Лучшая десятка историй от "Bonifaciy"

В середине 80-х годов в СССР началось повальное увлечение астрологией, экстрасенсорикой и парапсихологией. Президент Академии Наук СССР Анатолий Александров, которому в ту пору шел уже почетный девятый десяток, рассказал тогда:
"В 1916 году мои сестры увлеклись спиритизмом. В смутное время всегда возникают такие увлечения. Мой отец, обращаясь к ним, сказал:
– Я еще могу поверить, что вы можете вызвать дух Льва Толстого или Антона Чехова, но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали, я в это никогда не поверю!"

Многие люди, иногда посещающие церковь, жалуются на злых "бабулек", которые начинают шипеть на приходящих. Типа: "Куда без платка приперлась, блудница", "Левой рукой ч***у свечку ставишь!", "Свои свечки дома ставь, а тут - покупай", "К алтарю спиной не поворачивайся, безбожник", и так далее. Говорят, что злоба эта в месте, где должна быть любовь, совершенно отбивает охоту приходить еще. Добрых больше, просто злые более заметны. А с "бабульками" сами священники часто борются. Знакомый священник жаловался, что они ведут себя в храме, как хозяйки. Как в клуб по интересам приходят, и "чужих" зорко отслеживают. Он же рассказывал, как один священник, его друг, при нем во время службы, когда кадил храм, заметил, что в церковь вошла парочка, девушка и парень. Девушка была в джинсах и без платка. Старушка, стоявшая у двери, что-то ей прошипела, указывая на голову и ноги, после чего парочка моментально вышла. Священник мигом перекинул кадило дьякону и, подобрав рясу, кинулся за ушедшими. Пробегая мимо испуганной бабки, не останавливаясь, размашисто осенил ее крестом и почти крикнул: "На месяц! От причастия! Отлучаю!". Парочку же он в церковь вернул, после чего продолжил службу. "Молодец, - сказал мой друг, я бы так не смог, а надо".
И еще. Среди священников ходит история о том, как к одному настоятелю одна "бабулька" обратилась с просьбой: "Батюшка, благословите на подвиг юродства". "А что тебя благословлять, - ответил тот, - когда ты и так дура". После таких слов, "смиренная" плюнула на пол, назвала священника "не богодуховным", и ушла.

БЫЛЬ ПРО ТУРКМЕНБАШИ
(вспомнилась тут мне моя командировка в Туркменистан в начале 2001-го
года. И захотелось поведать о ней миру)

