Из Сербии люди пишут:
Серб-таксист на днях: Наши политики слишком мягкие, нам нужна сильная рука, нам нужен свой Путин здесь, в Сербии.
Я: Окей, а что, если тебе лично не понравится политика такого президента, что ты станешь делать?
Таксист: Ну, выйду на митинг или проголосую против него на выборах.
29 августа 2022
Новые истории - основной выпуск
Меняется каждый час по результатам голосованияВ моей школе каждый год ко Дню пионерии проходил смотр строя и песни. Классный руководитель Николай Лукич гонял нас как сидоровых коз с ранней весны, добиваясь согласованного шага и пения, но первое место нам не давалось.
Наш классный был лысоватый непримечательный дяденька под 60, но при этом одноглазый моряк. Это в нашем-то насквозь сухопутном городке. Пиратской повязки он не носил, глаз был стеклянный. У нас он вел историю, а в старших классах – НВП, и в дни военной подготовки приходил в школу в белом военно-морском кителе с погонами капитан-лейтенанта. По-видимому, после ранения демобилизовался и переквалифицировался в педагоги.
Было у него три пламенных страсти. Во-первых, российская военная история. Про всякие экономические формации и дворцовые перевороты он рассказывал скупо и скучно, а чаще просто отмечал в учебнике: выучить от сих и до сих. Но когда проходили войну, от походов Станислава до севастопольской обороны, Лукич преображался. Исчерчивал всю доску схемами сражений, бегал по классу, голос возвышался до крика, единственный глаз наливался кровью. В точности гоголевский учитель, который, дойдя до Александра Македонского, сбежал с кафедры и что силы есть хвать стулом об пол.
Второй страстью была дисциплина, которую он насаждал в основном подзатыльниками. Злостных нарушителей мог вывести к доске и нанести удар, который в современной армии называется пробитием фанеры. Никто не жаловался. Хулиганы и двоечники уважали его за твердую руку, а ребята поинтеллигентней тихонько роптали за спиной, предлагали как-нибудь проучить, но дальше разговоров не заходили. Особое внимание уделялось нашему внешнему виду. За волосы, отросшие длиннее уставных двух сантиметров от воротника, Лукич обзывал битлом и прямо с урока выгонял в парикмахерскую. Очень он не любил тлетворный Запад и слово «битлы» употреблял как ругательство наряду с «салаги» и «олигофрены».
Ну и третья страсть – упомянутые уже строй и песня. В седьмом или восьмом классе, когда мы по возрасту могли участвовать в этой бодяге последний раз, Лукич произнес пламенную речь на классном собрании. Говорил о чести класса и призывал в лепешку разбиться, но всех победить. Шансы у нас были, но зависели от четырех парней, которые были выше других, умели печатать шаг и громко петь и шли в строю первыми. Эти четверо были братья-близнецы Замятины и неразлучные друзья Феликс Гржебицкий и Марьян Кучера, известные под общим на двоих прозвищем Пшебджик Пшыбджопшибджы – так у нас дразнили поляков, якобы это «птенчик сизокрылый» по-польски.
Марек поднял руку:
– Николай Лукич, можно сказать? Мы проигрываем, потому что песни одни и те же по кругу, всем давно надоели. Надо что-то новое. Я знаю одну, она морская, вам понравится.
– Кучера, меня уже пытались так провести. Предложили спеть «Океан шумит угрюмо, тихо пенится волна». Думали, я дальше слов не знаю.
– Нет, у нас правда хорошая песня. Вот смотрите, напечатана в пионерском журнале «Костер». «В нашем славном городке жил один моряк седой». Прямо про вас.
Лукич взял журнал, пробежал текст одним глазом, кивнул:
– Годится. Только вместо желтого пойте красный, а то с Китаем сейчас сложные отношения. А мелодию знаете?
– Знаем, – заверил Марек. – Хорошая мелодия, бодрая. Очень удобно под нее маршировать. Только надо репетировать тайно ото всех, чтобы другие классы не подслушали.
В репетициях я не участвовал, был освобожден как негодный к пению и хождению строем. У меня правая рука при ходьбе идет вперед с правой ногой, а левая – с левой. Лукич бился со мной в пятом классе недели две и пришел к выводу, что иноходь моя врожденная и не лечится. Так что результат я увидел непосредственно на смотре.
