Поиск по автору:

МОЯ ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ
(философское)
Работаю я в некоем крупном гос. предприятии, располагающемся
в огромном комплексе, где этих предприятий до хрена всяких. Работаю,
в принципе, сборщиком информации, редактором и переводчиком.
Но вчера буквально звонит начальник и желает, чтобы мы с напарником
сходили на склад получить бумагу принтеровую и всякую. Дали нам
тачку железную пудовую, и мы поперли. Как мы добирались грузовыми
лифтами - это предмет отдельного и длительного мата, но, вроде,
дошли, получили и начали возвращаться. А бумаги там было значительно
больше нашего с ним общего веса (!), потому что где дорожка
под уклон - едва удерживали. И вот, ожидая очередного грузового
лифта, в котором спускается забавная такая глуховатая
старушка-лифтерша, отошел я покурить, оставив напарника с телегою.
И вдруг в процессе перекура вижу, что ко мне направляется моя давняя
однокурсница, которую, в принципе, не любил я тогда, ну,
и сейчас - с чего мне ее вдруг залюбить? Видимо, это взаимно.
Но разминуться и глаза опять же взаимно отвести не успели.
Пришлось вместе перекуривать. И общаться. Как я понял, она
в одной из параллельных контор чем-то вроде секретарши. А морда
у меня очень небритая (имидж такой), волосы длинные, на глазу -
ячмень (на фингал похожий), джинсы известкой обляпал, пока тачку
толкал... И тут начинается ТАКАЯ мне распальцовка!..
Как и контора-то вся ей сосет, и Такой-то у нее на побегушках,
и Сякой-то за ней прибирает. И пальцами с метровыми ногтями
потряхивает она двухметровой своей белоснежной цигаркою…
И вот, уже собираясь уходить, бросается мне через плечо, мол,
а ты чего тут и какими судьбами?
И я. Глянув на нее исподлобья. Почесав щетину (она у меня черная,
жесткая, блестючая - класс!). Подтянув штаны. Сказал:
- А МЫ ТУТ… ЭТА… ТАЧКИ КАТАЕМ.
(без воскл. знака, так просто, спокойно)
И пошел к напарнику, ОЧЕНЬ жалея, что не разит от меня
третьеводневошной водкой по 17 рублей.
И тут я понял! Я понял, что чувствовал в 17-м году какой-нибудь
Сидор, насилуя княжну на им же обкаканном венецианском гобелене!
Я понял какого-нибудь Ганса, швыряющего в костер заумные книжки
какого-нибудь Эйнштейна. Я понял Анпилова, слушающего выступление
акад. Лихачева и комментирующего его. Я понял ПТУшника, ржущего
и орущего "Гля! Сиськи!" на сеансе "Легенды о Нарайяме".
Я ПОНЯЛ, ЧТО ТАКОЕ - ПРОЛЕТАРСКАЯ ГОРДОСТЬ!

"ЗАЙЦУ" НА ЗАМЕТКУ
В общем, нажралися мы. Мы - это старые одноклассники, преподаватель
языкового вуза и врач-нарколог (нотабене!). И утром вслед ночным
пианым разговорам повез я его похмеляться к Останкинскому пруду
невдалеке от Аргуновской, где был магазин-похмеляловка из "Альтиста
Данилова". А бодун между тем давит, хотя и начало уже слегка
приотпускать после двух банок темно-зеленого джина на брата. Едем
в "девятке", и тут входит ОНО. Контроллер, мать его всяко. Второй,
видимо, вошел через передние двери, но за толпенью его не видать.
И вестимо - народа много, но он - к нам прямиком. О талонах
не говорю, ибо и так понятно, что и кем было на них покладено.
А он смотрит искательно, но зло. И то - картина. Стареющие двое -
лет под 30 - здоровый, толстый, с красной мордой нарколог и шчуплый
скрюченный евреистый я, от обоих разит аки страшно подумать как.
Ясно - хочет он от нас билета. Готовлюсь грузить ему уши, но меня
опережает доктор совершенно неожиданным требованием предъявить
документик контролерский. Тот дает, медик смотрит, и вдруг...
таращит на сторожевого пса закона налитые кровью глаза и начинает
громогласнейше орать:
- Уы-ы-гы-гы! Уаха-ха-гы-гы! ГАВНЮКИН!.. Гля, бля!.. ГАВНЮКИН!!!
Эка фамилия! Ну прям точно для контролера! Ка-а-ак ты, брат, на месте!
Нада жа - ГАВНЮКИН!.. Не, ты посмотри! - толкает он рядом стоящего
бледного, видимо, стюдэнта. - Посмотри кто у нас билеты щас проверять
будет - сам ГАВНЮКИН!..
Народ оглядывается, то тут то там уже слышатся смешки, близко стоящая
бабка качает седою главой...
Пес закона краснеет, бледнеет, снова краснеет и все равно бормочет свое:
- Предъявите-предъявите...
Доктор тянется рукою в карман и... извлекает маленький смятый рулончик
сортирной бумаги со словами:
- Тебе сколько отмотать, ГАВНЮКИН ?!
Народ уже ржет в голос. Контролер шарахается к на счастье открывшейся
двери и исчезает. За ним - еще один молчел, видимо, второй контроллер.
Вслед им несется могучее "уа-гы-гы" медицинского работника и мой
хриплый ржекашель. Мы доезжаем до пруда и долго и старательно напиваемся
в кафе на открытом воздухе, смакуя происшедший случай и неприлично
похотливо похохатывая.
А в ксиве стояло, насколько успел разглядеть, что-то вроде "Сидоров",
в общем, ничего особенного.

