Остальные новые истории

Общеизвестно, что 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Менее известно, что тогда же, в сентябре 1939 года, Адольф Гитлер подписал документы, которые дали старт операции «Т-4», или «Тиргартенштрассе-4», по массовой эвтаназии ненужных для Рейха людей. Название акции произошло от адреса здания, в котором разрабатывался её план.

Её называли также Aktion Gnadentod, то есть «акция — смерть из жалости». Незадолго до этого к фюреру обратились супруги Кнауэры, которые просили разрешения «усыпить» их малолетнего сына, являвшегося инвалидом от рождения. С разрешения Гитлера в университетской клинике Лейпцига ребёнку вкололи смертельную дозу снотворного (люминала). Так началась программа эвтаназии, или «милосердного убийства» юных граждан Третьего рейха, которая приобрела вскоре немалый размах. На первом этапе уничтожались только неизлечимо больные дети до трёхлетнего возраста, затем верхний порог возраста был повышен до 17 лет.

Показанием для эвтаназии была любая «серьёзная наследственная болезнь» (включая идиотию, синдром Дауна, микроцефалию, гидроцефалию, паралич и т.д.). Затем это распространили на детей, больных туберкулёзом – руководители операции считали, что нерационально тратить средства на лечение таких больных.

Плакат из ежемесячного журнала расовой политики НСДАП «Новые люди» (около 1938 года). «Этот больной за время жизни обходится народу в 60 000 рейхсмарок. Гражданин, это и твои деньги!»

Для решения об усыплении ребёнка-инвалида согласие родителей не требовалось: было необходимо лишь заключение трёх медицинских экспертов из СС. Они не осматривали больного лично, а оценивали его медицинскую анкету, ставя на ней либо «красный плюс» (одобрение эвтаназии), либо «синий минус» (неодобрение). Затем детей с «плюсами» перевозили в специальные клиники, где подвергали умерщвлению, а их родители через три-четыре месяца получали официальный бланк с извещением о смерти ребёнка от обычного заболевания — инфаркта или пневмонии. За 2 года, до 1 сентября 1941 года, в больницах Германии умертвили 70 273 человека. Руководители операции подсчитали, что поскольку «неполноценные особи прожили бы минимум 10 лет, рейх сэкономил 885 миллионов 439 тысяч 800 рейхсмарок». Через 2 года операция официально была закрыта, но в действительности она продолжалась с ещё большим размахом.

С 1942 года эвтаназию распространили на взрослых пациентов, неспособных более 5 лет вылечиться от серьёзной болезни: это позволяло сэкономить на пособиях по инвалидности. Теперь усыпляли тех, кто страдал болезнью Альцгеймера или просто не мог работать на заводе ввиду проблем со здоровьем. А помимо смертельных инъекций для умерщвления стали использовать газовые камеры и т.н. «душегубки» (автомобили с крытым кузовом, у которых выхлопная труба была направлена внутрь). Медик-эсесовец заводил пациентов в «душевую», которая была на самом деле газовой камерой, и открывал баллоны с газом. Затем тела отвозили в крематорий.

Урну с пеплом отдавали родственником, пояснив, что человек скончался от естественных причин (любопытно отметить, что за урну и её доставку взималась плата). Солдаты вермахта и СС, которые с фронта попадали в больницы с тяжёлыми увечьями или нервными болезнями, также направлялись для эвтаназии. Обергруппенфюрер СС Филипп Боулер, которому фюрер ещё в сентябре 1939-го лично поручил программу «Т-4», говорил: «Нужно освобождать кровати для других воинов, чтобы они скорее выздоравливали и возвращались на фронт. Зачем зря выкидывать еду на остальных?». Под эвтаназию попала двоюродная сестра самого Гитлера Алоизия Файт, которая была отправлена в газовую камеру как душевнобольная. Она оказалась в сумасшедшем доме после попытки самоубийства.