Проходил он на асфальтовом плацу перед школой. Парад принимала группа учителей во главе с директрисой и теткой из райкома комсомола. Рядом стояли безголосые иноходцы вроде меня, а позади – строй старшеклассников, не принимавших участия в конкурсе. Конкурсанты поотрядно шагали мимо, делали круг и присоединялись к стоящим.
Прошли несколько отрядов с банальщиной типа «Взвейтесь кострами» или «Орленка». И вот я увидел, как напрягся Ильич: пошла колонна нашего класса. Шагали они отлично, четко печатая шаг. Поравнявшись с учителями, четверо запевал грянули:
– В нашем славном городке
Жил один моряк седой.
Он бывал в таких местах,
Где живут все под водой.
И немедленно туда
Мы поплыли за звездой
И в подводной лодке там
Поселились под водой.
Лукич в парадном белом кителе с гордостью наклонился к директрисе:
– Отличная песня, правда? А поют как! Два месяца репетировали.
По рядам старшеклассников пронесся гул: песню узнали. А наш класс дошел до припева:
– Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас.
Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас!
И весь плац радостно подхватил:
– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine.
We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!
Директриса, красная от гнева, как та подлодка, попыталась остановить безобразие. Крикнула в микрофон:
– Прекратите немедленно!
Но микрофон оказался слабоват, ее не услышали. Песню допели до конца. Директриса повернулась к Лукичу:
– Так это битлов вы два месяца репетировали? Чтобы спеть на смотре пионерской песни? Николай Лукич, как вам не стыдно! Пожилой человек, офицер, и вдруг такие антисоветские выходки.
На Лукича было жалко смoтреть. Он пятился от директрисы и бормотал:
– Какие битлы? Почему битлы? В советском журнале битлы? Надежда Владимировна, слово офицера, ни сном ни духом… поляки охмурили… за что они меня так? Я же со всей душой, хотел им только хорошего.
Нам не присудили даже последнего места – сняли с конкурса. Запевал пытались тягать в совет дружины (или в комитет комсомола, не помню), но текст песни, напечатанный в органе ЦК ВЛКСМ, служил железной отмазкой. Как ленинградский журнал «Костер» пятилетней давности попал к Мареку, осталось загадкой. Другая загадка – как в советском журнале вообще могла появиться песня «Битлз», да еще в переводе тунеядца Бродского, но факт остается фактом, она там была. Лукич доработал до конца учебного года, ходил тихий и подавленный, стульев во славу русского оружия больше не ломал и за длиной причесок не следил. В сентябре он в школе не появился, то ли ушел на пенсию, то ли перевелся куда-то.
Нам дали в учителя истории скучнейшую Марию Петровну, а в классные – не менее заурядную Любовь Николаевну. Через полгода двоечник Карасев вдруг сказал:
– Жалко Лукича. Зря мы его так. При нем клево было.
– Карась, тебе-то о чем жалеть? – удивился Феликс. – Ты при Лукиче весь битый ходил. И стриженый, а не с патлами, как сейчас.
– Ну и что! Зато при нем был порядок. И честь класса была, вот!
Наш классный был лысоватый непримечательный дяденька под 60, но при этом одноглазый моряк. Это в нашем-то насквозь сухопутном городке. Пиратской повязки он не носил, глаз был стеклянный. У нас он вел историю, а в старших классах – НВП, и в дни военной подготовки приходил в школу в белом военно-морском кителе с погонами капитан-лейтенанта. По-видимому, после ранения демобилизовался и переквалифицировался в педагоги.
Было у него три пламенных страсти. Во-первых, российская военная история. Про всякие экономические формации и дворцовые перевороты он рассказывал скупо и скучно, а чаще просто отмечал в учебнике: выучить от сих и до сих. Но когда проходили войну, от походов Станислава до севастопольской обороны, Лукич преображался. Исчерчивал всю доску схемами сражений, бегал по классу, голос возвышался до крика, единственный глаз наливался кровью. В точности гоголевский учитель, который, дойдя до Александра Македонского, сбежал с кафедры и что силы есть хвать стулом об пол.