МНЕ ОТМЩЕНИЕ...

В далеком безоблачном детстве водил меня иногда гулять папаша мой, чудеснейший,
интеллигентнейший человек, но ничего человеческого не чурался и даже более того, -
любил и уважал. Потому и гуляли мы поочередно по зонам моих интересов - песочница,
горка, лес, - и его увлечений, о чем ниже. Мама этого факта знать была не должна,
но судьба...
Как раз настал у меня период активного обучения чтению, и в ход, натурально,
первым делом шли вывески и плакаты наглядной агитации. По возвращении домой мама
пытливо вопрошала чадо: «А сегодня вы что с папой читали, а?» И я отвечал ей
тонким детским голоском: «БА-КА-ЛЕ-Я, ГАС-ТРО-НОМ» и пр. Со временем читал я все
лучше, начал пересказывать ей длинные тирады из серии «Мы придем к победе
коммунистического труда!» (Где ты, брежневская московская улица с плакатами?).
И вот в один вряд ли прекрасный день, после приятно проведенного с папой гуляния
я гордо и тщательно ответил ей на вопрос: «А сегодня вы с папой что читали?» -
«ПРИНОСИТЬ С СОБОЙ И РАСПИВАТЬ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»
Папа сначала даже рассмеялся. Потом только...

…Так вот, «пролетели недели, налетели метели», как говорится в культовом для меня
кинофильме «Морозко». С папой мы общаемся все больше по телефону, а вот не
по телефону, а лично я выгуливаю по московско-новорусским улицам и дворам
шестилетнюю дочерь. По приходе домой она частенько рассказывает маме, о чем мы
беседовали по пути, а поскольку дите пытливое и любопытное, а я рассказывать
и учить жизни просто обожаю, а почти некому и некого, - рассказы частенько
повергают мать в состояние культурного шока и комплекса неполноценности. То дитя
пересказывает «Макбета» в вольном изложении, то повествует о правилах игры
на рулетке и том, как гусары стрелялись в рулетку русскую, то о правлении
Екатерины Великой, и пр. Мама рада - дитя гордо - я счастлив. До вчерашнего дня.
Вчера, в воскресенье, по приходе домой мама решила проявить интерес к образованию
ребенка и задала ему вопрос, который тут же вернул меня прямо в благостные те
времена, о которых см. выше: «А о чем вы с папой на этот раз разговаривали?»
И дите - гены! - радостно ответствовало: «А так, ни о чем почти. У папы сегодня
было на банке «Черный русский» написано, а я это знаю, это такой негр, который
в Москве живет. Я его и не спрашивала ни о чем...
Для справки - «Макбет», «Русская рулетка», «Екатерина» и проч., - это коктейли
такие алкогольные, в банках, мать их.
Я сначала даже рассмеялся. Потом только...

