Поиск по автору:

Приятель – спортивный врач, живет в Израиле и лет 20-25 назад работал с местной футбольной командой. Не знаю, с какой. Он сказал «Маккаби», но это не сильно добавляет конкретики: в Израиле примерно все спортивные команды называются «Маккаби». Дальше от его лица.

Был международный матч, кажется, с австрийцами. Главный арбитр из России. Я сижу на тренерской скамейке рядом с тренером. Он у нас был из немецких евреев, всегда в отглаженной рубашечке, нетипично для израильтянина вежливый и культурный. И от игроков требовал вежливости. А игроки – наполовину бывший наш народ.

Второй тайм, мы ведем 1:0, австрийцы давят. Наш Саша с Гомсельмаша останавливает нападающего, а судья ему бац – желтую карточку. Саша, пробегая мимо нашей скамейки, негромко, но очень отчетливо произносит:
– Арбитр пиздюк.
И бежит дальше в поле.

Слово «арбитр» международное, тренер его понял. А второе слово пока еще не международное. Он ко мне:
– Ты можешь перевести, что он сказал? Арбитр – что?
На «ты» только потому, что обращения на «вы» в иврите не существует в принципе. Иначе бы он и бродячей кошке говорил «вы».

Рядом сидит спонсор команды, бывший ташкентец, усмехается в усы. Ему интересно, как я выкручусь. Я перевожу:
– Он сказал, что арбитр неправ.
– Ладно, – говорит тренер, – наказания за мат не будет.
И записывает что-то в книжечку.

Матч продолжается. Столкновение у нашей штрафной. Австрияк катается по газону, Саша тоже лежит и держится за ногу. Игра остановлена, я бегу на поле с заморозкой. И тут судья показывает Саше уже красную карточку! Ну правда пиздюк, точнее не скажешь.

Трибуны орут, из цензурных слов только «мыло». Игроки, кто повспыльчивее, бегут бить судье морду, которые поспокойнее, их оттаскивают. Прибежал наш тренер и стал судье ровным тоном объяснять, что он не прав и нарушения не было. Судья не реагирует. Тренер думает, что он не сильно рубит в английском (это правда), и говорит для доходчивости:
– You are pizduk!

На судью стоило посмотреть в этот момент. Наверно, не часто такое слышит. Показывает тренеру, что, мол, вон со стадиона. Тренер в недоумении. Я отрываюсь от Сашиного колена, подхожу к судье:
– Простите его, пожалуйста. За что его удалять?
– Как за что? Он меня пиздюком обозвал!
– Да нет же. Он сказал не «пиздюк», а «пиздух». Это ивритское слово, оно цензурное, приемлемо в любом обществе.

На самом деле так бывает. Например, в иврите есть цензурное слово «кибенемат». Видимо, из-за него меня и понесло в эту сторону. Судья смотрит с подозрением. Я на все лады демонстрирую, что пиздюк – это одно, а пиздух – совсем другое. Краем глаза вижу, как корчатся наши игроки и зажимают рты, чтобы меня не выдать. Наконец судья машет, что тренер прощен.

Сашу он все же удалил, но счет мы удержали. Тренер грамотно выпустил еще одного защитника. Пресс-конференция после матча. Прямой эфир, у экранов пол-Израиля, из них четверть наших. Тренер рассказывает, как всегда очень вежливо и культурно:
– Судья весь матч судил против нас. Меня чуть не удалил со стадиона совершенно ни за что. Наверно, он антисемит.
Корреспондент:
– А что вы ему конкретно сказали? Там была непонятная заминка в трансляции.
– Очень вежливо объяснил, что он неправ. Даже выучил для этого русское слово. Так и сказал: «Арбитр, ты пиздюк!»

Могу себе представить реакцию телезрителей. Но самого главного они не увидели. Они не увидели, какие в этот момент были рожи у спонсора и русскоязычных игроков. Оператор был тоже из наших и уронил камеру.

В заведении "Вкусно и точка" продают булочки с плесенью. Импортозамещаем сразу и бургеры, и антибиотики.

Правила здорового образа жизни: воздержание от алкоголя, сбалансириванная диета, режим дня, регулярные прогулки и занятия физкультурой. Если бы эти правила работали, самыми здоровыми людьми были бы зэки.

Привет, юный друг! Я Зорро, тайный борец с несправедливостью. Зная, как порою сложно отличить порядочных людей от прочих, сегодня ночью я пометил всех идиотов в твоём городе своим знаком Z, чтобы ты не ошибся. Не благодари, это мой долг. Адьёс, Амиго!

