История №1338630

"Ух ты, мы вышли из бухты!..."

Историю поведал мне в начале 70-х бывший матрос, отслуживший вместо тогда положенных 3-х лет аж 3.5 года и дембельнувшийся в конце 1969-го. Когда-либо веселого я его за несколько лет общения не припомню. Он всегда был серьезный и сосредоточенный, даже произнося присказки "Сука ты, а не матрос!", "Ни в пизду, ни в Красную Гвардию!" а также "Торпедой вперед!" (Это когда останавливались отлить).
В первой половине 69-го был инцидент с Китаем на Даманском. Мой знакомый тогда служил на ТОФ и должен был демобилизоваться в мае. И вот "дедушкам" объявляют, что дембель переносится на полгода. Как рассказывал мой знакомый, все матросы были страшно злы на власть, ибо итак уже 3 года вместо сухопутных 2-х отслужили. Появилась даже частушка на мотив припева популярной тогда песенки из репертуара Эдиты Пьехи про замечательного соседа:

Пап-пап, дембель в мае,
Пап-пап, наебали,
Дембель будет только в ноябре!

Прямо мой знакомый не говорил, но по контексту создавалось впечатление, что злоба на корабле была потому, что считали, что руководство явно перебздело, что не так уж и сильно стал возгудать сосед с юга, чтобы тихоокеанский флот мобилизовывать.
Теперь собственно история, не знаю, придумана ли она была со злобы либо так и было.
Пришвартовались они во время похода в одном иностранном порту. Через некоторое время неподалеку пришвартовывается американский военный корабль. Матросы высыпали на палубу,- страшно интересно! Видят матроса-негра, драющего палубу. А неподалеку от него- белого матроса, расслабленно облокотившегося о борт и курящего сигарету. Из трюма появляется наш молодой замполит. Сходу ориентируется в обстановке, принимает решение и приступает к партполитработе: " Вот, вы видите перед собой наглядный пример расовой сегрегации в империалистических США!...". Тем временем белый матрос докуривает, гасит окурок, подходит к негру, трогает его за плечо, берет у него швабру и начинает драить палубу. Матрос-негр, отойдя к борту, разваливается на нем и закуривает. Наши матросы дружно, с суровыми лицами, поворачиваются к замполиту. Тот, как бы поджавшись, и молча, стараясь быть незаметным, стал спускаться в трюм.