Поиск по автору:

Две ночи и две дни выли
Акулина Микулишна с Аглаей Дормидонтовной
Аки сирены мифически,
Но ответа Ульянке так и не дали.

Пыталася душа русалочья ихи души успокоить:
На пупе вертелася, в ноги падала,
В глаза заглядывала –
Мыслю здорову искала,

Да все бестолку! Поют заразы, заливаются,
Белугами воють.
"Как пить дать, оглашены, пугалы горошные,
Бездельем свои взнужденным замучены" -

Так Ульянка иностранна подумала,
Так подумала и успокоилась,
Стала танцу еротичну танцевать,
Под голосины трубны да пафосны:

Куафюрой валюнтаристской размахиват,
Галантерейна чешуя дыбом встает,
Гофре по коже бродит и бертонирует,
Кулемает из стороны в сторону.

Бабы русски рты пораскрынули,
Обомлели, вовсю сдивилися,
Ни сказать, ни спеть не получается,
Про садочки, цветочки, оборочки,

"А", да "А" с отверстия того долетат,
Така оскомина у Ульянки нездешней набилася
От магнитна голоса отднотипного,
Осеклася Ульянка, приостановилася,
Приподвыподверты свои в кувшинки сбросила,

Обращатся к Аглае с Акулиною,
Говорит обеим так ласково,
Помогая куртуазной одышкою жабренной,
Заявлят она им: "Женщыны!

Параметра ваша, - одноголосая,
Пуританская, фракционная,

Потому что жуируете песней штампованно,
Без куражности на все рьягируете,

Изоритесь, хоть, изотчаивайтесь,
Все равно тотчас потопнете!"
Зря сказала так, Ульянушка, зря таким словом обмолвилась;
Осерчали Аглая с Акулиною,

Осердилися и возгневались,
Во своем, как есть, оскорблении.
Поняла по глазам Ульянушка,
Что пришел ее смертный час русалочий,

Что ничего у ей не получится,
Что придется капитулировать,
Пред суфражистками певучими ретироваться.
А в противном обратном случае,

Попрощатся придется, - и с ими,
И с шавелюрой своею, с волосьями;
Али с чем поважней, в рыбьей лоции.
Обратилася, вновь, она к женщынам,

Заявляет, опять, она: "Женщыны!
Вы чего таки перепуганы?
Али плавати не умеете?
Так я вас тому научить могу,
Главно выбрати, что спроможнее,
Кролем, брассом иль батерфляюшкой.
Чем хотите добраться до бережку?"

Отвечат Аглая с Акулиною:
"Мы тебя сейчас заглинируем,
В солнце высушим и собой возьмем,
Чтоб народ честной наш потешился,

На диковину, на заморскую,
Чтобы сильных баб всяка жабина,
Не сводила к инфаркту микардическому
Синуациямисвоими: скабрезными, да трагическими".

"Ладно, женщыны, - молвит Ульянушка, -
Чтоб вам впредь не скандировать грубости,
Уступлю я вам, но немножечко,
Поплыву вместе с вами, куда направляетесь,

Чтоб одной из вас питаламу спеть,
А другую, - в наряды вздеть,
Токмо скажите ищо раз про ваше планирванье,
Чтоб не возникло эксцессов в модулированьи".

Увидала Акулинушка сьминожину супротив себя,
Не спужалася, токмо залилася румянцем алышным,
Очень кушати захотелося,
Да раздумала на тварину глядючи.

Шибко жалко стало животину киянскую,
Все ж кака ни есть, да уродилася, на свет божий появилася.
Може есть у ей малы детушки,
Ненакормлены, ненапоены, на клешни свои не поставлены.

Образина ж неразумная, тянет щупальцы к Акулинушке,
Знать для детушек своих расстарается.
Акулинушка свет Микулишна тут возгневалась, раззадорилась,
Говорит она осьминожине:

"Ты, Чудина морска, навыворот сделана
Голова больша, а мозгов-то нету.
Убери свои клешни-щупальца,
Не протягивай ко мне супостатушка.