Конечно, следовало прилететь в Туркмению чуть позже.
Через неделю. Только, кто ж это знал? С другой стороны, все было очень
симпатично: нас, то есть группу российских журналистов, радостно
принимали, возили по Ашхабаду, показывали памятники, мечети, накрывали
для нас великолепные сочаки (читай - банкет на ковре). Только вот на
серьезный разговор никто не шел.
- Нет, что вы, только не сейчас, - хмурились солидные люди,
предприниматели, чиновники, ученые, деятели культуры. - После 16-го -
пожалуйста, а сейчас нет.
Между тем, до 16-го января оставалась еще неделя и нам очень хотелось
прожить ее так, чтобы потом не было мучительно больно, за не вовремя
сданные материалы.
- Напрасно стараетесь, - "успокоили" нас туркменские друзья, которых к
третьему дню командировки накопилось уже немало. - Все равно до 16-го
вам никто ничего не скажет. Дураков нет.
- А что будет 16-го?
- А 16-го состоится Ежегодное Совместное Заседание Государственного
совета и самого Туркменбаши. Такая "Большая стирка" для номенклатуры.
Своеобразная лотерея: ни один чиновник не может сказать точно, кем
именно он выйдет из зала заседаний после того, как туда войдет. А
поэтому никто с вами сейчас разговаривать не будет. Это просто опасно.
Неделя в великолепном, чарующе, неповторимо красивом и удивительно
приветливом Туркменистане прошла незаметно. Нам удалось-таки сделать
несколько материалов с людьми, которых 16-е число пугало не особо
сильно. А 16-го мы расположились на квартире у одного из туркменских
друзей и включили телевизор.
Заседание показывали в прямом эфире, так же, как когда-то у нас
показывали съезды народных депутатов. Шло оно без малого пять часов.
На это время город Ашхабад просто вымер. Примерно так же, как умирала
Москва во время премьерного показа знаменитого сериала про
Исаева-Штирлица. И дело тут было вовсе не в культе личности Туркменбаши,
которого в стране было действительно хоть отбавляй, и не в директивных
распоряжениях "Всем смотреть!" (не такие уж они и дисциплинированные эти
туркмены, напротив - нормальные люди). Просто зрелище, которое
представляло собой это заседание действительно стоили того, чтобы его
посмотреть. По крайней мере я не забуду его никогда.
Заседание началось не сразу. Сначала камеры показывали постепенно
наполняющийся народом зал. На сцене пустовал длинный стол президиума,
чуть выше него - трибуна для выступающего, а еще выше, наподобие
маленького балкончика, торчало место Отца всех Туркмен (именно так
переводится слово "Туркменбаши"). Это был небольшой столик с креслом. На
столике слева возвышалась стопка папок. В папках были приказы о снятиях,
назначениях и переводах. Жизнь и смерть. Поощрение и наказание. Приговор
и помилование. Неизвестно было только, чьи имена в них значились.
Между тем зал постепенно наполнился. Люди расселись и приготовились
внимать происходящему. В конце концов свободных мест в зале не осталось
ни одного. Минуту спустя в зал вошли члены президиума, однако их
появление особым оживлением в зале встречено не было. Они просто вошли,
и заняли свои места. Зато когда народ увидел Сапармурата Ниязова...
Мне сложно описать реакцию зала на его появление. Насколько я помню,
Леонид Ильич на съездах КПСС с их "бурными и продолжительными" такого
успеха не имел. Зал стоял, президиум стоял, овации не смолкали, на лицах
у многих присутствовавших были слезы, которые операторы брали крупным
планом. Все это продолжалось до тех пор, пока Туркменбаши не поднял
руку. Садились тоже в два приема: сначала президент, потом все
остальные. Усевшись, люди достали каждый по блокноту, и начали
сосредоточено что-то записывать. ЕЩЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ, НО УЖЕ ВСЕ
ПИСАЛИ.
- А что это они пишут? - спросили мы у наших друзей.
- О, это они года три назад придумали. Раньше им тяжело было решить, что
с глазами делать. Вроде, на Туркменбаши смотреть - дерзко, а в сторону
или в пол - значит в чем-то виновен. И вот тогда кто-то достал блокнот и
стал что-то писать. С тех пор так и повелось: все сидят и вроде как
что-то пишут.
Между тем заседание началось. Один за другим на трибуну выходили
министры и отчитывались за проделанную работу перед народом и перед
Туркменбаши лично. По окончании доклада наступал черед задавать
докладчику вопросы. Вопросы задавал Сам. Надо отдать ему должное,
вопросы были весьма компетентные, показывающие, что спрашивающий
находится в курсе всех дел, и не только производственных, но и семейных.

