? – невозмутимо ответил Проф. – Лето для стариков – лучшее
время. Поехал в деревню. Нажрался водки с чесноком. Вышел на пленэр.
Порыгал. Попердел. Любо-дорого, право слово.
И тут же начал рассказывать про свою соседку по даче. Что она медсестра.
Одинокая, но старательная. Есть у нее козы и куры. И еще мент – ее
хахаль. Довольно развязный тип. Имеет жену и двоих дочерей. Но в женском
поле требует разнообразия. Поскольку в деревне утаивать нечего, потому
что никак, ментовская баба прознала про мужнины шашни и засекла их прямо
в фельдшерском пункте за актом соития. Расчувствовавшись по этому
поводу, она приложила супруга тем, что попалось – чугунной сковородой,
которую прихватила заранее из-за возможности актуализации возникших
подозрений. Мент, понятное дело, после такого выступления жены впал в
бессознательное состояние, а у медсестры от страха произошла судорога
внизу живота. Разлепить полюбовников самостоятельно милицейская
супружница не сумела и в праведном гневе вызвала скорую из района. Те
приехали. Но забыли спазмолитический препарат. Пришлось грузить пару на
носилки (с великими трудностями всей деревней) и везти в стационар. В
прежние времена случился бы скандал на весь район. А ныне медсестра уже
на второй день на работу вышла, потому как женщина она старательная. Про
то каждый в деревне подтвердить может.
Проф повествовал заливисто. С ярмарочными интонациями. Лесика изложения
включала весь фольклерный материал по поводу анатомических подробностей
инцидента. Так что первая фраза про: «поехал в деревню», выглядела данью
французскому этикету.
Декан покраснел до ушей, что для мужчины семидесяти лет, в общем, не
свойственно. Поерзал. Понял, что сбежать невозможно. Уткнулся в тарелку
и сметал в себя еду со скоростью проглатывания. Молодец! Уложился за
пять минут.
Рассказ Профа как раз к концу подошел.
Декан залил в себя стакан компота, пожелал нам приятного аппетита и
опрометью бросился из столовой.
– Очень щепетильный у нас Декан, – порадовался Проф. В голосе его
неожиданно проступала сварливая старческая нежность. – Институтка, право
слово, – и тут же перестал ерничать. Продолжил.
– Если молекула имеет хотя бы три заместителя, один из которых –
гидроксил в цис-положении и при этом отсутствуют конформационные
затруднения активизации этой группировки, то можно априори рассматривать
исследуемое соединение как проявляющее выраженную канцеростатическую
активность…
– А как же мент? – изводился я отсутствием информации. – Он-то потом
что? – да так и не спросил, по причине природной стеснительности.

Одна знакомая ехала за рулем, разговаривая со мной по телефону, и попала
в сложную ситуацию. Далее ее монолог могу литературно передать только
азбукой Морзе.
Затем последовала пауза, в конце которой женщина извинилась:
- Сергей прости, я забыла, что вы с аппаратом у меня между ног.
Была эта знакомая когда-то школьной учительницей и страшно влюбилась лет
десять назад. Объект обожания, как положено, оказался женат. Но ребенка
заделал. После чего снова увлекся семейным благополучием.
Вот только знакомая его не забыла и решила рожать. И родила, но опять же
попала в сложную ситуацию. Беременность у нее была ягодичная. И младенец
получил родовую травму.
Врачи потом, конечно, много чего от нее услышали. Но ребенок от этого
здоровее не стал. И его надо было растить. А для этого опять же нужны
врачи. А врачам опять же нужны деньги.
Так и пошло: есть деньги – есть врачи; нет денег – нет врачей. И
никакого роста сознательности.
Понятно, что педагогическая зарплата в этой схеме в понятие «деньги» не
входит. Пришлось подрабатывать.
Возник вопрос: как может подработать школьный учитель. Заработки от
частных уроков, клининга и прочих занятий до понятия «деньги» не
дотягивали, мужей с достатком не попадалось, врачей-альтруистов – тем
более.
Пошла в проститутки. Долго ли, коротко – выходила сына. Он сейчас в
математической школе учится и большие надежды подает. Чем мама
занималась, не знает.
У нее теперь цветочный бутик и целая армия VIP-клиентов.
Иногда мы встречаемся, я смотрю на нее и вспоминаю Ахматовское:
«Когда б вы знали, из какого сора, растут цветы, не ведая стыда…»

Про змею с черепом и дружеские отношения.

Большинство людей в родительский дом приносят аисты. Меня же доставил
дятел. Об этом мне мать однажды проговорилась. Не знаю, откуда она
взяла. Но ей видней. Должно быть, такой подход разъясняет многие вопросы
в моем воспитании.

В километре от гарнизонного городка, где текло мое детство, был овраг,
тянущийся до самого горизонта. Пологие края его густо заросли травой и
кустами. Ничего необычного с виду. Овраг как овраг – противотанковый ров
времен последней войны. Рядом убогий столп с надписью о жертвах
оккупации. Терновник и акации кое-где по закрайкам. Мимо по шоссе катили
машины. К горизонту уходили изумрудные поля озимых. Слева на взгорье
ютилось крохотное сельское кладбище.
Назывался овраг тот Багеровским рвом. И старшие говорили, что в войну
там расстреляли десятки тысяч. И один раз пацан из соседней квартиры под
страхом смертельной тайны рассказал мне, что один Димон – тот, что из
дома напротив – нашел во рву почти целый человеческий череп с зубами.
– А хранит его где-то в подвале, – выдавил сосед загробным голосом и
потребовал. – Поклянись, что никому не скажешь!
– Клянусь! – отрапортовал я и отправился на поиски Димона.

Димон обнаружился возле баков с отходами местной столовой. Пацан как
пацан – ничего особенного. Щупленький и белобрысый. Разве что левый глаз
немного косил.
Вид он имел потрепанный, но гордый. Светлые волосы торчали в разные
стороны. На рубашке не хватало нескольких пуговиц, а задний карман был и
вовсе оторван наполовину. Зато в руках красовалась здоровущая рогатка.
– Спугнешь крысу, – зашипел Димон вместо приветствия, – самого укакошу,
– и потряс рогаткой. Для убедительности.
Я понял, что тут не до шуток, но виду не подал.
– Ты что ли череп нашел? – спросил, расковыривая палкой дырку в заборе.
– Петух заложил? Язык ему отрезать! – глаза парня зловеще сузились.
– Покажь? – предложил я для продолжения знакомства.
– А может, ты его стыришь. Я почем знаю!
– Могила! – заверил его и вытаращил глаза – для правдивости.
– У-ку… – он помотал головой. – А слабо со мной на поиск идти? Да хоть
ныне вечером. Сдрейфил?
– Чего это сдрейфил?! – обиделся я.
– Слово?
– Слово!
– И мертвяков не боишься?
– А чего их бояться! – принял я независимый вид, чувствуя, как сердце
уходит в пятки.

– Здесь после каждой грозы кости выносит, – поведал мне Димон, когда мы
пару часов спустя добрались до оврага, – но все больше – позвонки да
лодыжки. Черепа – редкость. А народищу-то здесь поубивали прорву! Мне
дед рассказывал. И детей, и теток иудейских. Раздевали голыми. Зимой как
раз снег пошел. Приводили и стреляли, чтоб не возиться. Кого засыпали,
кого – так. Вот они и бродят до сих пор – могилы ищут.
– Кто бродит? – спросил я, старательно выговаривая слова, чтобы (не дай
Бог!) не зашепелявить от страха..
– Как кто? Мертвяки, понятное дело! Не-гро-мантия. Ага!
– Ах, вот кто это что! – поразился я.
При этих моих словах по дну оврага пролетела тень от легкого облака.
Порыв ветра пригнул траву. Я с трудом подавил в себе желание броситься
прочь. Руки похолодели.
– Ну че, айда! – скомандовал мой провожатый.
– Погнали! – я бодрился отчаянно и под ноги не смотрел.
Мы полезли вниз по склону. И уже через пару метров я поскользнулся и
полетел вниз.
– О-о-о-о-о-о-о!!! – слышал я собственный ор, пока катился по склону. –
О-о-о-о-о!!! – продолжал орать, когда уцепил по дороге веревку, и та
мигом обвилась вокруг моего запястья. Склон закончился глинистой лужей.
Я сунулся в нее по самые уши и затих.
– Ни фига себе! – обсуждал сцену Димон, пока тянул меня из грязюки. –
Летел, орал, а ужа сграбастал – только видели! Покажь!
– Да, забирай уже! – разрешил я, не соображая, куда теперь деть эту
большую черную змеюку с двумя рыжими пятнами у основания головы.
– Во – класс! – обрадовался Димон. – У меня дома аквариум пустует.
Я засмеялся, сам не зная – чему. И мы решили, что поход оказался
удачным.
Ужа поместили в большой стеклянный ящик и кормили его лягушатами из
ближайшей канавы. Через неделю я уговорил Димона пристроить туда же и
спрятанный в подвале череп – для красоты. И когда это все увидел Димонов
дед, рассвирепел, обозвал нас Гамлетами недорезанными и выпорол нещадно
– обоих. С этого-то и началась наша с ним закадычная дружба.
– Послушай, – спросил назавтра Димон, потирая саднившие ягодицы. –
Кощунство – когда до экзекуции или после?
Я огляделся по сторонам. В ту пору зацвели вишни, и сады стали походить
на присевшие отдохнуть облака. Ничего кроме них в округе не наблюдалось.
– Ты это о чем? – задал я резонный вопрос.
– Да так – в плане возмездия…
И мы пошли в новый поиск. На этот раз рыбу ловить.

Про толерантность.

Зашел у нас на днях разговор по поводу методов управления. Народ
оживился: «Надо на Америку ровняться, – говорит. – Вот компания ABM,
например. Монстр капитализации. А там у них сплошная толерантность по
персоналу. Женских и мужских сотрудников должно быть поровну. И все
нац-меньшинства, включая сексуальные, имеют свое представительство».
«Ничего себе, – думаю, – Если еще в их штат процент прогульщиков и
алкашей добавить – будет форменный социализм. Где же тут конкурентные
преимущества?»
Ответ нашелся на той же неделе. Приехал ко мне приятель из московского
офиса этого самого АВМ. Выслушал мои грустные мысли про их работу и
говорит:
– Знаешь, у нас как раз разнарядка пришла на европейский корпоратив –
в Милан ехать. Прикинь, там в числе делегированных от русского офиса
должен быть один голубой и одна лесбиянка. Наше руководство, чтоб мозг
долго не парить, решило, что пидором будет тот, у кого по результатам
месяца худшие показатели. Народ с перепугу план махом раза в полтора
перекрыл. И еще бы добавил. Но разнарядку выполнять все равно пришлось…

Так вот, сижу я теперь и думаю: «Может и нам теперь ввести толерантность
эту самую? Прогрессивная метода, если разобраться».

