История №574703

Великая сила искусства

В моём любимом городе Сан Августине есть кафе-бар “Ми каса”. В этом баре работает замечательный музыкант, виртуоз рок-гитары Дьюи Виа. Дьюи родился можно сказать с гитарой в руках где-то в Вирджинии, но денег у родителей отдать его в музыкальную школу или тем более в консерваторию – не было. Вот так он и проработал всю жизнь водопроводчиком, а музыкой занимался в свободное время.

И только шесть лет назад Дьюи решил целиком посвятить себя музыке. Он перебрался в Сан Августин и вот теперь работает соло и в группах.

А я уже совсем забыл как играть на пианинах. А когда то в молодости я тоже работал на клавишах – на сцене и в ресторане. И одно время даже хотел положить на работу врача и устроиться пианистом в рязанский цирк. А в Америках времени играть не было, и техника ушла. Правда год назад купил я себе профессиональные клавиши, то бишь 76 клавишного Курца с полутяжелой клавиатурой и жутко навороченным процессором, но сразу после этого упал, разбился, поломал кости в левом плече, и стало не до музыки и вообще не до чего.

Но когда более менее выздоровел и начал ездить в Сан Августин, пить пиво в ми касе и слушать Дьюи, мне опять захотелось играть самому. Начал я с того что приволок свои клавиши поменьше – ямаховскую пиаджеру – к Дьюи в ресторан, он мне разрешил с ним маленько поиграть. Дьюи и Крис на двух гитарах запиздячивали такой охуительный рок что мёртвого можно было поднять. Я пару раз отважился даже сыграть небольшие сольные репризы, а так конечно всё больше гармонию держал и подголоски.

Ну ладно, начал я потихоньку восстанавливать пианистическую технику на домашних клавишах. Восстанавливается конечно хуёво, а голос – ещё хуже. Выучил две песни, классический рок есссно – have a cigar с wish you were here и whiskey train несравненного Гарри Брукера, который Procol Harum. Спел их под свои клавиши в Arnold’s – это такой бар на US 1 в Сан Августине. Там собирается народ попеть в открытый микрофон, но почти все гитаристы, балалаечники на банджо, есть пацан духовик, дует в саксофон, флейту и кларнет. Клавишников-любителей почему-то нет совсем.

Ну, короче спел я эти две песни, народ маленько припух, потому что обычно никто такие вещи в одно жало не поёт, тем более под клавиши. А потом мы с Римкой решили пойти выпить она капуччино, а я какао в таком кафе забыл как называется на улице St.George, она там типа как в Москве Арбат только ещё интереснее. Там всё время бывают разные парады, народ ходит в средневековых одеждах, мушкеты, пиратские сабли на себе таскает. Короче, лепота.

Ну вот, запарковал я свою Таху в знакомом переулке где всегда есть свободные места, и пошли мы в то кафе, но по дороге захотелось поссать, потому что мы в Арнольдсе выпили дециль пива. И мы зашли в гостиница Casa Monica. Классная такая гостиница с множеством звезд, вся в испанском стиле. Там даже в сральнике помимо всякого мрамора и гранита вместо бумажных полотенец подают свёрнутые мохнатые полотенечки для рук. Вытер – и кинул в специальный бак для использованных полотенец, а они их потом стирают. Или выкидывают, хз…

Короче, отлил, и уже собрались мы уходить, но там внутри есть бар, такой тоже навороченный как и вся гостиница, а в баре обычно работает трио – саксофонист, барабанщик и пианист. И стоит такой концертный рояль Baldwin длиной с Кадиллак 50-х годов. И крышка открыта, клавиши видно черненькие и беленькие. И я подумал, вот бы сейчас Римке Мурку сбацать.

Ну, подошёл я к бармену, спросил разрешения. А там ребята простые. Хули – хочешь играть, играй! Сел я, примерился к клавишам. А после пиаджерки с её игрушечными пружинками и уменьшенными клавишами лабать на акустической машине таких размеров – это как пуделю трахать бегемотиху.

