История №1280488

Закон Иова.

Говорят, когда Бог с Сатаной отложили, наконец, карты, или кости, или что там используют Всесильные мира Того, чтобы ублажить свой игровой азарт, Иову вернулось его царство, и вдвое богатства, и вдвое сыновей и дочерей. И в один из дней, когда он кончил отбивать поклоны, или возносить молитвы, или произнес последний тост во здравие, ко входу в его дворец приблизился мальчуган. Был парнишка кучеряв, как все аравийцы, и чумаз, как все пацаны. И в руках он держал глиняную табличку со странным символом.

Одна странность была в облике ребенка, простого, в сущности, оборванца. То ли табличка так отсвечивала, то ли присутствующим стражникам пригрезилось, а скорее всего они уж сами потом, задним числом заявили, что все как один видели. Но глаза у ребенка светились той самой синевой, на которую только и щедро небо пустыни.

Что то был за символ, мы уже не узнаем. Кто его видел, тот видел в первый раз, и описать не смог. А кто позже описывал, вероятно, врал безбожно, ну да мы ему не судьи.

Зато Иов был дядька смекалистый. И то, в библейские времена цари своих овец сами пасли, и дворец-то только среди хижин был дворцом, а среди нынешних дворцов он самая ни на то хижина. А кто сомневается, пусть попробует четырнадцать сыновей да шесть дочерей разместить. Каждое утро очередь к умывальнику, как в плацкарте, а оно ж пустыня! Так вот, табличку он у ребенка принял, еще и пошептал что-то в бороду, врать не будем. И мелкой монеткой ссудил. Мол, молодец, оборван, вырастешь – приходи на кастинг на Неуловимых. Ну или в Бронзовую Птицу. Цыганом возьмем.

Говорят, ребятня, натурально, после этого потянулась. Ага. С табличками. И вот тут уж отрицать не смог никто. Носятся там себе в овраге, в пыли и глине – чумазые мама не горюй, только белки глаз отсвечивают промеж длинных смоляных ресниц. А подымется на ступени с табличкой, так небо в глазах плещется, что вода колодезная.

Они, ребятня, там в овраге игрались, и наткнулись на старую подмытую кладку. То стена библиотеки была, какого-то колена еще более древнего, и сгинувшего, и песками занесенного. Поскольку мало ли в пустыне сгинувших племен и даже цивилизаций, а вот удобных мест для библиотеки всего ничего; вот и строили поверх, сами того не зная. Ну и вот, дети себе играют, таблички откапывают, царь монеток не жалеет. Счет ровно до пятисот дошел.

И решил Иов свой Закон этими вот символами изложить. А что? Это не иероглифы (образованный был, египетское письмо знал), не буквы – много, не слоги – мало. Зато в каждом символе – уникальный смысл, который иной раз и в слова-то не облечешь, а тут на тебе: готово.

Ну то есть были там буквы, были. Что-то похожее, например, на греческий стиль, потому что Алеф – это Бык, а потом уж где-то как-то буква в слове. Не буду врать про Буки с Ведями, и про руны умолчу. А вот то, что мы теперь считаем астрологическими символами да Тароком, именно оттуда нам известно.

И вот – Закон. Иов, он праведником был. Он с Богом общался, и Бог ему ответил. Ответил, правда, в стиле – ну не понравился ты мне, рожа больно кривая, и то только после всех котовасий и хреноступей. Но все ж – Бог! Он есть высшая благодать! Вот и вышел Закон, вроде бы как в соавторстве. И каждый в Иовом царстве рад был такому справедливому и мудрому закону подчиниться. И записан он был новыми символами, вот этими, которые детвора принесла. С глазами – неба осколками.

Отступим. Мы-то знаем теперь, что символ символу рознь. А впрочем, возможно, это только потому, что не про все символы мы всё знаем. Ну или хотя бы кое-что. Ну или не знаем про все, но про некоторые не знаем совсем, а про другие что-то. Вот взять, например, астрологические. Все эти там зодиаки, планеты, кто где, луны восход, луны уход, черной луны след. Опровергнутая эта наука пытается из глубины своего нематериального падения учить нас, что эти символы влияют на нас избирательно. С учетом кто, когда, где был рожден, какой жизненный принцип выбрал, и даже что на завтрак съел.

Оказалось вдруг, что закон Иова поступает с людьми так же. Судит их, так сказать, исходя из применимости своей буквы к происхождению и житию человека. Да и не-человека, мало ли шайтанов да джиннов раскидано было по пустыне в те времена. Даже и верблюдов привлекали, пока со свободой воли не разобрались. Краеугольные камни только соотнесясь с Законом закладывали.

Да и то, как может Закон судить вора за воровство, если его буквы еще в момент рождения сложились в слово «вор»? Другого – осудит, а вор не виноват. Так же и насильник, оскоплен будь и навеки проклят, но если ты Пан по рождению, что ж с тебя взять. Про оправдание убийц, насколько мне известно, ничего не было, врать не буду. Но про карт-бланш царям, видимо, было, иначе ж откуда вот это всё.

Когда закон был, наконец, введен, настал в Иовом царстве Золотой век. Так, по крайней мере, отзывались о нем те, кому положено было отзываться. Прочих мнений ни история, ни молва не сохранили. Должно быть, не те символы использовали, ну или не в той кодировке.

После своего триумфального возвращения в качестве праведника мира Иов правил, как известно, еще 140 лет. Срок немалый, всем гарантам в пример. Семь поколений, сказали бы мы сейчас, но в то время девки в 15 рожали. Не было у Иова таблички про совращение малолетних. Так что десять, считай, поколений жили при Законе, славили Царя и справедливость.