Про взаимопонимание

Два моложавых мужчины в состоянии легкой эйфории выкатились из подъезда
блочного дома и начали продвижение в сторону освещенных улиц.
– Простите. – Обратился один из них к проходящей мимо гражданке. – Как
пройти в женскую библиотеку? – и доверчиво заглянул ей в глаза.
– Как чего? – опешила та.
– Ну вот. Нас не понимают! – вынес вердикт второй. – Следуем дальше!
Тебе не кажется, что основная проблема в мире – отсутствие
взаимопонимания?
– Я... Да я... – возмутилась гражданка. – Какая наглость!
Но парни ее уже не слышали. Поддерживая друг друга, они упорно брели к
ближайшей остановке.
– Мы все строим Вавилонскую башню, даже если говорим на одном языке... –
переключились друзья на очередную пьяную заумь.
– Я растрогался! Черт меня возьми! Меня это растрогало! – захныкал
первый.
– Что?
– Ну, эта самое, как его – отсутствие... Погодь, – икнул парень,
которого повышенная концентрация алкоголя в крови явно склоняла в
сторону экстремизма. – Погодь-ка, – повторил он и крадучись двинулся к
троллейбусу, который заканчивал загружать пассажиров. – Смотри...
Машина уже захлопнула двери, когда тот метнулся к транспортному
средству, уцепился за канаты и оттянул его усы от проводов. Парень замер
так секунды на две, на три, потом заорал, обращаясь к ближайшему
прохожему:
– Эй, уважаемый! Подмогните, пожалста! Встал я, понимаешь! Придержи трос
на секундочку, я щас!
– Щас... – продолжил его друг, ретируясь на безопасное расстояние.
Мужик крякнул в знак согласия, перехватил веревку и встал в позе
реализованной добродетели.
Когда из троллейбуса выскочил разъяренный водитель, оба парня были уже
шагах в двадцати. Поэтому к ним долетали скорее жесты и вопли, чем
содержательная часть беседы.
Судя по всему, прохожий успел получить в глаз, прежде чем догадался
выпустить из рук эти чертовы канаты. После чего машина начала плавное
движение, и водителю, смачно отмеченному в ухо, было уже не до
сатисфакции – он понесся догонять отъезжающий транспорт. И успел как раз
вовремя, чтобы не снести припаркованный у обочины грузовик.
Прохожий кинулся было за водителем, потом разобрался в ситуации и
завертел головой, выискивая в пейзаже фигуру провокатора. Поздно. Она
уже скрылась в тени ближайшего киоска.
– Сообразительный ты наш! – поощрил мужика один из парней.
– За что ты его так? – поинтересовался второй.
– А нечего было идиотом прикидываться! Сделал доброе дело. Вот и получи,
– первый был безапелляционен. – Теперь им обоим адреналина до утра
хватит... А о чем бишь мы с тобой сейчас?
– О взаимопонимании.
– Вот я и говорю. Не хватает.

Про друзей

Был у меня в детстве друг. Петька Шервуд. Внук профессора. Классный
парень. Только фамилия у профессора была Тольский. Но он все равно был
дед.
А отец у внука был капитан. Может, и не капитан, а радист. Но в морской
форме. И мы его уважали. Я так – даже восхищался. Пока тот однажды не
подтвердил, что машины со скоростью звука ездить не могут, и его
авторитет сразу рухнул во мне. То есть в глазах. Я-то как раз в журнале
вычитал про гонки на соляных озерах. Имел достоверный источник. Но ему
показывать не стал. Пусть не знает. Опровержения – не мое кредо.
Так вот. Петькин батя – капитан (или радист) – он в загранку плавал. И
всяких штук оттуда привозил. Жевачки разные, комиксы и книги про
динозавров – по тем временам большую редкость.
На жевачку, скажем, можно было резинового индейца выменять. Да что
индейца – целый пистолет или змею пластмассовую. Пластмассовые змеи
ценились не меньше настоящих. Есть не просят, и можно в кармане носить.
Со змеей у меня тоже случай был. Только с настоящей. Поехал я на птичий
рынок рыбок покупать. А там ужей продают. Королевских. Черных с рыжими
пятнами. Маленьких таких. Как три червяка. Но не больше школьной
линейки. В банку из-под монпансье легко влезает.
Так вот. Посадил я его в аквариум. Только без воды. То есть с водой. Но
так – в виде лужи. Лягушат прикупил. Растения всякие. Короче, стал жить
уж, как у меня за пазухой.
И я – молодец – достиг результата! Как тут не похвастаться? Вот и
подвернись эта злосчастная банка. Посадил туда ужа и в школу понес.
Показал пацанам. Те глянули. «Ну и что? Вот был бы удав – другое дело. А
тут – уж. Ординарное пресмыкающееся средних широт. Эка невидаль!» И
отбыли в трясучку играть.
Я загрустил: как так – уж есть, восторга нет? Пришлось искать другую
целевую аудиторию. Думал, что по наитию. А вышло как всегда.
Задействовал резерв, то есть женскую составляющую. И золотое правило:
главные гадости – самым близким.
Была у меня соседка по парте Маша. Девочка – персик. У нее в пятнадцать
лет уже пятый размер был. Если не шестой. Это я сейчас знаю. А тогда
изнывал от осознания. То есть присутствия ее рельефа на расстоянии
локтя. При наличии глубокого декольте.
Так, что ложбинка посередь того ландшафта поджидала меня во всех
эротических снах – точно по Фрейду. По нему же – старику Зигмунду – все
и стряслось. Руки сами извлекли ужонка и пристроили в зазор между кожей
и лифчиком. И тот – шустрый такой – шмыг в норку. И там затих.
Состояние «врасплох» было у нашей классной – она как раз литературу
преподавала. Маша – та и взвизгнуть не успела, как в обморок бухнулась.
– Ну;….! – озадачилась классная, прервав речь о Наташе Ростовой. – Кто
это там?!
– Змея! – обозначил Витек с задней парты. – Ура!!!
– О нет!... – расстроилась наша матрона, метнувшись из класса.
События развивались стремительно. Девицы лупили меня всем, что попало.
Пацаны – молодцы. Подмогли – спасли ситуацию. Осознали – настоящая сцена
еще впереди. Одна Маша была не при чем. Потому как в отключке. Я ее даже
пожалел чуть-чуть. В том смысле, что такой спектакль пропустила.
Тут администрация подоспела в лице всех, кто был, включая завуча и
директрису.
Созвали консилиум. Педсовет, другими словами. Участники тонули в
разногласиях. С одной стороны – женский коллектив мог бы обнажить
девушку, но гада извлечь?!? У тетей к змеям заведомый трепет.
Мужики, так те – поголовно любопытством маялись. Стремились. И смогли
бы. Но боялись, что от этого пострадает психика директрисы. И
последующий карьерный рост.
Рядили часа четыре.
Гад за это время соскучился и вылез сам.
Кто прознал – история умалчивает. Но смогли. Оживились. Бросились змея
давить. Тут биологиня – дай Бог ей здоровья – ужонка спасла. Накрыла
плошкой и перевела в живой уголок. Там он и процветал, как школьная
знаменитость, пока не помер на старости лет.

Меня потом по-всякому вызвали. Подвергали обструкции – песочили,
сигнализировали РайОНО по поводу осквернения женской психики соученицы
путем воздействия пресмыкающимся на ее тело выше пупка. И я, понятно, в
том деле был главный фигурант.
Инспекторша на мое счастье только что закончила курс сексуальной
психологии подростков и внесла меня как факт в свою диссертацию. Потому
сохранила в школе – в порядке научного эксперимента.
Отделался «парой» по поведению. Так с кем не бывает?
То, что эта девочка – уже давно тетя, и все равно со мной не
разговаривает – я не обижаюсь. Заслуженно. Хотя, зря она так. Такой
жизненный опыт деве дал – закачаешься. Неповторимый. Два снаряда в одну
воронку не в раз попадут. А уж два ужа – тем более…

Так вот. Я же все-таки о друзьях. Петька Шервуд меня тоже тогда укорил.
Сказал, что змеиная психика у дамочек и так со временем разовьется. И не
зачем этот процесс провоцировать. Приглядись только – у всех у них язык
раздвоен.
Откуда он это взял? Проявил, то есть, не детскую прозорливость. Вопрос.
Потому как, видимо, внук профессора.
Так что – спасибо деду! Даром, что у Петьки с ним фамилия не совпадала.

Про то, как мы ездили на охоту, remix

Явился ко мне Прокопыч аккурат первого апреля и говорит.
– Мы тут с мужиками про охоту вспоминаем частенько. Уж очень она у нас в
тему пошла.
– Ну и? – спрашиваю, начиная размышлять, в чем подвох.
– Как и?! – возмутился Прокопыч. – Через три недели весеннюю открывают.
У всех горит.
Долго ли коротко. Собрались – поехали. С учетом предыдущих ошибок, между
прочим. Взяли всего по минимуму. Особенно водки. Но Славу-завскладом все
равно не уберегли. Он, как только отбыли, заикание лечить начал.
Проверенным способом. И, когда приехали, даже «му-му» говорить
отказывался.
А остальные что? Выгрузили его вместе с пожитками. На охоту пошли.

Вышел я в разлив. Шалашку справил. Чучалки высадил. Сижу. Природой
любуюсь.
Тут откуда ни возьмись является мужик в водолазном снаряжении.
– Где, – интересуется, – тут птица держится?
«Молодчина, – думаю. – Может тебе еще про путь в Шамбалу намекнуть?»
– Там, – отвечаю. И машу рукой во все направления.
– Угу, – кивает тот. И исчезает в ближайших зарослях.
«Одно из двух, – продолжаю думать. – Либо взвод «Морских котиков» сменил
дислокацию, либо охотничья мода ушла далеко вперед…»

Прокопыч наш, кстати сказать, тоже за модой следит. Прикупил к выезду
итальянский монок с кумулятивным динамиком.
– Включишь, – говорит. – И все селезни с округи тут как тут. Только
лупи.
И тоже в разлив пошел. Запустил агрегат. Тот закрякал на все голоса. С
придыхом и присвистом. Навроде "Эмануель", если по-утиному. Только наши
селезни стойкие попались и на ихнюю замануху спешили не очень. Так что
Прокопыч терпел, терпел и терпел….
И решил расширить зону охвата («Особенности национальной охоты» плохо
смотрел). Врубил прибор так, что в ближней деревне чашки по столу
ползать начали. Деревня та, кстати, непросвещенной оказалась. Не знали
местные мужики про чудо итальянской техники и решили урезонить
распоясавшуюся утку.
Вышли строем. Палили на голос. То есть – на кряк. А патроны у них
дедовские. Добротные. С дымным порохом. Так что те, кто рядом оказался,
сразу решили вот оно - Бородино. И хоть сами из французского вспомнили
разве что "хенде хох". Главное осознали: соваться не стоит. Даже
наоборот.
Прокопыч - тот с третьего выстрела, в чем дело, смекнул и монок этот
выключил. Но выбираться все равно пришлось ползком по мелководью.
В лагерь пришел. Зубами стрекочет. Почти как завскладом Слава – даже
мумукает и то – с трудом. Отпоили его. Обогрели. Сюжет, как Прокопыч
горлышко бутылки обсасывал, можно было смело выставить на конкурс:
«Поцелуй года».
– Молодец! – похвалил сисадмин Ваня Слуцкий. – Это еще хорошо, что он у
тебя только крякал. Вот если б хрюкал… К кабанам у здешнего люда особая
тяга…
– То же мне – пошутил, – встрял скептик Катапультов. – Ты бы лучше про
свои подвиги рассказал.
– А что? – обиделся Ваня. – Как я к чучелам целый час крался? Так кто ж
знал, что там Николаич (см. примечание 1) в скрадке сидит! А испорченные
изделия я ему потом как есть все компенсирую…
– Гы-гы-гы! – оживился Прокопыч. – Это ты что у шефа всех резиновых уток
перестрелял?
– Всех не успел, – пригорюнился сисадмин. - Пресек меня шеф. Фольклером
побаловал.
– Да, кстати, – вставил менеджер Костя. – Не забудь, что директор тебе
за это еще и резиновую тетку купить собирался.
– Гы-гы, – Прокопыч, тот и совсем отошел от бед и переохлаждения. И
принялся впитывать красоту природы и восстанавливать оптимизм.
Тут и я с охоты вернулся. К костру подсел. Байки послушал. Драматизм
потрясающий! Даже скептик Катапультов, переживший три развода и еще
много мелких радостей – и тот грустить перестал. Мужики по весне ужасно
сентиментальные!
В этом месте следует изобрести мораль, но что-то у меня никак не
выходит. Вот, разве что: «Копить любовь к жизни в офисе – стратегически
неверно».

1. Николаич – так мужики меня на охоте кличут.

Женщины – суровый народ. И мыслей, пришедших им в голову, никогда не
теряют. Иногда эти мысли курсируют в другие части их организма, но от
этого становятся только увесистей – от внутренних соков.

