История №1364037

глава 3
Рисунок

Дойти до воды я не успел, получив неожиданный сильный шлепок по попе и будучи схвачен за ухо своей бабкой, которая подбежала сзади.

- Ах ты зараза такая! Я же говорила на речку не ходить! – раскричалась она, выворачивая мое ухо и нанося увесистые шлепки, - ах ты паршивец этакий! Какой черт тебя сюда понес?

Я даже не знал за что хвататься, и уху больно, вот-вот оторвется, и заднице несладко. Так и прыгал, то с визгом вцепляясь в бабкину руку, держащую мое ухо, то пытаясь прикрыть зад. И все это посреди пляжа, на виду у всех, под смешки наблюдающих.

- Да ладно Вам, хватит уже! – за меня вступился Бородатый, - чего малька лупить то, срамить только.

Тяжело дыша, бабка остановилась, выпрямилась и наконец отпустила мое ухо.

- Сама разберусь! – пригладив растрепавшиеся седые волосы, бросила он Бородатому и схватив меня за руку, потащила домой. Сзади раздался и тут же оборвался свист. Поспевая за бабкой, потирая горячее ухо, я обернулся и увидел, как Серый навешивает Удаву подзатыльник.

В доме на кухне бабка поставила меня голышом в большое железное корыто и, как совсем маленького, сама оттерла въевшуюся грязь мочалкой с горячей водой и мылом, заставив держать голову запрокинутой, что б остановить кровянку из носа. Она еще продолжала ругать меня, но уже тихо, без крика, иногда переходя на шепот.

- Ну что, что ты там забыл? Одному нельзя, ты же знаешь! Какого хрена?

- Я плавать учился, - гнусавил я, зажав нос.

- Ты думаешь вообще, чего делаешь? Что у тебя в голове?

- Серое вещество, мозги, - ответил я ее же словами (она сама меня так учила!)

- Вот именно, серое вещество, а не мозги! Горе ты мое луковое!- она наяривала меня мочалкой, - Кто тебя так, с кем подрался?

- С Удавом, он обзывался, - я не врал бабке никогда.

- Господи, ну за что мне это? Какой еще удав? Тьфу на тебя! Прости Господи, спаси и сохрани!

Затем она обтерла меня полотенцем, одела на меня чистую майку и, навесив дополнительный звонкий шлепок отправила «на ковер».


Отправиться «на ковер» означало быть своеобразно наказанным.
Этот способ наказания бабка наверно придумала сама, поскольку я его нигде и никогда больше не встречал.
Суть была в том, что какое-то время, определяемое бабкой, я должен был находиться на большом, почти во всю комнату, ковре, не имея права сойти с него. При этом на мне могли быть одеты майка или рубашка, носки, но не трусы.
Сколько себя помню, с самых первых осознанных воспоминаний, этот красный ворсистый ковер был неотрывной частью всех интерьеров, в которых мы с ней жили. Делать на нем позволялось все, что угодно - играть, рисовать, прыгать, хоть на голове стоять – пожалуйста! Но не реветь, не орать, и самое главное не сходить с ковра ни на шаг – за это неизбежно следовало несколько ощутимых шлепков.
Оставляя меня на ковре, сама бабка могла заниматься своими домашними делами, при этом иногда проверяя где я, или просто сидела на диване, наблюдая за мной, или даже участвуя в моих детских играх. Я подозреваю, что у бабки были какие-то наклонности в этом отношении, поскольку это наказание применялось ко мне довольно часто, но исключительно только в то время, когда дома больше никого не было.
Рассказать об этом кому-либо мне и в голову не приходило, наоборот, бабка грозилась рассказать об этом же и родителям, и знакомым, и вообще всем, если я уж совсем разбаловывался и не слушался. Поскольку первые девять лет своей жизни я провел под ее присмотром, (за исключением одного года у родителей, когда умер дед, и пока бабка не вышла замуж во второй раз), я привык иногда бывать «на ковре», и относился к этому без какого-либо стеснения, воспринимая это, как легкое наказание.

Отец наказывал гораздо жестче, ставя меня в угол хоть и одетым, но не стесняясь ни своих, ни моих присутствовавших при этом друзей. Вот это было позорно.

Где-то лет в одиннадцать я категорически отказался встать в угол и имел с Отцом первый настоящий мужской разговор. Он замахнулся было на меня, но я предупредительно поднял табурет, давая понять, что буду защищаться.

- Ты что?! Руку поднимаешь? На кого?! – страшно, как-то утробно и медленно произнес Батя, все же опуская занесенную ладонь.

«Да пойми ты! Не унижай меня, лучше ударь, но не унижай!» - кричал я ему молча, глядя прямо в глаза. Табурет с грохотом упал на пол. «На! Бей! Только в угол я не встану!», я поднял к нему свое лицо. Мы молча стояли друг против друга, уперевшись взглядами. На шум вошла Мама. Тут же оценив обстановку она встала между нами.