Второй страстью была дисциплина, которую он насаждал в основном подзатыльниками. Злостных нарушителей мог вывести к доске и нанести удар, который в современной армии называется пробитием фанеры. Никто не жаловался. Хулиганы и двоечники уважали его за твердую руку, а ребята поинтеллигентней тихонько роптали за спиной, предлагали как-нибудь проучить, но дальше разговоров не заходили. Особое внимание уделялось нашему внешнему виду. За волосы, отросшие длиннее уставных двух сантиметров от воротника, Лукич обзывал битлом и прямо с урока выгонял в парикмахерскую. Очень он не любил тлетворный Запад и слово «битлы» употреблял как ругательство наряду с «салаги» и «олигофрены».
Ну и третья страсть – упомянутые уже строй и песня. В седьмом или восьмом классе, когда мы по возрасту могли участвовать в этой бодяге последний раз, Лукич произнес пламенную речь на классном собрании. Говорил о чести класса и призывал в лепешку разбиться, но всех победить. Шансы у нас были, но зависели от четырех парней, которые были выше других, умели печатать шаг и громко петь и шли в строю первыми. Эти четверо были братья-близнецы Замятины и неразлучные друзья Феликс Гржебицкий и Марьян Кучера, известные под общим на двоих прозвищем Пшебджик Пшыбджопшибджы – так у нас дразнили поляков, якобы это «птенчик сизокрылый» по-польски.
Марек поднял руку:
– Николай Лукич, можно сказать? Мы проигрываем, потому что песни одни и те же по кругу, всем давно надоели. Надо что-то новое. Я знаю одну, она морская, вам понравится.
– Кучера, меня уже пытались так провести. Предложили спеть «Океан шумит угрюмо, тихо пенится волна». Думали, я дальше слов не знаю.
– Нет, у нас правда хорошая песня. Вот смотрите, напечатана в пионерском журнале «Костер». «В нашем славном городке жил один моряк седой». Прямо про вас.
Лукич взял журнал, пробежал текст одним глазом, кивнул:
– Годится. Только вместо желтого пойте красный, а то с Китаем сейчас сложные отношения. А мелодию знаете?
– Знаем, – заверил Марек. – Хорошая мелодия, бодрая. Очень удобно под нее маршировать. Только надо репетировать тайно ото всех, чтобы другие классы не подслушали.
В репетициях я не участвовал, был освобожден как негодный к пению и хождению строем. У меня правая рука при ходьбе идет вперед с правой ногой, а левая – с левой. Лукич бился со мной в пятом классе недели две и пришел к выводу, что иноходь моя врожденная и не лечится. Так что результат я увидел непосредственно на смотре.
Проходил он на асфальтовом плацу перед школой. Парад принимала группа учителей во главе с директрисой и теткой из райкома комсомола. Рядом стояли безголосые иноходцы вроде меня, а позади – строй старшеклассников, не принимавших участия в конкурсе. Конкурсанты поотрядно шагали мимо, делали круг и присоединялись к стоящим.
Прошли несколько отрядов с банальщиной типа «Взвейтесь кострами» или «Орленка». И вот я увидел, как напрягся Ильич: пошла колонна нашего класса. Шагали они отлично, четко печатая шаг. Поравнявшись с учителями, четверо запевал грянули:
– В нашем славном городке
Жил один моряк седой.
Он бывал в таких местах,
Где живут все под водой.
И немедленно туда
Мы поплыли за звездой
И в подводной лодке там
Поселились под водой.
Лукич в парадном белом кителе с гордостью наклонился к директрисе:
– Отличная песня, правда? А поют как! Два месяца репетировали.
По рядам старшеклассников пронесся гул: песню узнали. А наш класс дошел до припева:
– Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас.
Есть подлодка красная у нас, красная у нас, красная у нас!
И весь плац радостно подхватил:
– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine.
We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!
Директриса, красная от гнева, как та подлодка, попыталась остановить безобразие. Крикнула в микрофон:
– Прекратите немедленно!
Но микрофон оказался слабоват, ее не услышали. Песню допели до конца. Директриса повернулась к Лукичу:
– Так это битлов вы два месяца репетировали? Чтобы спеть на смотре пионерской песни? Николай Лукич, как вам не стыдно! Пожилой человек, офицер, и вдруг такие антисоветские выходки.