Так что в тот благословенный Богом день, когда Сашкина жена решила, что
ей нужна массажистка на дом, он понял – этого не избежать.
Но и Сашка – тоже не прост – сразу объявил наемного медработника ведьмой
на выгуле и выклянчил себе кошку. Для компенсации порчи и прочих
сглазов. Обязательно рыжую и беспородную. От корней.
А, поскольку парень он компанейский, и меня с собой потащил. Для обмена
опытом.
Подумав немного, я согласился. Все-таки кошка лучше, чем пингвин.

Собрались мы. Поехали. Махнули на птичий рынок. Купили.
Про рынок я тоже не понял. Почему он птичий, если там, в основном, рыбок
продают.
В продолжение этой мысли я предложил завести еще чижика и черепаху. Но
идея моя была зарублена в корне – чтоб не нервировать рыжего зверя.
Котенок мне, надо думать, смышленый попался. Пару раз подрался сам с
собой в зеркале. Потом понял, что его разводят, и стал обживаться.
Признал туалет. Смахнул все мелкие предметы со всех горизонтальных
поверхностей. И оборудовал себе нору в шкафу за одеялом.

Не то, чтобы он сидел там в этой норе. Скорее наоборот, падал время от
времени на голову из-за одеяла с подходящего шкафа. То есть подходящим
был я. Шкаф – платяным. А падал он, потому что изображал охотящуюся рысь
домашнего применения.
В результате у меня выработалась масса полезных привычек. Как то: не
класть ничего ценного ни на один стол; ни в коем случае не оставлять на
виду рулон туалетной бумаги; ни в коем случае не забывать открытой дверь
в комнату, где есть аквариум или канарейка, и тем более – не орать, если
на тебя кто-то упал со шкафа. Последствия будут еще трагичней.
Получается, с кошачьими вполне возможно ужиться. Если не считать игру с
гвоздиком посреди ночи. И поездок на дачу. Особенно по весне, когда
кошка и так не в духе. А тут еще соседский кот орет под окнами. И сразу
ясно – ему ништяк.

Я решил не давать кошке имя, пока не разберусь в ее характере. И
поскольку в характере так и не разобрался, то до сих пор и зову ее:
Кошка. Ей все равно.
Иногда я использую: Мява. Но это почти то же самое, что Кошка. Поэтому
не в счет. С другой стороны, зачем кошке имя, если ее все равно никогда
не дозовешься.
Философия жизни заключается в том, что не надо даже пытаться найти с ней
резон или компромисс. С кошкой договариваться бесполезно. Она всегда
права.
Так что с точки зрения систематики моя Кошка из разряда непарнокопытных.
Потому что, если ей что-то приспичило, она становится упрямой как мул.
Или это в плане переселения душ у нее проступает? Для себя я еще
окончательно не решил. Зато со временем научился угадывать настроение
зверя по состоянию его хвоста. По большей части он находится в
положении: «Отвали!»

Тут надо заметить – Кошка отчего-то влюблена в Сашку. Она чует его даже
на фото. Выбирает эти снимки и смахивает их со стола. Собственница,
одним словом.
Сашка ее чувства разделяет, но не всегда. То есть со стола ее не
смахивает. Скорее ловит. Особенно то, что кошка только что решила
смахнуть. О своей кошке он такого же мнения.
– Я котенка хотел, – выразился он после очередного падения в ванну
очередного его мобильного телефона. – А мы что купили? Самого вредного
зверя со всего рынка!
После этого заявления, Сашка решил сплавить кошку теще. Но та ни в
какую. Я же и говорю: женщины народ решительный. И на уговоры не
поддаются, если сами это не хотят.

Но я ведь про кошку. Так вот.
Кошка у меня специфическая. Пьет со мной пиво. Особенно, под креветки. К
гостям женского пола относится пристально. Без понимания. И пресекает
несвоевременные нежности. Сразу – лапой в нос: «Знай свое место!» Это
мое самое любимое место в наших с ней взаимоотношениях.
В последний раз она так пошипела из-под кровати, что заглянувшая в гости
дама мухой взлетела на стул. Да еще платье задирать стала на манер жен
Абдулы из «Белого солнца пустыни». Надо отметить, у тамошних женщин это
эффектней выходит. Или у наших шаровары не в тот фасон?

Кстати, о мухах.
В последнее время я стал проницателен. Не хуже Кассандры. И точно знаю:
если в комнату залетело насекомое. Все занавески будут оборваны. Сметены
вазы, в которых были цветы. А в которых не было – тем более.
Слава Богу, до люстры ей теперь не допрыгнуть. Оно и понято. Если
задница больше головы раза в три, никакие лапы уже не помогут.
Кошка это тоже смекнула. Охотится на мух, применяя навыки знакомой
лайки. Вначале тявкает. Потом сидит в засаде возле кастрюли. Действует
безотказно.
С одной стороны – полезное занятие. С другой – найти в супе двукрылый
инсект с мохнатым брюхом – не всегда праздник.
Но я мирюсь. Все ее пакости бескорыстны.
Только кошка может проследовать мимо разнесенного интерьера, словно
совсем не имеет к этому никакого отношения.
Особенно удачные пантомимы на тему: «Я здесь не при чем…» удаются ей на
стуле рядом с расколоченной вазой. А что она хвостом при этом вытворяет!
Жаль, что у людей такого нет. Можно было бы строить гримасы, не прибегая
к усилиям мимических мышц.

Кстати о дамах.
Тут у них с Кошкой жутко много общего. Не в смысле мелкой вредности.
Скорее напротив – на вроде родства души. В плане мировоззрения у них
теперь тоже многое сходится. Это я делаю такой вывод по реакциям на
внешние раздражители.
Привез я, к примеру, миног с рыбалки. Выложил в тазик и посолил их
наскоро. Те, кто видел этот процесс, меня поймут. Для тех, кто не видел,
поясняю. Миноги в момент засолки становятся ужасно вертлявыми.
Подпрыгивают к тому же чуть не на полметра и норовят расползтись по всей
квартире.
Так вот, кошка рассматривала эту сцену, взлетев на шкаф. У давешней
дамы, должно быть, опыт переняла. Повыше взобралась, чтобы лучше видеть.
Когда я пристроил улов на сковородку и стал убеждать ее спуститься,
отказалась на отрез, сославшись на стресс. И выглядела при этом
совершенно искренне.
Есть миног отказалась. И правильно! Очень я этих рыбок люблю. Под
водочку – сплошной деликатес. Особенно под маринадом.

Кстати про массаж.
С ним у меня теперь тоже дело наладилось. Стоит завалиться смотреть
футбол, Кошка тут же включает «моторчик» и лезет мять лапами мою
поясницу. Не хуже Сашкиной ведьмы-массажистки. И совершенно бесплатно.
Пусть завидует!

Общие мысли.
Совершенно непонятно, почему женщины любят кошек. Кошки существа
независимые – делают вид, что не слышат, когда их зовут, любят шляться
по ночам, потом приходят, чтобы их накормили и приласкали. Потом они
сразу хотят, чтобы от них отвалили. Другими словами, в кошках женщины
любят именно то, что ненавидят в нас – мужиках. Уже одно это заставляет
меня проникаться к ним глубокой завистью. Надеюсь, белой.

P.S. Пока я писал эту историю, кошка сидела рядом и наблюдала за моей
деятельностью. Потом влезла на клавиатуру и выдала:

ьщпнги шзльщ щошо грщгр 89г90 щшощш 7н79 5а665а6 а7еа6 чуы5уы5 =-щ=-щ=-
нпа7пн пмнпн к6екв6пнп8 гр9г ш0шо0 -щл-щл-х щл-щлх лхз=щ 9г09г09р гп87пв
65кв5к 7а76а6-= з=з0щ=0

Вот и думай теперь, что она хотела сказать?

Про очередь за водкой.

Венец перестройки. В стране все в порядке. То есть – ничего нет.
Очередь в магазин за спиртным. По талонам. Давали «Сибирскую». Самый
смак. Потому как 42 градуса. Без балды. То есть – с балдой. Самой что ни
на есть настоящей.
Очередь всего ничего – человек пятьдесят. И я пристроился. День рожденья
впереди как-никак. Пора проставляться. Простоял минут пять. Заскучал.
Стал по сторонам озираться. Народ в очередь набрался свирепый. Жаждал.
Гудел. В нем – россыпью – пенсионерки – на реализацию. И еще кое-кто. По
мелочи.
Персонаж передо мной, например. Через два человека. В кармане расческа.
На носу очки. В руках авоська. Интеллигент, одним словом. Мечтатель.
Ботинки стоптанные. На локте заплата. Точно – интеллигент. И тоже стоит.
Думу думает. То ли: «Кто виноват?», то ли: «Что делать?», то ли:
«Сколько взять?».
Достоял он. Выбил бутылку. Сунул мимо сетки. Та об пол – хрясь –
вдребезги.
Народ вокруг замер: такая потеря! Для многих травма на все мозги.
Очкарик – и тот – выглядел изумленным. Порылся в карманах. Пересчитал
мелочь. Обрадовался: хватит! Выбил еще одну.
С ве-ли-чай-шей осторожностью поставил покупку в сетку. А там дыра на
все дно. И бутылка опять об пол – бзынь.
То, что он высказал потом, было скорей рефлекторно, но смачно:
– Д* з****** т* п*****, у***** з***********! – рубанул. После чего
выругался матом.
Продавщица ахнула и прослезилась.
Народ безмолвствовал.
Даже бабки и те прониклись.
Да и что тут скажешь?
Сунул бедолага палец в лужу. Облизал. Языком причмокнул. И пошел понуро.
Я не собираюсь делать выводы из этой истории. Особенно про загадочную
русскую душу, невезуху и вселенский стресс.
Но ведь бывает же! Случаются в жизни такие вещи, что даже нашу
интеллигенцию из ступора вывести могут. Факт.