Объявился однокурсник, с которым не было связи лет 20, если не больше. Набрел в интернете на мои байки и догадался, что я – это я. Выбрали с ним время, чтобы поностальгировать, устроили видеоконференцию с бутылочкой по каждую сторону монитора.
– Как сам-то? – спрашиваю. – Как дети, как Оленька?

Оленька – это Володина жена, тоже с нами училась. У них была такая любовь на старших курсах – стены тряслись. В буквальном смысле тряслись, соседи по общежитию свидетели.

– Сам в порядке. Дети молодцы, внуков уже трое, четвертый запланирован. А Оленька умерла.
– Ой, извини пожалуйста, не знал.
– Ничего, это в целом позитивная история. Жили долго и счастливо и всё такое. Она когда заболела, сын еще в девятом классе учился, дочка в шестом. Они у нас поздние, мы сначала купили квартиру, а потом их завели. Проверялась всегда как по часам, маммограммы, анализы и всё, что положено. Оля вообще очень организованная. Вела дневник всю жизнь напролет, начиная класса с восьмого. От руки, в таких толстых тетрадях с пружинами. Закупила этих тетрадей штук 100 или 200 и каждый день что-то записывала. Ну, не каждый, но раз в неделю точно.

Ну вот, проверялась-проверялась и вдруг – опаньки, сразу третья стадия. Сделали МРТ – там еще и метастазы, то есть четвертая. Операцию делать бессмысленно, прощайтесь. Мы, конечно, туда-сюда, в этот диспансер, в тот, в Германию, в Израиль. В Израиле такой русский доктор, говорит: «Вылечить я ее не могу, поздно, но продлить жизнь попробую. Хотите?». Как в гостинице с почасовой оплатой: «Продлевать будете?» – «Будем» – «На сколько?» – «На все!».

Есть, говорит доктор, протокол химиотерапии, совершенно новый, только-только прошел испытания. Капельница адского яда раз в три недели. По цене, конечно, как Крымский мост. Сколько времени делать? А всю оставшуюся жизнь, сколько организм выдержит. Выдерживают кто год, кто два, больше четырех пока не получалось. Химия всё-таки, не витаминки.

Подписались мы на эту химию. Позже оказалось, что в Москве ее тоже делают, и даже бесплатно, по ОМС. Надо только найти правильного врача и уговорить. Но действительно совсем не витаминки. Понятно, почему люди долго не выдерживают. В сам день капельницы самочувствие нормальное. На второй день плохо. А с третьего по седьмой – только бы умереть поскорее. Тошнит аж наизнанку выворачивает, болят все органы и даже кости, вдохнуть невозможно, ломит все суставы, все слизистые воспалены и кровоточат, ни сесть, ни лечь, ни поесть, ни попить, ни наоборот. А потом две недели вроде ничего, до следующей капельницы.

И вот в таком режиме она прожила не год, не два, даже не четыре, а почти одиннадцать. На ней три диссертации написали, врачи приезжали посмотреть из других городов – уникальный случай. Плакала, что не увидит, как Юрка школу закончит, а он успел институт кончить, жениться и двух детей завести. И Юлька кончила институт и вышла замуж еще при маме. Мы с Оленькой полмира объездили, на всех театральных премьерах были и всех гастролях. Раньше-то всё откладывали, копили то на ремонт, то на будущие машины-квартиры детям, а тут мне стало плевать на деньги. Есть они, нет их – я мужик, заработаю. Хочешь в Париж – поехали в Париж. Надо только подгадать, чтобы улететь на восьмой-девятый день после капельницы, а вернуться к следующей. И маршрут выбирать без физической нагрузки. На Килиманджаро нам было уже не подняться, но на сафари в Кению съездили. Там нормально, машина везет, жирафы сами в окно лезут.

