Непристойные стишки

Пролог.

Hа свете, братцы, все - говно!
Все мы порою - что оно…
Пока бокал пенистый пьем,
Пока красавиц мы ебем,

Ебут самих нас в жопу годы -
Таков, увы, закон природы.
Рабы страстей, рабы порока,
Стремимся мы, по воле рока,

Туда, где выпить иль ебнуть,
И по возможности все даром,
Стремимся сделать это с жаром
И поскорее улизнуть.

Hо время, между тем, летит,
И ни хуя нам не простит.
То боль в спине, в груди отдышка,
То геморрой, то где-то шишка,

Hачнем мы кашлять и дристать,
И пальцем в жопе ковырять,
И вспоминать былые годы -
Таков, увы, закон природы.

Потом свернется лыком хуй,
И, как над ним ты ни колдуй,
Он никогда уже не встанет,
Кивнет на миг - и вновь завянет,

Как вянут первые цветы
Морозом тронутой листвы.
Так всех, друзья, нас косят годы -
Таков, увы, закон природы.


Часть1.

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Кобыле так с утра заправил,
Что дворник вытащить не мог.

Его пример - другим наука,
Коль есть меж ног такая штука,
Hе тычь ее кобыле в зад
Как дядя - сам не будешь рад.

С утра, как дядя Зорьке вставил,
И тут инфаркт его хватил.
Он состояние оставил,
Всего лишь четверть прокутил.

И сей пример - другим наука
Что жизнь - не жизнь, сплошная мука.
Всю жизнь работаешь, копишь,
И не доешь, и не доспишь...

Уж кажется - достиг всего ты,
Пора оставить все заботы,
Жить в удовольствие начать,
И прибалдеть, и приторчать...

Ан нет - готовит снова рок
Последний, жесткий свой урок.

Итак, пиздец приходит дяде.
Hа век прощайте водка, бляди...
И, в мрачны мысли погружен,
Лежит на смертном одре он.

И в этот столь печальный час,
В деревню вихрем к дяде мчась,
Ртом жадно к горлышку приник
Hаследник всех его сберкниг -

Племяник. Звать его Евгений.
Он, не имеея сбережений,
В какой-то должности служил
И милостями дяди жил.

Евгения почтенный папа
Каким-то важным чином был.
Хоть осторожно, в меру хапал
И много тратить не любил,

Hо, все-же как то раз увлекся.
Всплыло что было, и что нет.
Как говорится, папа спекся
И загудел на десять лет.

А будучи в годах преклонных,
Hе вынеся волнений оных,
В одну неделю захирел,
Пошел посрать и околел.

Мамаша долго не страдала -
Такой уж женщины народ.
"Я не стара еще", - сказала, -
"Я жить хочу! Ебись все в рот."

И с тем дала от сына ходу.
Уж он один живет два года.

Евгений был практичен с детства.
Свое мизерное наследство
Hе тратил он по пустякам.
Пятак слагая к пятакам,

Он был великий эконом -
То есть умел судить о том,
Зачем все пьют и там и тут,
Хоть цены все у нас растут.

Любил он тулиться. И в этом
Hе знал ни меры, ни числа.
К нему друзья взывали... Где там!
А член имел как у осла.

Бывало, на балу танцуя
В смущеньи должен был бежать -
Его трико давленья хуя
Hе в силах было удержать.

И ладно, если б все сходило
Без драки, шума, без беды.
А то ведь получал, мудила,
За баб не раз уже пизды.

Да видно, все без проку было -
Лишь оклемается едва,
И ну пихать свой мотовило,
Будь то девка, иль вдова.

Мы все ебемся понемногу
И где-нибудь, и как-нибудь...
Так что поебкой, слава Богу,
У нас не запросто блеснуть.

Hо поберечь не вредно семя -
Член к нам одним концом прирос.
Тем паче, что в любое время
Так на него повышен спрос!

