Даже в самой стремной, самой офицыозной или самой плодово-овощной
газетной редакции перед первым апреля начинается мозговой ступор,
называемый начальством «мозговым штурмом». Акулы пера, всю свою
никчемную жизнь потратившие на словесный онанизм на страницах
многотиражек, пьянство в дешовых забегаловках с обязательным обсуждением
кто как хуево пишет, и на страницах какой очередной районной
многотиражки собрано больше количество орфографических ошибок, в общем,
все эти самые мерзкие и дешевые представители и без того мерзостной
провинциальной богемы, собираются в кружок и начинают трещать мозгами….
Типа, как наебать читателя к первому апреля? И наверное, это самый
веселый и самый остроумный момент (если не считать, конечно новогоднюю
пьянку и день прессы) ежегодно происходящий в никчемной жизни гаденьких
щелкоперов. Зуб даю, что это так, ибо сам к этой прослойке общества
отношусь. И вот сидят эти, писатели жирного свинцового слова в интимном
кружке, хлещут кофий и выдумывают веселые шутки и розыгрыши, коими
назавтра граждан разведут. И причем выдумывают настолько остроумные
вещи, что любой провинциальный магазин китайских приколов (типа
пластмассового говна, кружек с ручкой в виде хуя, и по-гонконгски
пердящей подушки-пердушки) взял бы эти мощные шедевры на вооружение
немедленно:
- Бля, а давайте завтра в газете напишем, что у всех горожан спины,
белые! Гыгыгыгыгы… никто не поверит, зато классика!
- Нет, надо что-то остроумнее. Давайте мужика коровой наденем, а он с
баяном по улицам ходить будут!
И все весело хихикают в предвкушении подобной тупости.
- А давайте напишем, что у губернатора на лбу вырос хуй!
- Нет, хуй, слишком жестко, тогда хотя бы жопа.
- Нельзя… губернатор обидится.
- Точно обидится? Даааааааааааа… бля… что же придумать!?
И сидят так журналисты часа три, и тужат, как больные запором свои
сфинктеры, мозги и давят маленькими говнехами слова из себя… Впрочем и я
с ними. Тоже сижу, холодным кофием от сигаретного дыма давилюсь, на
кресле раскачиваюсь – мысленный процесс изображаю. Правда мысль у всех
одна – пятница, как-никак…
Идея, в конце-концов, находится. Конечно же оригинальная и свежая. Я ж
придумал… А раз я придумал – значит сегодня на коне. Значит это такая
охуительная идея, что мои коллеги обоих полов придя с работы в свои
заставленные ДСП-шной мебелью и напылесошенными коврами халупы,
укладываясь спать, перед тем, как притушить ночник будут глотая от
удовольствия слюну рассказывать своим половинам:
- А Псих, то вот чо удумал! Вот ведь башка варит… Ой, как мы все вместе
смеялись…
В ответ жена/муж из вежливости улыбнется и перевалится на другой бок. А
коллега цокая языком все будет перемалывать в голове ту самую пошлую,
тупую и совершенно по-петросяновски не смешную хуйню, которую я даже не
пользуясь своим убогим умишком, сегодня им предложил, спиздив в журнале
Вокруг Света за 1974 год, май месяц, рубрика «Пестрый мир».
Идея начинает претворяться в закисшую, как прошлогодняя капуста,
провинциальную жизнь на следующий день. По радиостанциям, телевидениям и
газетам рассылаются пресс-релизы местного зоопарка со следующим
содержанием (без купюр):
Пресс-релиз
Красноярский городской заповедник «Роев ручей»
Сенсационная находка сибирских и английских антропологов!
В начале марта 2003 года в район саянских горных хребтов Ергаки и
Шешпир-тайга отправилась совместная российско-британская научная
экспедиция. В состав научной группы вошли известные российские и
британские антропологи, в том числе член-корреспондент РАНН профессор
Евгений Минтурин, английские йетоллоги и уфологи Джон Синекер и Оскар
Брейнфайкер. Цель экспедиции – проверить появившиеся в западных Саянах
слухи находке следов жизнедеятельности так называемой сибирской горной
обезьяны, вымершей по мнению специалистов еще 12 тысяч лет назад. В ходе
экспедиции были исследованы горный и лесной массивы площадью более 1500
квадратных километров. По заявлению Евгения Минтурина, экспедиция
увенчалась грандиозным успехом. В районе хребта Шешпир-тайга учеными
была обнаружено древесное жилище со следами пребывания неизвестного
науке представителя местной фауны. У жилища была организована
трехдневная засада, в результате которой было пойман примат, известие о
котором, возможно, взорвет современную антропологию.
Члены экспедиции классифицируют находку как Petek sibirius erectus
sheshpirus taigus (обезьяна сибирская прямоходящая). По словам членов
экспедиции, примат отличается высоким ростом, покрыт длинной рыжей
шерстью, отдаленно напоминает человека. У примата обнаружены зачатки
интеллекта, превышающего интеллект других высших приматов, в том числе,
зачатки речи, использование каменных и деревянных орудий труда. Ученые
уже наделили свою уникальную находку кличкой «Стасик».
В ближайшее время примат спецрейсом из Красноярска будет отправлен в
Московский институт антропологии, а затем на кафедру антропологии
Кембриджского университета. До этого находка в специальной клетке
прибудет в Красноярский зоопарк, где будет содержаться до оформления
документов на перевозку в Москву. Дирекция зоопарка приняла все меры для
содержания сенсационной находки, но красноярцы все же могут взглянуть на
найденного примата, цены на билеты в зоопарк не изменятся. Примат будет
находиться в зимнем вольере, рядом с тигром и обезьянами. Во избежание
стресса у животного доступ будет разрешен только в течение двух дней (31
марта и 1 апреля) с 12.00 до 14.00.
31 марта в 12.00, директор «Роева ручей» Николай Васильевич Кулаков
ответит на вопросы журналистов.
