Поиск по автору:

Золотой туфель.

В начале девяностых моего приятеля актера Славу уволили из театра по
сокращению штатов, и кто-то из друзей посоветовал ему рвануть за
границу. Мол, там и бродячие уличные актеры деньги лопатой гребут, а ты
талант - тебе там цены не будет. Ну, Слава и рванул. Иллюзии насчет
«денег лопатой» развеялись очень быстро - в Берлине своих актеров было
не протолкнуться. Не знаю чтобы он делал, если бы не вмешался его
величество случай.
В одной приличной толпе наступили Славе на ногу – нечаянно, но при этом
подошва туфель фабрики «Скороход» дико хрястнула и оторвалась до
половины. Для Славы это была реальная катастрофа! И видимо наступивший
ему на ногу бюргер осознал это полностью.
- Вот веришь-нет, а я эту туфлю с ноги сдернул, смотрю то на нее, то на
бюргера, а сам и сообразить не могу, что же мне с ней делать, как мне в
этой рванине в Россию возвращаться. А бюргер достал «лопатник», раскрыл,
и купюру мне сует, при этом извиняться не перестает. Я как глянул – мать
моя! Пятьдесят марок! Он мне в руку их сунул и бежать, а мне как-то
веселей на душе стало - хоть что-то заработал.
Я еще раз на свой туфелек посмотрел - мозги зашевелились. Эх, думаю,
была не была где наша не пропадала!
После небольшой обработки туфель стал визуально как новый, а в натуре,
если говорить по-русски, подошва держалась на соплях. Что, кстати, Славе
было и нужно. Поначалу трудновато конечно: оно ведь когда не нарочно -
вроде легко, а вот когда хочешь сделать это специально - никак не
получается.
Но часа два спустя Славе на ногу наступили повторно и опять дали денег
за оторванную подошву. В общем, процесс пошел и действо повторялось пока
не собралась кругленькая сумма. Потом было триумфальное возвращение на
родину с заездом в Польшу, где Слава прикупил кой-какого товару для
начала собственного бизнеса.
К следующим плановым поездкам в Германию Слава готовился основательно.
- Я даже взгляд перед зеркалом отточил и мимику, – доверительно поведал
он мне, – вот такой!
Увидев гримасу которую он скорчил, я сейчас жалею, что я не классик и не
смогу передать словами полное выражение его взгляда. Но даже в общих
чертах он был довольно красноречив. В этих глазах читалась безысходная
тоска о невосполнимой потере. Вид был такой, что даже на похоронах особо
близких людей родственники погребаемого кажутся не столь искренними и
расстроенными. Талант был во всем. А еще где-то там вдали за вселенской
тоской об утрате, подернувшей выражение глаз читалась опасность, мол, я
с тебе гад за такой ущерб живым не слезу. Я тебе за свой туфель, горло
перегрызу! Ощущение реализма было такое, что моя рука превозмогая
осознание того, что я-то ни на какой туфель не наступал и вообще Славе
ничего не должен, рефлекторно дернулась в сторону кармана и если бы тот
не пригасил свой взгляд я не знаю сколько бы он заработал на мне.
- А что, обязательно нужно было для этого за «бугор» мотаться, в Москве
тоже народ с деньгами имеется, здесь не пробовал?
- Здесь … - лицо Славы подернулось тоской, а паузы стали принимать
ужасающие размеры – здесь пробовал … два раза пробовал …, самые элитные
места выбирал где весь бомонд тусуется …
- Ну и как? – не выдержав столь пространной речи, перебил его я.
- Че как?!! Говорю же – два раза пробовал и два раза рожу били, за то,
что под ногами путаюсь! Нет уж, если опять прижмет, то только за бугор!

Двойной нельсон.