- Только без рукоприкладства! – строго объявила она Отцу, отталкивая меня к дверям, - Спокойно! Этого в нашем доме еще не хватало! – она поставила табурет на место, - Марш к себе! – это уже относилось ко мне, - Уроки сегодня сама проверю!

После разговора с Мамой, Батя тогда сдался и не нашел ничего другого, как запретить мне смотреть телевизор и гулять в течение двух дней.
Я одержал победу, и дал Отцу (сознательно!) сохранить его авторитет надо мной, изменив способ наказания. А той же ночью, у себя в комнате я тихо плакал в подушку, жалея его. Ведь все могло произойти по другому, мирно, только пойми он меня!


- А теперь на ковер! Живо, и что б я тебя не слышала! – скомандовала бабка, и звонко шлепнула меня по попе вдогонку.

Я убежал в большую комнату на втором этаже, служившую гостиной, на этот самый ковер. Бабка не забыла прихватить его из города, переезжая сюда, к новому деду.

Да и не в нем, ковре, было дело, тогда я уже понимал, что мне просто нельзя выходить из комнаты. Побродив по ковру, я начал прокручивать в башке последние события. Помывка, пляж, драка, Бородатый, Небо, Река и … Лодка! Конечно было обидно, что все вот так получилось. Еще дед придет со своим прутом, об этом даже думать не хотелось.
Машинально я взял с этажерки тетрадь и карандаши, и уселся за стол. Открыв тетрадь на чистом листе, я задумчиво нарисовал загогулину, положив голову на бок.

«А все-таки здорово, что я не утонул», - подумалось мне, и я провел черту над загогулиной. Тут я увидел, что эта черта – это тот берег реки, а загогулина это часть острова перед ним. Я встал со стула и дорисовал наш берег, мостки на нем и лодку. Затем себя, гордо стоящего на заветном пятачке, с флагом в руке (чтоб дед видел), потом самого деда у сарая и Удава, стоящего на мостках и завидующего мне. Его я нарисовал оранжевым карандашом, пометив синим глаза и плавки, добавив черный фингал под глазом. Потом в углу появился черный железный решетчатый ящик – там должен сидеть петух. Затем ехидно ухмыляясь, я решил снять плавки с Удава (чтоб все видели!) Зачирикать синий цвет оранжевым получилось плохо, но я-то знал, что он голый. Оранжевый карандаш сломался, но свой флаг в руке я превратил в синие плавки Удава. Я добавил пляжников, показывающих на Удава руками и прут в руке деда. Получилось замечательно. Даже зеленый Бородатый в своей зеленой резинке смеялся над Удавом, называя его шибздиком.

Раздумывая, что бы еще добавить, я услышал тяжелые шаги деда на лестнице. Быстро оглянувшись, я спрятался под столом, укрывшись за свисающей скатертью.
Одно дело бабка, ну положит к себе на колени, ну отшлепает, посмеиваясь и щекоча, это привычно, да и не больно совсем, но совсем другое дед - быть опять отхлестанным прутом я совсем не хотел. Из-под полога скатерти я видел ноги деда, который походил по гостиной, заглянул в мою комнатку, вернулся, постоял возле стола, постукивая пальцами по столешнице, и, раскашлявшись, вышел обратно на лестницу.

- Где малек? – я услышал, как он где-то внизу громко обратился к бабке.

- А, на улице где-то болтается. А чего тебе от него?

- Да так просто, не вижу его, вот и спрашиваю. Если что, я в сарае, скажи ему, если искать будет, - с этими словами он вышел.

Бабка торопливо поднялась ко мне.

- На, оденься, - она кинула мне трусы и шорты, - тебя там дед ищет, в сарай пошел.

Я оделся, но идти в сарай совсем не спешил. Если уж бабке кто-то успел сказать, что произошло, то деду доложили точно.
Я собрался было вернуться к рисунку, как улицы раздался свист.
Мое окно выходило в обратную от двора сторону, под ним был разбит чахлый цветник, окаймленный тропинкой вокруг дома, за которой плотной с человеческий рост стеной стоял кустарник, отгораживающий наши владения от соседских.
Я выглянул в окно и увидел Серого, Удава и того паренька с ними, разглядывающих окна нашего дома. Они увидели меня и приветственно помахали руками. Я раскрыл окно.

- Как ты там? – подойдя ближе, спросил Серый.

- Нормально – ответил я, разглядывая сверху фингал под глазом Удава.

- Слушай, тебя там дед ищет.

- Знаю

- Нас просил поискать. Выйдешь?

- Выйду, - со вздохом ответил я, понимая, что теперь никуда не деться.