Беда – она беда и есть, что в пустыне, что для нас сейчас. После Иова никто не смог Закон прочесть и истолковать. Пытались раскопать ту старую библиототеку, да суров песок пустыни, занес и овраг, и дворец, и все царство Закона его. И нас занесет, дай только время. Судьи и так и сяк пытались, столько человек осуждено было... Да вы и сами знаете, всё европейское средневековье – наши с вами теперь клиенты, и карты Таро, и астрология с алхимией, один пример другого наглядней: алчность, зависть, тупость, ложь. А больше всего мы впитали от песка той пустыни: безразличие. Заносит, заносит нас этим песком, и нас, и все наши постройки заносит мгновенно. И глаза у нас теперь цвета песка.

Так вот, об одном моем друге. Интересный мужик, такой уже за сорок перевалил, а дашь игрушечную железную дорогу – и пропал выходной. Сейчас, правда, в основном в танчики.

Ну а сам, не, стройотрядник, альпинист бывший, бабник от Бога, выживальщик и все такое. Димой звать. С лицензией пилота, это важно.

Ну а сейчас диспозиция такая. Пляж, моя жена забралась в тень – она загорать не любит, я сам от солнца намазанный где-то как-то, ну и Димыч. Посейдон, блин, без столового прибора. Стоит, весь такой ужратый, но вроде не заметно. Ноги в гальке увязают, прибой щиколотки лижет. И вот надо же тут гидроплану сесть.

Ну а там все как надо, поплавки эти, кабина открыта, герой-пилот то ли в туалет соскочил, то ли к знакомой. Вот вы знали, как все эти большие баннеры устроены, которые там медленно так за самолетами летят? Я тоже не знал, думал, их вот так цепляют, и все. А они сделаны так, чтобы для взлета и посадки они сворачивались компактно, а уж когда самолетик вышел на высоту, разворачивались и реяли гордо. И вот такой поплавок-этажерка вдруг начинает качать волну против Димыча.

Сказать, что я у него на руке повис, значит точно соврать попусту. Я стоял на солнце грелся, а его бес уже гнал по кочкам. Я только по общему вздоху понял, что где-то что-то летит. Димитрий потом говорил, что сам не понял, откуда что взялось, он-то на своих тренажерах никогда с воды не взлетал. А взлетал он знатно.

Вот вам никогда не снилось начало ядерной войны? Вот как будто вы смотрите в окно, а там самолеты, и они летят, и некоторые падают, и все небо в зареве, и во сне понятно, что всем каюк, а мы с нашими будем выживать. Так вот, забудьте. Потому что это Димкино начало ядерной войны выглядело в точности как начало фильма «Красота по-американски», где парнишка снимает на камеру пластиковый пакет. Его там колбасит, этот пакет, швыряет и рвет, как Тузик корейца, и вот точно так наш Димочка взлетал на том угнанном самолете. Что творилось с пляжем, можно только в тупом караоке представить. Спасательная служба, к слову, безмолствовала.

Но он взлетел. Профессионал, что ж. Сперва дребезжал крыльями, что твой мотылек. Потом стрижом пошел, на солнце сверкнул, и ушел пятном незаметным, на развороте мелькнул монеткой малой.

Нет, я не шучу. Он вышел на посадку ровно там, где взлетал – нет, ну реально ас. Помните, да, вот эта этажерка с водными лыжами снизу, и что с ней такой делать... он струхнул. И метров с пяти катапультировался стройным бобром в водную пучину. Большой плюх был ему товарищ. Но его плюх никто не заметил на фоне... ну вы поняли.

Их, наверно, из спасательных кругов делают, эти гидропланы. Короче, машина навернулась, мотор встал, а дальше закачалась вся конструкция, как поплавок. И Димочка наш, вынырнув, прямо к нему и поплыл.

Я его, дурака, спрашивал потом: почему не смылся? Мог бы в тот момент исчезнуть, и не было бы тебя. А он: не могу машину бросить.

И вот картина маслом. Народом переполненный пляж. Ленивыми волнами к берегу прибивает маленький самолетик-гидроплан. В кабине сбоку, ноги наружу, отдыхает, ладошки подмышками, наш Димон. Десять метров от берега. Пять.

И вот оно. Бежит, пузо вперед, в волну под самолет: мамаша, зазевавшаяся в телефоне, на три метра отстает, как будет теперь отставать на всю жизнь.

И вдруг время застывает. Затихают волны, только чуть заметная пена чуть заметно стелется, чуть заметно шипя, сползая с гальки. И ребенок входит в гладкое на миг море. И говорит, глядя Диме в глаза той голубизной, которую в городах, наверно, уже только своровать можно.

Нет, вы представьте. Вот оно море. Пляж. Самолет, пилот высунулся из кабины. И маленькая девочка встает на цыпочки в воде и кричит: «Дяденька, не пятьсот! Там было десять тысяч, дяденька!» - и лупит, лупит по воде ручками и взглядом той невозможной синевы, о которой только в пустыне и можно вспоминать. И Дима переспрашивает: «Что?» - и это уже не догнать, оно летит, и мама держит девочку за руку и говорит – да вы что, да мы вообще считать не умеем...

И тут уж, конечно, прибегают полпляжа, и вот эта яжемать, и начинается большой разбор, которого нам всем лучше бы не видеть. И как-то совершенно невзначай в руке у моего друга оказыватся скомканный листок, выдранная страничка из энциклопедии.

Здесь должен быть кадр из фильма. Мой друг смотрит в небо. Его глаза смотрят в небо. Крутящие его охранники смотрят в небо. И только маленькая девочка смотрит на него серьезными глазами, когда он разворачивает скомканную страницу с символом Алеф.