Окиян большой, разнообразнейший,
Много в нем твари всячешней:
И больших размеров, и малышних, -
Есть ведь чем накормить своих детушков.

На ту пищу я не спроможена,
Стать придется мне пострадать, помаяться,
И смереть потом смертью лютою,
Очень долгою, да голодною –
Не на одном вдохе-выдохе.

Заговорила осьминожина
Человечьим голосом,
Всамоделишным:

"Ты, Акулина Микулишна,
Не страдай сейчас,
Подожди чуток,
Убиваться тебе рано так,
Поживешь еще,
Покорячишься".

И стали они сказывать друг дружке исторьи разные,
То смешные, а то и слезные,
И правдивые, и скабрезные,
И мистическо-фантастичные,
Токмо, все, как есть, непрахтичные.

РАССКАЗ ОСЬМИНОЖИНЫ:

Плавал я по морям, волнам,
И наткнулся на землю странную
Небольшую, но плодородную,
Жили люди там принципияльные,
И уж очень они были специяльные.
Развернулись они песередь земли.
Место выбрали каменистое,
Все в проплешинах, да в прогалинах:
Плешь песчаная, да плешь суглинистая,
А кольцом вкруг них благодати свет!
Леса дремучи вверх взмываются,
Поля широки черноземами дышат,
Птицы, рыбы в тех краях ничем неотмеряно,
Даров почвенных никем ненасчитано.
Залетела в края те, плюралистичны
Птица диковинна,
Огроменным клювом известная.
Захотела птица эта людям помочь
Разомкнуть кольцо волшебно вкруг местности,
Чтоб леса, поля к ним навек пришли,
Избавили их от труда тяжкого, непосильного,
Ничего собой не дающего!
Люди гордые, непокорные
Заартачилися, не сумневаючись,
Заловили пеликана нездешнего,
Отрубили ему клювушку
И сказали напоследочек:
Те леса, поля пусть стоят нетронуты,
А животина дикая пусть своей тропиной бегает,
Кажному свой удел даден.
Подтянули они свои ремешки, тесемочки,
Что брючину широкую подпоясывают,
И пошли каменисту землю уделывать,
Потом поливаючи, слезой омываючи.

Промакнула очи Акулинушка свет Микулишна
Рукавом грязным, крашеным с прорехами
Размазала горьку дождину по лицу,
Вздохнула тяжко и молвила:

"Стало быть съесть тебя надочи,
Чтоб не плакаться..."

Подкатила лодочка к старой пристани,-
Ветхой, стропилой покосившейся, низменной.
На лужайку зелену скирдами затарену
Повыскакивали из нор зверьки странные,

Неказисты на вид, размером маленьки,
Задними лапами могучи, да на передни – слабые,
Глазки-бусинки, с длинными усиками...
Ну, Микулишна с Дормидонтовной

Были бабы собой неглупые,
Сразу поняли
День сурков настал,
Раз их много так,

Понавеялось, понасеялось, наплодилося,
С химикатом прохрессивным смирилося.
В здешней крестности запроселочной,
Рябиновой, березошной, елошной.

А Ульянка, вот, недогадыватся,
Чему бабьи души так радуются,
По своей вольтажорской тупости,
Полемичной слабости, да романтической направленности,

Что почем в акваторьях тамошних,
И кака, она, жисть земледельческа,
На угодиях унавоженных, -
Не внемлива душа русалочья

К пониманию безграничному
Настроения безотрадного на рабочий лад настроенного,
Что возьмешь с мути сказочной,
Баркаролы жевать приученной.

