Поиск по автору:

Я знавал одного прокурора,
Он страны был оплот и опора.
У оплота того
Важных дел большинство
Развалилось, как пьянь у забора.

Наложить на ООН, что-ли, вето?
Или просто его сжить со света?
А то энти ООНы
Задолбали, гондоны:
То "Не этим бомбишь!", то "Не это!".

От старого вяза сверну по тропинке направо-
Отсюда до Рима буквально рукою подать.
Четвертую тысячу лет я мечтаю сюда,
Где в каменных форумах бродит античная слава.

Былого величия мощь до конца не понять,
Давно в Колизее уж нет гладиаторов бравых,
Не встретить на улицах и куртизанок кудрявых,
Ни хлеба, ни зрелищ, ни даже мечом помахать!

Торгуют баранками бывшие гунны-громилы,
Красавцу Нептуну повесили бублик на вилы -
Откуда им взять уваженье к глубинам веков?

Но что-то сюда меня тянет, какая-то сила,
Как будто бы тайным магнитом сюда я влеком...
Четвертую тысячу лет в Рим иду я пешком.

Я слово позабыл, что Вам хотел сказать,
И что-то пробурчал, ну, типа "Приходите",
Вчера, навеселе Вас затащив в кровать
Не въехал я, что это были Вы, простите!..

Теперь придется мне тоскливо куковать.
Теперь я стал для Вас нижтожный соблазнитель,
Но ведь и вы, увы.. Я не сказал, что блядь,
Но плакал ведь тогда по Вам медвытрезвитель!

Однако, даже Ной, когда был пьяным в стельку,
Не мужиков к себе затаскивал в постельку,
Как повелел Господь, подругу он имел.

О Лоте умолчу, поскольку вспомнил слово,
И с губ моих оно сорваться уж готово:
"Поверьте же, что я Вас вовсе не хотел!"

Не будет больше порошка,
Уже не будет даже травки,
Ушит желудок и кишка,
Что б не хотелося добавки.

Я заколдован черным кодом,
Не пью, а то бы, с бодуна,
Я, не взирая на погоду,
На сук подвесил колдуна.

Король Артур, проснувшись рано,
Об угол круглого стола
Ударил рыцаря Бертрана
И встал, в чем мама родила -
Вершить великие дела.
Меж тем, Джиневра с Ланселотом
Игриво брызгались компотом
И устриц полный котелок
Перевернули, обормоты,
Задев его за уголок.
Король Артур бинтует рану,
Читая книгу "Кабала,
Потом две суры из Корана,
И ест из общего котла,
А Джина с Лансом догола
Меж тем разделись - а чего там?
Чего стесняться гугенотам?
Танцуют, черти, кек-уок,
Смеясь до колик, до икоты,
Держа живот за уголок.
Король Артур добыл барана
И делит ровно пополам
Его рога: один Тристану,
Другой себе, а третий нам.
Меж тем Джиневра - стыд и срам:
Кидает Ланселоту что-то
Но, промахнувшись, с разворота
Тристану попадает в бок.
Да это - томик Вальтер Скотта!
Но съели мыши уголок.

Сдержи, читатель мой, зевоту:
Тристаны эти, Ланселоты,
Джиневры где-то между строк
Странны, но в сердце отчего-то
Всегда находят уголок.

Проведя шесть лет на зоне,
Иванов, бывая в бане,
Не сгибал спину в поклоне:
Вдруг в очко отарабанят?!

Послушайте, люди, балладу про штуцер:
В Баварии выросла Штуцер Инесса,
В девицах - Арманд. Пламя трех революций
Ей в кузнице счастья, любви и прогресса
Ковало характер крутого замеса.
Но слушайте дальше: в России Володя-
Простой гимназист, незначительный вроде,
Казалось бы, Штуцеру не конкурент,
Сажал огурцы у себя в огороде,
И понял: "Созрел, понимаешь, момент!
Восстание! Хватит бесплодных поллюций!"
И грохот пошедшего в гору процесса
Уже предвещал: скоро кровью польются
Из Штуцера центнеры лишнего веса
Инессе вдруг стало не до политесса,-
Она загорелась мечтой о Свободе!
Она из Баварии пишет Володе:
"Я еду Россия. Там буду студент."
Володя прочел, улыбнулся природе
И понял: "Созрел, понимаешь, момент!"
Пусть чай буржуин попивает из блюдца,
Таблетки пусть жрет от мигрени и стресса:
Тому, что прошло - никогда не вернуться,
Корабль Истории входит в Одессу,
Инесса на берег глядит с интересом:
Страна и эпоха Инессе подходят,
Полно мужиков подходящих в народе,
Крестьянин, рабочий и интеллигент -
Сгодится любой при хорошем уходе,
Лишь только б созрел подходящий момент.
Любить одного стало как-то не в моде-
Ведь жизнь быстротечна, и юность проходит,
Инесса согласна на эксперимент.
И если заря коммунизма восходит,
То это и есть подходящий момент!