– Володя, – спрашиваю, – как ты думаешь, почему Оля так долго продержалась, а другие не могли? У других ведь тоже дети, всем хочется побыть с ними подольше. Просто повезло или что?
– Повезло, конечно. Плюс правильный образ жизни, был хороший задел здоровья до начала химии. Но главное – это ее дневник. Она же ответственная, любое мелкое дело надо довести до конца. Когда начались химии, в очередной тетради оставалась где-то четверть пустых страниц. И когда она плакалась, что больше не может, от следующей химии откажется, что лучше умереть, чем так мучиться, я уговаривал: «Вот допиши эту тетрадь до конца, и тогда я тебя отпущу, умирай на здоровье». А тетрадь всё не заканчивалась и не заканчивалась, так и оставалась исписанной на три четверти.
– Как это?
– Помнишь, был такой рассказ «Последний лист»? Там девушка решила, что умрет, когда упадет последний лист плюща за окном. А он всё не падал, и она тоже держалась и в конце концов выздоровела. А потом узнала, что этот последний лист не настоящий, его художник нарисовал на стене.
– Помню, мы этот рассказ проходили в школе по английскому.
– Мы тоже. Ну вот, я решил: чем я хуже того художника? Устрою ей тоже последний лист. Стал потихоньку вставлять чистые листы в конец тетради. А исписанные из середины вынимал, чтобы тетрадь не казалась слишком толстой и всегда было три четверти исписанного, четверть пустого. Она постепенно догадалась, что тут что-то нечисто, но не стала ничего выяснять. Восприняла это как маленькое чудо. Так и писала эту последнюю четверть тетради одиннадцать лет.

– Володь, слушай… Я ж типа писатель. Мне очень интересно, что люди чувствуют, когда смерть так близко. Что там было, в этой тетради?
– На эту тему ничего. Если читать, вообще не догадаешься, что она болела. Писала про Париж, про жирафов. Что у Юльки пятерка, а Юрка, кажется, поссорился с девушкой. И какой-нибудь рецепт супа из брокколи.
– Можно я эту историю выложу в интернете?
– Валяй.
– Только, понимаешь, люди сейчас не любят негатива. Хотят, чтобы все истории хорошо заканчивались. Давай я не буду писать, что она умерла? Как будто мы с тобой разговаривали не сейчас, а когда Оля была еще жива. Закончу на том, что ей исполнилось 57, а что 58 уже никогда не исполнится, умолчу.
– А какая разница? Что, если не писать, что она умерла, люди будут думать, что она бессмертна? Читатели не дураки, поймут, что это всё равно история со счастливым концом.
– Не понимаешь ты, Володь, принципов сетевой литературы. Но дело твое, напишу как есть.

Вот, написал. Посвящаю этот рассказ светлой памяти О.А.Ерёминой.

Закусочная "Вкусно и точка".
Арт-галерея "Линия и точка".
Курсы правописания "Запятая и точка".
Магазин мягкой мебели "Пятая точка".
Точильная мастерская "Точка и точка".

Может, это немодно и непатриотично, но я сильно не люблю так называемый простой народ. По крайней мере, его типичных представителей.

Брежнев был уже мертв, а СССР еще нет. Окончив вуз, я получил диплом инженера-программиста и распределение на заводской вычислительный центр в губернском городе N. Конкретизировать не хочу, другие города были не лучше.

Мне дали койку в общежитии в комнате с двумя милиционерами. Их там жило порядочно, существовала договоренность между начальством ОВД и руководством завода. Ребята были простые, выросли в деревне и пошли в милицию после службы в ВС. Вован успел повоевать в Афганистане и рассказывал об этом по поводу и без повода. Рассказы не блистали ни связностью, ни разнообразием сюжетов: понятное дело, не Лев Толстой. Напали духи, Пете оторвало руку, Коле ногу, а Васе голову. Но и мы им не хило вломили. На следующий раз Петя и Вася менялись местами.

У Степы такой яркой биографии не было, он служил срочную на Севере. Зато к нему приезжала невеста из деревни. Моя кровать находилась в закутке за шкафом, ночью до меня доносилась возня и горячий шепот: Ира стеснялась, Степа настаивал. Вовану, чья койка стояла вплотную к Степиной, впечатлений доставалось больше, после Ириного отъезда они со Степаном деловито обсуждали количество и качество палок.

Пили они, разумеется, каждый вечер. Я пытался поддерживать компанию дня три, потом сошел с дистанции и получил презрительную кличку «студент».

Как-то Степа вернулся домой и дружески пнул меня, валявшегося на кровати с книгой:
– Вставай, студент! Вован блядей ведет.
– Каких блядей, откуда?
– Да застебал двух мочалок на остановке. Ебаться будем, студент!
– Стёп, а как же Ира?
– Ира с предками картоху копает. А хуй простаивать не должен. Не бзди, они и тебе дадут.

Я отказался от этой заманчивой перспективы и следующие три часа провел в холле общежития. Это повторялось часто: Вован стебал мочалок, я читал в холле. Перечитал всю городскую библиотеку от А до, кажется, Г. Поражался легкомыслию девушек города N и Вовиным талантам соблазнителя: он вовсе не выглядел образцом мужской привлекательности. Но я был ужасно наивен.