Светлана Макушева,
начальник отдела экскурсий:
69-83-08
И тут случается самое неожиданное! Все эти прожженные как привокзальные
проститутки, журналисты вкупаются! Они верят каждому слову релиза, и
только, разве, что у великих светил уровня гомосексуальных гендиректоров
в головы закрадываются смутные подозрения, что их наебали… Но не
надолго. Съемочные группы приезжают в зоопарк и видят: в клетке, между
полудохлым тигром и двумя вечноебущимися обезьянами действительно сидит
и молча надрачивает грязный лохматый перец не менее грязное чмо в рыжей
шкуре. Временами она берет из алюминиевой миски кость и отгрызает от нее
желтыми редкими зубами кусок тухлого мяса, громко пердит и бьет по
решетке миской, как ксилофонист ксилофонной палочкой по ксилофону. В
этот же день в вечерних новостях жители города воочию видят крупные
планы снежного человека, и охуевшие глаза тележурналистов, которые
захлебываясь восторгом рассказывают о случившемся чуде.
Это было 31 марта. На следующий день с раннего утра к воротам зоопарка
Роев ручей уже стояла очередь, напоминающая открытие Макдональдса в
Москве в 1990 году. (Спасибо рекламе по телеящику, указавшей дату сего
знаменательного события).
Самое херовое, что мне, как автору, пришлось воплощать свою идею в жизнь
самостоятельно. Сделали мне шкуру из искусственной собаки, вставили на
уровне рота чьи-то загаженные челюсти, прорезали дырки для глаз, а
многострадальный член мой запихали в некий подвид мехового катетера,
это, чтоб я не раздеваясь ссать мог. Типа древнерусской забавы помещиков
Троекуровых – «зашить в медведя» - реалистичности этому добавляло
местонахождение клетки, в которую меня посадили – с одной стороны, как я
говорил тигр, с другой гиперсексуальные шимпанзе. Если, не съедят
«медведя», так выебут. Для еще большей реалистичности – два ведра грязи
на все это сооружение вылили. Без грязи – никак – это снежный человек,
он, говном барсучков питается, и не моется никогда. Грязь – самое его
гигиеническое средство. Вот в таком виде я в клетку и полез. Если не
полезешь – хуй тебе премия квартальная, путевка в санаторий и
подарок-конфетки для ребенка в Новый год. Любой бы полез… Сунули в
клетку мне две бутылки пива, миску с костями, и рыбью голову. Только
залез, как телевизионщики приехали. Ну я давай перед ними онанизм с
искусственной шкуркой имитировать – они с этого и прихуели. Думали,
верно, что если б переодетый человек в клетке сидел, ни за что бы перед
каморой дрочить не стал бы, а тут – животное неразумное, свободное дитя
природы. Каждый дрочит, как он хочет. Вот и вкупились…
На следующий день, горожане, посмотрев ТВ, вели себя словно останевшие.
«На говорящу собачку» посмотреть пришло двадцать тысяч человек. Это те,
кто не ленивый. Остальные поверили, но остались по загаженным квартирам
пить водку.
Вы можете представить себе очередь в пять тысяч человек? Я – с трудом, а
тут – в четыре раза больше. На несколько километров растянулась толпа
идиотов алчущих сенсации, Конечно, понять их можно, каждый хочет в чудо
поверить, особенно, если карма твоя не располагает возможностью слетать
в какой-нибудь Тайланд и чуть не погибнуть там под обломками
«Меверпик-отеля». Если твоя карма располагает только поллитрой в
выходные, пьяной дракой на лестничной площадки общежития и опостылевшей
еблей с располневшей женой – остается одно чудо, снежный человек в
зоопарке. И даже если прагматик, ты все равно в него поверишь, ибо
хочется в плюгавой жизни чего-нибудь удивительного, кроме рассказов
дешевой газеты «Жизнь» о инопланетянах, ебущих друг друга
телескопическими отростками в гипертрофированные мозги. И вот они все
привалили: бабушки «Божьи одуванчики» с сопливыми внуками-дрочилами,
семьи состоящие из перегидроленых мамаш, амбаловатых папаш и мелких
детишек на поводках, стайки девок-студенток в вязанных шапочках с
полупустыми пивными бутылками в руках, «братва» низшего уровня,
«держащая» павильоны в отдельно взятых микрорайонах, бомжи-алкаши с
соседнего двора, почуявшие запах пустой стеклотары в месте скопления
народа, бизнес-леди изнывающие от фен-шуя и эзотерической литературы.
Всех и не перечесть. Дошло до того, что беспризорные пацаны билеты
перекупали и втридорога продавали их более обеспеченным единицам из
толпы. Тут же лотошники оперативно понаставили своего оборудования и
впихивали хавку из собачатины проголодавшимся горожанам. Где-то говорят
даже иностранные туристы лазили, потихоньку охуевая от любви красноярцев
к животным…
А я сидел в клетке. Пердел, рыгал, издавал утробные звуки, стучал по
решетке кость, бил миской по полу, прыгал, как сумасшедший, и к вящему
удовольствию публики поливал свою волосатую морду пивом. И публика, надо
сказать верила. Скептиков посылала на хуй, и прислушивалась к
разглагольствованию городского сумасшедшего, утверждавшего, что видел
меня как-то в лесу. И народ пер, пер и пер… В середине моего заточения я
впал в транс. Лица, как в мавзолее проносились перед клеткой. Одни
идиоты сменяли собой других, тыкали в меня пальцами, строили гримасы,
кидали через решетку бананы и печенюшки:
- Гыгыгыгыгыгыгыгыгыгыгыгы. Ыыыыыыыыыыыыы… урод…
гыгыгыгыгыгыг… А если его палкой в пузо ткнуть… гыгыгыгы…
Из под маски, чувствуя свое тяжелое дыханье, сквозь залитые потом
полузакрытые веки я смотрел на людей и охуевал. Я чувствовал себя
настоящим, загнанным в клетку зоопарковским животным. Зоопарк
превратился в отдельно взятый для меня паноптикум. Уродец, на которого
приходят посмотреть – я. И, сука, я их возненавидел, всю эту безмозглую
людскую массу. Всех этих блядских мещан, ради своей прихоти держащих в
клетках вольных зверей, ржущих в цирке от кривляний лилипутов,
наблюдающих с азартом за уличными драками и дрочачих на залитых спермой
диванах на очередные криминальные новости. А они все шли и шли, тыкая в
несчастного уродца пальцами и глупо ехидно улыбаясь… и верили. А значит,
они могут поверить во все, что угодно. И было мне страшно. И сейчас мне
страшно жить с людьми, которые могут поверить во все, что угодно…
За все это мне заплатили 500 рублей и дали пожизненный билет в
красноярский зоопарк. А наебка, все-таки, славная получилась. И меня
поимели и я их всех поимел…
Рассказчик: Психопатриев
1
04.07.2006, Остальные новые истории
Анальный сбербанк
Иннокентий, как человек прагматичный долго раздумывал, как грамотно
распорядиться с внезапно выпавшей в руки, как снег в июле, заработной
платой. 15 тысяч для Красноярска – не хуй собачий, такие деньги надо
тратить с умом, а не размениваться на мещанскую экономию и покупку
необходимого жене электрочайника. Всего было три неплохих варианта –
пропить их вместе с двумя собутыльниками-сослуживцами, накупить водки с
пивом и отправиться к старому другу или в одиночестве пробухать всю
зарплату в дешевом кабаке, надеясь поразвлечься знакомством с
посторонними телками. Как человек компромисса Иннокентий решил
объединить все три варианта. Он позвонил старому другу, взял в охапку
коллег и отправился сотоварищи в один из самых засраных и дешевевших
кабаков города.