Про дачную жизнь

Выбравшись на дачу, я загрустил. На столе остывал самовар. Стучали
ходики. Кружила по комнате и билась в стекло большая зеленая муха.
Прошел час. Другой. Мимо окон не прошло ни одной машины. Здесь люди жили
и знать не знали ни о каких миссиях, стратегиях, планах и годовой
отчетности. Жили и радовались. Работали и рожали детей, удили рыбу,
держали скотину и кур, ходили в отпуск и копили на «новый» автомобиль,
жарили шашлыки и играли в домино с друзьями.
Незамысловатое счастье, которое не для меня.
В дверь постучали. Пес вскочил на ноги, хотел, было гавкнуть, но
передумал. Вошел дедок – хозяин соседского дома. Погладил собаку по
голове. Выставил на стол большой бидон парного молока. Присел на
свободный стул. Приосанился.
Пару недель назад он усвоил, что в деревне вполне возможно даже Интернет
посмотреть, если через мобильник. И теперь страшно гордился этим своим
открытием.
– Привет, Серенька! – поздоровался он, расстегивая тужурку.
– Как жизнь, Егорыч? Раздевайся, раз уже вошел.
– Да некогда мне! – ответил он, оглядываясь по сторонам. Вид Егорыч имел
бодрый, но лицо опухло. И глаза показались мне излишни красными.
– А если рюмочку? Ты как?
– Похмелиться никогда не вредно.
Я достал банку огурцов и гостевой графин. Вылил все его содержимое в
стакан и поставил перед Егорычем.
– А себе? – поинтересовался тот.
– А мне еще домой ехать.
– Ну, тогда твое здоровье! – провозгласил тост, выпил, крякнул, засунул
в рот огурец и принялся сосредоточенно жевать. Предстояла самая тяжкая
для меня часть визита – пообщаться «за жизнь».
Я налил себе молока в кружку. Сделал пару глотков.
– Послушай, что про нас газеты пишут, – он извлек из кармана сложенный
вчетверо лист, нацепил очки, прочел с расстановкой:
«Селянин заходит в сарай, поскальзывается на собачьем дерьме, шарахается
о висящий на стене лемех и падает в корыто с баландой для свиней.
Вылезает оттуда, наступает на грабли, снова получает в лоб и усаживается
на лавку, куда со вчерашнего дня разложил на просушку щучьи капканы.
Выбирается из сарая, пыхтя под нос:
– Вот блин! Не сарай, а форт Баярд какой-то»...
Я прыснул в кулак, откинулся и шарахнулся головой о полку, обвалил на
себя сковородку и пару кастрюль. Нагнулся за ними и, чуть было, не смел
со стола скатерть вместе с посудой.
Дед подхватил графин. Покряхтел, пряча ухмылку. Уселся поудобней. Эффект
от декламации его удовлетворил.
Расстегнулся. Почесал пупок. Живот у него был округлый, но не рыхлый.
Руки большие с заскорузлыми пальцами. Зубы железные. Исконный мужик.
Кряжистый.
– Как ты насчет чуда? – подмигнул старик, не обращая внимания на мой
конфуз. Вопрос меня озадачил.
– О чем ты?
– Да вот, о вещах всяких, тех, что не поддаются пониманию. Это я по
телику высмотрел. Судачат, слышь, что ежели ты здесь как будто спишь, а
на самом деле живешь в другом месте… и всякое такое.
– Занятно, – заинтересовался я. – И как же?
– Да я и сам не знаю. Зашел тут к соседу. Митричу. Ну, ты знаешь. А он
меня на смех поднял. Пришлось ему нагрубить. Это я в смысле… Ну… Язык не
в ту сторону пошел. И всякое такое.
– И что Митрич?
– Обиделся, понятное дело.
– А ты?
– Решил, что сдачи ему давать не буду. Здоровый больно… – он помолчал. –
А я тут сны всякие видеть стал. Это после того как слегка головой
шарахнулся. Когда Митрич мне поспособствовал. Ага. Будто живу не в нашей
деревне, а в земле чудной … Природа кое-как красивая. И всякое такое. О
каких в детстве мечтают.
«О чем мне мечталось в детстве? » – спросил я себя и вспомнить не смог.
– Так может это рай?
– И то верно! – обрадовался Егорыч. – Может быть, это у меня уже
переселение души началось. Налей-ка мне еще чуток. Выпью за это и пойду.
Вижу, занятой ты очень.
Я достал запасную бутылку и наполнил стакан до половины. Дед согласно
кивнул и залил в себя жидкость махом. Крякнул, но закусывать не стал.
Глаза и так заблестели.
– В рай – так в рай. И там прижиться можно. А знаешь, какое главное чудо
в жизни? Если ты даже камни голые кучей сложишь, то и там цветок
прорастет. Из ничего. Это главное чудо и есть. Никаких фокусов делать не
надо и всякое... Да уж!
– А как же Луна?
– А что Луна?
– Камней там куча, а вот с цветами напряженка.
– Так я и говорю, Земля – наше главное чудо и есть.
– Философ! – высказал я, когда Егорыч выбрался на улицу и устремился в
сторону магазина. Он, как будто услышав мое напутствие, выдал пару
коленец и загорланил частушки с забористым матюгом. Я ухмыльнулся.
– Точно – в рай, чтоб там ангелы не дремали.

Про командировку

В командировках – как ни крути – сплошная морока. Только раз свезло.
Бывает же! Попал на Юг. К морю. В бархатный сезон.
С делами покончил. Выбрался в свет. То есть в сумерки. Вокруг
фланировали отдыхающие. Праздная публика. Во весь бульвар расслабленные
физиономии. Почти как в раю.
В прибрежном кафе подавали отменное пиво с креветками. Я перекусил.
Слегка охмелел. Впал в ностальгию и вернулся в свой номер. Решил сначала
выспаться.
Гостиница значилась «Континенталь», но при ближайшем рассмотрении
выходила замаскированным «Домом Колхозника». Однако ж с удобствами.
Не успел я принять душ и завалиться в кровать, как в комнате зазвонил
телефон.
– Еще не спишь? – услышал вкрадчивый женский голос.
– Сплю...
– А с кем я сейчас разговариваю?...
Молча, повесил трубку.
Телефон зазвонил снова:
– Скучаешь? – другой голос – с придыханием. Я выдернул шнур из розетки.
В дверь постучали. Матерясь и икая, я выбрался из кровати и выглянул из
номера.
В коридоре стояла голая женщина лет двадцати пяти.
Темные волосы собраны на затылке. Из всей одежды – домашние тапочки.
– Ну, это уж слишком! – ругнулся я
– Возмутительно! – подтвердила проходящая мимо пара.
– Совершенно с Вами согласен! – подтвердил и начал, было, закрывать
дверь.
Женщина бросилась в проем и залепетала нечто бессвязное. Я увидел в ее
глазах совершенное отчаяние. Как у затравленной лани. Удивился.
Притормозил.
Она проскользнула внутрь, прикрывая грудь и зажав в кулак кустик волос
внизу живота. Из беспомощной болтовни выходило, что шальная гостья – моя
соседка. Решила принять душ, да сослепу перепутала двери, а замок
захлопывается изнутри. Тут она перестала прикрываться и заревела,
размазывая по лицу слезы вместе с остатками косметики.
Старательно глядя в лицо пострадавшей, я передал ей простыню и вызвал
ночного дежурного. Пришел паренек лет восемнадцати, выслушал мои
объяснения, ухмыльнулся и некоторое время рассматривал женщину
понимающим взглядом. Хмыкнул, но сходил за запасным ключом. Процедура
идентификации заняла минут десять. Я пожелал всем спокойной ночи и снова
улегся в постель. Жизнь продолжалась. Уснуть удалось не сразу. Я долго
ворочался. Считал слонов, баранов и бабуинов. Слушал цикад. Разглядывал
созвездия за окном. Последней мыслью было, что все это очень уж походит
на какую-то разводку.
Во сне женщина снова пришла ко мне. Она была очень красива,
соблазнительна и улыбалась загадочно. Я протянул руку и коснулся ее
груди. Она была такой же полной с темным, крупным, четко очерченным
соском. Я перевел взгляд чуть ниже и стал влюблен в ее роскошный пупок…
Просыпаться не хотелось, но пришлось. В дверь постучали. Появилась
горничная со свежей простыней и известием о том, что соседка из номера
напротив срочно съехала сегодня утром и просила ее извинить.
Я не удивился. Не всякая женщина сочтет нужным продолжать знакомство,
когда уже первое свидание началось для нее нервически и голышом.
Некоторое время я думал, что в этой истории поставлена жирная точка.
Ан нет!
Ибо сказано: "Неисповеимы пути Господни"...

Про скотча

Моего друга Мишку пригласила к себе дама сердца. На вечер. Как мужчину.
Тот расслабился – «Наконец-то!».
Он надел приличный костюм, купил розу пурпурного цвета и весь вечер вел
себя как настоящий мужик: ремонтировал кран в ванной, газовую плиту и
все электроприборы (последовательно).
После этого дама сердца в нем разочаровалась – слишком громоздкий. И
завела себе скотча. Вот где обнаружился настоящий самец.
Зовут Тобик.
Порода (или только сей экземпляр такой) имеет интересные особенности:
1) Антиохрана. Душевно рад любому водопроводчику. Выражает расположение
вилянием всеми частями тела, включая уши, лаем (заливистым) и
перемещением на кровать дамы сердца обуви посетителя.
2) На короткой дистанции на своих смехотворных лапках развивает скорость
овчарки, но делает повороты, вплоть до разворота на 180 градусов, на
полной скорости молниеносно. Овчарка пролетает еще метра три.
3) Может подпрыгивать на четырех лапах, как самолет с вертикальным
взлетом.
Этим способом посещает кровать, все тумбочки и шкаф в прихожей. Обычно
берет туда что-то грызть (см. также следующий пункт).
4) Во рту всегда должно находиться занятие: палки, мячи, игрушки. К
счастью, обувь и мебель не грызет. Пока. Покусал только пульт от
телевизора, два мобильных телефона и несколько сложных предметов
цилиндрической формы (см. предыдущий пункт).
5) Ест тараканов, овощи, фрукты (кроме лимона). Что ни дашь, всё ест.
Только что съел без остатка, с видимым удовольствием, настоящую большую
резиновую черную хоккейную шайбу. Мишка забыл. Да и Бог с ним. Он –
горемыка – уже совершенно из фавора выпал.

Вот я и интересуюсь теперь: это черты всех скотч-терьеров или только
Мишкиной дамы сердца (бывшей)? И как после этого нам – мужикам – быть?

ПРО ПРОБКУ.

Пробка по-немецки – Stau – плотина. Звучит приятней, но смысл тот же.
Нервяк.
Это немцы умеют направлять свой хаос в нужное русло. Мы – по большей
части – в ненужное.
Так что сижу я в пробке. И злюсь. Потому как мимо идет какой-то идиот и
пьет пиво. А я сижу и злюсь. В пробке. Идиот идет и пьет.
Сейчас выйду и кого-нибудь покусаю.
А вот так.
Проезжая через перекресток, один шутник вывалил из окна своей тачки
охапку киношных гринов. Это же потом люди сообразили, что баксы
фальшивые. А так – две машины, на лобовое стекло которых налипли
стодолларовые купюры, ударили по тормозам. И в этом была их
стратегическая ошибка. Потому как следом шла фура, которая сразу
тормозить в принципе не умеет.
Так что сижу теперь и злюсь на происки империалистов и всегдашнюю
российскую глупость.

Про офис-менеджера.
«Офис-менеджер» – нравится мне это слово. Пробирает. Прямо таки – сразу.
Вербально. Не какая-то там секретарша. А вот тебе: «Менеджер», хотя он и
«Офис», и женского рода.
Когда я смотрю на нее, в мельтешении офисного планктона, мне
представляется большая розовая медуза.