Однажды я приболел, отпросился с работы пораньше и заснул в своем закутке, укрывшись с головой. Проснулся от голосов за шкафом: очевидно, менты привели блядей, а меня не заметили. Прислушавшись, понял, что девушка, во-первых, одна, а во-вторых, ведет себя совсем не по-блядски.
– Я за тебя в Афгане кровь проливал! – сипел Вован. – Ты что, не уважаешь ВДВ?
– Уважаю.
– Тогда пей. И мышцы потрогай, видишь, какой бицепс? А теперь я тебя потрогаю.
– На надо! У меня парень есть.
– Что ж он тебя отпускает одну?
– Он работает.
– Ну и хорошо. Он там работает, а мы с тобой тут поработаем.
– Мальчики, можно я пойду?
– Куда ты пойдешь одна ночью? Изнасилуют злые маньяки. А мы добрые, правда, Степа?
– Пусти, пожалуйста!
– Да что ты кобенишься? Всё равно ж выебем, если не по-хорошему, то по-плохому.
– Я в милицию заявлю.
– А мы и есть милиция.

К этому моменту я кое-как оделся и чертиком выскочил из-за шкафа:
– Девушка, вам тут нравится?
– Нет!
– Хотите уйти?
– Да!
– Ну так идемте.

Я взял ее за руку и вывел из комнаты под взглядами растерявшихся милиционеров. Внизу, на пустой ночной улице, поймал частника, дал три рубля и попросил отвезти ее куда скажет. Когда вернулся, Вован злобно спросил:
– Хули ты лезешь? Она же блядь!
– Ну, значит, я сделал доброе дело – лишил ее заработка. Но, по-моему, она совсем не хотела оставаться. Как ты вообще ее уговорил с вами пойти?
– Как всех. Ксиву под нос: пройдемте, гражданочка! А потом от меня хуй вырвешься.
– Так вы и остальных так приводили? Ксивой и силой, а не потому, что им это нравится?
– Нравится, не нравится – какая разница. Все они бляди, только ломаются. И чем больше ломается, тем слаще ломать.
– Стёп, а ты что? Тоже так думаешь? А если твою Ирку кто-нибудь так?
– Пусть только попробует! Ноги вырву.
Не успел я порадоваться за Иру, как Степа продолжил:
– И сиськи отрежу, чтобы не блядовала.
– Так, понял. Перевоспитывать вас бесполезно, просто запомните. Здесь, в этой комнате, это больше не повторится.
– Ой, напугал! – ухмыльнулся Вован. – Вот нарочно евреечку приведу. Они, говорят, так пищат прикольно. Хули ты мне сделаешь?
– Скажу Леонтичу, вылетишь из общежития впереди собственного визга.

С комендантом общежития Михаилом Леонтьевичем меня связывали деловые отношения. Он выступал заказчиком программы, которую мне поручили писать на ВЦ, что-то про учет постельного белья и печать справок о проживании.

– Стучать собрался, пидор? – спросил Вован. – Не по понятиям это.
– А я живу не по понятиям, а по закону. И тебе советую.

Недели две было тихо. Менты со мной не разговаривали, но девушек больше не водили и враждебных действий не предпринимали. Потом я поехал на выходные к родителям. Вернувшись, стал расстилать постель и увидел, что вся простыня залита кровью.

– Целка попалась, – насмешливо пояснил Вован. – А хули с ней делать, не оставлять же таким лохам, как ты.

Я молча перевел взгляд с него на кровавое пятно и обратно. Он понял, забрал испачканную простыню и принес взамен свою, почти чистую.

Назавтра я рассказал всё Леонтичу.
– О как! – протянул он. – А я давно говорю директору: гоните этих ментов. Пьют хуже слесарей, все туалеты заблевали. Вахтеров не слушают. Оказывается, еще и блядство развели.

Это было не совсем то, что я ожидал услышать. Но своей цели я добился, ментов выселили из общежития и перевели в казарму, по десять человек в комнате. Надеюсь, после этого жизнь девушек города N стала хоть чуть-чуть безопаснее. Но не исключено и обратное: тех, кому не повезло, теперь пускали по кругу не двое, а десятеро.

Если вам интересно, почему я не тоскую по СССР и не стремлюсь вернуться в Россию, то таки да. В том числе и поэтому.