На Лукича было жалко смoтреть. Он пятился от директрисы и бормотал:
– Какие битлы? Почему битлы? В советском журнале битлы? Надежда Владимировна, слово офицера, ни сном ни духом… поляки охмурили… за что они меня так? Я же со всей душой, хотел им только хорошего.
Нам не присудили даже последнего места – сняли с конкурса. Запевал пытались тягать в совет дружины (или в комитет комсомола, не помню), но текст песни, напечатанный в органе ЦК ВЛКСМ, служил железной отмазкой. Как ленинградский журнал «Костер» пятилетней давности попал к Мареку, осталось загадкой. Другая загадка – как в советском журнале вообще могла появиться песня «Битлз», да еще в переводе тунеядца Бродского, но факт остается фактом, она там была. Лукич доработал до конца учебного года, ходил тихий и подавленный, стульев во славу русского оружия больше не ломал и за длиной причесок не следил. В сентябре он в школе не появился, то ли ушел на пенсию, то ли перевелся куда-то.
Нам дали в учителя истории скучнейшую Марию Петровну, а в классные – не менее заурядную Любовь Николаевну. Через полгода двоечник Карасев вдруг сказал:
– Жалко Лукича. Зря мы его так. При нем клево было.
– Карась, тебе-то о чем жалеть? – удивился Феликс. – Ты при Лукиче весь битый ходил. И стриженый, а не с патлами, как сейчас.
– Ну и что! Зато при нем был порядок. И честь класса была, вот!
Меня это не касается...
Однажды мышь заметила, что хозяин фермы поставил мышеловку. Она рассказала об этом курице, овце и корове. Но все они отвечали: «Мышеловка – это твои проблемы, к нам она никакого отношения не имеет!»
Чуть позже в мышеловку попалась змея – и укусила жену фермера. Пытаясь её излечить, жене приготовили суп из курицы. Потом зарезали овцу, чтобы накормить всех, кто приехал навестить больную. И, наконец, закололи корову, чтобы достойно накормить гостей на похоронах.
И все это время, мышь наблюдала за происходящим через дыру в стене и думала о вещах, которые ни к кому никакого отношения не имеют.
Мораль:
Если Вас что-то не касается напрямую, не думайте, что это что-то не ударит Вас по голове.
Однажды мышь заметила, что хозяин фермы поставил мышеловку. Она рассказала об этом курице, овце и корове. Но все они отвечали: «Мышеловка – это твои проблемы, к нам она никакого отношения не имеет!»
Чуть позже в мышеловку попалась змея – и укусила жену фермера. Пытаясь её излечить, жене приготовили суп из курицы. Потом зарезали овцу, чтобы накормить всех, кто приехал навестить больную. И, наконец, закололи корову, чтобы достойно накормить гостей на похоронах.
И все это время, мышь наблюдала за происходящим через дыру в стене и думала о вещах, которые ни к кому никакого отношения не имеют.
Мораль:
Если Вас что-то не касается напрямую, не думайте, что это что-то не ударит Вас по голове.
Об импортоухождении. Ходил я в один магазинчик, ассортимент норм, цены ничего так, главное, он был с краю, дальше через полсотни метров есть ещё похожий магазинчик, но я уже привык к этому, меня там, наверно, уже узнавали... но однажды послали. Переучет, грят, некогда итд... Ну зашел я в следующий, 50 метров недалеко, а там и ассортимент немного побольше, и цены вроде подешевле, незначительно, но приятно)). Теперь только туда и хожу, уже узнают и здороваются. Потерянный клиент - это плохо, но отданный конкурентам гораздо хуже, привет любителям дневных переучетов.
Голуби и любовь
Августовской ночью я плавился у себя дома.
И тут мне позвонил Бородач.
- Послушай, друг, - говорит он, - Представь себе гипотетическую ситуацию: если, например, какой-нибудь идиот подобрал больного голубя и выходил его, то что будет дальше? Улетит ли тот, благодарно махнув на прощание крылом, или мне теперь до конца жизни придется выгребать за ним дерьмо?
- Соблюдая конспирацию гипотетичности, хотелось бы спросить: А как вообще тебя угораздило разжиться голубем? - спрашиваю я.