История в двух частях, но от этого не теряющая смысла.
Привелось мне некогда учиться по обмену в университете горделиваго
Барсучьего Штата, и, как известно, чтобы пить там андерейдж (в смысле,
молодой ишшо), - разговора нет, нельзя - так нельзя. Жили мы там
в двухместных номерах с америкосами, ибо такова была наша программа
обмена (чтоб мы, в смысле, делились с ними культурою своей страны).
Ну вот и поделились.
Нумеро уно.
Пить-то нельзя, но кто проконтролирует, когда День рождения у кого-то?
И наждралися все ужастно, я в том числе - причем, наверное, был среди
прочих рекордсменом. А «прочих» было немало, причем, почти из всего
бывшего соцлагеря. «Виновника» торжества забирали все вместе из сортира
после стука в дверь арэя (Resident Assistant) и его слов: «Заберите там
своего; я никому ничего не настучу, хотя обязан, но он в писсуаре спит».
Но не об этом речь. По возвращении в свою комнату залег я на свой второй
коечный этаж и посреди темныя ночи не успел дойти до вышеупомянутого
сортира и соделал все мне положенное (орально) прямо на пол сверху.
Наутро - настроение и ощущения, надеюсь, все понимают, - вскочил
и бросился за тряпкой и ведром со словами, обращенными к просыпающемуся
соседу:
«Рэнди... это... тут все - блевота... пардон».
На что этот флегматичный сын сырных ферм просто оглядел свои сумки,
предназначенные для запланированного на тот день отъезда домой
на каникулы, снял с одной из них уж чересчур вызывающе налипший кусок
пиццевого помидора и изрек просто и по-английски (что не удивительно):
«I see».
Нумеро дуэ.
Через месяца полтора у этого Рэнди было посвящение в университетскую
футбольную команду. Протекало оно в форме неумеренного употребления
пива в виде «пьяного футбола», «пьяного бейсбола» и пр. Короче, приперся
Рэнди в номер часам к 4-м утра - с двумя первокурсницами, видимо,
и, видимо, конкретно трахал их всех всю ночь. Не знаю точно, ибо
интеллигентно тут же убыл в телекомнату общежития (Рэнди ко мне тоже
бывал частенько интеллигентен в минуты моих половых слабостей). Прибыл
под утро, чтобы забрать учебники и чесать учиться. На кровати Рэнди
я застал сцену, частенько видимую на определенного рода картинках
в формате JPEG в И-нете. Но главное - это то, что он оторвался от своих
дам, посмотрел на меня совершенно прозрачными глазами и изрек типично
американскую фразу, которая здесь приобрела совершенно новый оттенок:
«Want some?» - типа «Хочешь?», но в переводе теряется колорит.

Прощались мы с ним в конце года, как родственники.

Или вот, работал я учителем английского в спецшколе на Проспекте Мира.
Учил 5-7 классы. Дети, в принципе, ничего, но был там один.
Ни в зуб ногой - это ладно. Но вообще полный дебил. Однако фанат ЦСКА.
В шарфе все время ходил цветастом. И все уроки молчал, так как сказать
"Май нейм из Вася" был не в состоянии. Так вот, тема идет: хобби.
Я ко всем пристаю - какое у тебя хобби, да расскажи, да покажи...
Дети с чего-то завелись - и пошло: орут, друг друга перебивают...
И тут я вижу, что у дебила чавка отвисла, глазенки загорелись,
раскраснелся весь, хрипит че-то про себя... Ну думаю - вот она,
волшебная сила примера и моего педагогического дара! Заинтересовал
я его предметом. Оборачиваюсь к нему:
- Ну, расскажи теперь ты о своем хобби.
А он смотрит на всех затравленно и:
- А мы... а вот мы... а вот мы тоже вчера спартача п**дили!..

А вот мы с приятелем работали в свое время в пионерлагере вожатыми.
Ну и не пили то есть вовсе ни разу ни совсем. И как-то раз после этого
очередного ни разу послали нас к кладовщику за какой-то х**ей, уж не помню,
зачем и для чего. Звали кладовщика ПЕТР СИДОРОВИЧ. Во-о-о-от. А мы
с приятелем - ну просто как Абдулов с Фарадой в "Формуле любви", в конце.
Друг на друга плечами упирались и тихонько так шли, чтобы в голове не ухало
и не проблеваться по дороге. Ну, пришли к нему. И приятель вежливо так
говорит (а рот не просто не двигается, а и не собирается):
- Мнэ-э-э-э, значит... эта... Пидор Сидырыч...
Тут я понимаю, что что-то тут не так и "поправляю" его:
- Нет, извините... мнэ-э-э-э Сидыр Пидырыч...
Так с тех пор и прижилось слово "сидырпидырыч" у нас с ним в лексиконе.