Пьянка все больше удавалась, и Иннокентий уже пару раз выходил поблевать
на улицу, а деньги удивительным образом почти не уменьшались. За три
часа и так был поставлен рекорд, и пропито с помощью грошовой водки и
просроченного пива целых две тысячи рублей. Пацаны или валялись под
столами, или, как бандюки из кинофильма "Неуловимые мстители" глотали
теплую водку из горла с завязанными руками.
В конце концов незаметно ушли еще три тысячи рублей. Душа пела получая
эстетическое наслаждение. Такая радость в жизни не могла и не имела
никакого морального права закончиться чем-нибудь другим кроме грязного
Центрального трезвяка.
В трезвяке Иннокентий не ерепенился и вел себя с достоинством
английского аристократа. Сидя, как лорд Джад на заседании парламента, он
небрежным жестом, как случайно попавшие на одежду пылинки, стряхивал с
себя кусочки выблеванной пищи и солидно ждал заполнения протокола. Пару
раз он правда навернулся со скамеечки, и даже разбил себе при падении
нос, но при этом не утратил величавой осанки человека знающего себе
цену. Мешала одна проблема - оставшаяся от величественного разгула в
быдлованском баре десятка нестерпимо жгла ляжку. Казалось деньги шептали
прямо ему в жопу:
- Не оставляй нас, не отдавай легавым на прокорм их сопливых детишек и
покупку новых погон. Это мы твои маленькие детишки, спаси нас родной,
защити, отец от алчных рук трезвяковских ментов.
По природе Иннокентий был человеком жалостливым и не мог не внять
мольбам десяти аккуратненьких купюрок тысячного достоинства. Даже если
они молили об этом не Иннокентия не лично, а его глубоко непорочную
жопу.
Ловкость рук и ануса спасла финансы Иннокентия от чудовищной участи.
Потихоньку он переложил деньги из кармана в трусы, и под видом чесания
мудей стал бережно сворачивать их в трубочку. Затем приподнялся, нацелил
деньги прямиком в свое анальное отверстие и с размаху сел на скамейку.
Жопа, осознав, что от нее требуется начала методично поглощать дензнаки,
не пережевывая.
В мертвецкой Иннокентий долго ворочался под зассаным трезвяковским
одеялом, стараясь заснуть, в пьяную голову лезли неприятные мысли, а из
противоположности головы наоборот норовили вылезти злосчастные десять
тысяч. В итоге сон все-таки сморил и Иннокентия, и его жопу, набитую
российскими рублями, и миллионы честных тружеников ложившихся в свои
теплые квартирки по всей нашей необъятной стране.
Утром, пройдя всю унизительную процедуру выхода из медвытрезвителя
Иннокентий на негнущихся ногах, заканчивавшихся похмельной головой
спешил к первому встречному пивному ларьку.
- Бутылку "...ского", пожалуйста – хрипло выдавил из себя Иннокентий, и
протянул продавщице измятую, в чем-то коричневом купюру.
- Молодой человек, у вас деньги, прям, как из жопы – возмутилась девушка
за прилавком, рассчитывая сдачу на калькуляторе.
- Ох, девушка, вы бы знали, насколько вы близки к истине...
Иннокентий, как человек прагматичный долго раздумывал, как грамотно
распорядиться с внезапно выпавшей в руки, как снег в июле, заработной
платой. 15 тысяч для Красноярска – не хуй собачий, такие деньги надо
тратить с умом, а не размениваться на мещанскую экономию и покупку
необходимого жене электрочайника. Всего было три неплохих варианта –
пропить их вместе с двумя собутыльниками-сослуживцами, накупить водки с
пивом и отправиться к старому другу или в одиночестве пробухать всю
зарплату в дешевом кабаке, надеясь поразвлечься знакомством с
посторонними телками. Как человек компромисса Иннокентий решил
объединить все три варианта. Он позвонил старому другу, взял в охапку
коллег и отправился сотоварищи в один из самых засраных и дешевевших
кабаков города.
Пьянка все больше удавалась, и Иннокентий уже пару раз выходил поблевать
на улицу, а деньги удивительным образом почти не уменьшались. За три
часа и так был поставлен рекорд, и пропито с помощью грошовой водки и
просроченного пива целых две тысячи рублей. Пацаны или валялись под
столами, или, как бандюки из кинофильма "Неуловимые мстители" глотали
теплую водку из горла с завязанными руками.