- А что там у тебя с родственниками происходит? - вопрошал он
генерального прокурора республики, госпожу Курбанбиби Атаджанову. - Ты
думаешь, мы не знаем, что у тебя зять наркотиками балуется, а дочка шубы
носит в 5 000 долларов? Что родичи твои дворцы по Ашхабаду понастроили?
МЫ ВСЕ ВИДИМ. Ты с ними решай что-нибудь.
Напуганного до полубессознательного состояния министра сельского
хозяйства он вопрошал, почему в некоторых его хозяйствах отдают
предпочтение низкоурожайным сортам пшеницы, министра печати упрекал в
том, что тот слишком часто к месту и не к месту печатает его имя.
- А что я могу сделать, - виновато улыбался тот, - народ требует...
По окончании допроса Сердар ("сердар" - военноначальник, что-то типа
вождя, еще один вид обращения к Туркменбаши: "наш дорогой Сердар")
отпускал министров с трибуны. Один из отчитывавшихся попытался уйти с
нее сам (то ли ослышался, то ли замотался), но был остановлен грозным
окликом:
- СТОЙ! Я тебя еще не отпускал.
Потупив взор, провинившийся вернулся на трибуну, после чего был с нее
милостиво отпущен. Впрочем, сесть ему не разрешили, пришлось во
искупление вины так и простоять остаток заседания с блокнотом в руках.
Стоял не только он. Дело в том, что мало было дождаться отпуска с
трибуны, сесть на место присутствовавшие тоже могли только с личного
согласия Туркменбаши. Та же генпрокурор также отстояла оставшееся время
на своих двоих. Вместе с еще несколькими проштрафившимися.
Однако нельзя сказать, чтобы стоявшие были недовольны ситуацией. Во
всяком случае, я бы на их месте был бы почти счастлив. Потому, что
головы министров на этом совещании летели просто пачками. Причем, если,
скажем председателя комитета по вопросам науки просто перевели на
должность ректора Государственного университета (интересно, а что
случилось с предыдущим ректором?) с шестимесячным испытательным сроком,
то вице-премьера просто отстранили с формулировкой "за серьезные
недостатки в работе". А это "волчий билет" и никакого испытательного
срока.
Впрочем, даже такое изгнание не было вершиной наказания. Это я понял
после того, как Туркменбаши буквально УНИЧТОЖИЛ министра-председателя
Государственного концерна "Туркменские автомобильные дороги".
Тут надо сперва сделать два отступления. Первое. Надо сказать, что
дороги в Туркмении такие, что по сравнению с ними любой московский
автобан - разбитый проселок. Там в дороги можно именно смотреться как в
зеркало, особенно когда жарко.
Второе. По рассказу наших друзей, примерно за полгода до описываемых
событий этот самый министр-председатель по имени Нурмурад Гульмурадов
построил под Ашхабадом одноэтажный дом о шестидесяти четырех комнатах.
Причем, сдуру, записал этот дом не на родственников, а на себя лично. Об
этом узнал Туркменбаши, дом у министра отобрали, отдали его какому-то
не то детскому саду, не то школе, а перед этим его целую неделю
показывали по телевизору, комнату за комнатой, коридор за коридором. На
всех, кто смотрел эту передачу наибольшее впечатление произвел подвал, в
которой "могли спокойно заехать два КАМАЗа и выехать оттуда не задом, а
просто развернувшись там же, в подвале. В той же передаче Нурмурад
каялся перед народом и молил лично Сердара о прощении. И он его, по
милости своей, простил.
И вот теперь министр-председатель дрожащим голосом зачитал свой доклад и
остановился, ожидая вопросов Вождя. Тот же взял истинно мхатовскую паузу
и, наконец, задал первый вопрос. Совершенно не касавшийся сути доклада.

- Скажи, а зачем тебе 64 комнаты? Вот я - Туркменбаши, я не могу понять,
зачем тебе столько? Мне, например, столько не надо. Мне достаточно
кабинета и спальни. А тебе куда столько? В общем, так (далее за точность
слов я не ручаюсь, переводили друзья, да и диктофон я включить не
догадался). Пошел вон отсюда! С сегодняшнего дня ты - чернорабочий на
укладке твоих же дорог. Завтра ты надеваешь желтую куртку и выходишь на
укладку асфальта. И я лично прослежу, чтобы ты никогда выше
чернорабочего не поднялся. Звание простого рабочего сможешь заработать
себе лишь самым изнурительным трудом. И ты никогда не поднимешься выше
рабочего, ты не станешь ни мастером, ни даже бригадиром.
Еще одно отступление. Надо сказать, что в Туркмении, в отличие от
России, впавший в немилость министр не может пойти, пользуясь старыми
связями, работать президентом коммерческой фирмы, или председателем
фонда. В Туркмении человек, которого с поста снял лично Президент - это
не просто политический труп, это прокаженный носитель тифозной
инфекции, к которому прикоснуться может лишь самоубийца. Его не возьмет
никто и никуда, даже дворником. И если Туркменбаши сказал, что этот
человек будет работать чернорабочим до конца жизни, он будет работать
чернорабочим до конца жизни. Если только ему не удастся сбежать за
границу, что для него лично будет весьма проблематично.
Но на этом показательная порка не закончилась.
- А вот этот человек, - указал рукой в дальний конец зала Великий Вождь,
и камера тут же выхватила стоящего у дверей бледного и небритого
субъекта, - я его знаю. Он у тебя работал бригадиром и все время
перевыполнял план. Вот он с завтрашнего дня выйдет на работу министром.