Короче, кое как совладал я с клавишами, сыграл Римке Мурку, Горячи бублички и ещё там пару обычных ресторанных вещичек какие я лабал 30 лет назад в ресторане Ока в Канищеве, на рязанских задворках. Бар был практически пустой, сидели там две старушки. Им как ни странно понравилось, хотя я играл страшно лажово, по суседям, потому что техника ушла, и клавиши натуральные, на которых я сто лет не играл. Спросили, что я обычно пью. Говорю, шардоннэ. Принесли одно, второе.

Короче, после третьего бокала музыка пошла значительно бойчее. Сыграл я shine on you crazy diamond и только потом вдруг сообразил что я его РАНЬШЕ НИКОГДА НЕ ИГРАЛ. Потом принесли ещё выпить и я начал играть уже совсем какой-то дикий полупьяный разносол – битловскую Мишель, Самара-городок – беспокойная я, а кто ж его знает чего он моргает, мазурку Шопена, к Элизе Бетховена, семь-сорок, лезгинку номер два, Hey Jude, Maxwell’s silver hammer, Don’t let me down, Something, славное море священный Байкал, потом оглянулся, а бар набит битком. Рояль сука здоровый, голосина у него адский, вот народ и сбежался типа послушать. Принесли ещё выпить мне и Римке. Начали чё-то заказывать.

Но вот заказы я уже не осилил, потому как предметом не владею. Ну ладно, играй чё умеешь. Ну я ещё маленько выпил, мне как раз принесли очередной дринк слушатели, и залабал Подмосковные вечера, Берёза белая подруга, hard day’s night, come together, стою на полустаночке в цветастом полушалочке, дальше уже не помню. Римка сидит рядом, тоже пьянющая, её слушатели вместе со мной до кучи напоили.

Ну ладно, времени заполночь, уже практически понедельник, утром работать надо, поэтому вроде пора и отрываться, а народ только разошёлся. Спас меня случай. Пришла в бар пьянющая невеста в белом платье с вообще никаким женихом и ещё какими-то друзьями, которые судя по всему если невесту ещё не выебли, то до утра выебут обязательно. Короче, всё как в Рязани 30 лет назад, только по-английски, и у меня голова стриженая и наполовину седая, а тогда у меня был такой хаер, и ни одного седого волоска.

Вся эта лунявая компания стала с нами обниматься и брататься, мы с ними ещё выпили, потом познакомились с мексиканцем, владельцем ресторана, он тоже сидел слушал и маленько выпивал. И с поляком, у которого парикмахерский бьюти салон. Поговорили с ними по-испански и по-польски, в меру владения обоими языками, то есть я сказал поляку “вшистко в пожондку”, а мексиканцу “аста ла виста”, после чего мы выпили и опять перешли на английский. Ресторатор-мексиканец меня с Римкой пригласил к себе в ресторан в Сан Августин Бич и сказал что напоит и накормит до отвала на халяву.

Ну, короче времени к часу ночи, и я решил устроить дембельский аккорд и отвалить. А посему я сыграл Светит месяц – светит ясный со всякими тремоло и выкрутасами, а потом опять Очи чёрные и сразу из оттуда – цыганочку с выходом. На таком звонком рояле Цыганочка звучала шопесдец. Пьяная Римка плясала с пьянющей в хлам невестой, жених отключился на диване, а народ хлопал в такт.

Потом я встал, очень сердечно распрощался со слушателями, взял Римку за руку и пошёл нетвёрдым шагом на выход, к парковке. Последнее что запечатлела память – это пьяная невеста в объятиях какого-то посетителя бара, причём объятия уже переходили в нешуточное лапанье и облизывание. Досматривать чем это кончится было уже некогда.