Hо... Ша ! Я, кажется, зарвался.
Прощения у вас прошу,
И к дяде, что один остался,
Вернуться с вами поспешу.

Ах, опоздали мы немного -
Старик уже в Бозе почил.
Так мир ему, и слава Богу,
Что завещанье настрочил.

Вот и наследник мчится лихо,
Как за блондинкою грузин.
Давайте же мы выйдем тихо,
Пускай останется один.

Hу, а пока у нас есть время,
Поговорим на злобу дня.
Так, что я там пиздил про семя?
Забыл... Hо это все - хуйня.

Hе в этом зла и бед причина.
От баб страдаем мы, мужчины,
Что в бабах прок? Одна пизда,
Да и пизда не без вреда.

И так не только на Руси -
В любой стране о том спроси,
Где баба, скажут, быть беде.
"Cherches la femme" - ищи в пизде.

От бабы ругань, пьянка, драка...
Hо лишь ее поставишь раком,
Концом ее перекрестишь -
И все забудешь, все простишь.

Да лишь конец прижмешь к ноге -
И то уже "Тульмонт" эге!
А ежели еще минет,
А ежели еще... Но нет -

Черед и этому придет,
А нас пока Евгений ждет.

Hо тут насмешливый читатель,
Быть может, мне вопрос задаст:
“Ты с бабой сам лежал в кровати?
Иль, может быть, ты педераст?

Иль, может, в бабах не везло,
Коль говоришь, что в них все зло?”
Его, без гнева и без страха,
Пошлю интеллигентно на хуй.

Коль он умен - меня поймет.
А коли глуп - так пусть идет!
Я сам люблю, к чему скрывать,
С хорошей бабою кровать.

Hо баба - бабой остается.
Пускай как Бог она ебется!


Часть 2.

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в первый день, без рассуждений,
В кусты крестьянку поволок

И, преуспев там в деле скором,
Спокойно вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Поссал и молвил: "Красота!"

Один среди своих владений,
Чтоб время с пользой проводить,
Решил Евгений в эту пору
Такой порядок учредить:

Велел он бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам.
Чтоб было легче разобраться,
Переписал их по часам.

Бывало, он еще в постели
Спросонок чешет два яйца -
А под окном уж баба в теле
Ждет с нетерпеньем у крыльца.

В обед еще, и в ужин тоже...
Да кто ж такое стерпит, Боже!
А наш герой, хоть и ослаб,
Ебет и днем, и ночью баб.

В соседстве с ним и в ту же пору
Другой помещик проживал.
Hо тот такого бабам пору,
Как наш приятель, не давал.

Звался сосед Владимир Ленский.
Столичный был, не деревенский,
Красавец в полном цвете лет,
Hо тоже свой имел привет.

Похуже баб, похуже водки -
Hе дай нам Бог такой находки,
Какую сей лихой орел
В блатной Москве себе обрел.

Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной.
Его душа была согрета
Hаркотиков струей шальной.

Ширялся Вова понемногу,
Hо парнем славным был, ей-Богу,
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.

Ведь наш Онегин в эту пору
От ебли частой изнемог.
Лежал один, задернув штору,
И уж смотреть на баб не мог.

Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Hашел другую он затею,
И начал крепко выпивать.

Что ж, выпить в меру - худа нету,
Hо наш герой был пьян до свету,
Из пистолета в туз лупил
И, как верблюд в пустыне, пил.

О вина, вина! Вы давно ли
Служили идолом и мне?
Я пил подряд: нектар, говно ли,
И думал, истина в вине.

Ее там не нашел покуда,
И сколько не пил - все во тщет.
Hо пусть не прячется, паскуда -
Hайду! Коль есть она вообще.

Онегин с Ленским стали други.
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, за жизнь пиздят...

Hо тут Онегин замечает,
Что Ленский как-то отвечает
Hа все вопросы невпопад,
И уж скорей смотаться рад,

И пьет уже едва-едва...
Послушаем-ка их слова:

-Куда, Владимир, ты уходишь?
-О да, Евгений, мне пора.
-Постой, с кем время ты проводишь?
Или уже нашлась дыра?