- Встречался с товарищем, - говорит он. - Мы не собирались пить много, тем более - пить столько, но... Когда я проснулся через двое суток, то обнаружил себя дома, а рядом, на спинке дивана, примостился сопливый и трясущийся, будто советская стиральная машинка, падший ангел. Ну, думаю, это точно за мной. И еще я решил, что ангелы и должны быть такими, потому что другим на этой земле просто нет места быть. А когда окончательно продрал глаза, ангел превратился в больного голубя с дырой в крыле. Не выкидывать же обратно в форточку, взялся лечить.
- Прекрасно,- говорю, - прекрасно тебя понимаю. Я и сам, бывало, хорошенько выпив, засыпал в обнимку с ангелом, а проснувшись, с ужасом обнаруживал рядом невероятнейшие исчадия ада, вплоть до собственных бывших жен. А про голубя... Можешь даже и не думать, если не сдохнет, то обязательно улетит.
Через некоторое время мы встретились с ним в питейном заведении.
- Послушай, - мрачно заявляет Бородач. - Если тебе когда-нибудь доведется писать про птиц, пусть тебе даже будут платить по доллару за слово, утоли свою жажду наживы из родника чистейших истин. Напиши только основное: "Птицы жрут. Птицы гадят. Птицы жрут и гадят куда больше, чем вы способны представить и вытерпеть". Голубь, блин. Птица мира. Жрет и это самое, и снова жрет. Впрочем, какой мир - такие и птицы, - с тяжелым вздохом добавляет он, и выливает рюмку водки куда-то вглубь обширной своей бороды.
- Так и живем. Васькой назвал: удивительная скотина. Поселилась на антресолях. Утром, пока я пугаюсь своего отражения в зеркале и грожу ему бритвой в ответ, она настойчиво кусается за ноги, намекая на то, что пора проявить заботу о братьях своих меньших. Поев, становится заносчива, горделива и неприступна. Летает по дому что твой подбитый истребитель. И истребляет: порядок, чистоту, нервы.
- Напиши "Роман с птицей", - советую ему я. - В конечном счете, все, даже самые прекрасные истории, складываются из куч какого-нибудь дерьма.
Однажды я решил зайти к нему в гости. Посреди комнаты, начисто лишенной характерных признаков семейного уюта, заставляющих мужчину проводить большую часть своего времени где-нибудь на работе или в кабаках, чуть приволакивая правое крыло, скакала самого что ни на есть нахального вида птица. А он, сидя в кресле, громко с выражением читал ей рецепты из поваренной книги:
- ...Ощипанные и выпотрошенные тушки голубей тщательно промыть. Мясо с грудки отделить от костей, нашпиговать тонкими брусочками шпика, посолить. Положить в растопленное сливочное масло...
- Алло, Бородач, - говорю ему я. - Смотрю, ты наконец-то понял, что следует делать со всякими назойливыми пташками?
- Если бы, - отвечает он. - Понимаешь, это только снаружи она типичная голубка: перья, крылья, клюв. Но экзистенциально она совсем-совсем как человек: у нее куриные мозги, сучьи повадки и абсолютно свинские представления о благодарности. В последние дни я переселил ее на балкон, там к ней прилетает какой-то жгуче сизый брюнет. Мне он не по душе, рожа наглая, лоснящаяся. Сам какой-то квадратный: того и гляди хлопнет крылом по плечу, мол, чем дышишь, кто по жизни есть? Или спросит: "А что, папаша, закурить у тебя не найдется?" Видал я на своем веку такие порождения свального греха свобод девяностых и путинского принципата нулевых.
- Человек, прячущий свое истинное лицо за маской похмельной небритости, - говорю ему я. - Мы прекрасно помним историю, после которой ты решил, что твое сердце разбито навсегда. Вот уже десять лет ты закаляешь дух босыми плясками на его осколках, и есть мнение, что вовлекать в этот сольный танец всяких безгрешных божьих тварей - не очень хорошо. Хватит страдать. Будь мужиком. Расшвыряй носки. Ляг на диван, включи телевизор.
- Не могу, - говорит он. - Мне нужно идти за кормом. Она опять все сожрала.
- Да что там идти, - говорю я. - Магазин под домом. Могу сбегать, заодно прикуплю какое-нибудь лекарство от доброго утра, посидим...