На новоиспеченном министре был одет серый, как минимум, на три размера
больший его, костюм. Было явно видно, что его только что вытащили с
рабочего места, одели во что подвернулось и доставили пред светлы очи.
Даже побриться не дали.
- Иди сюда, - милостиво подозвал нового министра Президент страны. - Не
бойся. Я вижу, ты плохо одет. Это ничего, просто у тебя денег не было.
Завтра ты хорошо оденешься и будешь министром. А мы тебе поможем. И
деньгами поможем, и техникой, и людьми. Если будут какие-то проблемы -
обращайся прямо ко мне. Напрямую.
Между тем, по лицу нового министра, звали которого, как я выяснил уже
позже, Баймухамет Келов, было прекрасно видно, что проблемы у него уже
начались и он это прекрасно понимал. Ему я, пожалуй, сочувствовал даже
больше, чем брошенному на асфальт Нурмураду. Тот уже, по крайней мере,
достиг дна и мог спокойно осознавать, что больше ничего страшного с ним
произойти не может. Баймухамет же, напротив, парил теперь высоко в
облаках, удерживаемый лишь доброй, пока, рукой Владыки. И кто мог точно
сказать, когда ему надоест и он разожмет пальцы?
На следующее утро повеселевшие министры, из тех, кто уцелел, встречали
нас с распростертыми объятиями и радостно рассказывали, как хорошо им
живется тут.
Кстати, простому народу там и правда живется неплохо. До тех пор, пока
он не станет хотя бы бригадиром.

(с)

Академики обленились :) Уж кто-кто, но они-то должны английский язык
знать, а между тем, на ОФИЦИАЛЬНОМ САЙТЕ Российской Академии Наук на
полном серьезе висит информация о том, что в России, в Пущино существует
"Институт БЕЛКИ" (Squirrel institute) ж:))) Зацените, пока не поправили:
http://www.ras.ru/win/db/show_org.asp?P=.oi-513.ln-en Вот что значит
пользоваться он-лайн переводчиками, которые не понимают разницы между
институтом изучения белкА (INSTITUTE OF PROTEIN RESEARCH) и бЕлки
(Squirrel institute).

Знакомый железнодорожник рассказал: На одном из железнодорожных переездов
в Нижегородской области, отличавшемся высокой аварийностью, поставили
табличку, на которой крупными буквами вывели: "ВОДИТЕЛЬ! НЕЗАВИСИМО ОТ
ТОГО, СТОИТ ВАША МАШИНА ЗА ШЛАГБАУМОМ, ИЛИ НАХОДИТСЯ НА РЕЛЬСАХ,
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ СОСТАВ ПЕРЕСЕКАЕТ ЭТОТ ПЕРЕЕЗД ЗА 14 СЕКУНД".
Аварийность после этого резко уменьшилась.

Здание районной администрации поселка Караул стоит на самом высоком
месте, прямо над Енисеем. Раньше в таких местах строили церкви. А главой
районной администрации работает маленький круглый человек со сложным
именем Мунгули Удоямпович. Я, оказавшийся здесь почти случайно,
московский журналист, сразу про себя окрестил его Маугли. Как оказалось
потом, так же его звала большая часть села.

ИЗ РАССКАЗОВ МУНГУЛИ УДОЯМПОВИЧА.
“Я в чуме родился. Отец - рыбак. Он меня уже лет с четырех стал к труду
приучать. И не только меня: я у него третий сын был. Вообще у нас в
семье двенадцать детей было, но выжили только шестеро. Это было тогда
нормально.
Отец очень любил когда я ему русские газеты читал. Особенно “Крокодил”
любил и “Огонек”. Сам он русского языка не знал, но всем, что творится в
мире, интересовался очень живо. Причем, восприятие мира у него было
весьма своеобразное. Когда Америка воевала во Вьетнаме, он все
возмущался: “Ну как же так! Америка такая большая, и на такую маленькую
полезла! Так нельзя. Если ты большой и сильный, то ты маленьких защищать
должен, а не давить. Иначе твоя сила тебе пользы не принесет”. И еще он
очень любил Пушкина, которого почему-то считал великим северным поэтом.

