Поиск по автору:

Бъём рекорды по смертности
И рекорды по подлости
Бъём рекорды по глупости
И отсутствию совести
Бъём своих, в силу трусости
или рабской терпимости
Бъём с особой жестокостью
В силу их беззащитности.

Сталкер из Твиттера.

Эксперт - это существо, которое перестало мыслить, ибо оно знает.

Раз в сутки, ради самоуважения,
Менты должны стрелять на поражение

Однажды к Соломону привели двух женщин, которые спорили, кому принадлежит мужик.
Соломон предложил разрубить мужика. Обе женщины согласились..
Дело было в Питере.

Ад пуст. Все бесы здесь.
©Шекспир

Основатель компании Toyota, Сакити Тойода, постоянно пользовался правилом «пяти почему». Во всех непонятных ситуациях он использовал этот метод, и тот ему всегда помогал.

Вот это правило. Например, тебе хочется шубу.
Спрашиваешь себя: почему я хочу шубу? Это первое «почему».
Отвечаешь: потому что я хочу всех удивить.

Окей, второе «почему»: Почему ты хочешь всех удивить?
Ответ: Потому что хочу, чтобы на меня обратили внимание.

Третье «почему»: Почему тебе нужно, чтобы на тебя обратили внимание?
Ответ: Потому что я чувствую себя неуверенно.

Четвертое «почему»: Почему ты чувствуешь себя неуверенно?
Ответ: Потому что я никак не могу реализоваться, потому что я сижу на одном месте.

Пятое «почему»: Почему ты не можешь реализовать себя?
Ответ: Потому что я занимаюсь тем, что мне не нравится.

И скажи теперь, при чем тут шуба?

Когда у Квентина Тарантино спросили, почему он так и не снял ничего лучше "Криминального чтива", он искренне ответил: "Так и никто лучше не снял!"

Неприятная новость:
К нормальной жизни после карантина вернутся только те, у кого она была нормальной до него.

При пересечении границы России коронавирус теряет свои свойства и становится обычным ОРВИ.

Сказал однажды математик:
"Приду со множеством подруг"
И вроде ясно, что пустое.
А вдруг?

Б. Трушин

Ходит инструктор ЦРУ,
С инструкцией,
Ищет инструктор ЦРУ,
Кому б её раздать.

"Когда Гальба был простым гражданином, все считали его достойным большего и полагали способным стать императором, пока он им не стал." (Тацит, История 1:49)

"Миссионер долго толковал о бесполезности войны и незначительности повода к ней. Вождь был сильно поколеблен в своем решении [начать войну с соседним племенем] и, по-видимому, сомневался; но, в конце концов, ему пришло в голову, что у него целый бочонок с порохом в плохом состоянии и скоро станет вовсе негодным. Это было представлено как неопровержимый довод в пользу необходимости немедленного объявления войны: о том, чтобы такое количество хорошего пороха пропало даром, не могло быть и речи, и это решило вопрос" (Ч. Дарвин, Путешествие на "Бигле").

Новая Зеландия, племена маори, 1835 г.

Раньше: когда я вырасту.
Сейчас: когда будут деньги.

Сотрудники ресторана не пустили к себе проверяющих, потому что у тех не было QR-кода о вакцинации.

Для тех, кто запутался: теперь работать и свободно гулять не только можно, но и нельзя.

Из радиорубки Титаника рассказывают как сильно пострадал айсберг.

Рассказала одна девушка:
У меня слабое зрение, поэтому сегодня утром в метро я прямо зашлась от умиления, увидев парня, сидящего напротив и держащего в руках маленького рыжего котёнка, которого он время от времени целовал в лобик. Каково же было моё удивление, когда я надела очки и увидела, что он держит в руках чебурек.

В 1886 году в Японии вышел русский роман, получивший в переводе название "Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах кровавых битв в Северной Европе".
Книжка была довольно тонкой. Переводчик Мори Тай объяснил, что в оригинале было много лишнего, поэтому он взял на себя смелость выкинуть ненужное и оставить главное — любовную линию.
Так Япония узнала "Войну и мир".