А что касается той якобы спасенной девушки, то я болван. Раз уж взялся спасать, надо было довезти ее до самого дома, а не бросать среди ночи в машине с незнакомым мужиком. Какая у меня может быть уверенность, что она добралась домой целой и невредимой? Правильно, никакой.

Мой отец был автолюбителем. Сейчас, когда автомобили есть примерно у всех, это слово лишилось смысла, а тогда это была довольно редкая категория граждан. Начинал он с мотоцикла, после женитьбы приобрел мотоцикл с коляской, а когда мне было года 2-3, они с мамой заняли денег у всех родственников и купили горбатый «Запорожец».

Почти каждые выходные мы ездили в деревню к маминой сестре. Машин было мало, «Запорожец», трясясь и дребезжа, несся с бешеной скоростью 70 км/ч. Главную опасность представляли внезапно выбегавшие на дорогу местные жители: козы, собаки, мальчишки, иногда и взрослые колхозники. Каждый раз, увидев препятствие, папа нажимал на сигнал, машина громко гудела и резко теряла скорость. Папа произносил что-то вроде: «Еле затормозил», или «Опять пришлось тормозить», или мама замечала козу раньше него и говорила: «Тормози!». Так я усвоил, что «тормозить» — это то же, что «бибикать»: при опасности надо нажать на сигнал, машина загудит и остановится. То, что при этом папа еще жал ногой на какую-то педаль, прошло мимо моего детского сознания.

Иногда мы ездили за покупками «в район», то есть в мелкие городки и поселки, расположенные вокруг нашего города. Там можно было купить, например, колготки или шариковые ручки. В городе их быстро разбирали, а жители района этими новшествами еще не пользовались, по старинке писали чернилами и одевали детей, включая мальчиков, в чулки на резинках. Еще мы обязательно покупали на базаре брикет сливочного масла, обернутый в тетрадный лист в клетку или линейку. Молоко, кефир, творог были в молочном магазине в городе, а масло там то ли отсутствовало, то ли не устраивало маму по качеству.

Мне было лет 5 или 6, когда мы очередной раз приехали в район и остановились на главной улице. Папа с мамой решили на минутку забежать в промтоварный магазин, вдруг там что-то выкинули, а меня оставили в машине. Как только они ушли, я перебрался на водительское сиденье и стал играть в автолюбителя.

На помню, как тогда полагалось оставлять запаркованную машину, на первой передаче или на ручном тормозе. Так или иначе, я ее с этого тормоза снял, и машина покатилась под горку вдаль по улице. Я страшно испугался. Обернулся назад – за машиной бежал папа и отчаянно кричал: «Тормози!»

Ну я и стал тормозить так, как себе это представлял: изо всех сил давил обеими руками на гудок. Машина оглушительно бибикала, но почему-то совсем не замедляла хода и наконец врезалась в столб. Обошлось легким испугом, разбитой фарой и царапиной у меня на носу.

– Ну почему ты не тормозил? – спросил подбежавший отец. – Я же тебе кричал.
– Папа, я тормозил! – ответил я сквозь слезы. – Я очень громко тормозил. Но она почему-то не останавливалась.

Прошло больше 50 лет. Отца давно нет в живых. Но это выражение до сих пор бытует в нашей семье и в нескольких дружеских. Когда кто-то пытается исправить ситуацию действиями, которые никак на эту ситуацию повлиять не могут – например, пьет фуфломицины, или кричит на плачущего ребенка, чтобы его успокоить – мы говорим ему:
– По-моему, ты громко тормозишь.

Читаю Генриха Манна, «Молодые годы короля Генриха IV».

- Ты пойми, что если бы мы не перерезали гугенотов, они бы перерезали нас. Мы их опередили буквально на один день!

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Одно питерское издание Роскомнадзор блокировал семь раз подряд. Они возрождались под слегка измененными названиями, а на восьмой раз взяли весьма странное название sebeanus.online. Замысел стал понятен, когда в прессе появились сообщения "Роскомнадзор заблокировал себе анус".

Стоял в аэропорту с табличкой, встречал человека. Татарина по имени Замир Закиев. Встретил рассвет в КПЗ.

В России закончились импланты для операций по изменению формы ягодиц. То есть с полными жопами теперь полная жопа.

Сидят американцы, англичане и прочие иностранцы в баре, меряются членами. У кого 6 дюймов, у кого 7, у самого крутого 9. Идет мимо русский. Они ему:
- Иван, а у тебя сколько?
- 11!
Тут они все прикусили языки, покраснели и с уважением посмотрели на русского. А он гордо прошел мимо.
И никому не сказал, что 11 - это в сантиметрах.