- Нет, - отвечает он. - Птице нужен специальный корм и лекарства, которые продаются лишь в ветеринарной аптеке. Извини.
Жизнь текла своим чередом, я погряз в насущном, куда-то запропастился и Бородач.
Мы случайно столкнулись с ним в августе на городском рынке.
После обмена традиционным любезностями, я спросил:
- Ну, что? Как там поживает твоя птица?
- Дура, как есть. - сказал он. - Отказалась переезжать со мной, наотрез. Складывается такое впечатление, что она решила будто бы ее кормлю не я, а балкон. Приходится ездить на квартиру, насыпать ей корм про запас.
- Такое часто бывает, - говорю я. - Живешь ты с кем-то, живешь, а потом оказывается, что живет он вовсе не с тобой, а с тем небольшим удобством, что ему от тебя до работы всего лишь две остановки на метро. Или, допустим... Хотя - стой. Какой переезд?
- Ну, ты понимаешь, - внезапно смутился он. - Я и Саша. Ну, та, из ветеринарной аптеки... Мы решили, что...
Августовской ночью я плавился у себя дома.
И тут мне позвонил Бородач.
- Послушай, друг, - говорит он, - Представь себе гипотетическую ситуацию: если, например, какой-нибудь идиот подобрал больного голубя и выходил его, то что будет дальше? Улетит ли тот, благодарно махнув на прощание крылом, или мне теперь до конца жизни придется выгребать за ним дерьмо?
- Соблюдая конспирацию гипотетичности, хотелось бы спросить: А как вообще тебя угораздило разжиться голубем? - спрашиваю я.
- Встречался с товарищем, - говорит он. - Мы не собирались пить много, тем более - пить столько, но... Когда я проснулся через двое суток, то обнаружил себя дома, а рядом, на спинке дивана, примостился сопливый и трясущийся, будто советская стиральная машинка, падший ангел. Ну, думаю, это точно за мной. И еще я решил, что ангелы и должны быть такими, потому что другим на этой земле просто нет места быть. А когда окончательно продрал глаза, ангел превратился в больного голубя с дырой в крыле. Не выкидывать же обратно в форточку, взялся лечить.
- Прекрасно,- говорю, - прекрасно тебя понимаю. Я и сам, бывало, хорошенько выпив, засыпал в обнимку с ангелом, а проснувшись, с ужасом обнаруживал рядом невероятнейшие исчадия ада, вплоть до собственных бывших жен. А про голубя... Можешь даже и не думать, если не сдохнет, то обязательно улетит.
Через некоторое время мы встретились с ним в питейном заведении.
- Послушай, - мрачно заявляет Бородач. - Если тебе когда-нибудь доведется писать про птиц, пусть тебе даже будут платить по доллару за слово, утоли свою жажду наживы из родника чистейших истин. Напиши только основное: "Птицы жрут. Птицы гадят. Птицы жрут и гадят куда больше, чем вы способны представить и вытерпеть". Голубь, блин. Птица мира. Жрет и это самое, и снова жрет. Впрочем, какой мир - такие и птицы, - с тяжелым вздохом добавляет он, и выливает рюмку водки куда-то вглубь обширной своей бороды.
- Так и живем. Васькой назвал: удивительная скотина. Поселилась на антресолях. Утром, пока я пугаюсь своего отражения в зеркале и грожу ему бритвой в ответ, она настойчиво кусается за ноги, намекая на то, что пора проявить заботу о братьях своих меньших. Поев, становится заносчива, горделива и неприступна. Летает по дому что твой подбитый истребитель. И истребляет: порядок, чистоту, нервы.
- Напиши "Роман с птицей", - советую ему я. - В конечном счете, все, даже самые прекрасные истории, складываются из куч какого-нибудь дерьма.
Однажды я решил зайти к нему в гости. Посреди комнаты, начисто лишенной характерных признаков семейного уюта, заставляющих мужчину проводить большую часть своего времени где-нибудь на работе или в кабаках, чуть приволакивая правое крыло, скакала самого что ни на есть нахального вида птица. А он, сидя в кресле, громко с выражением читал ей рецепты из поваренной книги:
- ...Ощипанные и выпотрошенные тушки голубей тщательно промыть. Мясо с грудки отделить от костей, нашпиговать тонкими брусочками шпика, посолить. Положить в растопленное сливочное масло...