Иждивенческо-ренегатское,то лицо, из подводной местности,
Не изученной до полной известности!
Вот, мосточек трухлявый, уж мнет ногой
Статный молодец, Простоквашьевич,

Со своими рубахами идючи,
До макушки текстилем заваленный.
Заскрыпела доска корабельная,
На дела житейские дарственна, -

Хлопотливые, трудоемкие,
Бременительные до ужаса.
А Микулишна с Дормидонтовной,
Тут как тут, с камышины выглядыват,

Рожи корчат любезные,
Представлением занимаются,
Познакомились с Простоквашьичем,
Слобызалися, и совету решили спрашивать.

Есть у нас, говорят, знакомая,
Чересчур, дуреха, галантная,
Научи ее уму разуму,
Как сновать в хороводах тентованных,

Как батманы кидать в кантонах русофилостилизованных,.
Потому что, она, – уключина,
На воде животами крутить обучена,
а на берег кинь, так уляжется,

Всей своею тюленью портретною,
Аки пассия раритетная.
Ноги сделать подлюке надобно,
Чтоб курбиты творить накатаны,

От хвостины, чтоб следа не осталося,
Чтоб пред гвардией твоей не спугалася,
Ведь она для нас шибко остная,
Нам помочь богом послана.

Отвечает им, Простквашьевич,
Отложив заботу рубашечью:
"Не пойму я вас, бабы приплывные,
О чем, брешете, языками унывными,

Про каку таку страхалюдину
Вы мне слов дурных понапрудили, понасказили,
И каку вирусину, простудину,
Привезли с собой для заразины".

Напустилися на воеводу Аглая с Акулиною,
В обратну Простоквашьича обозвали токсиною,
А потом для острастки добавили:
" Мы твою биографью мытарну,

До конца никогда не дочитывали,
Так что, мил человек, отвечай нам по совести,
Кто ты есмь: аль чума коричвенна,
Аль эмигрантска-подпольна личностя.

Не сделашь Ульянке конечности,
Будешь на ентих мостках стоять до вечности,
Сабля твоя в музей будет сдадена,
А дружина молодецка, помрет с досадины!"

Ой, ты гой еси, Виктор Простоквашиевич,
Кто ж тебе добру молодцу,
Дал в руки саблю востру, саблю востру,
На МК замешану.
Что ж ты бьешься, добер молодец,
Не утихнешься.
Может, тебе Простоквашьечу, сразиться захотелося,
Сразиться с змием,
Да не простым, а трехголовошным.
Так макни свою саблю востру, саблю востру
Да во сыру реку, в глубоку реку
В Москворецкую.
Зачерпни в пригоршни водицы,
Водицы светлой, ключевой
И плесни на эфес сабли вострой, сабли вострой
На МК заточеной,
И тогда сабля востра станет тебе другом и советчиком,
Советчиком мудрым, на МК взрощенном.

Покатилася утла лодочка
По-крутым морям, по-бушующим,
Акулинушка свет Микулишна
Жмется к донышку, страхом мается.

Бровя нечесана колом стоит,
Платье крашено истрепалося,
Тело белое закоростилось,
Очи зоркие слезой обливаются.

А на небушко вышла звездочка,
Вся, как есть Полярна,
из себя шибко яркая.

Задрала Микулишна вверх портретину,
Собрала последни силушки,
Запричитала в воздушну путинушку,
Затараторилась.

- Что ж ты, лунило, окаянное,
Производное, второсортное
Стокмо пялишься кажну ноченьку,
Не подмогнешь спартанной страннице,
На водицу бескрайню не повоздействуешь,
Оком хладным, во всю слепительным.

Токмо телом небесным фанфаронишь поверху!
Хороводишься, фарисействуешь!
Провиянтом вспомогни, коли светишься,
Чтоб пупок оторвать от спинушки,
Аль каким другим ксцентричным фокусом -
Из погодных, из синоптических:
Дождевой водой, - чтоб напитися,
Или бурюшкой, - чтоб прибитися
Ко земле большой, сновательной,
Пешеходничать очень хочется,
От мути в животе избавиться.

