История №1345381

Голуби и любовь

Августовской ночью я плавился у себя дома.
И тут мне позвонил Бородач.
- Послушай, друг, - говорит он, - Представь себе гипотетическую ситуацию: если, например, какой-нибудь идиот подобрал больного голубя и выходил его, то что будет дальше? Улетит ли тот, благодарно махнув на прощание крылом, или мне теперь до конца жизни придется выгребать за ним дерьмо?
- Соблюдая конспирацию гипотетичности, хотелось бы спросить: А как вообще тебя угораздило разжиться голубем? - спрашиваю я.
- Встречался с товарищем, - говорит он. - Мы не собирались пить много, тем более - пить столько, но... Когда я проснулся через двое суток, то обнаружил себя дома, а рядом, на спинке дивана, примостился сопливый и трясущийся, будто советская стиральная машинка, падший ангел. Ну, думаю, это точно за мной. И еще я решил, что ангелы и должны быть такими, потому что другим на этой земле просто нет места быть. А когда окончательно продрал глаза, ангел превратился в больного голубя с дырой в крыле. Не выкидывать же обратно в форточку, взялся лечить.
- Прекрасно,- говорю, - прекрасно тебя понимаю. Я и сам, бывало, хорошенько выпив, засыпал в обнимку с ангелом, а проснувшись, с ужасом обнаруживал рядом невероятнейшие исчадия ада, вплоть до собственных бывших жен. А про голубя... Можешь даже и не думать, если не сдохнет, то обязательно улетит.

Через некоторое время мы встретились с ним в питейном заведении.
- Послушай, - мрачно заявляет Бородач. - Если тебе когда-нибудь доведется писать про птиц, пусть тебе даже будут платить по доллару за слово, утоли свою жажду наживы из родника чистейших истин. Напиши только основное: "Птицы жрут. Птицы гадят. Птицы жрут и гадят куда больше, чем вы способны представить и вытерпеть". Голубь, блин. Птица мира. Жрет и это самое, и снова жрет. Впрочем, какой мир - такие и птицы, - с тяжелым вздохом добавляет он, и выливает рюмку водки куда-то вглубь обширной своей бороды.
- Так и живем. Васькой назвал: удивительная скотина. Поселилась на антресолях. Утром, пока я пугаюсь своего отражения в зеркале и грожу ему бритвой в ответ, она настойчиво кусается за ноги, намекая на то, что пора проявить заботу о братьях своих меньших. Поев, становится заносчива, горделива и неприступна. Летает по дому что твой подбитый истребитель. И истребляет: порядок, чистоту, нервы.
- Напиши "Роман с птицей", - советую ему я. - В конечном счете, все, даже самые прекрасные истории, складываются из куч какого-нибудь дерьма.

Однажды я решил зайти к нему в гости. Посреди комнаты, начисто лишенной характерных признаков семейного уюта, заставляющих мужчину проводить большую часть своего времени где-нибудь на работе или в кабаках, чуть приволакивая правое крыло, скакала самого что ни на есть нахального вида птица. А он, сидя в кресле, громко с выражением читал ей рецепты из поваренной книги:
- ...Ощипанные и выпотрошенные тушки голубей тщательно промыть. Мясо с грудки отделить от костей, нашпиговать тонкими брусочками шпика, посолить. Положить в растопленное сливочное масло...
- Алло, Бородач, - говорю ему я. - Смотрю, ты наконец-то понял, что следует делать со всякими назойливыми пташками?
- Если бы, - отвечает он. - Понимаешь, это только снаружи она типичная голубка: перья, крылья, клюв. Но экзистенциально она совсем-совсем как человек: у нее куриные мозги, сучьи повадки и абсолютно свинские представления о благодарности. В последние дни я переселил ее на балкон, там к ней прилетает какой-то жгуче сизый брюнет. Мне он не по душе, рожа наглая, лоснящаяся. Сам какой-то квадратный: того и гляди хлопнет крылом по плечу, мол, чем дышишь, кто по жизни есть? Или спросит: "А что, папаша, закурить у тебя не найдется?" Видал я на своем веку такие порождения свального греха свобод девяностых и путинского принципата нулевых.
- Человек, прячущий свое истинное лицо за маской похмельной небритости, - говорю ему я. - Мы прекрасно помним историю, после которой ты решил, что твое сердце разбито навсегда. Вот уже десять лет ты закаляешь дух босыми плясками на его осколках, и есть мнение, что вовлекать в этот сольный танец всяких безгрешных божьих тварей - не очень хорошо. Хватит страдать. Будь мужиком. Расшвыряй носки. Ляг на диван, включи телевизор.
- Не могу, - говорит он. - Мне нужно идти за кормом. Она опять все сожрала.
- Да что там идти, - говорю я. - Магазин под домом. Могу сбегать, заодно прикуплю какое-нибудь лекарство от доброго утра, посидим...
- Нет, - отвечает он. - Птице нужен специальный корм и лекарства, которые продаются лишь в ветеринарной аптеке. Извини.

Жизнь текла своим чередом, я погряз в насущном, куда-то запропастился и Бородач.
Мы случайно столкнулись с ним в августе на городском рынке.
После обмена традиционным любезностями, я спросил:
- Ну, что? Как там поживает твоя птица?
- Дура, как есть. - сказал он. - Отказалась переезжать со мной, наотрез. Складывается такое впечатление, что она решила будто бы ее кормлю не я, а балкон. Приходится ездить на квартиру, насыпать ей корм про запас.

- Такое часто бывает, - говорю я. - Живешь ты с кем-то, живешь, а потом оказывается, что живет он вовсе не с тобой, а с тем небольшим удобством, что ему от тебя до работы всего лишь две остановки на метро. Или, допустим... Хотя - стой. Какой переезд?
- Ну, ты понимаешь, - внезапно смутился он. - Я и Саша. Ну, та, из ветеринарной аптеки... Мы решили, что...