- Алло, Бородач, - говорю ему я. - Смотрю, ты наконец-то понял, что следует делать со всякими назойливыми пташками?
- Если бы, - отвечает он. - Понимаешь, это только снаружи она типичная голубка: перья, крылья, клюв. Но экзистенциально она совсем-совсем как человек: у нее куриные мозги, сучьи повадки и абсолютно свинские представления о благодарности. В последние дни я переселил ее на балкон, там к ней прилетает какой-то жгуче сизый брюнет. Мне он не по душе, рожа наглая, лоснящаяся. Сам какой-то квадратный: того и гляди хлопнет крылом по плечу, мол, чем дышишь, кто по жизни есть? Или спросит: "А что, папаша, закурить у тебя не найдется?" Видал я на своем веку такие порождения свального греха свобод девяностых и путинского принципата нулевых.
- Человек, прячущий свое истинное лицо за маской похмельной небритости, - говорю ему я. - Мы прекрасно помним историю, после которой ты решил, что твое сердце разбито навсегда. Вот уже десять лет ты закаляешь дух босыми плясками на его осколках, и есть мнение, что вовлекать в этот сольный танец всяких безгрешных божьих тварей - не очень хорошо. Хватит страдать. Будь мужиком. Расшвыряй носки. Ляг на диван, включи телевизор.
- Не могу, - говорит он. - Мне нужно идти за кормом. Она опять все сожрала.
- Да что там идти, - говорю я. - Магазин под домом. Могу сбегать, заодно прикуплю какое-нибудь лекарство от доброго утра, посидим...
- Нет, - отвечает он. - Птице нужен специальный корм и лекарства, которые продаются лишь в ветеринарной аптеке. Извини.
Жизнь текла своим чередом, я погряз в насущном, куда-то запропастился и Бородач.
Мы случайно столкнулись с ним в августе на городском рынке.
После обмена традиционным любезностями, я спросил:
- Ну, что? Как там поживает твоя птица?
- Дура, как есть. - сказал он. - Отказалась переезжать со мной, наотрез. Складывается такое впечатление, что она решила будто бы ее кормлю не я, а балкон. Приходится ездить на квартиру, насыпать ей корм про запас.
- Такое часто бывает, - говорю я. - Живешь ты с кем-то, живешь, а потом оказывается, что живет он вовсе не с тобой, а с тем небольшим удобством, что ему от тебя до работы всего лишь две остановки на метро. Или, допустим... Хотя - стой. Какой переезд?
- Ну, ты понимаешь, - внезапно смутился он. - Я и Саша. Ну, та, из ветеринарной аптеки... Мы решили, что...
Как-то давно приехал знакомый. Жил и вырос в США. Немного знает по-русски. Идем мы по городу, захотели купить мороженого, купили, сказали: "Спасибо", а продавщица в ответ: "На здоровье".
Вижу, знакомый встал в ступор, стал нюхать мороженое.
- Что случилось? - спрашиваю я.
- В мороженом водка?
- Нет! С чего ты взял?
- Она сказала "Наздоровье". А так говорят, когда водку дают. В фильмах...
Вижу, знакомый встал в ступор, стал нюхать мороженое.
- Что случилось? - спрашиваю я.
- В мороженом водка?
- Нет! С чего ты взял?
- Она сказала "Наздоровье". А так говорят, когда водку дают. В фильмах...
Тренировал ребенка на скорость чтения - читали вслух басни Эзопа (коротко, много заковыристых слов и нравоучительно местами) по старой книжке, пока не дошли вот до этой притчи:
"Говорят, что гиены каждый год меняют свой пол и становятся то самцами, то самками. И вот однажды гиена-самец полезла к самке недолжным образом. Но та ответила: «Делай что хочешь, любезный, но скоро я с тобой буду делать что захочу». Так выборному чиновнику может сказать его преемник, если тот его обидит."
Ребенок смотрел на меня недоуменно, почему я не комментирую и не задаю вопросы, как обычно после прочтения текста. А я сидел и пытался прикинуть сколько уголовных и административных статей мне попробовали бы навесить после публичного исполнения данного опуса в современных реалиях. Далее мы читали уже басни Крылова. Эх детгиз, детгиз 1968 года! Знали бы вы, какую крамолу печатаете!