– Я тут офигенного пупса зафрендил! – порадовал меня однажды знакомый
мини-алигарх. В последний раз он был таким довольным, когда выбросил в
окно соседского хомяка. – Возьми к себе в офис. Не пожалеешь.
Оставить без внимания подобную рекомендацию возможности не
представилось. Так что через неделю у дверей моего кабинета разместилась
хорошенькая секретарша по имени Серафима и по должности – менеджер, хотя
и «офис».
Не успела она занять свое место, как зазвонил телефон.
– Ало? Куда это я попал? – спросила трубка.
– Сама не знаю! – фыркнула девушка. И абонент немедленно отключился.
Вначале наши диалоги были довольно замысловаты. Она говорила примерно
следующее:
– Ну Вы же понимаете, типа, что они это самое… И уже как бы заложили
прикольный этот. Да … Но у них не алё.
На мою просьбу о детализации информации, она изумилась:
– Ведь я же отлично понимаю, о чем говорю!
– Серафима… – начал было я.
– Ну, какая там Серафима? Симочка! Вот тут недавно в блондинку
перекрасилась. Чтоб соответствовать, – заявила девушка и проследовала
разбирать корреспонденцию.
Когда я смотрел ей вслед, меня укачивало…
Отвлекшись от видения, я понял, что уже не один. Рядом очутился наш
Главред Петька – по образованию дизайнер, а в душе – художник и охламон.
– Какая пастушка! – восхитился Петька. Но в девичьи ушки это слово
влилось в варианте «потаскушка», за что выступивший тут же получил
оплеуху. И сразу влюбился.
Я порадовался, что увернулся от этой доли и вышел из офиса, на ходу
напомнив Петьке про завтрашний отчет. Просто так напомнив, чтоб он не
расслаблялся. Прочувствовал углубленность шефа в напряженность рабочих
будней.
На следующий день мой телефон был занят напропалую. Я приоткрыл дверь,
поинтересоваться, не случилось ли что-нибудь. Услышал:
– Представляешь, купила вчера штаны на распродаже. Так к ним было просто
не подступиться. А тут Sale 70%. Пипец! Выбирала, мерила, с тремя
подругами по телефону посоветовалась. Решили брать. Прихожу на кассу, а
у них этот пластмассовый аларм не снимается. Ну не снимается. И все!
Позвали старшую, та, такая, принесла другие, одного фасона, но в пакете.
Выдали мне. Иди мол! А я такая – типа дура. Схапала товар. И ходу домой.
Даже не распаковала. А там на брючине – на самом видном месте – дефект
нитки. Выбивается на ткани. Понимаешь? Ворона! Ну, пипец, и все! А если
вытащить, то совсем дыра может выйти. Ну вот. Пришлось идти менять. Но
тот магазин, в котором распродажа, далеко. Решила сходить в такой же, но
ближний. Может, они мне там поменяют. Поменяли – как же! Пришлось у них
еще пару топиков прикупить, чтоб попусту не таскаться. А теперь еще в
дальний ехать надо. Только бы у них размеры не кончились!
Прожурчав по телефону всю эту дамскую белиберду, Симочка подтянула подол
своего платьица, и у нее тут же обнажилось декольте. Поправила декольте,
из-под подола появились резинки ажурных чулок. Одернула платье. Вылез
лифчик. Симочка вздохнула и подняла глаза. Заметила, что я за ней
наблюдаю. Ойкнула и прикрыла дверь в кабинет.
Одним словом, наличие такой Симочки развлекало меня время от времени, с
другой стороны – немного отвлекало от основной деятельности.
Пришлось на некоторое время взять над ней шефство. Вскоре Симочка чинно
восседала за столом в строгом костюме, каждый разговор с посетителем
начинала фразой: «Как Вас представить?» и была готова в любой момент
подать кофе, чай или сводку погоды на месяц вперед.
И всякий посетитель был деморализован уже на входе.
Следующую неделю Симочка начала с того, что явилась на работу в
обтягивающих джинсах. Поругалась с уборщицей и решила лично обучить ее
мытью полов. Я позвонил Петьке. Пригласил его на открытый урок. Тот
обежал офисы. Через пять минут собралась маленькая толпа и молча
пронаблюдала за процессом. В промежутках между шарканьем тряпки и
плеском воды раздавались отрывистые всхлипывания – это самые
впечатлительные сглатывали слюну.
– Нет во мне коммерческой жилки! – подвел итог Петька. – На такие
спектакли надо билеты при подходе продавать.
Я молчал. Впитал в себя сцену с оттенком настороженности.
На что Петька высказал сложную фразу, смысл которой сводился к тому, что
я – неандерталец и в женских попках ничего не понимаю. А на следующий
день притащил Симочке сложный букет и этим артефактом проник в ее
сердце.
– Отец у меня был жмот, – сказала Симочка. – Так что щедрые мужики
заводят меня с пол-оборота.
Отношения Петьки с Симочкой развивались стремительно, как и их диалоги в
моей приемной:
– Симочка, привет!
– А…
– Как дела?
– М…
– Ты в порядке?
– У…
– Так я пошел.
– Хи…

– И что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался я у Симочки, когда
Петька отбыл по месту своей основной занятости.
– Ничего, – ответила та. – Я не успела накрасить губы.

Месяца через полтора зашел к нам в офис тот самый соучредитель. Увидел
Симочку и обомлел. Не вынимая сигарету, он почесал себя за ухом. Я
промолчал. Пусть палит себя если хочет. Может, ему так нравится.
– Слушай, – говорит. – А я ее знаю?
Я выдал в ответ вопросительный взгляд.
Он согласился.
На самом деле, милашка представилась ему странно знакомой. Конечно, он
немного потормозил по этому поводу, но вспомнить сам ничего не смог. Из
чего следовал вывод, что контакт со своей протеже был у него
стремительным и окончился безрезультатно.
Сначала Симочка хотела поплакать на эту тему. Потом решила, что: «Вот
еще! У меня уже тоже Петька есть».
Тот как раз восседал на ее столе, листая подборку «Хакера».
– В договоре предполагалась совершенно другая система взаимодействия, –
пробурчал он, перебирая страницы
– В договоре предполагалась совершенно иная система взаимодействия! –
отчеканила Симочка в телефонную трубку.
– Бред какой-то… – подивился Петька.
– Да, это же полный бред! – возмутилась Симочка.
– Думаю, недели им хватит, – продолжил размышлять Петька.
– Я надеюсь увидеть исправленный вариант не позднее пятницы!
Тут он увидел меня. Отложил журналы.
– Привет! – сказал Петька.
– Привет! – обрадовалась Симочка, спохватилась и повесила трубку.
Я кивнул и проследовал в кабинет и выложил на стол свой ноутбук. Сам
выбирал. Очень, очень дорогой, очень мощный, супер-тонкий и очень
изящный. А мне всегда нравились именно изящные вещи.

С утра я застал Симочку, которая шмыгала носом, стирая салфеткой слезы
из глаз вместе с остатками косметики. В таком состоянии я видел ее
впервые.
«Снова Петька учудил!» – решил про себя и ошибся.
– Сегодня ночью мне приснилось, что ноги сами несут меня в фирму. Я
упираюсь. А поделать ничего не могу! – объяснила зареванная девица – Как
Вы думаете – это стресс?
– Это пройдет! – заверил я. Она закивала, прикрываясь салфеткой.
– Кофе?
– Идите. Умойтесь.
– Кажется, уже оклемалась.
– Тем более – стоит умыться. – Я улыбнулся и потрепал ее по щеке. В это
время в приемной появился Петр. – Видишь, что натворил! – заявил я ему с
порога. – Беги за цветами!
– Ага! – озадачился Петька и кинулся прочь.
– Вот придурок малахольный! – пригорюнилась Симочка. Не выдержала.
Улыбнулась. – После трех оргазмов я готова простить ему все, что угодно.
Вытерла глаза. Пошла умываться. Если бы все неврозы заканчивались так
легко!
– После трех оргазмов кошмары не снятся, - пробурчал я себе под нос, но
не стал развивать эту тему.

Со временем мыслительная деятельность Симочки приняла критический
оборот. Сначала в ее историях для Петьки «про служебное пользование»
проскочило: «Придирчивый такой!». Потом перешло в область фантазий: «А
я ему: «Получи, эксплуататор!» И я понял, что Симочка окончательно
адаптировалась, а Петька окончательно влип.
Настала пора вводить в действие план «Б».
Неделю спустя я в обстановке строжайшей секретности я обсудил с Петькой
имиджевую стратегию компании в связи с подготовкой к поглощению ведущего
конкурента.
Этой же ночью Петька с комментарием: «никому никогда» поведал пассии о
своей роли в грядущих переменах.
Следующие полдня Симочка гордилась оказанным ей доверием. Остальные
полдня искала, комы бы его уже передоверить.
На другое утро о наших «тайных» планах знали все, включая конкурентов.
Оставалось только пожать плоды промышленной диверсии.
Я порадовался, что правильно оценил последовательность событий. И уж
орал и топал ногами с полным осознанием выполненного долга.

Чтобы не ввязываться в дискуссию, Симочка решила упасть в обморок. Но не
очень удачно. Пролетая мимо стола, она зацепила шнур настольной лампы. И
та превратилась в дребезги аккурат на ее затылке.
Мы с Петькой нешуточно испугались.
– Весь мозг сегодня затрахали! – ныла Симочка, пока мы бинтовала ее
прическу.
– Мозг – это плохо, – успокаивал ее Петька. – Лучше подставлять другие
части тела…
На следующий день наш офис-менеджер нанес ответный удар.

– Обожаю женщин! – заявил мне Главред за чашкой кофе. – У них
восхитительная линия поведения: увидела нечто во сне; раскинула на
картах; сходила к экстрасенсу. Уверилась и предъявила: «Ты меня не
любишь!» Попробуй что-нибудь этому противопоставь!
Экстрасенсорные явления в последнее время тоже меня интересовали.
Специально заходил к гадалке. Поглядеть, где у нее штепсель для
астрального канала.
Так что полемика развивалась плодотворно.
Порешили, что извиняться все равно придется. Но конструктивно. С
перспективой развития творческих отношений.

Петька объявился у меня снова уже ближе к вечеру.
– Как обстановка? – спрашиваю.
– Да вот, в Эфиопии опять голодают… – он подкрался к Симочке и вручил ей
букет пепельно-белых роз. Та восхитилась. Только женщина способна так
изумленно повести бедрами.
Симочка поместила букет в дежурную вазу и охнула. Кавалер покраснел.
– Как вооще? – поинтересовался посетитель.
– Окейно, а ты?
– Трудности… – Петька понизил голос. – Имею влечение к одной девице.
– А кто она? – с подозрением спросила Симочка.
– Ты.
– Так и знала! – Симочка фыркнула.
Петька оперся на стол. В его манерах появилась барственность.
– И как?
– Я подумаю…
– Не изводи меня неведеньем! – заявил Петька, несколько раздосадованный
отсутствием щенячьего восторга у будущей партнерши. – Пойду…
Симочка проводила его умудренным взглядом.
– Градус томления должен возрастать, – сказала она в закрытую дверь. –
Решение таких вопросов предполагает наличие тендера.
Где она вычитала терминологию для последней реплики, оставалось только
гадать.

Про остров Валаамм и свадебный переполох.

Так вот. Давно хотел написать рассказ про мимикрию и бутафорию. Это
оттого, что в детстве был у меня приятель Кирюха. Книгочей. Пихал в
мозги все, что попадалось. Но предпочитал опять же романтиков: Джека
Лондона, например, или О"Генри. Остальных не помню. Потому как -
незачем.
А поскольку Кирюха был к тому еще болтун и завирала, то в голове
прочитанное долго не держал. Излагал тут же - с мимикой и жестикуляцией.
И ведь здорово у него все это выходило. И, бывало, бились мы день за
днем в золотой лихорадке на снежных просторах Юкатана или колесили с
целью наживы по городкам Дикого Запада. Он конечно же был Смок. Но и
Малышом мне тоже выходило неплохо. Вполне. Ну, а если он выступал как
Энди Таккер, то я обязательно - Джеффом Питерсом.
Очень меня впечатлила сцена в Кирюхином исполнении, когда у наших
авантюристов организовывался аттракцион курьезов бытовой жизни в виде
двери с замочной скважиной. А народ тем временем стоял в очереди и в эту
скважину зырил. И видел там - то же самое, что и всегда. И восхищался.
Одни - тем как эффективно их надули, другие - для того, чтобы господ,
кто сзади стоит, тоже не обделить.
Потом мне такие "двери" по жизни много раз попадались. И не знаю, как
там Кирюха, а я все больше предпочитал оказываться во второй части
публики.

Был у нас в институте выпускной вечер, совмещенный с поездкой на Валаам.
Это такой остров на Ладожском озере. Монастырь на нем и земля святая. От
Питера часов двенадцать на теплоходе.
Давно я там не бывал, но раньше на Валаам все больше развлекательные
экскурсии проходили. Туда плывут ночь - пьют-гуляют если не шторм.
Обратно - ночь - то же самое. А в промежутке - ознакомительная прогулка
по тамошним достопримечательностям.
Мы же, как положено, собрались все выпускники в теплоходном ресторане и
отметили это дело. Достойно - до утра. На всю жизнь, может быть,
расставались.
А утром на остров пошли. Валаам все-таки. Есть на что подивиться. Вот
что скажу, то скажу - не обессудьте: от похмелья даже святая земля не
очень-то помогает.
День, надо сказать, выдался душный. А народ - любознательный. Метался от
скита к скиту, а потом еще в монастырь решил успеть непременно. Так что,
когда на пути попадались озерца, и я начинал агитировать на предмет:
"выкупаться", речи мои игнорировались. Мол, вот к теплоходу вернемся,
тогда уже и поплывем. Это точно.
Что делать? Смирился. Воду из пригоршней на себя покидал. Освежился. А
вода та - что молоко парное. Сам себе позавидовал - как бы я в том озере
купаться стал.
От того момента, как мы всем святым местам поклон отдали и к причалу
вернулись до отплытия еще целый час оставался.
- Вот! - заявляю. - Наконец-то! Обмакнем себя в воды Ладоги!
И народ весь не против. За мной потянулся.
Возле причала пирс обозначился. Длинный такой. Добротный. И я помчал по
нему вприпрыжку, радостно стаскивая с себя футболку. Сиганул ласточкой.
Со всей дури. И как в воду вошел, так и понял - полный капец.
Вода в озере глубокая. После давешнего шторма перемешалась. Возле пирса
она градусов пять была, ну, может семь. Самое то.
Свело все. Даже зубы. Одна мысль промелькнула: "Что ж ты запрыгнул-то
так далеко, идиот!"
Как назад плыл - не помню, но, видимо, споро. Потому как без разгона на
пирс этот злополучный влезть невозможно. Но мне удалось, чем
впоследствии очень гордился.
А ребята тем временем на берегу раздевались.
- Как водичка? - орут.
Ну, я честь по чести - попрыгал. Размялся.
- Угу! - отвечаю и к теплоходу. Рысцой. Чтоб сразу не побили. И скалюсь
во все зубы. Радуюсь типа. А не то, чтобы челюсть в судороге заклинило.
Отнюдь!
Сам-то краем глаза на народ кошу - как они там?
Ухнули все!
Вот о чем до сих пор жалею - убежал далеко. Очень мне хотелось на
выражение лиц сразу же посмотреть. Самое сокровенное разведать.
Зато суда линча избежал. С немедленной экзекуцией.
Хотя, что это я? Мне этот прыжок до сих пор вспоминают. В позитивном
аспекте. Освежил народ. Закалил впечатлением. Да иначе и быть не могло.