В начале шестидесятых его, как героя труда, отправили в Москву на
выставку достижений народного хозяйства. Из Москвы он привез кучу вещей,
книги и медный бюстик Пушкина. Только с бюстиком случилась накладка:
покупал-то он его в сухой Москве, а привез в сырую тундру, так что по
дороге он окислился и из красно-желтого (отец был убежден, что он -
золотой) превратился в зеленый. Когда отец извлек его из холщового
мешка, с ним случился шок. “Идол, - только и говорил он, - русский идол!”
Отец был язычником и верил во множество разных богов, фигурки которых
он устанавливал недалеко от чума. И достойное место среди них занял
зеленый “русский идол”. С точки зрения отца, тут все было закономерно:
великий поэт значит сильный дух, сильный дух - значит идол. Частенько
отец ходил к бюстику и просил у него, чтобы он дал хорошей погоды или
прибавления в семейном оленьем стаде. А когда забивал оленя он всегда
посылал меня мазать богов свежей кровью и всегда особо спрашивал,
помазал ли я “русского идола”. Он у него стал чем-то вроде верховного
божества. И даже когда я, вооруженный знанием химии, попытался доказать
ему, что никакого чуда не было, он меня выслушал и сказал: “Молодой ты
еще. А вот я у него вчера чистого солнца попросил, и вот оно - чистое
солнце. А ты говоришь - не Бог. Всякий, кто помогает - Бог””

(с)