Или вот возил я как-то, переводчиком работая, англичан в Тулу.
Ну, понятно, каждый вечер - за стол. Водка там... закуска... и хрен.
У них там это как национальная еда. Тосты рекой... И на второй что ли
день один англичанин утостился как следует и сам начал говорить,
а я-то синхроню (когда без наушников, это "шептать" называется),
мне думать особо некогда... А он говорит:
"To our friendship. May it be as strong as this horse-radish!"
- "За нашу дружбу! - ору я, сам уже почти готовченко. - Пусть она
будет крепкой, как хрен!" Правильно, в общем-то, перевел. А принимающая
сторона как завелась! Морды у всех каменные, но тосты поперли...
"За наш хрен! Самый крепкий и жесткий!" "Чтобы наша дружба, как хрен,
продирала до самого нутра!" И англичане не отстают (им-то что?):
"Русский хрен - самый лошадиный!" (ну, это игра слов, понятно)...
и самое-то - "Ваш хрен, мол, - НАШ РОТ!" И радуются. А я красный весь,
сдерживаться уже сил нет, в сортир отпросился, хоть оторжался.
Что с них взять: божьи люди...

Сижу сегодня с утра в офисе, работАю, причем, бегом, чтобы
к начальнической летучке успеть. Стены тонкие, а комп старый
и перезабитый на процентов 99. Я себя, естественно, контролирую
мало, иф эни, как говорится. И где-то минуте на 40-й этого мучения
открывается дверь у меня за спиной и всовывается в нее морда
ну совершенно мне незнакомого мужика, которая, лыбясь, произносит:
- Простите, я тут за стенкой работаю. Простите, что помешал, но
на ПРОМАНДОБЛЯДСКУЮ, В ЖОПУ И В РОТ ЁБАННУЮ КОНЕМ СРАТУЮ МЫШЬ,
НАКРЫВШУЮСЯ ВОНЮЧЕЙ ТРИХОМУДИСТОЙ ПИЗДОЙ я просто обязан был
посмотреть, извините...
И, продолжая извиняться, так же внезпапно исчезает. Класс!

Кузен рассказал: он на «скорой» работает.
Суббота. Ночь на воскресенье. Около ночной палатки стоит машина
«скорой». Водила затоваривается сигаретами. А на пассажирском месте
сидит молодая и КРАЙНЕ привлекательная врачиха. Блондинка и пр.
К палатке подваливает компания вдрызг пьяного какого-то плебса лет по
20-22 - наверное, за пивом. После непродолжительного разглядывания
девицы у плебса в мозгенках формируется решение и начинается серия
своеобразных заигрываний из серии пойти, бля, с ними выпить и там, бля,
потанцевать. После естественного сначала вежливого, потом более
решительного отказа зреет и вызревает идея относительно того, что добром
не хочешь, бля, давай через «не хочу», - и врачиху принимаются вынимать
из машины. Подскочившего водилу немедленно обрадовали по репе, и он
сопротивление оказывать более не в состоянии. События принимают
соответствующий оборот - некрупная очередь у палатки рассасывается от
греха.
И тут. У машины открывается задница. И из кузова. Выходят. Трое
санитаров.
Это была психиатричка. Санитары там сами понимаете. Сказать
«трехстворчатые» - это ничего не сказать. В кузове они оставили за
полчаса до этого повязанного и прикрученного «ласточкой» к носилкам
буйного, за которым, собственно, и выезжали. Удачное задержание было
немедленно по его завершении обмыто его участниками прямо там же, в
кузове. Обмыто тоже по-медицински. То есть очень обмыто.
Санитары приближаются…
Итого, через минут 20 проходящий мимо патруль вынужден заметить и
прервать милый санитарскому сердцу процесс. Группа пьяных молодых людей
с лицами различной степени помятости бегает в затылочек друг другу
вокруг микроавтобуса, прилежно останавливаясь после каждого круга перед
троими шкафами и хором громко рапортуя:
- Товарищ старший санитар Ордена Ленина и Ордена Трудового Красного
Знамени Городской больницы № ***, торжественный пробег имени Общества
Красного Креста и Красного Полумесяца выходит на N-й круг! Разрешите
продолжать движение?!
Остается только предполагать, через что им пришлось пройти - ибо всю эту
ахинею они произносили без запиночки.