И о том, как он меряет курс рубля, тоже никому не сказал.

Санта-Барбара по-русски. Или даже индийская мелодрама. Кому нужен сюжет для слезливого сериала – берите, дарю.

Жил, значит, такой Александр Степанович. Да он и сейчас здравствует. Мужик крутой, но справедливый. Из тех, кто умудрился вынырнуть из мутной волны девяностых с неплохим капиталом, репутацией и почти без крови на руках.

Имел он сына Антошу от первого брака и дочь Вареньку от второго. Первая жена его благонравием не отличалась, и на время ее загулов он забирал сына к себе. Загулы всё учащались, наконец бывшая продала квартиру мутным риэлторам и исчезла, а Антон окончательно поселился у отца.

Парень оказался толковый, с папиной хваткой, поведения самого примерного. Степаныч хотел было отправить его учиться в Лондон и потом пристроить к своему делу, но Антон проявил отцовский характер, уезжать отказался и поступил на психфак в родном городе. Жил по-прежнему у отца. А чего не жить, места хватает с избытком, кормят вкусно, отношения с мачехой нормальные, с сестрой – лучше не бывает. Счастливая семья, ни одной тучки на горизонте. Степаныча только напрягало, что у сына нет девушки. И тут пришла беда откуда не ждали.

Вернулся Степаныч домой среди дня и зашел в комнату сына, что-то ему там понадобилось. Думал, сынок в институте. А он – вот он, на диване сидит. А на коленях у него… Варенька! Целуются. И руки в таких местах, что никаких пристойных объяснений, одни непристойные. А Вареньке семнадцать лет, только-только школу закончила.

Первая реакция понятна: дочери оплеуху, ублюдка этого избил до крови. Потом вопрос:
– Ты хоть предохранялся, придурок?
– Не от чего пока, я ее берегу. А в будущем, конечно, будем, я понимаю про кровосмешение.
– Какое нах будущее? Нет у тебя никакого будущего. Собираешь сейчас вещи и исчезаешь навсегда. На Колыму за золотом, в тайгу за шишками, в Чечню добровольцем. Страна большая.
Варенька:
– Папа, не надо! Я Антошу люблю с самого детства, я без него жить не смогу.
– Сможешь как миленькая. А у тебя, красавица, на ближайшие пять лет маршрут один: учеба – дом. И гувернантку к тебе приставлю, чтобы глупостей не наделала.

Вроде разрулил. Только от былого счастья в доме и следа не осталось. Полный мрак. Дочка ничем не занимается, целый день сидит и смотрит в стену. В институт провалилась, вместо сочинения написала тысячу раз слово «Антоша». Однажды, когда гувернантка не уследила, вены порезала, другой раз таблеток наглоталась. И доведет же дело до конца, характер отцовский.

И тут Степаныч получает письмо от бывшей. Так и так, лежу в больнице с циррозом печени, последние деньки на Земле считаю. Решила напоследок с тобой поквитаться за всё то зло, что ты мне причинил. Знай же, подлец, что сынок Антошенька, которого ты у меня отобрал, на самом деле не твой сын. Я его от Жорика родила, помнишь Жорика? Живи теперь с этим.

Да, был у них в молодости сосед Жорик, красавчик и бабник. Подался тоже в бизнес, да не туда свернул, нарвался на пулю. Задумался Степаныч. Три дня думал. Велел разыскать Антона и привезти. Говорит ему:
– Сейчас есть такой тест ДНК, по анализу крови определяют, кто кому родственник или не родственник. Я договорился, завтра пойдем сдавать.
– Бать, – говорит Антон, – а ведь если окажется, что я сын Жорика, значит, инцеста никакого нет и мы с Варенькой можем пожениться, так?
– Выходит, так. Поживи у меня, пока ответ придет. Но Вареньку не трогай, скажи ей только, чтоб больше не вешалась.

Через сколько-то дней Степаныч приходит домой счастливый, как в прежние времена. Лыбится во все 32 зуба. Показывает справку, там написано: родственные связи исключены.
– Вот, – говорит, – как удачно всё обернулось. Нет никакого кровосмешения. Живи спокойно, сынок… то есть, наверно, зятек уже.

По этой справке Антоше выдали новые документы, на отчество Георгиевич. Как только Вареньке исполнилось 18, они поженились. И жили, действительно, счастливее всех на свете. Детей только долго не могли завести, обнаружилась какая-то несовместимость. Но в наше время да с деньгами и это не проблема. Когда время стало поджимать, родила Варенька двух чудных деток от анонимной пробирки из банка спермы.