Однажды барин, прогуливаясь по поместью, заметил работавшего в поле крестьянина, как две капли воды похожего на него.
- А скажи-ка, холоп, - надменно обратился он к нему, - Не работала ли твоя маменька у батюшки моего в прислуге?
- Нет, барин, не работала. А вот отец по молодости в усадьбе вашей конюхом служил…

В американском городе Шарлотт адвокат приобрел коробку очень дорогих и редких сигар. Затем застраховал их, в том числе и от пожара. В течение месяца адвокат курил эти сигары, после того как он докурил последнюю сигару, адвокат подал иск против страховой компании.

В своем требовании адвокат заявил, что сигары были утрачены в результате серии маленьких пожаров. Страховая компания отказалась заплатить, так как причина порчи сигар была очевидной: их потребляли естественным способом. Адвокат победил.

В постановлении суда судья согласился со страховой компанией, что требование было довольно странно, однако судья сослался на то, что адвокат заключил договор с компанией, которая гарантировала, что сигары застрахованы, а требования выплат гарантируемыми в случае наступления страхового случая. Учитывая то, что в договоре страхования не было четкого определения пожара, суд наложил на страховую компанию обязанность заплатить требуемую сумму.

Вместо того, чтобы продолжать судиться дальше и тратить огромные суммы денег, страховая компания выплатила 15 000 долларов адвокату за потерю редких сигар, утраченных при пожарах.
После того как адвокат обменял чек страховой компании на деньги, его обвинили в 24 поджогах, а счет арестовали.

Ему было предъявлено обвинение в организации 24 поджогов застрахованной собственности. а его же показания и заявления по всем 24 случаям "мини-пожаров" в предыдущем процессе были использованы в суде против самого же адвоката: адвокат был обвинен в намеренном поджоге собственности страхователя и был приговорен к тюрьме на 24 месяца и штрафу в 24 000 долларов США.

Эту историю признали лучшей на конкурсе среди рассказов адвокатов по уголовным процессам в США .

Ещё один рассказ от Евгения Ройзмана:

У нас не было понятия "украсть с завода", нет, слово "украсть" было, но к заводу, как-то не привязывалось. Звучало: "взял на заводе", "принес с завода", но чтобы " украл на заводе"- так не сказали бы. Завод - это родное, своим считали, как можно у себя украсть?
Кстати, командир горных заводов педантичный немец де Геннин, ещё в 18-ом веке, не в силах уразуметь этого феномена, строго наказывал приказчикам следить, чтоб с завода не тащили и на себя не работали.
Короче, один хороший мужик работал на Трех тройках( почтовый ящик) и вот, в 80-х ему понадобилась лампа дневного света. Длинная такая, мы их об столбы били, они так прикольно с хлопком взрывались, ещё дымок такой голубоватый. Не знаю, может в школу ребёнку попросили, может ещё куда. Он взял в цехе лампу, там много в коробках стояло, кто их считал-то, засунул одним концом под пинжак, а другой пропустил под ремень в штанину и осторожно пошёл на проходную. Шкандыбает, такой, как аршин проглотил, одной рукой марширует потихоньку, а другой лампу локтем придерживает. Вроде и незаметно. И вот выплывает на проходную, а там надо пропуск показать, он не с той руки полез за пропуском, а как стал доставать, у него с кармана червонец выпал!... Вохровец кричит: Товарищ! Вы десятку обронили! Он бросился было к деньгам, а у него лампа проклятая от подмышки до колена, как нагнешься? натурально, на грани провала!.. И тогда сглотнул он скупую мужскую слезу, покачал головой грустно и твёрдо сказал: "Не мой это червонец, товарищ!" Вышел несгибаемой походкой за проходную, перешел Студенческую, и в первом же дворе, вытащил проклятую лампу да и убил её об угол.

