История №79932

Выдалось мне служить в городе Перми, в управлении зенитно-ракетного
полка. Надо сказать, что Пермь представляет собой совокупность поселков
городского типа, поэтому, несмотря на то, что управление части
находилось в черте города, до ближайшего жилья было минут сорок ходьбы
по пашне или по лесу, в зависимости от того, в какой из районов города
нужно было идти.
Веселенький красный ЛАЗ, начала 60-х годов выпуска, по утрам привозил к
нам офицеров и по вечерам, в 18.00, забирал обратно. Как только по части
разносился слух о том, что «немцы» или «волки» (так называют офицеров
солдаты, уж не взыщите) уехали, по части разносился вздох облегчения и
рядовой и сержантский состав начинал свою ежевечернюю жизнь, не
регламентированную никакими уставами. Молодые бойцы («стрюки»), те кто
не был задействован в нарядах, добровольно принимались чистить картошку,
мыть полы и сортиры, тем самым помогая старослужащим, находящимся в
нарядах, легче переносить все «тягости и лишения» второго года службы.
За этой самоотверженной работой внимательно наблюдали «черпаки»,
стараясь добиться максимально качественного выполнения поставленных
перед «стрюками» задач. «Деды» и «гражданские» («гражданскими» у нас
звали «дембелей») пили чай с белым хлебом и сливочным маслом,
предоставленными поваром, личностью, хоть и недавно призванной на защиту
Родины, но, несмотря на это, уважаемой старослужащими за его должность,
собирались в совхоз на танцы, просто бесились.
Единственный офицер, остававшийся в городке - был дежурным по части,
поэтому степень вечерних солдатских свобод находилась в прямой
зависимости от личности офицера, который в этот день заступил на
дежурство.
В тот вечер, о котором я хочу рассказать, дежурным по части был капитан
Болотов, добродушный толстяк с обрюзгшей фигурой отставного штангиста,
начальник службы ГСМ, шутник и балагур. Разводы, походы в столовую,
вечерние поверки в дни его дежурства были любимым развлечением солдат,
поскольку Болотов, которого, за глаза, все звали просто Витя, не мог не
сказать ни одной своей фразы так, чтобы не вызвать приступа
истерического смеха у солдат. Солдатским восторгам по поводу его
приколов не было границ: «Во, Витя-то корки мочит!», «А слышал сегодня
в столовй Витя автороту опустил? » и т.д. и т.п.
Но главным действующим лицом того вечера был не Болотов,
а его подчиненный, водитель бензовоза, старший сержант Кабан. Природа
одарила Вову щедро. Он был обладателем двухметрового роста и веса
глубоко за центнер. Авторитет Кабана был непререкаем и, если бы не его
добродушие, то он вполне мог бы держать в кулаке всю часть. Но Вове это
было неинтересно. Любил Вова пожрать, поспать, нравилось ему писать
письма любимой девушке, да и выпить он был не дурак. До того дня мне
так и не приходилось видеть Кабана в ярости.
Ну, так вот. После отбоя, казах Колючка нашел себе необычное
развлечение. Вооружившись бритвенным лезвием, он подкрадывался к спящим
бойцам, кто призывом помладше, и разрезал уставные сатиновые семейники
по боковым швам. Вся казарма давилась от смеха, глядя, как разбуженный и
ничего не понимающий спросонья боец кидался выполнять какое-либо
поручение, не заметив того, что он лишился своего белья. За этим
развлечением, под тихое бормотание Листьева и Любимова («Взгляд» тогда
еще не был запрещен к просмотру личным составом), прошел вечер и казарма
погрузилась в сон.
Проснулся я от того, что по моей кровати кто-то пробежал. Надо сказать,
что этот кто-то не просто пробежал по моей кровати, но и самым
болезненным образом наступил мне на ногу. Громко матерясь, я вскочил и,
надо сказать, правильно сделал, потому что в этот самый момент по моей
кровати пронесся абсолютно голый Кабан с ремнем в руке. Его нога
наступила как раз на то место, где до этого была моя голова. Очухавшись
от необычного пробуждения, я увидел следующую картину: голый Вова,
громко и нечленораздельно матерясь, носился за Колючкой по кроватям, а
бедный казах с выражением ужаса на лице улепетывал от него. За этой
картиной с выпученными глазами и отвисшей челюстью наблюдал дежурный по
части капитан Болотов. Спасло Колючку только открытое окно, в которое
Кабан, невзирая на ярость, прыгать поостерегся. Оно и понятно - второй
этаж, все-таки!
Наутро остывший Вова поведал нам такую историю: «Проснулся, - говорит,
- я часа в четыре ночи. Ссать хочу - сил нет. Ну встал, пошел. Гляжу,
дневальный на меня уставился как баран на новые ворота. «Ничего,
говорю, сынок, вот потащишь службу с мое, тоже красавцем станешь».
Потрепал его по щеке, иду дальше. Навстречу разводящий с часовыми.
Встали, чего-то ржут как кони. А я ссать уж очень хочу, некогда
выяснять, чего это их так развеселило. Доскакал до сортира, снимаю
трусы, а их нет! Вот Колючка! Сука! Трусы пакистанские из военторга.
Семь рублей отдавал! Ну делать нечего. Пошел в казарму, как Штирлиц,
прямо! Все по стеночке, по стеночке. Захожу в казарму, а навстречу Витя
Болотов. «О…уел, говорит, Кабан ты, что ли, под дембель? Что за
эксгибиционизм ты здесь мне устраиваешь? » Ну вот, как, скажите мне,
после этого казаха в живых оставить? Убью, суку. Пошинкую по
миллиметру!!!! »
Не убил Кабан Колючку. Простил. Но до того, как простить, еще долго
ловил его по части, искал по каптеркам да бункерам.
Вот такая история.