Тут волна накатила шалая,
Принакрыла судно Микулишны,
Убягла назад и оставила
В лодке чудище окаянное
С головою склизкою,
Что сьминогом в народе кличется...

Воспарить над суетой мешал ландшафт местности.
Perke

Неформальное объединение "Аркан" приковало внимание общественности
длинными свистящими лассо.
Keek

Ему нравилась размеренная провинциальная жизнь. Поэтому, рванув из
Нью-Йорка в Париж, он отдавал предпочтение плащам из Болоньи.
Perke

Новый бестселлер "Без лопасти во лугу", созданный на основе реальных
событий, с использованием свежих фактов и неоспоримых доказательств,
собрал все необходимые запчасти для вертолета.
Badneedle

Несвоевременное рукоприкладство и головоодолжение ведет на эшафот.
Ну, а время во все века требует сатисфакции.
Monsher

Оказалася Акулина Микулишна
Не по совести, по злой волюшке
На далеком острове, на диковинном,
Прозывалась землица - Сардинию.

Посередь стоял замок башенный,
Днесмь реликтовый, фуурический.
Пышны залы все разукрашены
Канделябрами огроменными,

На свейтой манер, иноземишный -
Палка с тряпкою, жженой порохом.

Оседал частенько там ихный царь
Со дружиною сапрапельною,
Сплошь эпюрною, околотошной,
Величался он Смартадонтушкой

Пиво пил, брагу пенную,
Да с чернавками каруселился!

Как завидел тот царь, царь-батюшка,
Акулинушку-свет-Микулишну
Посерел лицом, закручинился,
Слово молвил незавидное:

- Что за крюку таку, закорючину,
Привезли вы мне для погибели.

Отвечала дружина подлая,
Вся из нехристей состоящая:
- Не вели казнить, вели миловать!
Баба эта тебе богом дадена не для похоти,
Для полезности!

Потому как нет силы-мочушки
Грех терпеть твой отвратный, жекторский!

Усмехнулся царь в кудрю-бороду,
Закусил губу плотоядную,
Извращенную, скрозь порочную,
Да примолвился Акулинушке:

- Ты ручища свои лопастые, Акулинушка, не заламывай
Физьяномью надменну не состраивай,
Особлив душой не отчайвайся.
Ты ж не знашь ничаво про пронохрафью,
И про разны финты заморские...

Посмотри на меня, на царь-батюшку:
Сверху тога, как есть вся греческа,
Сандалеты снизу тальянские,
На перстах металлы драгоценны - фриканские,
На башке ж котелок склюзивный,без имени-отчества.
Так что, Акулина моя свет Микулишна, рот закрой
И делай, что сказано, ровно десять лет и три месяца.

Отвечала ему Акулинушка
На прямой манер, по-заморскому:
- Коннетабль ты, как есть, коннетаблевич!
Вся одежа твоя дерьмовая:
Всшита, вздевана на день, на ноченьку,
Только, тьфу! сказать, - и нетути!

Сорвала со стены канделябрину
Замела ею полы мозаишны, ладно сложены, в стык подогнаны.

Поднялася пыль-пылина страшенная,
Огроменной тучею, плотной завязью,
Заслезила глаза, заволокла небушко,
Заполошила легки всем трапезничащим.

Кашлял Смартадонтушка три дня и три ночи,
А затем загнулся и отошел тихохонько,
в себя не придючи
Во кургане почил, наспех сваленом,
Мхом покрытым, сардин-травушкой.

Поняла тут Акулина свет Микулишна,
Что за порнохрафья такая!

Села в лодочку утлу-плоскодонную,
Поплыла по волнам, по барашечным
Со стороны заморской, неизведанной,
Без руля, без ветрил, ко двору родному,
Неказистому, богом дадену!