В конце концов незаметно ушли еще три тысячи рублей. Душа пела получая
эстетическое наслаждение. Такая радость в жизни не могла и не имела
никакого морального права закончиться чем-нибудь другим кроме грязного
Центрального трезвяка.
В трезвяке Иннокентий не ерепенился и вел себя с достоинством
английского аристократа. Сидя, как лорд Джад на заседании парламента, он
небрежным жестом, как случайно попавшие на одежду пылинки, стряхивал с
себя кусочки выблеванной пищи и солидно ждал заполнения протокола. Пару
раз он правда навернулся со скамеечки, и даже разбил себе при падении
нос, но при этом не утратил величавой осанки человека знающего себе
цену. Мешала одна проблема - оставшаяся от величественного разгула в
быдлованском баре десятка нестерпимо жгла ляжку. Казалось деньги шептали
прямо ему в жопу:
- Не оставляй нас, не отдавай легавым на прокорм их сопливых детишек и
покупку новых погон. Это мы твои маленькие детишки, спаси нас родной,
защити, отец от алчных рук трезвяковских ментов.
По природе Иннокентий был человеком жалостливым и не мог не внять
мольбам десяти аккуратненьких купюрок тысячного достоинства. Даже если
они молили об этом не Иннокентия не лично, а его глубоко непорочную
жопу.
Ловкость рук и ануса спасла финансы Иннокентия от чудовищной участи.
Потихоньку он переложил деньги из кармана в трусы, и под видом чесания
мудей стал бережно сворачивать их в трубочку. Затем приподнялся, нацелил
деньги прямиком в свое анальное отверстие и с размаху сел на скамейку.
Жопа, осознав, что от нее требуется начала методично поглощать дензнаки,
не пережевывая.
В мертвецкой Иннокентий долго ворочался под зассаным трезвяковским
одеялом, стараясь заснуть, в пьяную голову лезли неприятные мысли, а из
противоположности головы наоборот норовили вылезти злосчастные десять
тысяч. В итоге сон все-таки сморил и Иннокентия, и его жопу, набитую
российскими рублями, и миллионы честных тружеников ложившихся в свои
теплые квартирки по всей нашей необъятной стране.
Утром, пройдя всю унизительную процедуру выхода из медвытрезвителя
Иннокентий на негнущихся ногах, заканчивавшихся похмельной головой
спешил к первому встречному пивному ларьку.
- Бутылку "...ского", пожалуйста – хрипло выдавил из себя Иннокентий, и
протянул продавщице измятую, в чем-то коричневом купюру.
- Молодой человек, у вас деньги, прям, как из жопы – возмутилась девушка
за прилавком, рассчитывая сдачу на калькуляторе.
- Ох, девушка, вы бы знали, насколько вы близки к истине...
19.11.2004, Новые истории - основной выпуск
Самые веселые похороны в моей жизни.
Тесть появился неизвестно откуда, и сразу же отправился неизвестно куда
- то есть оповестил о самом факте своего существования своей же смертью.
Если бы он не помер, я бы и не знал, наверное, что он вообще когда-то
жил. Старенький такой, аккуратненький алкаш лет шестидесяти, проживавший
на отдельной жилплощади с какой-то пожилой и, как выяснилось
впоследствии чрезвычайно тупоголовой бабенкой, вдруг неожиданно катанул,
чем доставил мне, прямо скажем, не так уж и много удовольствия.
Говорят, смерть его была живописна - Евлампий Евлампиевич пришел
записываться на лечение в ментовскую больницу, и уже стоя предпоследним
в очереди, вдруг почернел, схватился искалеченной в боях с бандитизмом
рукой за впалую грудь, и склеил ласты. Падая, Евлампий Евлампиевич
опрокинул гинекологическое кресло, стоявшее в коридоре лечебнице, и так
застыл, упираясь остекленевшими глазами в спинку этого пытошного
инструмента и сжимая в кулаке тысячные купюры, скопленные годами на
лечение застаревшего геморроя. Медики сказали - «инсульт», выковыряли из
кулака купюры, по-быстрому запихали папашу моей жены в видавший виды
УАЗик и отправили бренное тело бывшего начальника шарыповского ГАИ в
общий морг при краевой больнице.
Нет желания описывать скромную, но героическую жизнь честного труженика
советской ментовки, спившегося еще до получения капитанского звания,
жадного, как Гобсек и скрипучего, как щеколда на воротах деревенского
дома. О его великодушном характере говорит хотя бы один факт из
биографии - придя на совершеннолетие дочери, за год до смерти он подарил
ей бутылку просроченного пива, да и с той забрал крышечку, надеясь
выиграть обещанный в рекламе телевизор «панасоник».
Как бы там ни было, счастливо обретенного родственника надо было
захоронить со всеми надлежащими почестями, включая рыдающую вдову,
смахивающих скупые мужские слезы друзей, кутью с дешевой водкой и
пластмассовые венки, неоднократно ворованные с чужих могил циничными по
ситуации бомжами. Все бы ничего, но друзей, желающих за свои кровные
совершить благочестивый погребальный обряд, у покойного не оказалось.
Дочери, одна из которых по случайности оказалась моей женой, ничего
общего за бутылку пива с папашей иметь не хотели. Он их еще в глубоком
детстве задрал привычкой курить в детской в пьяном виде папиросы
Беломорканал, и постоянным желанием пиздить чад по любому
подвернувшемуся поводу медным тазиком. В общем, дочери так любили
покойного папу, что хотели, как можно скорее и как можно дешевле увидеть
ту землю, под которой он обретет вечный покой, причем землю, над, а не
рядом с телом. Теща, золотой человек (да, и так тоже бывает) с грустью
во взгляде присутствовать на похоронах отказалось. В конце-концов
получилось, так, что хоронить бравого подполковника выпало мне, при
номинальном присутствии дочерей, и его второй тупорылой жены, за которую
в дальнейшем будет произнесен отдельный тост.