Насчет лиц я тоже удовлетворил любопытство. Правда - это уже другой
случай был. Которое из моих "ноу хау" эффектней оказалось, сам не знаю.
А было так.

Нажил я себе приятеля. Сам не знаю, как получилось. На рыбалке, должно
быть. Очень он эффектно поплавок взглядом гипнотизировал. Правда, в этом
месте его энергетика и тонула.
В остальном по жизни - сплошной бухгалтер.
Но влюбился. С бухгалтерами это тоже случается.
Она просочилась в его сердце, используя косметику и другие сложные
артефакты, похожие на кружевные трусики нежных расцветок.
Темперамент у дамочки был - три в одном, отчего мой приятель немедленно
впал в размягчение мозгов и перекочевал в ее нежные женские ручки.
- Я ее не достоин, - говорил он мне. И я был с ним совершенно согласен.
Но не внял он собственным увещеваниям. Пошел под венец.
Мотивировал тем, что: "Если утром ее удачно поцеловать, может простить
все, даже вечерние разговоры про биржевые индексы".
- Это тоже до времени, до поры, - выводил я свои резоны. Кто бы меня
слушать-то стал!
В результате вышла свадьба чукчей с папуасами.
Когда гости уже собрались, я смекнул, что приятель-то мой на генном
уровне заморожен. На три поколения вглубь. Они были - "горячие финские
парни" - все как один. Включая женщин.
Со стороны невесты тут же гомонила толпа заполошных южан. Все в загаре.
И кровь с молоком.
Сели, как по телевизору показывают - длинный стол, по обе стороны две
делегации от брачующихся сторон. В главе - молодожены. А посредине
бутылки расставлены.
Я про бутылки эти не просто так. На них-то вся фабула повествования и
держится. Поскольку будущий тесть решил представить к столу перцовку
собственного приготовления. Продегустировать, правда, забыл. По причине
порывистости характера. Поскольку был из тех, кто: "и на дуде игрец и
вообще - на чем хочешь, спляшет".
Дело двинулось честь по чести. Под руководством тамады. Разложили
закуски. Налили.
Слово взял отец жениха. Статусная персона. Покряхтел для приличия.
Начал.
Тост выдался долгим, И я, чтоб смягчить процедуру, решил уже чуть-чуть
отведать. Хлопнул рюмочку и обалдел. Мозг взорвало. Даже дышать не смог.
Не то, что закусывать. Со слезами справился, кое-как, за что мать жениха
сразу же меня полюбила.
Для тех, кто не знает, поясню, что острый перчик в бутылках с горилкой -
это такая обманка, чтоб все знали, какой замечательный алкоголь. Если
взаправду в бутылку с водкой целый перец засунуть и там его настоять, а
не через день извлечь - получится смесь, до которой даже чесночному
соку, если в нос, далеко будет. Горючее для реактивного сопла - в самый
раз.
Так вот. Когда желание немедленно стать реактивным самолетом у меня
снизилось, я по сторонам озираться стал. На рюмки, в основном. Смотрю:
во всех - то же самое пойло. Под самый край. Российские же люди! Но
вмешиваться не стал. По причине природной стеснительности.
Время речи истекло. Гости выдохнули. С облегчением.
Тамада подскочил. Активизировал новобрачных. Те встали. Как положено.
Слились. Поцелуй был прекрасен словно жаба в ладони.
И все заорали:
- Горько! - и хлопнули, кто чего налил. Перцовку, одним словом.
Слово "обескуражены" для дальнейшего описания событий мало подходит.
Скажем так: "Публика офанарела". У нее случился припадок экзистенции в
чистом виде. Memento mori, господа!
Количество тех, кто лез под стол, от тех, кто несся к туалету,
практически не отличалось. За углом мужик бился в эпилептическом
припадке.
На этом празднике жизни я выглядел почти как наследник великого будды.
Вот она сила эмпирики, которая в народе называется: "прикуп"!
Был еще пращур жениха. Ему по статусу пить не полагалось. Но и тот
сильно растрогался ввиду непредвиденной прыткости собственного
семейства.
Молодожен после той перцовки тоже под стол полез, как положено. Потом он
высказал нечто, мало подумав. Вспылил, одним словом. И далее две недели
смотрел на мир строго половинчато.
Невеста, свернув истерику на самом интересном месте, взирала на него
ледяными глазами.
Дальше следовал дикий хохот и удивление. Публика оттаяла. То есть -
вспотела. Продолжили гулять, исключив перцовку из рациона спиртных
напитков.
Только с личной жизнью у нашей пары все равно не заладилось. Развелись
месяца через три.
- Получилось, что я ее любил, - поведал мне новоиспеченный холостяк на
очередной рыбалке. - А она надо мной забавлялись... - последовала пауза,
длинна которой соответствовала трагизму ситуации. - Назвала моего батю
старым маразматиком, а потом заверила, что я весь в него.
Я покивал головой, в том смысле, что должен ему сочувствовать.
Вот и думай теперь, то ли перцовка у жениха некий скрытый рецептор
промыла, то ли еще какой глянец, то ли я во всем виноват. И вопрос:
"Быть или не быть" плавно перетек в утверждение: "Делай что можешь.
И будь, что будет". Или же все-таки - нет?

Про то, как мы ездили на охоту.

С тех пор, как я стал директором, новых приятелей появляется у меня все
меньше и меньше. А жаль! Не то жаль, что стал директором. Про приятелей
в основном.
Вот и решил исправиться. Прибег к традиции. Познавал коллектив в бане.
Без галстуков. Пригласил коллег с женами и подругами. Получилось не
очень. Как только напарились и разговелись, начали путать, чья жена кому
подруга. Мужики расстроились. Кто вспомнил.

Так что развивать знакомство отправились на пленер. Исключительно
по-мужски. То есть на охоту.
Спонтанно получилось.
– Да, – говорю мужикам за завтраком. – Охотился, бывало.
– А я про что! – встрял Прокопыч. Он у нас производством командует. – Я
тут амуницию прикупил. Испробовать надо.
Сам взялся. Сгоношил мужиков. Выписал транспорт. Собрались. И в путь.

Доехали. Распаковались. Полезли за провизией. Извлеченной жратвы хватило
бы, чтобы организовать районный продмаг. Какая тогда к лешему охота?
Сварили похлебку. Вкусную. Кто понимает.
Понятно, решили обмыть это дело. По чуть-чуть. Банковал – по должности –
завскладом Слава. Мужик ответственный. Даром, что заика.
То есть, разливал-то, конечно, Прокопыч, а Слава руководил.
Расставили кружки. Прокопыч и давай лить. А Слава (ответственный же):
– Хв…
– Хв…
– Хв…
– Стоп!!!! – прорвало завсклада. – Куда т-ты льешь?! Не слышишь, что
т-тебе т-т-толкуют?!
– Так вот ты и скажи! – парировал виночерпий, удовлетворенный тем, что
успел на две трети наполнить пол-литровую кружку.
– Хв… Хв… Стоп, т-тебе говорят!!!
– На вот, запей! – передал сердобольный Прокопыч Славину дозу.
Тот в ажиотаже заглотил все. И перестал заикаться. Все поняли – это
знак. И тут же приобщились. С этого началось.

Мужики на охоте преображаются. Становятся вечно молодыми – вечно
пьяными, довольными и матерыми. Матерятся так, что в округе трава вянет.
Что касается историй у костра – понятно – Мюнхаузен отдыхает.
В основном.
Бывают и правдивые.
Про то, например, как Прокопыч на костре отдыхал. Не как Жанна д’Арк, а
на спор. В ватных штанах.
Потому – сам Прокопыч – человек обстоятельный. Экипировкой не пренебрег.
Обрядился добротно. Как спецназ Бундесвера.
– В этой амуниции полный комфорт, – хвастался. – Можно на леднике
засесть на сутки. И ничего не будет! Веришь, нет?
– И на костер как? Смогешь? – не поверил скептик Катапультов.
Русский мужик под легким газом мимо «Слабо» пройти никак не может.
Забились на одну минуту. В том смысле, что Прокопыч минуту на костре
просидит, и ничего ему не станет.
Привели коллектив. Мужики, понятно, кто как судит. Но ставки сделали.
Картинка – закачаешься. В амфитеатре зрители. Следят, губами время
ловят. А на костре в дымном мареве – наш Прокопыч. Сплошной нерв. Застыл
в понимании – нашел себе на зад приключений. Буквально. Или же все-таки
нет?
Пересидел всю эту минуту. Обрадовался. Но торжества не вышло. Дело в
том, что ватные штаны сразу не гаснут и быстро не снимаются. Пришлось
Прокопычу в реку сигать. Если кто видел кино про Гастелло. Очень похоже.
Даром, что октябрь на дворе. И ледок по вдоль берега.
Сидит в Прокопыч воде. Опять радуется. Ясности осознания.
Ведь тут чуть с дуру яиц не лишился. Теперь оценил их ценность. Допер.

Вот говорят: «Водка! водка!» А я так считаю: ну да – бывает. Зато
сколько зверя через нее жить оставили. А заодно – охотничьих баек
породили.
Катапультовв тоже молодец. Выпил за это дело. Раскрепостился. На охоту
пошел.

«Вечерело», – начал, было, один классик. Продолжим.
Вечерело.
Сисадмин Ваня Слуцкий был из разряда опытных. Потому как уже три года
имел ружье и хотел наконец-то его опробовать. Он заранее переправился
через речку на подручном плоту, забрел в камыш и замер в позе
восторженного ожидания – Осень в красках, закат и прочее. Впечатляло.
Кто ж знал, что туда Катапультова принесет.
– У чорт! – расстроился сисадмин Слуцкий. – Ни тебе покоя…
Хотел Катапультова окликнуть. Не успел.
– Ого! – обрадовался Катапультов, обнаружив реку. А в реке ондатру.
Крыса только что пережила заныр Прокопыча и направлялась домой,
наслаждаясь покоем. Плыла себе в аккурат между охотничающими субъектами.
«Трофей», – решил Катапультов, у которого алкоголь проникся адреналином.
– Так я ж тебя счас! – прицелился.
– Бух! – пальнуло ружье.
– О пля! – удивилась ондатра, ныряя под выстрел.
– Бздынь! – срикошетил о воду заряд дроби.
– Ох, ма! – совсем расстроился Ваня, потому как тоже нырнул. А куда тут
денешься, когда в тебя дробь летит?
– Вжик! – пролетел заряд там, где тот только что был.
– Не стреляй – это крыса! – заорал сисадмин, обдирая с лица ошметки
тины.
– Какая я тебе крыса?! – не поверил Катапультов и снова вскинул ружье.
– И че? – проявила любознательность крыса, всплыв на поверхность.
– Бу–бух! – пальнуло ружье.
– Ну, ё! – расстроилась ондатра, и снова нырнула.
– Бздынь! – срикошетила дробь.
Сисадмин Ваня ничего не сказал, потому как пускал пузыри. Звук «Вжик»
возле уха немного его раздражал.
– Вот псих! – ондатра вынырнула в третий раз.
– Просто камикадзе какой-то! – Слуцкий всплыл и понял, что Катапультов
уже перезарядил ружье.
– Не …! – выдохнул сисадмин.
– А че? – спросил Катапультов.
– Бу–бух! – повторило ружье.
– Да пошел ты! – решила крыса уже под водой и так же отправилась в
хатку.
– Бздынь! – срикошетила дробь и унеслась к далекому лесу.
– Вжик! – попрощался заряд с нырнувшим Ваней.
– Счас! – успокоил себя сисадмин мечтой о возмездии. И преодолел водный
рубеж.
Получив в бубен, Катапультов немного полевитировал и осел в ближайших
кустах. И там утратил интерес к красотам природы.
А сисадмин Ваня Слуцкий решил, что в охотники он уже посвятился. Принял
крещение. И это по любому круче компьютерной графики.