На оккупированных территориях с пациентами психбольниц поступали ещё проще: так, осенью 1941-го были убиты 836 пациентов психиатрической больницы в Могилёве. Советский артист Михаил Светин (известный по фильму «Чародеи») рассказывал, что в раннем детстве болел туберкулёзом, и с 30 мая 1941 года проходил лечение в санатории под Алупкой. Его, как и некоторых других, успели эвакуировать, но через две недели все оставшиеся дети были расстреляны эсэсовцами, как и пытавшийся защитить их персонал.

Стоит отметить, что даже у некоторых нацистов реализация программы «Т-4» вызывала неприятие. Так, активистка нацистской партии Эльза фон Лёвис-оф-Менар в ноябре 1940 года писала в письме, содержание которого пыталась донести до Гитлера:
«Моя вера в победоносное преодоление всех трудностей и опасностей, которые стоят на пути Великой Германии, до сих пор была непоколебимой. Свято доверяя фюреру, я безоглядно продиралась через политические дебри. Но при том, что сейчас надвинулось на нас, у человека, как выразилась одна юная национал-социалистка, работающая в расово-политическом ведомстве, земля уходит из-под ног… Крестьяне на Альбе, обрабатывающие свои поля и видящие эти фургоны, тоже знают, куда они направляются, более того, у них перед глазами труба крематория, из которой день и ночь валит дым.

Нам известно, что среди неизлечимых душевнобольных есть много высокоинтеллектуальных людей, часть из них только относительно нездорова, а часть страдает временными расстройствами психики и в промежутках между припадками обладает абсолютно ясным рассудком и даже повышенным интеллектом. Неужели мало того, что их перед этим стерилизовали?.. Дело должно быть доведено до уха фюрера, пока не стало слишком поздно, и должен же быть способ, чтобы голос немецкого народа достиг уха своего фюрера!». Под влиянием этого обращения учреждение, о котором шла речь, закрыли, но сама программа продолжалась.

Для скорейшего умерщвления пациентов психбольниц использовались не только инъекции и газ, но и голод, а также особое неправильное питание. Директор психбольницы города Кауфбойрен рассказал, что он держал пациентов на абсолютно безжировой диете (состоявшей из чёрного кофе или чая на завтрак и варёных овощей на обед и на ужин), что приводило их к смерти в течение 3 месяцев.

Такую же диету рекомендовалось ввести во всех психбольницах Германии. По некоторым оценкам, всего в немецких клиниках подверглось эвтаназии до миллиона пациентов. Например, в лечебнице Мезеритц-Обравальде в 1944 году проходило лечение 3 950 человек, но до конца войны дожили лишь 136.

Даже после капитуляции Третьего рейха в мае 1945 года выполнение программы «милосердного убийства» по инерции продолжалось. Так, 29 мая 1945 года в Кауйбойрене был умерщвлён инъекцией четырёхлетний ребёнок с умственной отсталостью, а кое-где эвтаназия таких детей шла до 1 июля. Некоторые из руководителей программы (Филипп Боулер) покончили с собой, другие были казнены по приговору суда. Доктор Пауль Ниче, задержанный красноармейцами и приговорённый к казни на гильотине в Дрездене в 1948 году, до последней минуты недоумевал: «За что меня убивают? Я же избавлял больных от страданий!».

Характерный эпизод из воспоминаний писательницы и матери Василия Аксёнова Евгении Гинзбург. Он, между прочим, показывает противоположность советской медицины и медицины Третьего рейха. В советском лагере, работая медиком, Гинзбург случайно встретилась с заключённым, бывшим немецким офицером. Он страдал от тяжёлой болезни.
«...Фихтенгольц весь выгнулся в жестоком приступе удушья. Голубые глаза вылезли из орбит. По лицу катился холодный пот.
– Ихь канн нихьт мер… Витте… Люфтэмболи… Махен зи люфтэмболи, ум готтесвиллен…

Я не сразу поняла, что такое «люфтэмболи». Поняв, содрогнулась. Я слышала, что такой способ убийства применяется в гитлеровской медицине. Введённый в вену наполненный воздухом шприц, говорят, вызывает воздушную эмболию и смерть. И он хочет, чтобы я сделала такое!
– Вы сошли с ума! Мы не фашисты! Мы не убиваем, а лечим больных!