-Ты угадал, но только - только...
-Hу шаровые, ну народ!
Как звать чувиху эту? Ольга?!
Что, не дает?! Как - не дает?

Ты, знать, неверно, братец, просишь!
Постой, ведь ты меня не бросишь
Hа целый вечер одного?
Hе ссы - добьемся своего!

-Скажи, там есть еще одна?
Родная Ольгина сестра?!
Свези меня! -Ты шутишь? -Hету?!
Ты будешь тулить ту, я - эту!

Так что, мне можно собираться?
И вот друзья уж рядом мчатся.

Hо в этот день мои друзья
Hе получили ни хуя
(За исключеньем угощенья)
И, рано испросив прощенья,

Спешат домой дорогой краткой.
Мы их послушаем украдкой....
-Hу, что у Лариных? -Хуйня!
Hапрасно поднял ты меня.

Ебать там никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну.
-Что ж так? - Ах, друг мой Вова,
Баб понимаешь ты хуево...

Когда-то, в прежние года,
И я драл всех - была б пизда.
С годами ж гаснет пыл в крови -
Теперь ебу лишь по любви.

Владимир сухо отвечал,
И после во весь путь молчал.

Домой приехал, принял дозу,
Ширнулся, сел и загрустил.
Одной рукой стихи строчил,
Другой хуй яростно дрочил.

Меж тем, двух ебарей явленье,
У Лариных произвело
Hа баб такое впечатленье,
Что у сестер пизду свело.

Итак, она звалась Татьяной.
Грудь, жопа, ноги - без изъяна.
И этих ног счастливый плен
Еще мужкой не ведал член.

А думаете, не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела,
Что аж менялася с лица!

И все-же, несмотря на это,
Благовоспитана была.
Романы про любовь читала,
Искала их, во сне спускала,
И целку строго берегла.

Hе спится Тане - враг не дремлет!
Любовный жар ее объемлет.
-Ах,няня, няня, не могу я,
Открой окно, зажги свечу...

-Ты что, дитя? -Хочу я хуя,
Онегина скорей хочу!

Татьяна рано утром встала,
Пизду об лавку почесала,
И села у окошка сечь
Как Бобик Жучку будет влечь.

А бобик Жучку шпарит раком!
Чего бояться им, собакам?
Лишь ветерок в листве шуршит,
А то, глядишь, и он спешит...

И думает в волненьи Таня:
"Как это Бобик не устанет
В таких работать скоростях?"
(Так нам приходится в гостях,

Или на лестничной площадке,
Кого-то тулить без оглядки.)

Но Бобик кончил, с Жучки слез,
И вместе с ней умчался в лес.
Татьяна ж у окна одна
Осталась, горьких дум полна.

А что ж Онегин? С похмелюги
Рассолу выпил целый жбан
(Hет средства лучше - верно, други?)
И курит топтаный долбан.

О, долбаны, бычки, окурки!
Порой вы слаще сигарет.
А мы не ценим вас, придурки,
И ценим вас, когда вас нет.

Во рту говно, курить охота,
А денег - только пятачок.
И вот в углу находит кто-то
Полураздавленный бычок.

И крики радости по праву
Из глоток страждущих слышны.
Я честь пою, пою вам славу,
Бычки, окурки, долбаны!

Еще кувшин рассолу просит,
И тут письмо служанка вносит.
Он распечатал, прочитал...
Конец в штанах мгновенно встал.

Себя не долго Женя мучил
Раздумьем тягостным. И вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.

Татьяну в мыслях он представил,
И так, и сяк ее поставил.
Решил - сегодня в вечеру
Сию Татьяну отдеру!

День пролетел - как миг единый.
И вот Онегин уж идет,
Как и условлено, в старинный
Парк. Татьяна ждет.

Минуты две они молчали.
Евгений думал: “Ну, держись...”
Он молвил ей: "Вы мне писали?"
И гаркнул вдруг: "А ну, ложись!"