Вечерело.
Мужики по засидкам разошлись. Только фарта не было.
А я и вовсе у костра остался. После случая с кабаном (см. роман «Право
на одиночество») я по лесу с ружьем ходить не люблю. Все больше истории
смотрю. А какие и рассказываю, бывает. Коли слушателей найду.

Вечерело.
Менеджер Костя ушел на вальдшнепиные высыпки. Вычитал в книге, что такие
бывают. Он у нас знатный книгочей. Только главу про ориентирование точно
пропустил.
Так что в этот раз все рассказы у костра были про снежного человека. О
ком же еще, коли всю ночь окрестности то воют, то вопят. Все в разных
местах. И всякими голосами.
Мы поначалу тоже орали. Но без взаимопонимания.
Утром пришли делегаты из соседней деревни. Сменяли менеджера на пару
бутылок.
Тут как раз особо рьяных охотников в машину складировали.
Костик же нас восхитил. Сказал, что забыл, где Север и Юг, куда дел
ружье и за каким сюда приехал. Но счастлив совершенно.
С ним и Прокопыч согласился.
Даже Ленич, который знает, как козе больно, ничего не сказал. Но это
совсем другая история.

ПРО ТО, КАК МЕНЯ ЛИШИЛИ НАСМОРКА.
(Давняя история)

Наши женщины ходят замуж по любви, и называется это: «Бабье счастье».
Мужикам остается только смириться. Все равно деваться некуда – их-то
(женщин) больше. Не так, как, скажем, китайцев. Но тем не менее.
За китайцев наши женщины тоже пошли. Так что они (китайцы) скоро нас
(мужиков) и в плане наследственности перещеголяют. Выведут славянский
тип с характерным разрезом глаз.
Может быть, от этого у нас в последние годы страсть к китайской кухне,
медицине и прочим изуверствам над человеческим организмом?
Ну, так вот: случилось у меня все сразу: и невеста, и к тому же –
насморк. А глотка стала чем-то вроде Хиросимы с Фукусимой вместе взятых.
Короче, не заладилась жизнь во всех плоскостях.
И решил я по этому поводу прихворнуть. Как следует: при ватном одеяле,
градуснике и чае с малиной. Очень я иногда малиновое варенье люблю.
Моя будущая жена тут же расстаралась. Привела свою бывшую лучшую
подругу, с которой намеревалась дружить до свадьбы. А потом – ни-ни. Для
укрепления семейного быта. По ее мнению, с начинающими женами лучше
подруги не сочетаются. Особенно, если эти последние – без мужей.
Но на тот самый случай действовали они как раз заодно. И порешили
сыграть со мной в «скорую помощь». Не в том смысле, что они будут щеголять
в шапочках с красным крестом и кружевных чулочках (белых). А так: я буду
бредить, а они меня откачивать. От такой их заботы (по замыслу) я должен
непременно выздороветь в считанные минуты. И навсегда.
Лечили по Авиценне. Из природных соков – главным образом – чеснока. С
тех пор я начал серьезно думать, что Авиценна и авиация – слова
однокоренные, потому что если после залива внутрь целебного эликсира, ты
тут же не взлетишь, значит, в дозировке ошиблись или состав подкачал.
Так что болеть я болел, но спать не решался. Тем более бредить. Мало ли
что во сне в меня зальют. А я оттого сболтну чего спросони. И потом меня
уже совсем инвалидом сделают. Да к тому же вот: только увидел, как они
тот целительный бальзам цедят – сразу подумал: «Не соответствую я уровню
их медицины. Не готов!». К чему «не готов» – болеть или выздоравливать
– другое дело. Лечиться, видимо. Да кто бы меня спрашивать стал?!
И какая такая сила духа, если рядом с тобой чеснок выжимают? Дольку за
долькой. Методически.
Смирился я, короче. Даже принюхиваться бросил. И был совершенно прав.
Это уже потом выяснилось, что тот состав предварительно разбавить надо.
В подсолнечном масле. Раз в десять. Но лучше – в сто. Жена проболталась.
Бабушка, дескать, у нее была из рода Йог и специализировалась на
препаратах чудовищной мощности! Так что в доме ее даже тараканы и те
выжить не могли. А дом тот был двенадцатиэтажным. С продовольственным
магазином и общежитием лимиты.
Подозреваю, что если тем зельем рискнуть полить кладбищенский мох, есть
вероятность причислиться к некромантам. Поскольку обитатели погоста
сразу начнут поиски новой среды обитания.

Надо сказать, я во взаимоотношениях с женским полом был в те времена
человеком неопытным. Мифоманом и сказочником. Пытался играть роль рыцаря
и жить стойким оловянным солдатиком. При соответствующих мозгах.
Наивным, стало быть. Так вот: сдался я в нежные женские ручки. С
целебным эликсиром. Смирился. Приготовился.
Собрались девушки к постели. Лечить принялись. Будто бы понарошку. Одна
(как бы невзначай) на ноги присела. За руки взяла. Другая глаза (мне)
прикрыла ладошкой и снадобье бабкино в ноздри забухала.
Что из этого вышло, писать не стану, потому как, впитав препарат, минут
десять просто думать не мог. У меня даже глаза вспотели. Что с точки
зрения физиологии – нонсенс. Но по ощущениям – в самый раз.
Нечто подобное за всю свою жизнь я испытывал раза два. От силы. Один
раз, помню – упал с крыши дедова дома в куст ежевики. Покричал немного,
понятное дело. Так что поглазеть, как меня из того куста вынимали,
заявился весь микрорайон, включая воспитанников местного интерната. Для
глухонемых.
Второй раз – на чердаке того же дома – расковырял шваброй осиное гнездо.
Солидное. Размером с глобус. И осы там были солидные. Дали жару.
Так что опыт преодоления кошмарных обстоятельств имелся. Жаль, что я
использовать его не сумел.
Тут надо было проникнуться гармонией насилия. Умилиться и прикинуться
покладистым. Но я не смог. Вспылил, одним словом.
Подруга жены к нам в гости с тех пор больше не ходит. Решила, что я
психический. Видимо. Что тоже неплохо. Ощущать себя частью женской
беседы – тот еще казус. После их монологов многое о дамском поле
становится понятно. Не понятно, как это потом обратно распонять.
Короче, если по жизни дурак, незачем и прикидываться (это я про нас –
мужиков).

Но я все про чеснок поясняю. После внедрения препарата в мой нос, прошло
все. Даже глисты. Если бы они у меня, скажем, были.
И настроение, надо отметить, улучшилось. От осознания того, что все-таки
выжил. И организм это подтвердил. Сразу отреагировал. Я то думал – это
сопли, а оказывается – эндорфины из меня так и прут.
Я начал делать умильное лицо. Старательно и неудачно.
Решил, что сам – гедонист. И это все объясняет.
Теперь в моей жизни многое прояснилось. От средств, которые против
насморка, до приворотного зелья, если вдуматься, рукой подать. Хватанул
раствор. Воспылал. И вот он ты – на блюдечке. Про каемочку я уже и не
говорю. Можно брать голыми руками. И тащить куда угодно. Даже в ЗАГС.
А не выгорит – тоже хорошо. Если о перспективе задуматься.
Иногда сие пойло лечит также разбитое сердце. После него не остается ни
желания женщин, ни прочих чувств, а только бы коньяка граммов, скажем,
150 и футбол по телеку. Впрочем, если есть 150 и футбол по телеку, уже и
без всякого лечебного пойла можно. Хоть опыт, скажу я вам, все же
интересный. Это я о чесноке в нос.
Так что случится у вас насморк – очень рекомендую – попробуйте – не
пожалеете ни разу.

Про аппендицит

Дело было в апреле. А вернее – в конце января. Короче – давно это было.
Как раз справляли начало семестра. Не повезло. Явился друг Сашка с
рюкзаком, чего съесть, и торбой, чего выпить.
Он в ту пору опять влюбился. Не так чтобы очень, но все-таки. Что ж тут
поделаешь? Пришлось принять участие. То есть не в его личной жизни – в
дискуссии на эту тему. Мы ж как приличные люди увлеклись и загрузились
прилично. Пока могли.
Сашка в пьяном виде становится очень дотошен. Пристает ко всем с
вопросами о смысле. А тут вот не стал. Говорю же – влюбился.
Я тоже все больше на закуску наваливал. Солонину с чесноком. Под
самогонку самое то – лучше не бывает. Короче – проявил усердие.
Так что на утро, мой, измученный каникулами организм выдавил «SOS» и
залег на диван. Захандрил. Забулькал.
Часа три образумить его пытался.
– Вставай, – уговаривал. – Надо в сортир…
– А не пошел бы ты в пень! – упиралось тело. – Тебе надо. Ты и вставай.
Пришлось признать его аргументы, принять пилюль и призвать эскулапа. Тот
явился стремительно – часа через три. Решил: аппендицит. Сам не
справится. Вызвал «скорую». «Скорая» никого не вызывала. Загрузила и
выложила на операционный стол.
Дальше люди в белых халатах потрошили меня под задушевные беседы о
буднях профессии. Я в ответ лихо матерился. Дамочка на соседнем столе,
прослушав мой речитатив, впала в кому без анестезии. От восхищения,
видимо. У нее резали полип из прямой кишки, так что побыть в отключке
выходило даже за благо, я думаю.
А еще я решил, что неплохо бы жить хирургом. Вырезать из людей разные
гадости. Балагурить. Дамочки к тому же – вот как эта – раздвинут для
тебя все сами – даже просить не надо. Еще потом конфет принесут или
коньяку…
Решил, что стану. И мог бы стать. Да вовремя спохватился.