Фёдор Иванович Шаляпин вызывает как–то слугу.
— Что прикажете, барин?
— Иван! – говорит Шаляпин. – Только один раз я посылал тебя к балерине передать коробку конфет. Так?
— Так, барин.
— А теперь выясняется, что ты три раза это делал и всё от моего имени! Что это значит?
— Барин!.. Коробка конфет стоит рубль, а она давала мне на чай три рубля… Вот я и решил подзаработать!

Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось на войне, я неизменно отвечаю: «Люди».

Я помню свой первый бой, в котором из нас, сорока двух человек, осталось в живых четырнадцать. Я ясно вижу, как падал, убитый наповал, мой друг Алик Рафаевич. Он учился во ВГИКе, хотел стать кинооператором, но не стал…
Мы бежали недалеко друг от друга и перекликались — проверяли, живы ли. И вдруг:
— То-о-о-ли-ик!
Обернулся. Алик падает…
Рядом кто-то кричал:
— Чего уставился? Беги со всеми, а то и самому достанется, если на месте-то…
Я бежал, не помня себя, а в голове стучало: нет Алика, нет Алика… Помню эту первую потерю как сейчас…
Из оставшихся в живых сформировали новый полк — и в те же места. Грохот такой стоял, что порой сам себя не слышал.
А однажды утром была абсолютная тишина, и в ней неожиданно:
— Ку-ка-ре-ку-у!..
Петух какой-то по старой привычке начинал день. Было удивительно, как только он выжил в этом огне. Значит, жизнь продолжается…
А потом тишину разорвал рев танков. И снова бой.
И снова нас с кем-то соединили, и снова — огненная коловерть… Командиром нашего взвода назначили совсем молоденького, только что из военшколы, лейтенанта. Еще вчера он отдавал команды высоким, от юношеского смущения срывающимся голосом, а сегодня… я увидел его лежащим с запрокинутой головой и остановившимся взглядом.
Я видел, как люди возвращались из боя совершенно неузнаваемыми. Видел, как седели за одну ночь. Раньше я думал, что это просто литературный прием, оказалось — нет. Это прием войны…
Но там же я видел и познал другое. Огромную силу духа, предельную самоотверженность, великую солдатскую дружбу. Человек испытывался по самому большому счету, шел жесточайший отбор, и для фронтовика немыслимо было не поделиться с товарищем последним куском, последним куревом. Может быть, это мелочи, но как передать то святое чувство братства — не знаю, ведь я актер, а не писатель, мне легче показать, чем сказать.
Говорят, человек ко всему привыкает. Я не уверен в этом. Привыкнуть к ежедневным потерям я так и не смог. И время не смягчает все это в памяти…
…Мы все очень надеялись на тот бой. Верили, что сможем выполнить приказ командования: продвинуться в харьковском направлении на пять километров и закрепиться на занятых рубежах.
Мороз стоял лютый. Перед атакой зашли в блиндаж погреться.
Вдруг — взрыв! И дальше — ничего не помню…
Очнулся в госпитале. Три ранения, контузия. Уже в госпитале узнал, что все, кто был рядом, убиты. Мы были засыпаны землей. Подоспевшие солдаты нас отрыли.
В госпитале меня оперировали, вытащили осколок, а потом отправили санпоездом в другой госпиталь, находящийся в дагестанском городе Буйнакске.
Я из своего фронтового опыта помню госпиталь под Махачкалой, заставленные кроватями длинные коридоры. И громкий, словно пытающийся сдержать неуемную радость голос Лидии Руслановой: «Валенки, валенки…»
Пластинку ставят несколько раз. Мы знаем: это по просьбе бойца, который сейчас на операции. Ему надо было срочно ампутировать ногу, а в госпитале не осталось анестезирующих средств. Он согласился на операцию без наркоза, только попросил: поставьте «Валенки»…
Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось на войне, я неизменно отвечаю: «Люди». Есть страшная статистика: из каждой сотни ребят моего поколения, ушедших на фронт, домой возвратились лишь трое… Я так ясно помню тех, кто не вернулся, и для меня слова «за того парня» звучат уж никак не отвлеченно…
После ранения на фронт я вернуться уже не смог. Меня комиссовали подчистую, никакие мои просьбы и протесты не помогли — комиссия признала меня негодным к воинской службе. И я решил поступать в театральный институт. В этом был своего рода вызов врагу: инвалид, пригодный разве что для работы вахтера (я действительно побывал на такой работе), будет артистом. И здесь война вновь страшно напомнила о себе — требовались парни, а их не было… Так что те слезы в фильме «Белорусский вокзал», в квартирке бывшей медсестры, вовсе не кинематографические.
Лично я не стал бы называть войну школой. Пусть лучше человек учится в других учебных заведениях. Но все же там мы научились ценить Жизнь — не только свою, а ту что с большой буквы. Все остальное уже не так важно…"