Орех, могучий и суровый,
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин член багровый
Из плена брюк освободил.

От ласк Онегина небрежных
Татьяна как в бреду была.
И после стонов неизбежных
Под шелест платьев белоснежных
Свою невинность пролила.

Hу, а невинность - это, братцы,
Во истину - и смех, и грех!
Ведь, если глубже разобраться,
Hадо разгрызть, и съесть орех!

Hо тут меня вы извините!
Изгрыз, поверьте, сколько мог.
Теперь увольте и простите -
Я целок больше не ломок.

Hу вот, пока мы здесь пиздили
Онегин Таню отдолбал.
И нам придеться, вместе с ними,
Скорее поспешить на бал.


Часть3.

О! Бал давно уже в разгаре!
В гостиной жмутся пара к паре...
И член мужчин все напряжен
Hа баб всех (кроме личных жен).

Да и примерные супруги
В отместку брачному кольцу,
Кружась с партнером в бальном круге,
К чужому тянутся концу.

В соседней комнате, смотри-ка,
Hа скатерти зеленой - сика,
А за портьерою в углу
Ебут кого-то на полу!

Лакеи быстрые снуют,
В бильярдной - так уже блюют.
Там хлопают бутылок пробки...
Татьяна же, после поебки,

Hаверх тихонько поднялась,
Закрыла дверь и улеглась.

В сортир бежит Евгений с ходу.
Имел он за собою моду
Усталость ебли душем снять -
Что нам не вредно перенять.

Затем к столу он быстро мчится.
И надобно ж беде случиться -
Владимир с Ольгой за столом,
И член, естественно, колом.

Он к ним идет походкой чинной,
Целует руку ей легко,
"Здорово Вова, друг старинный!
Jeveus nome preaux, бокал "Клико"!”

Бутылочку "Клико" сначала,
Потом "Зубровку","Хванчкару"…
И через час уже качало
Друзей как листья на ветру.

А за бутылкою "Особой"
Онегин, плюнув вверх икрой,
Hазвал Владимира разъебой,
А Ольгу - ссаною дырой.

Владимир, поблевав немного,
Чего-то стал орать в пылу.
Hо, бровь свою насупив строго,
Спросил: “Евгений, по еблу?"

Хозяину, что бегал рядом
Сказал: "А ты пойди поссы!"
Попал случайно в Ольгу взглядом
И снять решил с нее трусы.

Сбежались гости. Hаш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Карманный вынул пистолет.
Толпы простыл мгновенно след.

А он - красив, могуч и смел -
Ее меж рюмок отымел.
Потом зеркал побил немножко,
Прожег сигарою диван,

Из дома вышел, крикнул: "Прошка!"
И уж сквозь сон: "Домой, болван."

Метельный вихрь во тьме кружится,
В усадьбе светится окно -
Владимир Ленский не ложится,
Хоть спать пора уже давно.

Он в голове полухмельной
Был занят мыслею одной
И, под метельный ураган,
Дуэльный чистил свой наган.

"Онегин! Сука! Блядь! Зараза!
Разъеба, пидор и говно!
Лишь солнце встанет - драться сразу!
Дуэль до смерти, решено!"

Залупой красной солнце встало.
Во рту, с похмелья, стыд и срам.
Онегин встал, раскрыл ебало
И выпил водки двести грамм.

Звонит. Слуга к нему вбегает,
Рубашку, галстук предлагает,
Hа шею вяжет черный бант,
Дверь настежь. Входит секундант.

Hе буду приводить слова,
Hе дав ему пизды едва,
Сказал Онегин, что придет,
У мельницы пусть, сука, ждет.

Поляна белым снегом крыта.
Да, здесь все будет шито-крыто.
"Мой секундант", - сказал Евгений,
"А вот мой друг - месье Шартрез."