Черт бы их побрал, эти русские похоронные обряды. Нет, чтоб, как в
жарких странах - запихал труп в свежую яму в тот же день, присыпал
землей, и пей в свое удовольствие за упокой души раба божьего. Нет,
блядь! Мы, русский народ, богаты уебанскими традициями, и невыполнение их
равноценно преступлению сколь омерзительному, столь и безнравственному.
Если, блядь, покойника не отпеть, зеркала в квартире не закрыть темными
тряпками, гроб вынести вперед лицом, с кладбища не забрать полотенца, на
которых труп опускали в могилу, не выпить кисель и не сожрать кутью, а
через девять дней не нажраться, якобы вспоминая этого никчемного
чумодана, то, бля, на том свете упокойнику предстоит глобальный пиздец.
Память о нем, которой и при жизни-то не было, улетучится во мгновение
ока, могила зарастет ковылем, а сам умерший по ночам с ехидной ухмылкой
будет доебывать твой и без того нервный сон.
Особенно порадовал меня обычай, воспрещающий оставлять труп на ночь в
полном одиночестве. Видать, он дошел до нас еще со средних веков, когда
гадские анатомы-исследователи пиздили тела и раздербанивали их для того,
чтоб после Леонард Да Винчи мог в правильных пропорциях нарисовать член
кобылицы Александра Македонского. Но сейчас времена уже не те. Кому, на
хуй, нужен раздувшийся, обложенный наформалиненными салфетками
подполковник, в сосновом гробу, стоящем посередине однокомнатной
хрущевки?! Как бы там ни было, к традициям, забившие на папу метровый
фаллос, дочери относились гораздо трепетнее, чем я, и почетный караул в
ночь перед похоронами безответственного товарища был поручен вашему
покорному слуге.
Около 11 часов ночи, прикрыв «папу» крышкой дешевого гроба, и открыв
настежь все окна в его обезлюдевшей халабуде (вот уже жесткое нарушение
традиций), я в грусти уединился на кухне покойного, стараясь по мере
возможного придать мыслям своим ход печальный и возвышенный. Поллитровка
водки должна была уничтожить ту пропасть, которая пролегла между мной и
покойником, а старая банка абаканской тушенки, заботливо заныканая
мертвецом для будущих поколений, являлась приятным дополнением к бутылке.
К сожалению, тризна моя не удалась, и через пять минут была прервана
малознакомым мне другом родственника жены по имени Ганс. Какие дела были
у него с упокоившимся, мне неизвестно, но приятно было посмотреть в его
охуевающие глаза, вытаращенные на гроб. Одно ясно, в эту квартиру он шел
не ради отпевания «папы», что сразу стало ясно по аппетитно звякающему
пакету:
- О! Бля! А чо с Евлампиевичем?!
- Хуево Евлампиевичу. Очень хуево.
- Катанул, что ли?! - наивно удостоверился в факте смерти Ганс.
- Вероятно, - уклончиво ответил я, - в гробу лежит точно.
- Хуясе, а я к нему с блядью пришел, думал пустит.
Блядь пришлось отпустить, как не вовремя вызванного таксиста. А Ганс
поведал мне полную драматизма историю взаимоотношений с теперь уже
трупом, который время от времени за бутылку пускал к себе в дом молодых
друзей, алчущих плотских наслаждений, но не имевших на это свободной от
жен жилплощади. Познакомившись, мы пошли на кухню пить водку.
К двум часам ночи компания наша не увеличилась, но изрядно изменила
сознание самым бычьим способом - водкой и пивом. О покойном, оказывается,
мы оба ни черта не знали, и поэтому разговор не принял характер
дружеских воспоминаний о безвременно покинувшем друзей товарище. К моему
стыду, он наоборот, как змея изворачивался вокруг совершенно аморальных
тем, и мы уже выяснили, что в свое время имели одну и ту же бабу, и раза
два даже пили где-то вместе. Вот с этой бляди все и началось. А как,
спрашиваете, я должен был ответить на следующий вопрос Ганса:
- Не мог ты Аню ебать! Она мне про тебя рассказывала, у тя ни хуя не
стоит!
- Хуясе. Как так не стоит? Ты, бля, пей и не борзей!
- Ни хуйа! Она мне так и сказала, что у тебя вообще ни хуя не стоит!
- Не могла она такого сказать, я с ней уже после тебя, выходит,
встречался!
- Значит ты пидорас.
Я ткнул его кулаком в голову, ощутив мягкость его резинового лица. Он
вцепился ногтями в мои руки и мы повалились на пол. Через минуту, пыхтя,
я уже седел на нем и держа обе его руки в своей, наотмашь бил другим
кулаком по расплывающейся красным цветом физиономии…
Нечеловеческим рывком Ганс вырвался из моих дружеских объятий, и через
зал, в котором лежал покойник побежал в прихожую. Я поднялся,
шатающимися ногами прошел по залу и за шкирку вырвал Ганса с корнем из
коридора. Мы не удержали равновесие и покатились на пол, заодно уронив
отдыхающего Евлампия Евлампиевича. Покойник стукнулся головой об пол,
издал кряхтящий звук, из рта его вытекла струйка бурой жидкости, а
восковое лицо от удара потеряло форму. Я выпустил Ганса из рук и
медленно, не отрывая глаз от мертвеца, поднялся на ноги. Ганс тоже
вскочил и подвывая побежал в коридор. Взгляд от покойника я отвел только
когда хлопнула дверь:
- Эй, бля! Ты куртку забыл - крикнул я Гансу на лестничной площадке.
- Ааааааааа!!! - ответил снизу мне Ганс и выбежал на улицу.
Полчаса я обливался потом поднимая гроб и запихивая тело. Особенно
трудно было запихать раздувшегося тестя в ящик. Я вытер его лицо половой
тряпкой, смахнул веником крошки с пиджака и закрыл крышку гроба. Потом
опять открыл, и обшарил карманы покойного. Нашел, кстати, неплохую
зажигалку во внутреннем кармане пиджака. «С паршивой овцы хоть шерсти
клок». Это русская народная поговорка.