Жил в Париже художник Шагал -
Член свой длинный сквозь стену совал.
И, нарушив уют,
Тех кто рядом живут,
Получил охуенный фингал.

Опять приснилось Мраморное море,
Гранитный мавзолей на косогоре
И старый грек, молящийся богам.
Молитва в заунывном ре-миноре
Сквозь дыры в мавзолеевом заборе
Течет неслышно вниз, в площадный гам.

Там, на базарной площади Стамбула,
Примерно двадцать пять веков минуло,
Пока мы целовались за углом.
Давно нас ветром беспощадным сдуло,
И вместо грека турок крутоскулый,
И минареты выросли кругом.

Одна отрада здесь - турецкий кофе:
Он дарит вкус и запах катастрофе.

Опять приснилось Мраморное море,
Гранитный мавзолей на косогоре
И старый грек, молящийся богам.
Молитва в заунывном ре-миноре
Сквозь дыры в мавзолеевом заборе
Течет неслышно вниз, в площадный гам.
Там, на базарной площади Стамбула,
Примерно двадцать пять веков минуло,
Пока мы целовались за углом.
Давно нас ветром беспощадным сдуло,
И вместо грека турок крутоскулый,
И минареты выросли кругом.

Одна отрада здесь - турецкий кофе:
Он дарит вкус и запах катастрофе.

Говорят, что ученые ночью
Часто видят конец свой воочью
В инфракрасных лучах,
Если тот не зачах
От учения и суходрочья.

Проститутка одна из Киркука
Страсть пугается громкого стука.
Стоит лишь постучать,
Начинает кончать.
Но кончает блистательно, сука.

Говорил мне один аудитор,
Что на спор выпьет спирта он литр
Но, как хряпнул стакан,
Стал блевать, как вулкан
И просить, чтоб я быстро все вытер.

Хорошо в Серебряном Бору
Собирать бутылки утром ранним:
Множество бутылок поутру
Здесь. А ты, валяясь на диване,
Нежишься, как в сумке кенгуру.

Вот, бери авоську и баул,
Лупу для рассматриванья сколов.
Лишь бы нас приемщик не надул,
Серебряноборских новоселов,
Гордых и бесхитростных как стул.

А когда, удачно сдав стекло,
Сосчитаем мелочь в потной длани...
Лишь бы все менялось и текло,
Как в желудок струйка Мукузани.

Невезучий король Этельред
Топором наносил себе вред.
Хохотали враги:
Ни руки, ни ноги,
Ни яиц... Ни хуя уже нет!

У смерти много денег -
Оружие в цене
Шпионских хитрых фенек
Оплачено вдвойне.
Вся жизнь моя - в войне
За твердую валюту,
И неповадно плуту,
И стыдно палачу,
Но девочек в каюту
Хочу, хочу, хочу!

Разведчик, академик,
Эксперт по старине
Без мата, без истерик,
Похвально чуждых мне,
Повсюду на коне,
Внезапно почему-то,
Как некогда Малюта,
Скачу, скачу, скачу!
Я негодяй, как будто,
Но быть им не хочу.

Сухой, как старый веник,
Но быстрый, как стилет,
Обрезан в понедельник,
А в пятницу - отпет,
Честней достоинств нет
И потакать кому-то
С молвою баламута,
А мордой - кирпичу,
Хоть и в очки обута
Не стану. Не хочу!

Замечу, nota bene, к
Романам Воннегута
Тропы я не топчу.
Жить на Бермудах - круто,
И я туда качу!

Три развратных девицы в «М-баре»
Неприлично вели себя, твари:
Приставали к бармену,
Выползали на сцену
И блевали там в пьяном угаре.

На центральном проспекте Бишкека
Есть такая ночная аптека,
Что-то вроде секс-шопа:
За стеклом чья-то жопа
С этикеткой "Мечта гомосека"

Христофор Бонифатьевич Врунгель
Опасался тропических джунгель,
А вот море любил,
Не щадя своих сил,
моряков, а особенно - юнгу

У директора фабрики "Балтика"
В кабинете стряслась по.балтика:
Лился хмель на паркет,
Совершался минет,
Первый зам зазывал всех, "Пожалте-ка!"