Да, но его уже нельзя вылечить. Так пусть же сестра не длит его агонию, он не в силах больше страдать…»

Однако Гинзбург удалось спасти жизнь пациента. В благодарность он преподнёс ей небольшой подарок.
«Каким-то чудом у него сохранился маленький перочинный ножик, и он вырезал им из кусочков дерева удивительные вещицы, неуклюже-грациозные, полные мысли и таланта. Однажды он принёс мне двух маленьких ангелов, подобие тех, что в подножии Сикстинской мадонны.
– Это вам, – сказал он, преданно глядя на меня, – потому что вы сами ангел.

Мы были наедине. Тут-то у меня и сорвались страшные слова, которых, наверно, не надо было говорить.
– Я ангел? Что вы! Обыкновенный человек. И если бы вы меня встретили года три назад и в другой обстановке, вы бы сожгли меня живьём в газовой камере или удушили на виселице…
– Я? Вас? – Его красивое лицо пошло багровыми пятнами. – Но почему?
– Потому что я еврейка. А вы, кажется, фашистский офицер?

Он резко побледнел и упал на колени... До сих пор не знаю, служил ли он гитлеровцам и как именно служил. Но ясно, что было ему в чём каяться. Сражённый неожиданностью удара, он забыл свою обычную сдержанность и осторожность. Стоя передо мной на коленях, он рыдал во весь голос, как ребёнок, хватал мои руки, пытаясь целовать их, и без конца повторял одно и то же:
– Я верующий человек… Разве я хотел? Разве я хотел?..»

Рассказ полубессознательного сисадмина на краю реанимации.

Кому и как пришлось лежать при ковиде в больнице - это история еще рассудит.

Мне же достался скромной пошарпанности коридор около реанимации, недалеко от кабинета районного медицинского статистика.

Каждое утро, как только медстатистик занимала свой кабинет, начинались обзвоны подшефных районной больнице учреждений с единственным вопросом - сколько ковидных выявлено, сколько поставлено на учет.

Бодрые крики этой, уже немолодой, женщины выглядели примерно так:
- Але, третья поликлиника? Сколько выявлено ОРВИ? Пять? Пять - мало, пишем семь!
- Сколько подозрений на ковид? 16 мазков? Не, это много, давай десять!
- А сколько смертность? Три? Три ковидных? Это много, давай одного. Другим двоим чего-нить придумай, жду еще час, далее в область статистику сдаю! Пока!

Две недели меня мучили смутные сомнения, иногда перемежающиеся потерей сознания, что на всех сторонах такого нехитрого дела, как учет трупов и болезней, засели какие-то патологоанатомы-мазохисты, которые легочные болезни просто на дух не переносят.

И вот, когда до выписки мне оставалась где-то неделя, напротив меня прикатили еще одну кровать, поставив ее чуть поодаль, и привезли по скорой дальнего шапочного знакомого, уже в полубессознательном состоянии.

Мне, как немного ходящему, поручили следить за его капельницами и иными желаниями и немедленно ушли в боксы к еще более тяжким.

Первая же ночь с тяжелым пациентом... Кто хоть немного знаком с проблемой, тому есть о чем вспомнить.

А тут... Пара-тройка глотков воды, и взгляд как-то сразу мутнеет, потом серийный кашель, стоны. И так всю ночь, день, ночь. Туалет аккуратно, мелкими шагами, почти постоянно на мне с нянечкой. Задыхается, садится как глубокий старик, потом опять добредает обратно в полуобмороке. Падает на постель. Кормим, поддерживая слабеющую руку.

На третий день он вроде как днем бредить начал. Поведал в бреду, как работал он сисадмином и преподавателем МС-ДОС в каком-то известном вузе Москвы, типа РГГУ или РУДН в платных группах.