Анатолий Дмитриевич Папанов

Кто расскажет: Если на страну напали террористы, то зачем снижать цены на газ, распускать правительство и отправлять главу совета безопасности в отставку?

"В двухстах километрах от хонтийской границы, когда эшелон надолго застрял на запасных путях возле какой-то тусклой заплеванной станции, новоиспеченный рядовой второго разряда Зеф, договорившись по-хорошему с охранником, сбегал к колонке за кипятком и вернулся с портативным приемником. Он сообщил, что на станции творится совершеннейший бедлам, грузятся сразу две бригады, генералы перелаялись между собой, зазевались, и он, Зеф, смешавшись с окружавшей их толпой ординарцев, денщиков, адъютантов позаимствовал этот приемник у одного из них.
Теплушка встретила это сообщение смачным патриотическим ржанием. Все сорок человек немедленно сгрудились вокруг Зефа. Долгое время не могли устроиться, кому-то дали по зубам, чтобы не пихался, кого-то пырнули шилом в мягкое место, ругались и жаловались друг на друга, пока Максим, наконец, не гаркнул: "Тихо, подонки!" Тогда все успокоились. Зеф включил приемник и принялся ловить все станции подряд.
Сразу выяснились любопытные вещи. Во-первых, оказалось, что война еще не началась и что радиостанция "Голос Отцов", вопящая последнюю неделю о кровопролитных сражениях на нашей территории, врет самым безудержным образом. Никаких кровопролитных сражений не было. Хонтийская Патриотическая Лига в ужасе орала на весь мир о том, что эти бандиты, эти узурпаторы, эти так называемые Неизвестные Отцы воспользовались гнусной провокацией своих наймитов в лице так называемой и пресловутой Хонтийской Унии Справедливости и теперь сосредотачивают свои бронированные орды на границах многострадальной Хонти. В свою очередь Хонтийская Уния Справедливости костила Хонтийских Патриотов, этих платных агентов Неизвестных Отцов, последними словами и обстоятельно рассказывала, как кто-то превосходящими силами вытеснил чьи-то истощенные предшествующими боями подразделения через границу и не дает им возможности вернуться обратно, каковое обстоятельство и послужило предлогом для так называемых Неизвестных Отцов к варварскому вторжению, которого следует ожидать с минуты на минуту. И Лига, и Уния при этом почти в одинаковых выражениях считали своим долгом предупредить наглого агрессора, что ответный удар будет сокрушительным и туманно намекали на какие-то атомные ловушки.
Пандейское радио обрисовывало ситуацию в очень спокойных тонах и без всякого стеснения объявляло, что Пандею устроит любое развитие этого конфликта. Частные радиостанции Хонти и Пандеи развлекали слушателей веселой музыкой и скабрезными викторинами, а обе правительственные радиостанции Неизвестных Отцов непрерывно передавали репортажи с митингов Ненависти вперемежку с маршами. Зеф также поймал какие-то передачи на языках, известных только ему, и сообщил, что княжество Ондол, оказывается, еще существует и, более того, продолжает совершать разбойничьи налеты на остров Хаззалг. (Ни один человек в вагоне, кроме Зефа, никогда прежде не слышал ни об этом княжестве, ни о таком острове). Однако, главным образом эфир был забит невообразимой руганью между командирами частей и соединений, которые тужились протиснуться к Стальному Плацдарму по двум расхлябанным железнодорожным ниточкам.
— Опять мы к войне не готовы, массаракш, — заметил Зеф, выключая приемник и открывая прения.
С ним не согласились. По мнению большинства сила перла громадная, и хонтийцам теперь придет конец. Уголовники считали, что главное — перейти границу, а там каждый человек будет сам себе хозяин и каждый захваченный город будут отдавать на три дня. Политические, то-есть выродки, смотрели на положение более мрачно, не ждали от будущего ничего хорошего и прямо заявляли, что посылают их на убой, подрывать собою атомные мины, никто из них живой не останется, так что хорошо бы добраться до фронта и там где-нибудь залечь, чтобы не нашли. Точки зрения спорящих были настолько противоположны, что настоящего разговора не получилось, и патриотический диспут очень скоро выродился в однообразную ругань по адресу вонючих тыловиков, которые вторые сутки не дают жрать и уже, поди, успели разворовать всю положенную водку. Об этом предмете штрафники готовы были говорить ночь напролет..."