У свинарки Амалии Хреновой
Три мечты есть: о даче в Пахре новой,
О супруге-военном
С охуительным хреном
И о юбке из кожи шагреневой.

Когда в столыпинском вагоне Мандельштама
Везли в дорогу, бесконечную, как зло,
Мелькали мимо то ристалища, то храмы,
Неторопливо время страшное текло.

Вершилась в мире непонятная программа,
И зарешеченное грязное стекло
Не пропускало взгляд недвижный и упрямый.
Внизу колеса грохотали тяжело.

Простор и воля за окном. Чужая воля.
Мелькает лес, мелькает луг, мелькает поле...
Дано мне тело - что мне делать с ним теперь?

Чужая воля подавляет и смеется,
В лицо хохочет, беспощадный злобный зверь.
Ох, если б знать, как наше слово отзовется...

Жил-был в бочке мудрец Диоген,
Не дикарь и не абориген,
Просто не был прописан,
И таким компромиссом
Был доволен: прописка, мол - тлен.

Дмитрий Шилов купил телефон,
Ну, мобильный, конкретно, а он
Не звонит, а вибрирует
И ужасно шокирует
Своим видом путан и матрон.

Говорил Аристотель Платону:
"Не по совести, а по закону
Надо жить и любить!"
А Платон: "Так и быть, -
Ты нагнись, да держись за колонну"

Джон несвежий сожрал расстегай.
Как тут быть? Джон, штаны расстегай!
Но застыл бедный Джон,
и стоит поражен-
Поразишься тут - запах вай-вай!

Заурядный портной из Торжка
Третий день не слезает с горшка.
Что б ему, остолопу,
Оторвать свою ж.пу
Чай пришьется потом - не башка!

Есть в штанах у солдата
Заветное место,
Что дороже на свете всего
И когда вспоминает солдат о невесте,
Он горячую руку кладет на него!

Однажды проснусь я кричащей пантерой,
Вонзающей когти в дрожащую плоть
Нагой полуженщины-полухимеры,
Которую жажду в себе побороть.

Могучая карма весталки-гетеры
И кровь депутата в Священный Синод
Вбежавшего с бомбой и криком "Эсеры!",
Мне яростным ревом коверкают рот.

Но я просыпаюсь простым инженером,
Голодным и нищим, злосчастным примером
Того, как убог на Руси трансвестит.

И, хвост поджимая, уходит пантера,
Жестокая улица вслед ей свистит.
Бреду на работу и плачу навзрыд.

Кажется, Пушкин был негром, но это
Кажется только. Нам часто порой
Кажется вздором расцветка поэта,
Форма ушей и камзола покрой.

Форма строки - вот что в Пушкине ценно:
Ямб изумителен, рифма отменна,
Почерк и самоцензура - на ять!
А уж какого он цвета - плевать.

Кровь у Дантеса была голубая,
Да что там кровь - он был весь голубой!
Гнусный окрасом и мокрый губой
А принимали его - не читая!

Примут, бывало, и тащат в кровать.
А уж какого он цвета - плевать!

Молодой и неопытный кролик
Обожрался морковкой до колик
А потом удивлялся,
Что живот не сдувался,
И похож был полгода на нолик.

Идет бычок, качается,
Вздыхает на ходу:
"Сегодня не кончается
В коровию пизду..."

Залупался один дирижер
На монтера. Кричал: "Да Вы - вор,
Алкоголик, лентяй и хамло!"
Тут монтер дирижеру - в табло!
И, заметьте, молчал, не хамил,
А душевно, по-русски вломил.

Не шутите, дети, шутки
С мамой вашей по утрам,
Наказанье будет жутким:

Ругань, драка, тарарам.
Папа вряд ли вам поможет:
Дрыхнет, хлопнув 200 грамм.

У него в кармане ножик
Недозволенной длины,
Он для ваших тонких ножек

Не нашел вчера штаны.
Его мучают кошмары,
Бьют его колотуны,

И хоть он еще не старый -
Псих. Но лечится водярой.

Умирая, художник Шагал
Проклинал свой еврейский кагал.
Говорил, что жиды
Все получат пизды...
Вообщем, предал своих же, шакал.

У царя Менелая похитил троянец Парис
Всей Элладе известную, стройную, как кипарис,
Молчаливую рыжеволосую чудо-Елену,
Но оставил пустого коня - дескать, мол, подавись.

Менелай поутру вышел кофе испить на балкон,
Но, пардон, где ж Елена? Где сахар и где молоко?
Где же, собственно, кофе? Какой-то бардак несомненный.
Только лошадь пустая, и запах оттуда плохой.