После я допил остатки водки и лег спать на диван возле гроба. Потом я
узнал, что в этот вечер Ганс пытался перегнать свою машину с одной
стоянки на другую и врезался в столб. Машину он убил в усмерть, да и его
самого через полгода зарезали в Питере.
Дочери покойного очень удивились, разглядев утром синеющий вокруг моего
глаза аккуратный кружок и треснувшие губы. Пришлось придумывать историю
об уличных хулиганах. По легенде их было трое, но я победил. Лишний
героизм никогда не помешает.
Появился единственный друг покойника. Тоже бывший подпол. Он сурово
разглядывал нас через семикратные линзы, и негодующе краснел, когда я
отпускал ту или иную остроту о всем происходящем безобразии. Пятеро
ментов, присланных для выноса тела, чувствовали себя не в своей тарелке.
Они и понятия не имели, что за типа придется им таскать за грошевую
зарплату по узкой лестнице хрущовской пятиэтажки. Но глаза у них были
все-таки печальны. Еще бы. Квартира Евлампия Евлампиевича находилась на
пятом этаже.
И тут появилась Раиса Михайловна. С букетом осыпавшихся роз и в парике.
Как грациозная шестидесятилетняя лань, она вместе с осенним ветров
ворвалась в квартиру и с колен бросилась в гроб цветами:
- Я в последний раз дарю тебе эти цветы, Евлампушка, как дарила их тебе
каждую неделю! - и разрыдалась.
Довольно долго мы наблюдали за ее стенаниями и причитаниями. С тестем
его вторая жена не жила уже два года. Вот ведь какая она штука любовь. В
конце концов Раиса Михайловна смогла взять себя в руки, приосанилась,
поправила парик и выравнивая голос обратилась к моей жене:
- Квартира по закону моя. Он в завещании ее на меня хотел оформить. Я
думаю, вы войдете в мое положение.
- Вот еще, - парировала жена, - ты здесь уже два года не живешь - моя
квартира и сестры. Отец нам и так много должен был.
- Вы, сучки малолетние, отца своего забыли, - взвилась Раиса Михайловна, -
ни разу даже на день рождение не пришли - забирайте гараж и машину, вам
и так много будет.
- Сама гараж забирай, на хрен нам эта коробка. Квартира наша. Еще с
детства.
- Ты, сучка, мне не дерзи. Я свои права знаю.
- Ээээ, бабка… Хата наша. По закону, - вклинился я, - я тебя вообще в
первый раз вижу.
- Я тебя тоже, пьянь - морда забулдыжная.
- А за это можно отсюда и вылететь, - поддержала нас сестра жены, - мы за
свои деньги хороним, а ты тут приживалкой была.
- Взииииииииииии - выкрикнула Михайловна и вцепилась в голову моей жены.
Мертвый подполковник слышал все, но стоически молчал.
Раиса Михайловна сидела на диване напротив гроба, выла и размазывала по
дряблому лицу дешевую косметику со слезами:
- Вы…вы…ыыыыыы… вы… я… я … я … старая женщина, хоть бы старость мою
прощадили. Одна с сыном алкоголиком живу… Он меня бьет… ыыыыыы… он меня
пьяный бьет… ыыы.
Живой подполковник гладил ее по съехавшему парику и злобно матерился на
не знающих милосердия детей покойного. Жена с сестрой курили на кухне. А
я с приглашенными ментами выносил гроб в коридор.
Закопали подполковника быстро. Пихнули гроб в узкую неглубокую могилку,
засыпали мерзлой землей и воткнули в холмик дешевый деревянный крест. С
1999 года я не разу не был на этой могиле. Мы просто забыли, где она
находится.
Оказывется, Евлампия Евлампиевича Евлапиева больше всего на свете любили
соседи, которых он ненавидел. Весь подъезд. Нет, весь дом провожал
бывшего начальника шарыповского ГАИ, пожирая купленные на мои деньги
водку и закуску. Они волнами заходили в заставленный столами-досками
зал, уничтожали очередной запас пищи и исчезали, захватив с собой пару
бутылок халявной водки. Всего я насчитал четыре волны, человек по
тридцать. Моего мертвого тестя ценили. Когда последняя волна схлынула, я
встал перед оставшимися родными покойного, поднял стопку водку и сказал:
- Сегодня мы хоронили человека без паспорта. Евлампий Евлампиевич
Паниковский. Пусть земля тубе будет пуком. - За столом цинично заржали.
Это были самые веселые похороны в моей жизни.
Тесть появился неизвестно откуда, и сразу же отправился неизвестно куда
- то есть оповестил о самом факте своего существования своей же смертью.
Если бы он не помер, я бы и не знал, наверное, что он вообще когда-то
жил. Старенький такой, аккуратненький алкаш лет шестидесяти, проживавший
на отдельной жилплощади с какой-то пожилой и, как выяснилось
впоследствии чрезвычайно тупоголовой бабенкой, вдруг неожиданно катанул,
чем доставил мне, прямо скажем, не так уж и много удовольствия.
Говорят, смерть его была живописна - Евлампий Евлампиевич пришел
записываться на лечение в ментовскую больницу, и уже стоя предпоследним
в очереди, вдруг почернел, схватился искалеченной в боях с бандитизмом
рукой за впалую грудь, и склеил ласты. Падая, Евлампий Евлампиевич
опрокинул гинекологическое кресло, стоявшее в коридоре лечебнице, и так
застыл, упираясь остекленевшими глазами в спинку этого пытошного
инструмента и сжимая в кулаке тысячные купюры, скопленные годами на
лечение застаревшего геморроя. Медики сказали - «инсульт», выковыряли из
кулака купюры, по-быстрому запихали папашу моей жены в видавший виды
УАЗик и отправили бренное тело бывшего начальника шарыповского ГАИ в
общий морг при краевой больнице.
Нет желания описывать скромную, но героическую жизнь честного труженика
советской ментовки, спившегося еще до получения капитанского звания,
жадного, как Гобсек и скрипучего, как щеколда на воротах деревенского
дома. О его великодушном характере говорит хотя бы один факт из
биографии - придя на совершеннолетие дочери, за год до смерти он подарил
ей бутылку просроченного пива, да и с той забрал крышечку, надеясь
выиграть обещанный в рекламе телевизор «панасоник».