Только на этом сериал не кончается. Есть у него второй сезон.

Наши дни. Степанычу под 70. Антону за 40. Что-то он стал себя плохо чувствовать. Пошел проверился – лейкоз. Про лечение врачи говорят: есть несколько довольно безнадежных способов и один надежный. Пересадка костного мозга от родственного донора. Вот только родственных доноров у Антоши йок. Мать и Жорик в могиле, Степаныч ему по крови не отец, Варенька не сестра, дети не дети.

Опять задумался Степаныч. Три дня думал. Пришел к Антону в больницу:
– Не знаю, как тебе и сказать. Но сказать надо. Соврал я тогда. Справку попросил подделать. На самом деле я твой отец. Так что спроси у врачей, где мне тут провериться для пересадки.
– Бать, не волнуйся. Мы давно это знали. Ну, не знали наверняка, но подозревали. Поэтому и своих детей не завели. Придумали про несовместимость, а сами всю жизнь предохраняемся. Варя уже сдала анализы, ее костный мозг мне подходит, скоро операция. Всё нормально.
– Ну ничего себе. А скажи, когда ты догадался?
– В первый же день, когда ты пришел такой довольный с этой справкой. Я же психолог, да и тебя знаю с детства. Вот скажи: если бы на самом деле выяснилось, что я не твой сын, разве ты смог бы радоваться? Только и думал бы о том, что тебе наставили рога.

Роскосмос прекратил производство санок. Остались только батуты.

Знакомый студент ВШЭ рассказал. Их препод 25-го или 26-го пришел на занятия в дупель пьяным. Пытался читать лекцию, но на словах "российская экономика" каждый раз срывался в рыдания.

Не ту страну назвали Эстонией. Великобритания ввела санкции против Михаила Задорнова.

Улюкаев вышел по УДО, посмотрел вокруг и попросился обратно.

Меня один вопрос мучает. Почему тех, кто убил Листьева, не нашли, а тех, кто не убил Соловьева, нашли?

Самый патриотический персонаж русской литературы - Герасим. Потому что он топил за власть.

- Василий Иванович, а что такое нюанс?
- Вот смотри, Петька. У Дмитрия Рогозина есть твиттер. И у Илона Маска есть твиттер. Но есть нюанс.

Всё больше компаний покидает Россию. Ушли Макдональдс с Кока-колой, ушли БМВ и Форд, уходят Проктер энд Гэмбл. Уходит даже производитель клея "Момент". И только ты нас никогда не покинешь, синяя изолента!

Набиуллина:
- Уже во втором или начале третьего квартала экономика РФ войдет в период структурной трансформации.

Не взрыв, а хлопок.
Не пожар, а задымление.
Не пиздец, а структурная трансформация.

Кем ты хочешь стать, если выживешь?

Адам прикрывался фиговым листком, а Путин - лавровым.

Говорили, что Навальный - отец русской оппозиции, а Шульман - мать. Ну вот, теперь либералы в типичной российской семье. Батя сидит, мамаша свалила, остались с ебанутым дедом.

"Перекличка" в соцсетях.
- Народ, поделитесь, кто где сейчас?
- Я в Турции.
- Я дома, в Ебурге.
- Я в Риге.
- Я в Ереване.
- Я в ахуе.
- Я тоже.
- О, соседи!

Сочинить анекдот, который превзойдет российскую действительность, уже невозможно. Константина Райкина уволили из Театральной школы Константина Райкина.

В чем разница между Лениным и Путиным? В том, что к одному приезжал Хаммер, а к другому Нехаммер.

На похоронах Жириновского Путин поймал букет.

У нас в правительстве сплошные ирландцы: О'Глохли, О'Cлeпли и О'Хуелли.

Всемирный конкурс лжецов.
Выходит на сцену Хрущев:
- Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!
Похлопали ему.
Выходит Буш:
- Мы нашли биологическое оружие в Ираке!
Ему тоже похлопали.
Выходит Байден. Не успел открыть рот - бурные аплодисменты всего зала.
Судья:
- Можете ничего не говорить. Второе место.
- А почему не первое?
- Да тут один заявил, что в России нет олигархов.

Президент - это представитель страны на мировой арене.
На арене.
Так что не удивляйтесь президентам-клоунам.

Я знаю, куда делся Шойгу. Его выкрало НАТО и пытает, чтобы выдал код от ядерного чемоданчика. А он не помнит!