Выплыват с-под мостков шатающыхся
К ним, Ульянка, – душа русалочья,
Смотрыт оком непонимающым,
За движениями следит грессивными,

Что Аглаюшка с Акулинушкой
Демонстрируют Простоквашьечу,
Потихонечку, полегонечку
Регулирует хвостом до берегу,

Увидал тут Виктор Простоквашьевич,
Красоту неземну – весталочью,
Присмирел немного, приосанился,
В бока руки стиральные закатил,

Про саблю вспомнил наточену,
Да вона ж в домине осталася,
Нечем хвастаться перед девонькой,
Зряще удаль раскатить молодецкую,


Сандрильону заморску потешити.
Акулина ж с Аглаей сприметили,
Что амурны дела надвигаются,
Запритихли, не попрыгунятся,

Подмечат, сьюминутны события,
Просткавашьич не стал церемониться,
Разводить котовась канительную,
Говорит, как по сердцу положено,

Жертве бщественного темпераменту:
"Ты, хочь, облепиха ностранная,
Расплескалась тут, клюквой развесилась,
Не сидеть тебе в водной местности,

По параметру видно, по-верхнему,
Что по над водой возвышается,
И смущат меня, аж до коликов.
Потому сейчас я тя вытащу,

Оперцью пластическу сделаю...
А потом пора и за свадебку,
Надо ж, добры дела оплачивать?!
Что ответишь диальна суженна,
На ксиому золяционную?!"

Засмущалась Ульянка, зарделася,
Вроде как, адюльтер намечается,
Про промблемы помощны запамятвала,
Ноги тоже ж охота заполучить,

Приходьбе-то они ведь не лишние.
Да тем паче Виктор Простоквашьевич
Разводить умеет манирлихи,
Хочь без сабли стоит подбоченившись.

Акулина с Аглаей прям обмерли,
Умиленья слезы не сдерживат,
С сарафанов от счастья выскакиват,
Обнимат друг дружку, в ладоши хлопают,

Так понятно ж оно дело доброе,
Для развитья демографического,
Да для здравия государственна,
Процветанья села и города,

Отношенья международного,
Рты раскрыли и зрят, что будет-то,
А Ульянка швелюру отбросила
И сказала перстами граючи,

"Добер молодец, Простоквашьевич,
Жевуземны слова я слышала,
Подтверди операцьей пластической
А потом уж всем миром за свадебку!

Говорю тебе, я согласная!"
Не обиделись Дормидонтовна,
С Акулиною свет Микулишной,
Что спомочь им не получилося,

Не до етогу стало сразучи
Появились други дела, хлопоты,
Суматошные, хфициальные...
Ну, а слово заветно Аглаюшке,

На ходу все ж успел промолвити
Воеводушка Простоквашьевич,
Не простое словцо, не русское,
Абы как, во сердцах, не выдавишь.

Вот: "Марксистская Корреляция"!
Ну, а что оно из себя-то обозначат,
Знать не надобно, ни к чему ето.
"Подбежишь в нужно время, к нужной реченьке,
Крикнешь громко на другой бережок,
Двери все тебе и откроются,
Все заслоны скинутся, все препоны стаются.
Извини, больше нету времени,
Я побег на Ульянке женитися!
Вам совет – меж собой разберитися,
Хто веслой махать, хто рулем крутить
Будет в будущем путешествии,
Так спроможнее и спокойнее".

Акулина с Аглаей в лодочку
Ко местам родным, незатейливым,
А Ульянка за Простоквашьичем
В избу, что на холме наставлена.

Удалася на славу та свадебка,
По огруге три дни носилася,
Веселясь душа молодецкая,
Ентот звон подхватила седа земля...

Есть Московска церква в Петербурхе городе
Вся цветиста, как есть разряжена,
Разодета, да напомажена,
Золотистыми маковками в небо тянется,
Переливатся, блестяща красавица,
Так вона ентих звонов много слышала
Ну, а я там был, мед и пиво пил,
По усам текло, да в рот не попало.

Лена Деева