Как бы там ни было, счастливо обретенного родственника надо было
захоронить со всеми надлежащими почестями, включая рыдающую вдову,
смахивающих скупые мужские слезы друзей, кутью с дешевой водкой и
пластмассовые венки, неоднократно ворованные с чужих могил циничными по
ситуации бомжами. Все бы ничего, но друзей, желающих за свои кровные
совершить благочестивый погребальный обряд, у покойного не оказалось.
Дочери, одна из которых по случайности оказалась моей женой, ничего
общего за бутылку пива с папашей иметь не хотели. Он их еще в глубоком
детстве задрал привычкой курить в детской в пьяном виде папиросы
Беломорканал, и постоянным желанием пиздить чад по любому
подвернувшемуся поводу медным тазиком. В общем, дочери так любили
покойного папу, что хотели, как можно скорее и как можно дешевле увидеть
ту землю, под которой он обретет вечный покой, причем землю, над, а не
рядом с телом. Теща, золотой человек (да, и так тоже бывает) с грустью
во взгляде присутствовать на похоронах отказалось. В конце-концов
получилось, так, что хоронить бравого подполковника выпало мне, при
номинальном присутствии дочерей, и его второй тупорылой жены, за которую
в дальнейшем будет произнесен отдельный тост.
Черт бы их побрал, эти русские похоронные обряды. Нет, чтоб, как в
жарких странах - запихал труп в свежую яму в тот же день, присыпал
землей, и пей в свое удовольствие за упокой души раба божьего. Нет,
блядь! Мы, русский народ, богаты уебанскими традициями, и невыполнение их
равноценно преступлению сколь омерзительному, столь и безнравственному.
Если, блядь, покойника не отпеть, зеркала в квартире не закрыть темными
тряпками, гроб вынести вперед лицом, с кладбища не забрать полотенца, на
которых труп опускали в могилу, не выпить кисель и не сожрать кутью, а
через девять дней не нажраться, якобы вспоминая этого никчемного
чумодана, то, бля, на том свете упокойнику предстоит глобальный пиздец.
Память о нем, которой и при жизни-то не было, улетучится во мгновение
ока, могила зарастет ковылем, а сам умерший по ночам с ехидной ухмылкой
будет доебывать твой и без того нервный сон.
Особенно порадовал меня обычай, воспрещающий оставлять труп на ночь в
полном одиночестве. Видать, он дошел до нас еще со средних веков, когда
гадские анатомы-исследователи пиздили тела и раздербанивали их для того,
чтоб после Леонард Да Винчи мог в правильных пропорциях нарисовать член
кобылицы Александра Македонского. Но сейчас времена уже не те. Кому, на
хуй, нужен раздувшийся, обложенный наформалиненными салфетками
подполковник, в сосновом гробу, стоящем посередине однокомнатной
хрущевки?! Как бы там ни было, к традициям, забившие на папу метровый
фаллос, дочери относились гораздо трепетнее, чем я, и почетный караул в
ночь перед похоронами безответственного товарища был поручен вашему
покорному слуге.
Около 11 часов ночи, прикрыв «папу» крышкой дешевого гроба, и открыв
настежь все окна в его обезлюдевшей халабуде (вот уже жесткое нарушение
традиций), я в грусти уединился на кухне покойного, стараясь по мере
возможного придать мыслям своим ход печальный и возвышенный. Поллитровка
водки должна была уничтожить ту пропасть, которая пролегла между мной и
покойником, а старая банка абаканской тушенки, заботливо заныканая
мертвецом для будущих поколений, являлась приятным дополнением к бутылке.
К сожалению, тризна моя не удалась, и через пять минут была прервана
малознакомым мне другом родственника жены по имени Ганс. Какие дела были
у него с упокоившимся, мне неизвестно, но приятно было посмотреть в его
охуевающие глаза, вытаращенные на гроб. Одно ясно, в эту квартиру он шел
не ради отпевания «папы», что сразу стало ясно по аппетитно звякающему
пакету:
- О! Бля! А чо с Евлампиевичем?!
- Хуево Евлампиевичу. Очень хуево.
- Катанул, что ли?! - наивно удостоверился в факте смерти Ганс.
- Вероятно, - уклончиво ответил я, - в гробу лежит точно.
- Хуясе, а я к нему с блядью пришел, думал пустит.
Блядь пришлось отпустить, как не вовремя вызванного таксиста. А Ганс
поведал мне полную драматизма историю взаимоотношений с теперь уже
трупом, который время от времени за бутылку пускал к себе в дом молодых
друзей, алчущих плотских наслаждений, но не имевших на это свободной от
жен жилплощади. Познакомившись, мы пошли на кухню пить водку.
К двум часам ночи компания наша не увеличилась, но изрядно изменила
сознание самым бычьим способом - водкой и пивом. О покойном, оказывается,
мы оба ни черта не знали, и поэтому разговор не принял характер
дружеских воспоминаний о безвременно покинувшем друзей товарище. К моему
стыду, он наоборот, как змея изворачивался вокруг совершенно аморальных
тем, и мы уже выяснили, что в свое время имели одну и ту же бабу, и раза
два даже пили где-то вместе. Вот с этой бляди все и началось. А как,
спрашиваете, я должен был ответить на следующий вопрос Ганса:
- Не мог ты Аню ебать! Она мне про тебя рассказывала, у тя ни хуя не
стоит!
- Хуясе. Как так не стоит? Ты, бля, пей и не борзей!
- Ни хуйа! Она мне так и сказала, что у тебя вообще ни хуя не стоит!
- Не могла она такого сказать, я с ней уже после тебя, выходит,
встречался!
- Значит ты пидорас.