- Сергей Кужугетович, как хотите, но чтобы 9 мая наши танки прошли парадом по Крещатику.
- Владимир Владимирович, боюсь, если будем спешить, то не останется танков для парада.
- А можно так, чтобы и к 9 мая успеть, и танки остались?
- Можно. Но тогда не останется Крещатика.

Ковид прошел, а фашизм не пройдет.

Нельсон Рокфеллер, бывший вице-президент США и представитель самого богатого семейства Америки, умер 26 января 1979 года в возрасте 70 лет, по официальной версии – от сердечного приступа. В это время рядом с ним находилась 25-летняя Меган Маршак, его секретарша и любовница. Это породило слух, что Рокфеллер умер во время оргазма. Журнал New York Magazine по этому поводу скаламбурил: «Nelson thought he was coming, but he was going», в переводе: «Нельсон думал, что кончает, но скончался».

- Поймали войска ДНР националиста из "Азовва" и говорят: "Сдавай оружие! А если не сдашь, мы тебя убьем, а кожу с задницы натянем на барабан". Он подумал, попросил гвоздь и давай тыкать себя этим гвоздем в задницу: "Вот вам барабан! Вот вам барабан!"
- Спасибо, господин Лавров. Это всё, что вы можете сказать о жертвах среди мирного населения?

Анатолий Чубайс съебался в Турцию. И имя поменял - перевернул задом наперед. Теперь его зовут Йилотана Сйябуч.

Единственное, к чему мы сейчас должны быть готовы - это блядь ко всему!

Все-таки мир тесен, а все люди - братья в гораздо большей степени, чем мы привыкли думать.

Сегодня разговаривал с двоюродной сестренкой, которая живет в Германии. Вы не поверите, на что она первым делом пожаловалась. НЕТ САХАРА в магазинах.

У моего нью-йоркского приятеля до сих пор жив дедушка, которому 99 лет. Дед совершенно героический, горел в танке под Курском, брал Берлин, много лет был начальником цеха на Урале, герой соцтруда. Но сейчас это крохотный сморщенный старичок, который не всегда может дойти до туалета. Котелок, к сожалению, давно протек. Полной деменции нет, себя помнит, родных узнает, но то его ЦРУ облучает, то соседи травят газом через розетку, то еще что-нибудь. В ковид наотрез отказывался прививаться, чтобы не зачипировали. Хорошо, приятель догадался сказать, что это не прививка, а уколы витамина B для укрепления иммунитета. А теперь, спасибо российским телеканалам, деду везде мерещатся нацисты.

Конечно, в таком состоянии дед не может обойтись без сиделки. Сиделкой у него работает Оксана, дивчина из глухого карпатского села. Ну так себе дивчина, ей хорошо за 50. Там интересная история. Ее предки в войну приютили нескольких еврейских детей. Прятали их и от немцев, и от своих же полицаев. Праведники мира, так это называется. Одна спасенная девочка выжила, выросла, стала богатой нью-йоркской дамой и вызвала своих спасителей в США. То есть стала спонсором их визы. Спасители, освоившись, вызвали в США своих родственников, те – своих, и постепенно полсела перебралось в Америку.

Пару дней назад приятель зашел к деду. Тот сидит на диване весь сжавшись под вопли Соловьева, вздрагивая при особо грозных раскатах. Хочет в туалет, но боится идти, чтобы его нацисты по дороге не сцапали. А Оксана его уговаривает:
– Абрам Моисеичу, не бойтеся, вставайте та идите. Бабка моя жидов от нацистов прятала, и я вас спрячу.

Занимательная лингвистика.
Как известно, в русском языке слово "хер" означает и букву кириллицы, и некий орган, который с этой буквы начинается. Точно такая же ситуация и в иврите: "зайн" - это и название буквы, и хуй.
Ивритской букве зайн соответствует латинская Z. Это вам так, для общего раZвития.

Оптимизм - это ехать в лес в багажнике и думать, что за грибами.

Трагедия! В Россию прекращают поставки ботокса.
А нет, никто не заметит. Инстаграма-то уже нет.

Название сайта Первого канала 1tv.ru как бы намекает.

Московская биржа перешла от торгов к стадии депрессии.

Лозунг "Свободная касса!" признан экстремистским.

Культурные туры в Алматы для россиян! В программе:
- Просмотр американского художественного фильма "Бэтмен"
- Посещение ресторана "Макдональдс"
- Дегустация напитка "Кока-кола"

- Почему закрыли Макдональдсы?
- Потому что в современной России даже картошка не может быть фри.