Аркадий и Борис Стругацкие, "Обитаемый остров", 1969 год

Те кто умом Россию понял
давно свалили из неё.

Не хотелось бы ничего хорошего говорить об Обаме, но так плохо как при Трампе россияне не жили никогда.

-Петров, ты домашнее задание сделал?
-Мариванна, я его дома забыл.
-А голову ты не забыл?
-Нет, вот она в пакете.
-Хорошо, начинаем ритуал.

Встречаются два мужика:
- здарова, лёха, как дела?
- норм, бордель открыл!
- нифига! И почём там минет?
- 100$
- а анал?
- 200$
- а классика?
- а классики нет
- это как?
- ну понимаешь, это стартап, я пока один в команде...

Девочку шести лет приводят в школу. На собеседовании её спрашивают, сколько она знает времен года… Девочка на минутку задумывается — и уверенно говорит:
— Шесть!..
Директор тактично ей намекает:
— А если подумать?.. Ну, подумай…
Девочка снова на мгновение зависает — и говорит:
— Честное слово, больше не помню... Шесть!..
Директор выразительно смотрит на побагровевшую мамашу девочки, покашливает и отправляет их на минуточку в коридор... Там мама возмущенно спрашивает дочку :
— Ну, Лена, и что это было?!
— Мама, мама... — со слезами на глазах отвечает дочка, — я и правда не помню больше никаких «Времен года», кроме Вивальди, Гайдна, Пьяццолы, Лусье, Чайковского и Глазунова!..
Мама:
- Лена! А Десятников,а Кейдж!?

В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты.

Впечатления американца от путешествия по российской глубинке: "Меня встретили до того бедные люди, что перстни у них были нарисованы на пальцах."

Если вам звонят из банка, то не важно, мошенники это или сотрудники банка. Вас в любом случае хотят наебать.

Подписывая контракт с дьяволом, не забудьте убрать галочку из пункта "Установить Яндекс.Браузер".

Забавно, что когда Сбербанк празднует свой юбилей, то он считает свою историю с 1841 года, а когда ему задают вопросы про вклады 1991 года, то оказывается, что это совершенно другой банк.

Житель Китая нанял виртуального киллера, чтобы он убивал его сына в компьютерной игре. Чтобы тот наконец устроился на работу.

Однажды на лекции космонавта Валентина Лебедева спросили:
- А в чем подвиг Гагарина?
Космонавт Лебедев вздохнул, глянул добродушно на слушателей и ответил:
- Вы видели 10-этажный дом?
Все кивнули.
- Ну вот представьте, что все это горючее. А наверху сидишь ты в маленьком шарике. И внизу поджигают со словами: Юра, ты обязательно вернёшься, мы всё посчитали.