Я ткнул его кулаком в голову, ощутив мягкость его резинового лица. Он
вцепился ногтями в мои руки и мы повалились на пол. Через минуту, пыхтя,
я уже седел на нем и держа обе его руки в своей, наотмашь бил другим
кулаком по расплывающейся красным цветом физиономии…
Нечеловеческим рывком Ганс вырвался из моих дружеских объятий, и через
зал, в котором лежал покойник побежал в прихожую. Я поднялся,
шатающимися ногами прошел по залу и за шкирку вырвал Ганса с корнем из
коридора. Мы не удержали равновесие и покатились на пол, заодно уронив
отдыхающего Евлампия Евлампиевича. Покойник стукнулся головой об пол,
издал кряхтящий звук, из рта его вытекла струйка бурой жидкости, а
восковое лицо от удара потеряло форму. Я выпустил Ганса из рук и
медленно, не отрывая глаз от мертвеца, поднялся на ноги. Ганс тоже
вскочил и подвывая побежал в коридор. Взгляд от покойника я отвел только
когда хлопнула дверь:
- Эй, бля! Ты куртку забыл - крикнул я Гансу на лестничной площадке.
- Ааааааааа!!! - ответил снизу мне Ганс и выбежал на улицу.
Полчаса я обливался потом поднимая гроб и запихивая тело. Особенно
трудно было запихать раздувшегося тестя в ящик. Я вытер его лицо половой
тряпкой, смахнул веником крошки с пиджака и закрыл крышку гроба. Потом
опять открыл, и обшарил карманы покойного. Нашел, кстати, неплохую
зажигалку во внутреннем кармане пиджака. «С паршивой овцы хоть шерсти
клок». Это русская народная поговорка.
После я допил остатки водки и лег спать на диван возле гроба. Потом я
узнал, что в этот вечер Ганс пытался перегнать свою машину с одной
стоянки на другую и врезался в столб. Машину он убил в усмерть, да и его
самого через полгода зарезали в Питере.
Дочери покойного очень удивились, разглядев утром синеющий вокруг моего
глаза аккуратный кружок и треснувшие губы. Пришлось придумывать историю
об уличных хулиганах. По легенде их было трое, но я победил. Лишний
героизм никогда не помешает.
Появился единственный друг покойника. Тоже бывший подпол. Он сурово
разглядывал нас через семикратные линзы, и негодующе краснел, когда я
отпускал ту или иную остроту о всем происходящем безобразии. Пятеро
ментов, присланных для выноса тела, чувствовали себя не в своей тарелке.
Они и понятия не имели, что за типа придется им таскать за грошевую
зарплату по узкой лестнице хрущовской пятиэтажки. Но глаза у них были
все-таки печальны. Еще бы. Квартира Евлампия Евлампиевича находилась на
пятом этаже.
И тут появилась Раиса Михайловна. С букетом осыпавшихся роз и в парике.
Как грациозная шестидесятилетняя лань, она вместе с осенним ветров
ворвалась в квартиру и с колен бросилась в гроб цветами:
- Я в последний раз дарю тебе эти цветы, Евлампушка, как дарила их тебе
каждую неделю! - и разрыдалась.
Довольно долго мы наблюдали за ее стенаниями и причитаниями. С тестем
его вторая жена не жила уже два года. Вот ведь какая она штука любовь. В
конце концов Раиса Михайловна смогла взять себя в руки, приосанилась,
поправила парик и выравнивая голос обратилась к моей жене:
- Квартира по закону моя. Он в завещании ее на меня хотел оформить. Я
думаю, вы войдете в мое положение.
- Вот еще, - парировала жена, - ты здесь уже два года не живешь - моя
квартира и сестры. Отец нам и так много должен был.
- Вы, сучки малолетние, отца своего забыли, - взвилась Раиса Михайловна, -
ни разу даже на день рождение не пришли - забирайте гараж и машину, вам
и так много будет.
- Сама гараж забирай, на хрен нам эта коробка. Квартира наша. Еще с
детства.
- Ты, сучка, мне не дерзи. Я свои права знаю.
- Ээээ, бабка… Хата наша. По закону, - вклинился я, - я тебя вообще в
первый раз вижу.
- Я тебя тоже, пьянь - морда забулдыжная.
- А за это можно отсюда и вылететь, - поддержала нас сестра жены, - мы за
свои деньги хороним, а ты тут приживалкой была.
- Взииииииииииии - выкрикнула Михайловна и вцепилась в голову моей жены.
Мертвый подполковник слышал все, но стоически молчал.
Раиса Михайловна сидела на диване напротив гроба, выла и размазывала по
дряблому лицу дешевую косметику со слезами:
- Вы…вы…ыыыыыы… вы… я… я … я … старая женщина, хоть бы старость мою
прощадили. Одна с сыном алкоголиком живу… Он меня бьет… ыыыыыы… он меня
пьяный бьет… ыыы.
Живой подполковник гладил ее по съехавшему парику и злобно матерился на
не знающих милосердия детей покойного. Жена с сестрой курили на кухне. А
я с приглашенными ментами выносил гроб в коридор.
Закопали подполковника быстро. Пихнули гроб в узкую неглубокую могилку,
засыпали мерзлой землей и воткнули в холмик дешевый деревянный крест. С
1999 года я не разу не был на этой могиле. Мы просто забыли, где она
находится.
Оказывется, Евлампия Евлампиевича Евлапиева больше всего на свете любили
соседи, которых он ненавидел. Весь подъезд. Нет, весь дом провожал
бывшего начальника шарыповского ГАИ, пожирая купленные на мои деньги
водку и закуску. Они волнами заходили в заставленный столами-досками
зал, уничтожали очередной запас пищи и исчезали, захватив с собой пару
бутылок халявной водки. Всего я насчитал четыре волны, человек по
тридцать. Моего мертвого тестя ценили. Когда последняя волна схлынула, я
встал перед оставшимися родными покойного, поднял стопку водку и сказал:
- Сегодня мы хоронили человека без паспорта. Евлампий Евлампиевич
Паниковский. Пусть земля тубе будет пуком. - За столом цинично заржали.
Это были самые веселые похороны в моей жизни.
Психопатриев (3)
1