Энциклопедия советской торговли

Воистину, сытая жизнь отупляет человека. У него пропадает всякий стимул
изобретать, выдумывать, пробовать, наконец – доставать. Доставать все
так, как доставали все мы, люди, пережившие (к счастью пережившие, и
оставшиеся при этом в живых) эпоху дефицита. Тотального дефицита всего.
Когда в магазине в наличии были только прилавки и тележки. Когда человек
вставал в очередь, еще не зная, за чем она стоит. Когда мы сутками не
мыли руки, дабы невзначай не смыть записанный на запястье номер в списке
за телевизором "Шилялис" или мебельной стенкой "Ольховка-декор".
И ведь какие люди окружали нас в те времена. Какие актеры работали в
этом театре тотального абсурда. Попробовал бы Константин Сергеевич
крикнуть кому-нибудь из них свое знаменитое "Не верю!" - его
моментально смела бы волна всенародного гнева.
В начале 90-х, пытаясь как-то выжить и спасти молодую семью от голода, я
наступил на горло собственной песне и, уйдя из одного театрального
института (школы-студии МХАТ) поступил в другой, по тем временам
значительно более престижный. Назывался он "Универсальный
продовольственный магазин № 38", в простонародье – "Яма". Там я
некоторое время переходил с факультета на факультет, пока не закрепился
на мясном. Господи, кого мы там только не играли, лучше и не
вспоминать... Какие сцены разыгрывались, и в очередях, и за прилавком, и
на дебаркадере, где шла разгрузка дефицита.
Безусловным корифеем нашего театра был мясник Миша. Описывать его
внешность нет никакой нужды. Достаточно представить себе классического
мясника, невысокого, кряжистого, с кулаком в голову
среднестатистического студента и вы получите нашего Мишу, самого
великого (из известных мне) артиста нашего московского микрорайона. Это
был безусловный талант, которым восхищался весь универсам. На один
только его "номер с косточкой" сходились посмотреть все продавцы.
Представление давалось обычно раз в неделю. Заранее его никто не
анонсировал, поэтому редко кому удавалось наблюдать его с самого начала.
Поскольку я сам стоял у прилавка, за и перед которым проходило действо,
мне посчастливилось наблюдать его неоднократно. Однако я с удовольствием
каждый раз просматривал его заново, подмечая новые черточки мишиной
игры.
Начиналось все с того, что в универсам завозили хорошие говяжьи туши. Не
гуманитарную бескостную, сверхглубокой заморозки, помощь 1964 года забоя
(клянусь, я сам видел синие штампы на бледно-бурдовых мясных пластинах),
а наше, нормальное российское мясо. Прочуявший об этом народ тут же
выстраивался в многорядную, извивающуюся по всему немаленькому залу,
живую очередь и заранее начинал волноваться. Ну, прям в точности зрители
перед открытием занавеса. Они еще не догадывались о том, что в
начинающемся уже спектакле одному из них даже предстоит исполнить одну
из главных ролей, ибо "номер с косточкой" относился к числу первых
российских массовых риалти-шоу.
Между тем, Миша выходил к прилавку, за которым держал оборону ваш
покорный слуга, и зорко осматривал очередь. Из числа покупателей он
выбирал тот самый главный объект, кому сегодня повезет стать звездой на
ближайшие полчаса. Кандидата Миша подбирал по приметам. Это должен был
быть обязательно мужчина, желательно в плаще, лет сорока-сорока пяти,
без головного убора, ростом с Мишу, но в плечах – раз в пять поуже и
обязательно в очках.
Выбрав жертву, он вполголоса обращался ко мне: "Вон, видишь, дОцент
стоит? (он всегда называл его именно так) Будет подходить – скажи".
После чего удалялся к себе, на рубку.
Это был сигнал к началу спектакля.
С рубки мне выкатывали несколько тележек с готовым к продаже мясом и я
начинал торговлю. А Миша, нарубив нужное количество говядины, выбирал
самый лакомый кусочек, килограмма на полтора, обязательно – с мозговой
косточкой по центру (отсюда и название спектакля) и вывешивал его на
своих, находившихся на рубке, весах с точностью ДО МИЛЛИГРАММА. После
чего кусок откладывался в сторону. Его час должен был пробить совсем
скоро.
Когда очередь "доцента" была уже, как тогда говорили "на подходе" и его
от заветного прилавка отделяло не более десяти человек, я давал знать об
этом Мише и он, выкатив очередную тележку с припрятанным в ней
"сахарным" куском, вставал рядом со мной за прилавок. Официальная версия
– для того, чтобы помочь "раскидать" очередь.
И вот – первая встреча с жертвой, глаза в глаза. "Доцент" просит,
естественно, завесить ему кусочек говядины. Миша выхватывает заветный
кусок и предъявляет его клиенту.
- Пойдет?
Подтверждения в данном случае даже не требовалось. Еще бы не пошло,
конечно пойдет, такой кусок... Миша с размаху бросает его на весы,
стрелка срывается с места и начинает метаться по шкале взад и вперед. Не
дожидаясь ее остановки, Миша кидает кусок на бумагу, мигом его
оборачивает и кричит очкарику:
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий!
Ошарашенный очкарик несмело возражает:
- Подождите, но ведь там стрелка еще не остановилась...
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий! – Миша уже не смотрит на
него, он обращается к очереди.
- Но там стрелка не остановилась, откуда вы знаете, что кило четыреста
пятьдесят? – не унимается покупатель.
- Товарищ, - устало поворачивается к нему Миша, - я вам сказал, - кило
четыреста пятьдесят, пробивайте.
- Но постойте, там же стрелка не остановилась. Перевесьте мне,
пожалуйста.
Миша начинает закипать.
- Какая вам стрелка? Я вам без стрелки скажу, сколько этот кусок весит.
Я здесь уже двадцать лет работаю, мне весы вообще не нужны. Кило
четыреста пятьдесят, будете пробивать?
- Буду, - начинает смелеть покупатель, - только вы сначала перевесьте. Я
хочу посмотреть, сколько точно весит мясо.
Смелеет он потому, что чувствует поддержку всей очереди. Все прекрасно
знают, что продавцы в магазине народ обвешивают (я тоже этим немножко
баловался, чего греха таить. Но в пределах 20-30 грамм, не больше). И
такое поведение, сопровождаемое нежеланием перевеса, явно указывало на
крупный обман. Жаждавший зрелища народ вступался за своего, плоть от
плоти, очкарика:
- Нет, вы перевесьте, пожалуйста, там не видно ничего было.
- Да вы что хотите сказать, - обращался уже ко всей очереди Миша, - что
я вру? Вы мне не верите? А на каком основании?
- Перевесьте, пожалуйста, - не унимался "доцент", - иначе я позову
заведующего.
- Да зови, - переходил уже на "ты" Миша, - угрожает мне он еще,
дерьма-то... Зови!
- А вы мне не хамите.
- Это я хамлю? Это ты тут хамишь. Вы хамите. Вы меня вором называете. Я
тут уже 20 лет за прилавком и никто еще... Заведующего он позовет...
Зови.
- Вы будете перевешивать?
- Нет. Кило четыреста пятьдесят. Ничего не буду перевешивать.
Пробивайте, а там на контрольных весах все чего хотите перевешивайте.
Но нашего покупателя так просто не обманешь. Он знает, что пока он будет
стоять в очереди в кассу, пока пробьет, пока вернется, заветный кусок
пропадет и обман будет скрыт. А поэтому добиться перевеса нужно именно
сейчас. И, поддерживаемый толпой очкарик продолжает свое наступление:
- Я не отойду отсюда до тех пор, пока вы не извинитесь передо мной и не
перевесите мясо!
- Я? Извинюсь? За то, что ты меня жуликом обозвал?
- Я вас не называл...
- Да я за такое, не то, что извинюсь, да меня так... Перевешивать... Не
буду ничего. Или берешь, или уходишь и больше тут не появляешься.
Скандал разгорался вовсе не шуточный. Миша в одиночку, весь красный,
противостоял грозной очереди, безусловно разделявшей позицию очкарика.
Движение самой очереди останавливалось, все ждали развязки драмы. Миша
стоял отвернувшись, сложив руки на груди и всем своим видом показывая,
что ничего он перевешивать не будет и не собирается. Больше всего он в
этот момент напоминал лермонтовского Печорина, презрительно
отвернувшегося от Грушницкого в ожидании выстрела соперника.
Дальше следовала кульминация. В лице заведующей отделом. Или ее все-таки
вызывал кто-то из очереди, или она сама выходила на шум, тут сказать
ничего нельзя, однако появлялась она всегда как нельзя вовремя.
- Миша, что у тебя тут происходит? - обращалась она наполовину к
мяснику, наполовину к очереди.
Миша резко оборачивался и тыча пальцем в "доцента", разражался гневной
тирадой по поводу того, что он – отличник советской торговли, 20 лет за
прилавком, ни одного выговора, а его тут жуликом называют. Да ему, Мише,
эти лишние граммы не нужны, он зарплату получает, он их этому очкарику
знаете куда засунет, он на него в суд подаст за клевету и за
оскорбление, он... У него дочь скоро замуж выходит, а его тут
оскорбляют...
В это время очередь, общими усилиями излагала свою версию развития
событий. С ее, очереди, точки зрения, мясник совершил явный обвес,
признаваться в этом не желает, а, напротив, хамит и вообще, зажрался у
себя там, вон ряху какую отъел...
- Миша, ну перевесь ты, - обращалась уже строго к Мише заведующая.
- Не буду, - снова отворачиваясь запирался тот. - Я без весов вам все
скажу, до грамма. Я 20 лет за прилавком. Кило четыреста пятьдесят.
Хотите – перевешивайте. А я пишу заявление об уходе, если мне не
доверяют.
- Миша, мы все тебе доверяем, но желание покупателя для нас закон. Вот
это ваш кусок, - это уже к покупателю.
- Да.
Заведующая аккуратно клала кусок на весы. Стрелка, встрепенувшись,
прыгала вправо и, немного пометавшись, успокаивалась на отметке
1 кг 450 г. Ровно.
Финиш. Оставшуюся очередь Миша уже смело крыл в два, в три, даже в
четыре раза, и никто не возражал. Ибо такова убеждающая сила настоящего
искусства.

