История №-10015543

Эта история произошла в советском (тогда еще) посольстве в небольшом
отдаленном африканском государстве. Время было перестроечное, на Большой
Земле веяли ветры перемен, шли выборы-перевыборы руководства
предприятий, входил в моду «огонь по штабам» и т.п. (Помните те
счастливые времена?) Эти новые веяния достигали и нашего захолустья,
располагая посольский персонал к неким фривольностям и отклонениям от
закостеневших «норм и правил поведения советского человека за рубежом».
Но что особенно беспокоило руководство посольства, скептически
смотревшего на «перестроечную возню» в Центре, - так это росшее не по
дням, а по часам вольнодумство посольского персонала, выражавшееся, в
частности, в снижении уровня чинопочитания.
В одно прекрасное субботнее утро дежурный комендант посольства (паренек,
следящий из-за пуленепробиваемого стекла за всеми входами-выходами и
нажимающий кнопки открытия-закрытия парадных дверей) позвонил в кабинет
посла, заехавшего спозаранку почитать новости: «Петр Алексеевич, вас к
телефону. Москва на проводе». Звонок из Москвы в загранучреждении -
всегда событие. Посол, человек тучный, с одышкой и другими прелестями
избыточного веса, выбежал из своего кабинета на втором этаже и быстро,
насколько это позволяли его габариты, засеменил вниз по лестнице к
телефонной будке. (В порядке отступления следует пояснить, что в те
времена правила секретности запрещали проводку городских телефонных
линий в служебные помещения, поэтому на все посольство был только один
(!) телефон с выходом в город, установленный в изолированном кабинетике.
Кстати, это была единственная внешняя телефонная линия и для всего
посольского комплекса с тремя жилыми зданиями! А как же: вдруг враг
подслушает, чего советский загранработник на завтрак кушает, как часто с
женой спит и какими словами костерим начальство?) Пока ЧиП (как мы
называли нашего Чрезвычайного и Полномочного), переваливаясь, добежал до
аппарата, у него в голове пронесся вихрь предположений, одно другого
хуже: «День нерабочий, в МИДе никого нет, по новостям ни о каких
происшествиях не сообщали, значит, звонок не по служебным делам. Если
так, то скорее всего из дома! » (Семья посла в то время находилась в
столице нашей Родины.) «Но на сегодня перезваниваться не договаривались,
да еще в такую рань - значит... что-то случилось! » Короче, когда посол
снимал трубку, лицо у него посерело от нехороших предчувствий, а
свободной рукой от доставал из кармана брюк лекарство.
- Алле! Алле! Говорите! Тоша? Это ты? Ничего не слышу! Что случилось?
Как дети? Не слышу ничего!!!
В трубке было зловещее молчание...
Держась за сердце, амбассадор вывалился из телефонной и, хватаясь за
стенки, затопал к будке коменданта:
- Валера, связи нет! Кто звонит? Почему не слышно?
Навстречу ему вышел довольный, рот до ушей, комендант Валера:
- С Первым апреля, Петр Алексеевич!
.....
Не буду пересказывать вырвавшиеся у ЧиПа витиеватые, многоступенчатые,
со сложным синтаксисом словосочетания, каких не отыщешь в
«Дипломатическом словаре». Достаточно сказать, что высказывания эти были
вполне чрезвычайными и весьма полномочными.
А 3 апреля состоялось открытое партсобрание коллектива с повесткой дня
«Об укреплении трудовой дисциплины и повышении бдительности». На нем
работа службы дежурных комендантов подверглась особой критике за
«расхлябанность и снижение бдительности в условиях активизации происков
классового противника».
На состоявшемся перед этим экстренном совещании дипсостава посол бросил
секретарю парторганизации (симпатизировавшему горбачевским реформам):
«Вот она - ваша перестройка! ».
Комендант Валера долго еще искупал грехи внеурочным трудом по
обустройству резиденции посла. От более серьезных оргвыводов его спасло
только наличие юной симпатичной жены, которая тоже трудилась в
резиденции, но почему-то только в те часы, когда муж был занят по
основной работе, и только до возвращения из Москвы супруги посла.
Но это уже отдельная история...