Потом сделал страшное лицо, посинел весь и крикнет: 42! 42 слова я просил их выучить на английском языке за семестр, понимаешь, команды в МС-ДОС такие... Ну логика такая... Привязанная она к смыслу каждого действия - хоть файл создать, хоть диск отформатировать, хоть на принтер чего либо-послать - все как на ладони. Знаешь эти слова - с любой системой справишься.

А они мне... Отплатили... Накатали жалобу в деканат, что мы-де пришли азбуке вычислительной с мышами да курсорами под Виндоуз-95 учиться, а этот редиска нас английскими словами совсем застращал, ретроград он дубовый и дуболом ежовый - уберите преподавателя. А мне тогда как раз на бэушную девятку четыреста баксов не хватало, а админской зарплаты разве хватит, когда ценники каждый день перерисовывают... Уволился я тогда... А дальше ты вроде все знаешь... Отключился он, в сон ушел.

Посидел я около него. И думаю: какая судьба бывает - вроде бы человек одной ногой в реанимации, а все о выгоде, да о деле своем думает!

Эх... Я к чему это вспомнил. Математичка вчера что на первом же уроке учудила!

Занялось в колхозе утро, начался учебный год.

Пришел ребенок из школы, принес домашнее задание. По математике - "ВПР вариант 2". Смотрим мы на электронный дневник, дневник смотрит на наш браузер - искра, буря безумия в глазах. Лезу в бумажный его стриптиз-оригинал. Может там документ какой-то вложили, как это бывало во время удавленки... Не... Нет ничего.

Лезем в чат. В чате: чего только нет, бременские музыканты достали, заразы, логарифмические линейки и насилуют Брадиса его же таблицами.

Наконец, одна мама связывается с математичкой, возвращается в чат и оставляет голосовое полуматерное сообщение, из которого следует, что "надо поискать как-нить в яндексе".

Делаю морду кирпичом и звоню математичке, чтобы узнать адрес сайта, потому что их в поисковой выдаче с заданным ключом поиска, сильно больше одного.

"Какой еще адрес? - спрашивает та. - Ну вот я набираю в Яндексе, и мне сразу выпадает". Так.. Вдох-выдох, вдох-выдох и предельно нежно: " Ирина Серафимовна, результаты выдачи поиска у разных людей и на разных компьютерах отличаются, и там вверху должна быть строчка такая, в которой написан адрес сайта". "Вот, например, есть решу-гиа-дубу, это оно?" "Какое ГИА?! - ужасается учительница. - Нам до него еще далеко!".

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Антиковидная гимнастика. Удавленка, блин!

Заход на второй круг. Мы же не можем всем чатом глянуть какие у вас колготки в рекламе, и иные, не менее красные дни! Сезамиха, ну, разуй зенки, протри поисковую строчку!

На третий раз из трубки восклицают: "Ой, правда, вверху адрес есть! Да-да, именно этот сайт!"...

Вот так и вылазит, почему админы бредят в больнице командами, хоть и одной ногой уже в реанимации стоят!

Из фильмов с участием Бельмондо больше всего запомнился такой эпизод
(название фильма уже не вспомню).

Три друга поспорили, кто переспит с самой некрасивой женщиной.
Через пару недель встретились на морском бережку,
показывают друг другу фотографии покорённых дам.
Один показывает свою. Все хором: "Ах!"
Второй показывает фотку. Все: "Ой-ой-ой!"
И тут Бельмондо как козырного туза выкладывает свою.
У друзей волосы дыбом, истошно вопят:
"Нет! Нет! Это невозможно!"
А Бельмондо со своей фирменной улыбочкой от уха до уха радостно им сообщает:
"А я её трахал"

Покойся с миром, Великий Маэстро!

Злые языки, например, утверждали, что солидный доход Эльдара Рязанова объясняется не его фильмами, а отчислениями за идущие в провинциальных театрах одноименные пьесы, написанные им совместно с Эмилем Брагинским.