На мобильный в сердцах Менелай позвонил Одиссею:
"Я от шуток от ваших ахейских, в натуре, косею!
Пацаны волноваться устали и грузятся в джип!
Не возьму и задаром кобылу с навозом в хвосте я!"

Одиссей хладнокровно ответил: "Братан, ну ты влип!"
А из чрева кобылы донесся воинственный всхлип.

О, если б когда-нибудь в звуке я смог повториться!
О, если б когда-нибудь в краске я смог воплотиться!
О, где тот творец, кто бы мною сумел вдохновиться?
О, как бы и где бы я мог бы, ну, как бы, напиться!

Ах, как бы я мог танцевать, если б был я танцором!
В театре играл бы злодеев покрытых позором!
О, злу мировому я стал бы ходячим укором...
А если б еще я освоил и пение хором?

Тогда на меня вы, несчастные, стали б молиться,
Главами своими о пол возле ног моих биться,
А я, набивая свой рот пирожками с корицей

Вас взором разил. И звучал бы мой взор приговором.
Ах, если б!.. Но я не освоил. Страдаю запором
Теперь к туалету больничным бреду коридором.

В раннем детстве один англичанин,
Гарри Поттер, был несколько странен:
Баню не посещал
Девок не навещал
И метлой был не раз в жопу ранен.

Илизаров, хирург из Кургана,
Аппарат снял с меня слишком рано.
И спиртовый раствор
Из палаты упер -
Вот, такие душевные раны.

Если б Путин носил кимоно,
Мы бы жили бы все, как в кино:
Вроде, люди как бы,
Трудной как бы судьбы,
Но по сути - рабы все равно.

Путин, Зюганов и сам Жириновский
Были замечены пьяными в доску
Одновременно, но в разных местах:
В башне Кремля, в мавзолее, в кустах -
Страшного прошлого, мля, отголоски.

Было замечено также народом:
В полночь плясали они хороводом
И не гнушались любовных утех,
Одновременно и вместе, при всех -
Кончилось все, как обычно, приводом.

Да, щекотливая штука политика,
Чуть оступись - сразу выйдешь в тираж,
Чтоб быть политиком - нужен кураж:
А ну как они вы подите спляшите-ка!

Похитил Европу
Влюбившийся Зевс,
Объевшись укропу
Так тянет на дев-с.

В быка обратившись,
Нектаром упившись,
Лежит грозный бог
Копытами вбок

И смотрит, набычась,
Глаза закатив,
Рогат и красив,
К победам привычен.

Косится на Азию...
Да, быть безобразию.

Раз в студеную зимнюю пору
Еврипид говорил Пифагору:
"Но каков же подлец
Ваш почтенный отец -
Он меня целовал у забора!"

Живописцы Комар с Меламидом
Заболели опаснейшим СПИДом.
«Полюбил навсегда,
Но со СПИДом - беда!» -
Признавался Комар Меламиду.

На уроке физики занудном
У тебя под юбкою рукой,
Пользуясь желаньем обоюдным
Дергал за трусы тебя с тоской.

В это время на доске учитель
Гистерезиса чертил петлю
Ну а ты, мой маленький мучитель,
Мне шептала тихо:"Не люблю!"

Что с тобою делать, я не знаю,
Что с собою делать -- не пойму
Вроде страсть - не то чтоб неземная
Вообщем, непонятно самому.

Ни образованья, ни романа...
Тут не разобраться без стакана.

Метис симпатичный из штата Флорида
Любил китаянку из рода Шан-Инь,
Она на него извергала флюиды,
А он ей дарил неба местного синь.

Она говорила ему: "Поостынь!"
Но кровь ирокезская не унималась
И ночью, средь кучи несвежих простынь
Его отвергая слезой умывалась.

Но возле Большого Каньона провала,
Где кактус растет и летает орел
Она ему как-то, рыдая, сказала
Носки постирал бы, вонючий козел!"

Мораль сей истории, братцы, такая:
Не вздумайте баловать баб из Шанхая!

Как-то раз коммунист с демократом
На прием подошли к бюрократу.
Бюрократ-технократ
Взял тяжелый домкрат...
И ушли демонист с коммукратом

Как-то раз Salmonella vulgaris,
В животе обо что-то ударясь,
Поняла:"Аспирин"
И без долгих смотрин
Задним ходом ушла не смущаясь.

Прибежали в избу дети,
Две руки несут в пакете:
"Тятя-тятя, в огород
Ебанулся самолет!"