Раскопки моего ливера, между тем, закончились обрядом зашивания и
вывозом пациента в сад. То есть в ад. Это я отчетливо понял, когда
наркоз отошел.
Нет в природе звуков кошмарней ночного храпа в реанимации. Каждый
скрежет прямо в мозг! Сосед в реанимации попался виртуоз. Привыкнуть к
своим руладам возможности не давал. Как только я адаптировался к обычной
ритмике, тот начинал причмокивать, стонать, завывать и хрюкать. Иногда
замолкал. Пукал. И начинал с начала.
Круче него мог быть только наш общажный сторож дядя Вася. Тот так пил
чай из блюдечка – на чердаке стекла дребезжали. И храпеть умел – я
как-то на сборах был, так над нашими палатками самолеты взлетали – разве
что с ними сравнивать.
Есть мужики с устойчивой психикой. Я к ним не отношусь. Это точно.
Попытался успокоить себя, что храп – все-таки не лекция по сопромату, но
не вышло! Говорят, можно здорово захотеть и горы передвинуть. Так что,
если бы в голову того хрыча с соседней койки случайно слетел с орбиты
ближайший спутник, я б нисколечко не удивился.
Не выгорело. Жаль. Отсутствие аппендикса мешало сосредоточится. Пришлось
прибегнуть к подручным средствам. А под рукой не было ничего кроме
ломтиков льда из пакета на брюхе.
Позиция выдалась не фартовой. Только злость сохраняла целкость. Я лупил
в соседа как герои Панфиловцы – прямой наводкой в лобовую броню. На
какое-то время это меня развлекло, но ситуацию не изменило. Сосед ревел
в углу всеми дизелями. Похоже, танки заходили на боевой разворот.
Когда закончился мешок, я нашарил на полу сразу четыре тапка. Успех меня
почти окрылил, но мужику с башкой в наркозе, тапок в глаз – слону
дробина. Поддал газу. И хоть те что!
Выкидав все тапки, я задумался, в каком виде должен буду покидать эту
палату. В том смысле, что ног всего две. А тапок заготовлено? Вот то-то
и оно! Впрочем, тапки – и те закончились.
Истомленный этими мыслями, я, послал горячий привет врачу, который не
прирезал гада еще в операционной и, наконец, уснул.
Во сне я был героем – Панфиловцем. Готовился к рукопашной. Выпил сто
грамм наркомовских. «За себя и за того парня»… Проснулся разбитым и
израненным. Рано. Потому как в жизни чего-то отчетливо не хватало. Танки
ушли. Моторы заглохли.
Пригляделся. Сосед исчез вместе с храпом и следами бомбежки. На его
кровати определился блондинистый субъект в халате, под который можно
спрятать все. Даже крылья.
Пришлось ущипнуть себя за нос. Не мог аппендицит так скоро перейти в
райскую жизнь. Или хоть в паранойю. Похоже, блондин разделял это мнение.
– Перевели в интенсивную, – пояснил, кивнув на пустую койку.
– Повезло ребятам! – обрадовался я.
– Угу, – не понял доктор. – За тобой через час. Сможешь?
– Ну да! – подтвердил я. И испугался. – В интенсивную!
– И так сойдешь. В обычную. Пришлю эскорт. Выздоравливай!
Легко сказать: «Выздоравливай», если через час придет медсестра, а у
меня из одежды – бинты в районе пупка. Решил дополнить гардероб хотя б
трусами.
Приступил. Со стороны должно было выглядеть, будто внезапно оживший
манекен попробовал приодеться – можно двигать всем, кроме живота и тем,
что к нему прикрепилось.
Совершив несколько акробатических трюков, я насадил-таки трусы на ноги.
По одной. Подтягивал кверху по-змеиному – сложным движением мышц.
На одевание ушло минут сорок. Из чего следовал вывод, что мужик я
обстоятельный. Только копуша.
Тут явилась девушка. В халатике. Хорошенькая! Немного смущалась. Но я-то
был уже на коне! В смысле – в трусах.
Вместе мы перелезли в каталку – я мужественно стискивал зубы; она
трогательно поддерживала, где придется – и покатили меня к новому
обиталищу.
Палата включала в себя пять депрессивных лежебок и один стол.
– Жизнь продолжается, – прохрипел сосед слева. – На месте жмура – новый
урод.
– От урода слышу, – вступилась сестричка, и я проникся к ней…
Благодарностью?
– Отросток отрезали? – не унимался мужик.
Сестричка зарделась. Что было странно при ее профессии.
– Харэ гундеть! – гаркнул сосед справа. По виду форменный генерал. Хотя
какой там к чертям генерал в общей палате.
Тот, что слева, ушлый попался. Спорить не стал. Перешел к анекдотам.
Активизировался. Сосед с койки напротив заливисто захихикал. Пятый
упорно молчал. Стойкий выдался. Железный Дровосек, одним словом.
Говорят, что положительный настрой способствует выздоровлению. Вы
пробовали смеяться с разрезанным брюхом? Я гугукнул, потом хрюкнул,
потом заткнул рот полотенцем и начал шарить по полу в поисках тапка.
Есть такая профессия – пидор по жизни. Тот, что слева, увлекся. Языком
так чесал – в пору стилистом подрабатывать. Виртуоз.
Тут сестричка опять за меня вступилась. Выдержала паузу. Сплошным
напряжением лицевых мышц.
– Больной, – говорит. – Не прекратите сейчас же, попрошу врача рот вам
зашить!
– Лучше анус! – парировал пациент.
– Договорились! – решила девушка и выскользнула из палаты.
В возникшей заминке я задремал и ничего не знаю до следующего утра.
Утром с визитом явился Сашка и кротко поговорил с соседом слева, пока я
ковылял в туалет. Превентивно. На случай дальнейших провокаций. После
его ухода тот долго дул губы. Наконец, не удержался. Высказал, что он –
творческая натура. Дрозд певчий. А воспитанные друзья лежачих больных
так не поступают…
Нажрался яблок и стал бурчать животом.
Пришел обход из одного врача и двадцати курсантов. Когда в палату влез
последний, в ней кончился воздух.
– Мужики, – предупредил сосед слева. – Если кто сейчас на меня сядет. Я
перну. И мы взорвемся.
Юмор пациента принят не был. Скорее наоборот.
– Этот вчера напрашивался? – поинтересовался главный. – Готовим кляп.
И перешел к моей койке.
– Кто его так? – задал вопрос.
– Я… – потупил глаза один из курсантов.
– Молодец! – похвалил. – В следующий раз грызть не надо. Лучше скальпель
использовать… Мы – врачи – ужасные циники, – пояснил мне, чтоб не
волновался.
– Спасибо за подсказку, лекарь, – съязвил я и отвернулся к стенке.
Обход закончился.
Сосед слева некоторое время имел несчастный вид. Потом освоился и как бы
сдох. Были все приметы, пока не пришли медсестра с санитаром.
– На живот! – скомандовала.
Пациент тут же воскрес счастливым образом. И сделал попытку залезть под
стол.
– Замри, спирохета! – порекомендовал санитар.
– Давай уже, Склифосовский! – смирился больной.
– Стравинский – моя фамилия….
– Тогда сыграй
– Сча исполним, – заверил санитар и употребил шприц.
– У–у–у! – затянул сосед, продолжил парой куплетов «Вставай, проклятьем
заклейменный» и снова затих.
– Вывози! – скомандовала сестра, глянула на меня и улыбнулась.
– Надеюсь, его в интенсивную потом, – пожелал я и улыбнулся загадочно.
– Как есть – Певчий дрозд, – отметил сосед напротив. – Может теперь
отрежут что-нибудь?
– А может – зашьют… – предположил «генерал». Педант, одним словом.

Дальнейшие дни потекли буднично. Оттого стремительно. Выписали меня.
Пришел прощаться. К сестричке, главным образом.
– Хотел выразить благодарность, – говорю. – Не знаю как.
– Знаешь...
И тут бы и наступить прорыву в отношениях. Ан, нет. Секс в страну еще не
пришел. Размножались по ходу дела и по зову партии.
Вот и вся история.
Только еще не совсем.
Прошло время.
Оклемался я. Сижу дома. Телек посматриваю. В дверь звонок. Там Сашка.
Проведать пришел. А из-за спины медсестричка выглядывает. Из моей
реанимации. Глазки потупила. И все в ней прекрасно. Региной зовут.
– О, как! – порадовался.
– Сошлись мы, – услышал от Сашки, – пока тебе передачи таскал. – И
понял: вот она – его влюбленность. А все что раньше – одно томление
было.
Голливудский сюжет – признаю. Но очень уж это у них здорово получается!
Думаешь: вроде бы – горе, а на тебе – счастье. Компенсация, одним
словом.
Вот как раз и Эдита Пьеха в передаче затянула свое бессмертное:
«Кто-то теряет, а кто-то находит…»
Да. А кто-то все-таки теряет. Насовсем. Аппендицит, например.

Про заначку

Шел 1992. Для тех, кто забыл - эпоха Минфина Павлова, который начал с
денежной реформы и кончил ГКЧП. Впрочем, на его отношения с ГКЧП мне
плевать. И то, как это ГКЧП теперь расшифровывается - тем более. Я, в
основном - по первому вопросу. О том, как человека кинули, а он думал -
счастье.
За три дня до того. То есть когда Минфин Павлов решил это с нами
сделать. То есть понес в народ реформу. Меня уже унесло в Чехию. То есть
Чехия - она сейчас. В тот раз еще было: Чехословатская Советская
Социалистическая... Ну, и т. п. А пиво все равно хорошее наливали. И для
нас - инкубаторских - была своя, но все же заграница.
А я к тому времени уже в Германию съездить успел, где вообще было две
страны, один народ, общие деньги, и куча вьетнамцев, которые тут же
стали согражданами. Не хуже турок. И граница как бы была, но уже нет. И
все гоняли туда сюда. Кто - приникнуть к отеческим гробам. Кто -
насладиться буржуазным бытом.
И когда на западные автобаны выкатились ге-де-эровсие "Трабанты" (такие
мотороллеры, замаскированные под автомобиль), то там наступил полный
капец. Это в нынешних оборотах. Тогда даже немцы круче выражались.
Но я же опять не о том.
В то самое время меня как раз угораздило жениться. Не роптал. С мыслью
свыкся. Но заначку все равно сберег. Все накопления на мотоцикл. С
детства мечтал. Кто же голубые мечты так просто оставить может?
Так вот, укатил я в Чехию, а заначку дома оставил - греться за батареей.
Компактную такую - в пачке из сторублевок.
Сижу себе в Чехии. Пиво пью. И вот на тебе - сразу новость: обмен
сторублевых банкнот в двухдневный срок. И это все уже там, пока я сам
все еще здесь. А здесь - это Прага. И домой вернуться - никакой
возможности нет.
Возникшая дилемма могла быть решена двумя способами:
1. Расколоться жене по поводу заначки. Наврать в три короба, что копил
ей на подарок к серебряной свадьбе. И быть направленным очень далеко.
Даже дальше. Туда, где хоронят мифы о семейном взаимопонимании.
2. Послать к едрене фене свою мечту в лице мотоцикла. Перевести
стремление к материальному благополучию в плоскость хранения макулатуры.
И оставить супругу в блаженном неведении по поводу возможной траты
совместных ценностей.
Такая вот выходила экзистенция..
В моих думах возникла пробоина размером в Суэцкий канал. Вопрос
измывался надо мной на протяжении двух кружек пива. К третьей мозги
прояснились. Точку в вопросе поставила теща. Если точнее - светлый ее
лик в моей голове.
То ощущение в себе, которое я приобрел еще со времен похода на смотрины,
имело примерно следующее содержание:
"Умеет же докопаться! Неужели и дочка в нее?"
Последняя фраза относилась, понятно, к той, где все это было в
потенциале. Но я решил: авось, пронесет - по юношеской наивности.
Когда же великая житейская правда пришла ко мне как яблоко от яблони с
биномом Ньютона, в меня вселился дух Прометея. Так что, то, чем меня
долбили по самую печень, компенсировалось тотальной регенерацией
организма.
Эта стратегия называлась: "Как с гуся вода", и объединяла под своим
лозунгом все мужиковствующее население этой планеты.
В итоге вопрос: "Кошелек или жизнь" решился в духе позитивизма. Я залил
его еще парой кружек, где он и утоп под причитания официанта: "Зачем я
выпиваю в такую познь. И несу всякую чушь". Другой логикой пришлось
пренебречь.
Я выбрался в ночь и двинул в дальнейшую жизнь без всяких на то полезных
целей.
На этом история могла б и закончиться.
Только недавно изобразил я портрет одной дамы с веером a la Glasunoff.
Веер, понятное дело, исполнил из сторублевок. Тех самых. Откопал их в
ремонт и был несказанно рад. Как будто в той пачке всамделишний клад.
Так вот, приклеил их к пальцам моей модели в форме коллажа - как
памятник собственной неосмотрительности.
Портрет понравился. Особенно сторублевки. Они придавали образу шарм
позднего социализма. Того, что с человеческим лицом.
За веер в итоге рассчитались со мной дополнительно, по курсу сбербанка в
валютном эквиваленте.
На мотоцикл не хватило.
Так что теперь снова не знаю: оставить их на подарок жене к серебряной
свадьбе, как изначально планировал. Или на пиво спустить, что тоже не
очень плохо.