"Говорят, что гиены каждый год меняют свой пол и становятся то самцами, то самками. И вот однажды гиена-самец полезла к самке недолжным образом. Но та ответила: «Делай что хочешь, любезный, но скоро я с тобой буду делать что захочу». Так выборному чиновнику может сказать его преемник, если тот его обидит."
Ребенок смотрел на меня недоуменно, почему я не комментирую и не задаю вопросы, как обычно после прочтения текста. А я сидел и пытался прикинуть сколько уголовных и административных статей мне попробовали бы навесить после публичного исполнения данного опуса в современных реалиях. Далее мы читали уже басни Крылова. Эх детгиз, детгиз 1968 года! Знали бы вы, какую крамолу печатаете!
Устроился к нам на стажировку гопник. И вот вечером предстояла генеральная уборка, администратор сидел закрывал кассу, а мы открыли по бутылочке пива (да). Сидим, общаемся, выпиваем. И тут кто-то открывает входную дверь, наш стажер бросает взгляд, панически оборачивается к нам и с круглыми глазами чуть ли не кричит: "МЕНТЫ! МЕНТЫ!" и убегает на волю. Мы сидим в недоумении и тут заходят обычные ВОХРовцы забирать выручку.
Единственные платные туалеты в Японии (200 иен) находятся на горе Фудзияма. Некоторые из них имеют подогрев сиденья. Ряд туалетов работает в автоматическом режиме — питание осуществляется от солнечных батарей.
История о козле и дубе
Наш кооператив дачный через дорогу граничит с деревней и иногда противоречия вырастают в ссоры и даже стрельбу. А дело было так один дачник около своего дома обустраивал площадку под парковку и обсадил её молодыми дубками. А в деревне мужик Пахом держит козла. Зачем держать козла понятно козёл здоровый наглый люди говорят что он даже коров обхаживает и баранов тоже стороной не обходит. Козёл всегда на привязи а тут сорвался и стал бродить по дороге и набрёл на дубки посаженные этим дачником и сожрал все дубки. Когда дачник обнаружил это бедствие и узнал кто пожрал его дубы. Взял берданку и пошел судить козла .Шуму было много этот дачник по окнам Пахому стрелял народ сбежался менты подъехали забрали мужика в кутузку потом суд да дело и ему за хулиганство 2 года условно припаяли. Но на этом всё не кончилось .Дело в том что Пахом водил своего козла пастись как раз мимо дама дачника а козёл как только к дому подходит так орать начинает блеет сука так что в райцентре слышно и так каждый день. Мужик не выдержал продал свой дом и уехал .Вот так козёл дачника выжыл
Наш кооператив дачный через дорогу граничит с деревней и иногда противоречия вырастают в ссоры и даже стрельбу. А дело было так один дачник около своего дома обустраивал площадку под парковку и обсадил её молодыми дубками. А в деревне мужик Пахом держит козла. Зачем держать козла понятно козёл здоровый наглый люди говорят что он даже коров обхаживает и баранов тоже стороной не обходит. Козёл всегда на привязи а тут сорвался и стал бродить по дороге и набрёл на дубки посаженные этим дачником и сожрал все дубки. Когда дачник обнаружил это бедствие и узнал кто пожрал его дубы. Взял берданку и пошел судить козла .Шуму было много этот дачник по окнам Пахому стрелял народ сбежался менты подъехали забрали мужика в кутузку потом суд да дело и ему за хулиганство 2 года условно припаяли. Но на этом всё не кончилось .Дело в том что Пахом водил своего козла пастись как раз мимо дама дачника а козёл как только к дому подходит так орать начинает блеет сука так что в райцентре слышно и так каждый день. Мужик не выдержал продал свой дом и уехал .Вот так козёл дачника выжыл
10
Лучшая история за 12.04:
Покупали с женой сыну велосипед. Выбор был безумный. Но жена выбрала китайское говно, потому что там есть бутылочка для воды. Переубедить её я так и не смог. Приехав домой, она выбросила бутылку, потому что она очень воняла пластмассой...