В машине я честно попытался протрезветь, но потом решил, что насилие над природой ни к чем не приведёт, и поехал как есть, то есть пьяный. Что характерно, доехал на одном дыхании, лучше чем трезвый.

На следующее утро, то есть в понедельник, меня мучил сушняк, срал кирпичами, а в голове роились всяческие мысли, музыкальные фразы и ещё всякая хуйня, короче всё кроме работы. У Римки страшно болела голова, поднялось давление, правда не сильно, а на кухне валились из рук чашки и тарелки.

Римка в перерывах между головной болью и глотанием таблеток от давления мне рассказала ускользнувшие от меня детали вчерашнего вечера. Что оказывается те старушки тоже с самого начала там не сидели, а услышали музыку, сидя в номере и сползли в бар послушать. Когда я сыграл Римке Мурку и семь-сорок с бубличками, я засобирался уходить, но старушки спросили у Римки: Are you his wife? Она ответила утвердительно, и они завопили хором: Tell him he cannot quit! We came down especially for his music and we already bought him a drink!

А два приятеля – поляк с мексиканцем – пришли потому что им сказали наверху в туалете что в баре начал работать новый пианист, клёво играет, идите сами послушайте. А уже в баре им объяснили местные работники которые тоже пришли послушать – швейцар со входа, официантки, кухонные работники – что я – это не новый пианист, а просто один из остановившихся в гостинице гостей, который просто сел поиграть.

Это конечно тоже было неправдой, потому что никаким гостем в этой гостинице я не был, а просто зашёл туда поссать и посидеть на кожаном диване. Это у нас с Римкой давнишний ритуал, потому что там шикарные туалеты и страшно удобный диван, на котором кости отдыхают. А в этот раз просто кости случайно выпали по-другому, и в результате этого выпадения я из незванного ссательного гостя превратился в великого пианиста и снискал бездну незаслуженного внимания.

Ещё Римка мне сказала, что поляк просил её попросить меня, чтобы я ему сыграл его любимую русскую песню – “Очи красные”. Этот поляк наверное в прошлой жизни был французом. И не каким нибудь, а Стендалем, поэтому у него красное и чёрное в голове перепуталось.

Так или иначе я понял, что он хотел, но почему то вместо красных цыганских очей из под моих нетрезвых пальцев вылезло вступление к первому концерту фортепиано с оркестром всем известного своей нетрадиционной ориентацией русского композитора. Выпутаться из первого концерта мне удалось только перед самым припевом: “Как люблю я вас, Как е..у я вас, Знать увидел вас Я не в добрый час!” Рояль дребезжал и подпрыгивал. Поляк раскачивался в такт, скорбно закатив глаза.

Когда я немного отошёл и отпился чаем, я и сам тоже стал вспоминать дальнейшие подробности. Например, что к Элизе Бетховена я тоже никогда раньше не играл, и потому играл её фразу за фразой, в том порядке, в котором их мне напевал мужик, который мне её заказал, а перед этим он ещё заказал мне выпить, и я выпил.

Короче, вечер удался как нельзя лучше, потому что попурри из Лед Зеппелин и Камаринского мужика им хуй кто ещё когда-нибудь сыграет, а более всего потому что настоящую русскую музыку никаким исполнением не испортишь – ни трезвым, ни тем более пьяным.

И поэтому я решил, что надо всё-таки музыку не забрасывать, захаживать теперь в этот бар и играть на этом совершенно охуительном рояле, если конечно меня туда опять пустят. Потому что писать в интернет – это совсем одно, а играть живым людям, которые сидят рядом – это совсем другое. Конечно, я не Рахманинов и не Рубинштейн, играю я конечно хуёво после тридцатилетнего-то перерыва, но тем не менее есть что-то такое в живой музыке, какая-то магия, что даже на такую лажу получился такой вот мощный эмоциональный отклик. Не потому что я хороший пианист, а просто потому что искусство – это, блять, страшная сила.