(c)

Главный редактор нашего журнала сегодня рассказал.
Будучи студентом журфака ВГУ он как-то рассказал своему профессору,
старенькому, но демократичному и любимому студентами преподавателю
филологии анекдот-притчу о жопе и голове. Возможно, вы ее знаете (сразу
извиняюсь за грубые слова :)) Сюжет таков: голова как-то раз говорит
жопе:
- Послушай, жопа, объясни, почему так происходит. Вот я и умнее тебя, и
важнее тебя. Я управляю жизнью хозяина, он меня бережет. На мне
расположены почти все органы чувств. По мне судят о человеке. Но! с
годами я покрываюсь морщинами, скукоживаюсь, бледнею, становлюсь все
страшнее, а ты как была гладкая упругая и красивая, так и остаешься. Ты
и сейчас выглядишь так же молодо, как и десятилетия назад.
- Да, - подтвердила жопа. – Так оно и есть. И все это потому, что мне на
все насрать!
Выслушав эту притчу, мудрый профессор заметил:
- Все это, конечно, верно. Но не забывайте, что все-таки это сказала
жопа.

Какое время такие и скороговорки.
Дочка учится в театральном. Утром "будит голос" скороговорками, которые
ей задали на занятиях по сценической речи. Одна мне понравилась
особенно. Впрочем, очень не хочется, чтобы ее включили в репертуар
детские логопеды. Вслушайтесь:
"Хороша в Ашане наша анаша
Наша анаша в Ашане хороша".

В одной из популярно-обучающих книг, которые сейчас так популярны, нашел
пример вроде как прикольной рекламы для визитных карточек компании.
Текст девиза на визитке гласил: «Все делают х....о, а мы делаем п....о».
Долго не мог понять, в чем прикол такой, как мне показалось,
антирекламы, а потом понял, что, наверное, я уж слишком не испорчен,
потому, что я прочитал тест так: «Все делают хорошо, а мы делаем плохо».