Фантасты как всегда всё предсказали с точностью до наоборот. Они думали, что роботы будут заниматься тяжёлым физическим трудом, а человек - творчеством...

Рассказал один краевед из Поволжья.

Когда работал над журналистским расследованием "Сокровища усадьбы Перси-Френч", искал материалы о германских шпионах в наших краях во время Первой Мировой. Тогда и напал на случай с австрийским фотографом.
Сей достойный служитель тёмной профессии не нашёл ничего лучшего, чем снимать живописные виды в Симбирской губернии летом 1914 года.
Уместно вспомнить, что происходило это на фоне совершенно беспрецедентной шпиономании. О таинственных летающих объектах взахлёб писали местные газеты, а керосиновые лавки и база Нобилей в Батраках даже ограничили отпуск горючего. Чтобы им, паче чаяния, не заправились басурманские аэропланы.
А тут какой-то тип, который по-русски ни бельмеса, ходит и фотографирует.
Тем более, что в Самаре, как раз в это время задержали двух таких туристов, которые усиленно снимали оборонные объекты.
Подозрительный тип гражданской наружности был немедленно задержан и отправлен в жандармское управление.
Сам он разведывательную направленность своего искусства решительно отрицал, утверждая, что служит исключительно музам, а проверить его слова не представлялось возможным. Съёмку он производил на неведомый в симбирской глубинке плёночный фотоаппарат. А плёнку здесь тогда проявлять не умели.
Выручил незадачливого светописца полицейский пристав, который добросовестно опросил окрестных крестьян и подал рапорт.
Далее цитирую почти дословно:
"Все опрошенные единодушно подтвердили, что подозреваемый личность творческая. Ибо никто из них ни разу не видел его трезвым".

Из прочитанного:

1993 год на дворе. Осень. Мне 14 лет. Подхожу к бате.
— Бать, дай чего-нибудь интересное почитать!
Батя снимает с книжной полки Ремарка. «Чёрный обелиск».
— На, читай. Серьёзная книга. Расскажешь потом, что понял.
Прочитал. Взахлёб. Книга и правда интересная. Подхожу к бате, вернуть книгу.
— Ну как?
— Отлично! Очень понравилось. Глубокая.
— Понятно... Что-то ещё?
Вот говорю. И протягиваю ему 25 советских рублей. Фиолетовую, с Лениным. Меж страниц закладка твоя была. Отец берет, крутит в руках, рассматривая.
— Поздно...
— Что поздно?
— Поздно ты сынок, серьёзные книги читать начал...

Заместитель мэра Иркутска Дмитрий Ружников на днях, выступая в Сколково, рассказал: "Декабристы очень любили наш город, приезжали сюда семьями".

Николай Рыбников очень любил играть в шахматы, был страстным и темпераментным игроком, бурно радовался победам и болезненно пережи­вал поражения.
Иногда к нему в гости заходили знаменитые шахматисты Борис Спасский или Ефим Геллер, и тогда он им обяза­тельно предлагал сыграть партейку-другую. И, конечно же, проигрывал.
Однажды вечером к Рыбникову заглянул Ефим Гел­лер, и сообщил, что Борис Спасский не придёт, дескать, он уехал на очередные соревнования.
И тогда у Рыбникова возник коварный план — он предложил сыграть с отсутствующим Спасским по телефону. Якобы играет он сам, а на самом деле все его хо­ды будет совершать Геллер. Вот такой вот телефонный розыгрыш с надеждой на ничью с чемпионом мира.
Дозвонились до Спасского, и игра началась. Рыбников совершал ходы, подсказанные Геллером, причём подсказанные с помощью молчаливых жестов – дабы противник на том конце телефонной линии не услышал голоса тайного советчика.
Минут через десять Спасский задумался, а потом сказал:
— Коля, ну-ка отдай трубку Ефиму!

©️ Владислав Артемов