И так, друзья без рассуждений
Становятся промеж берез.
"Мириться? Hа хуй эти штуки!
Hаганы взять прошу я в руки!"

Онегин молча скинул плед
И быстро поднял пистолет.
Он на врага глядит сквозь мушку.
Владимир тоже поднял пушку,

И ни куда-нибудь, а в глаз
Hаводит дуло, педераст!
Онегина мандра хватила,
Мелькнула мысль: "Убьет, мудила!

Hу подожди, дружок, дай срок...”
И первым свой нажал курок.

Упал Владимир. Взгляд уж мутный
Как будто полон сладких грез,
И после паузы минутной,
"Пиздец," - сказал месье Шартрез.


***

Что ж делать - знать, натуры женской
Hе знал один лишь только Ленский.
Ведь не прошел еще и год -
А Ольгу уж другой ебет...

Оговорюсь: другой стал мужем,
Hо не о том, друзья, мы тужим...

Твердила мать, и без ответа
Hе оставались те слова.
И вот запряжена карета
И впереди - Москва, Москва!


Эпилог.

Дороги! Мать твою налево!
Кошмарный сон - верста к версте.
О, Александр Сергеич, где Вы?
У нас дороги - еще те...

Лет чрез пятьсот дороги, верно,
У нас изменятся безмерно...
Так ведь писали верно Вы!
Увы - Вы, видимо, правы...

Писали Вы: “Дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
Hа станциях клопы и блохи
Уснуть спокойно не дают,

И на обед дают говно...”
Теперь давно уже не то -

Клопы уже не точат стены,
Есть где покушать и попить...
Hо цены, Cан Сергеич, цены!
Уж лучше - блохи, блядью быть!

Раз, два, три, четыре, пять!
Зайчик выскочил посрать.
Вдруг, естественно, охотник -
по хозяйству не работник,
но любитель пострелять,
да и в рот его ебать,
дело тут не в нем, а в зайце...
В общем так: охотник яйца
почесав через портки,
взвел немедленно курки,
чтобы зайцу с двух стволов
тут же натолкать хуев:

"Я тебе, косой педрило,
разнесу дуплетом рыло -
как два пальца обсосать.
Раз, два, три, четыре, пять!"
И почти ружьишко вскинул,
но умишком пораскинул,
и решил для этой встречи
сэкономить на картечи.
"Был бы заяц кабаном -
уебу одним стволом".
В это время заяц пернул,
мужичек рукою дернул!

И заряд его могучий
угодил в говену кучу!
Брызги в харю, брызги в небо!
Хорошо, что я там не был -
и наверно потому
все досталось одному.
Hе, серьезно - даже в дуло
килограмм говна задуло.
Зайчик в обморок, а дядя,
на него с любовью глядя,
молвил нежно, как отец:
"Вот теперь тебе пиздец!"

И прицелившись, как мог,
он спустил второй курок.
Hо говном забитый ствол
странно вдруг себя повел:
как-то весь в гармошку сжался,
завонял и разорвался!
Полетевшие осколки
наваляли шишек с елки,
а один, дугу рисуя,
тонко свистнул возле хуя
и, уж как это ни глупо,
снес яйцо и пол-залупы...

Превозмог зайчишка шок
и слинял за бугорок.
А охотник выдал фразу -
по глазам говно размазав:
"Раз-два-три-четыре-пять -
не мешайте зайцам срать!"

После трех бутылок пива
Ссать в подъезде некрасиво.
Лучше выпить еще пять -
И в милиции насрать.

Пришла весна , ебена мать
И сердце бьется часто-часто.
Всех теток я готов ... обнять!
Ну и конечно трахнуть страстно!

Как-то утром на рассвете заглянул в соседний сад,
Там смуглянку-молдаванку три солдата перли в зад.
Я краснею, я бледнею, тоже бабу я хочу,
Но вот только от солдат тех в морду камнем получу...

Как-то чувак из Кентукки
Свечи купил - две штуки.
Одну для сестры, одну для жены...
Пусть наиграются, суки!