Небольшая справка; "двойной нельсон": прием в вольной, классической
борьбе и других видах единоборств с просовыванием обеих рук сзади через
подмышки соперника и нажим сведенными кистями в замок на шею и затылок.
Партер - это положение борца на четвереньках.
Раз случайно попал зрителем на соревнования по вольной борьбе – не
чемпионат мира конечно, а так - соревнования районного масштаба. Может и
не запомнилось бы ничего, если бы на первых рядах не сидела группа
молодых ребят попивающих пиво и азартно болеющих за какого-то Кольку.
Зрителей было немного и поэтому выкрики ребят прерывались только
сопением борцов. Надо отдать должное, что один из этих болельщиков в
борьбе все же кое-что понимал, по крайней мере дважды объяснял кому то
из друзей, что Колян сейчас провел бросок через бедро, потом какой-то
захват, а борьба тем временем перешла в партер, где Коляну удалось
сделать захват именуемый двойной нельсон. Видок кстати, во время такого
захвата у борцов еще тот, один стоит на четвереньках, а второй
практически лежит на его спине и все это сопровождается громким сопеньем
от неимоверных усилий. В этот то момент кто-то из компании у знатока и
поинтересовался, мол, что за хрень, как такой прием называется? Знаток
замялся, мол не помню, забыл, название какое-то мудреное, но тут
вмешался третий – Да ты че Слав, этот прием даже я знаю – это же рачком.
Да мы с Танюхой таким часто пользуемся, только она дышит поэротичней и
не хрипит, а повизгивает!
Так как он говорил это довольно громко и вполне серьезно, первыми
рухнули борцы, а следом рефери, который практически лежа содрогаясь в
конвульсиях смеха, объявил о боевой ничьей.

Двадцать семь лет тому назад родители купили мне новые ботинки. Хорошие
ботинки – скрипучие и блестючие, но имеющие одну характерную
особенность, а заключалась она в том, что если повернуть подошву к полу
градусов так в сорок пять-семьдесят, то легким росчерком можно было
оставить довольно приличную и жирную черту. Не воспользоваться таким
пишущим инструментом я просто не мог, видимо поэтому и написал на полу
школьного коридора одну короткую, но довольно емкую фразу. В этой
сакраментальной надписи новоиспеченного граффити не было восхваления
КПСС или призыва в защиту Луиса Корвалана, а было скорее выражение
отношения ко всему происходящему в рамках умственных способностей не
очень успевающего ученика восьмого класса средней школы. Тем не менее
старался я исключительно и когда высунув язычок выводил кавычку
превращая букву «И» в «Й» без всякого намека на мат, даже не заметил,
что за мной уже наблюдает техничка баба Люда. Тем не менее молодость и
ловкость дала мне возможность увернуться от опускающейся чуть ниже спины
швабры. А потом был скандал - довольно глобальный скандал, я вам скажу.
Привлечены к нему были и директор школы и классный руководитель, да и
еще много нужных и ненужных лиц. Резюме было жестким и безапелляционным
– стереть немедленно! Поэтому всю десятиминутную перемену я тер пол под
жестким присмотром бабы Люды и Галины Сергеевны, то бишь классного
руководителя. Чертова надпись имела одну странно-характерную
особенность, вот писалась она легко – и я это точно помнил, а стираться
не хотела ни в какую. Я тер, а она даже не бледнела. Уже горели не
привыкшие к швабре ладони и я был несчетное количество раз обсмеян
одноклассниками и другими учениками, а надпись не потеряла еще ни одной
буквы. Хорошо хоть раздался спасительный звонок.
- Иди на урок – подвела черту классный руководитель – а после урока на
большой перемене продолжим!
Уроком была химия. Не думая ни о каких формулах, я тупо смотрел на
висящую над доской таблицу Менделеева и с содроганием ждал звонка на
перемену. Странно, но в какой-то момент мне показалось, что портрет
Менделеева висящий там же где таблица мне подмигнул и я вдруг явственно
представил как превращаю свой тяжкий труд в яркое шоу, которое может мне
принести не только радость, но и всешкольную, а то и всепоселковую
славу. Оставшиеся пятнадцать минут до звонка я думал уже о том, как мне
свой план внедрить. Не успел звякнуть звонок и я был уже рядом с
дежурным по классу.
- Дай-ка я тебе помогу! – схватив какие-то штативы и колбы устремился я
с ними в лаборантскую.
То, что мне было нужно, искать долго не пришлось, так как для своих
школьных, а иногда и внешкольных опытов мы уже использовали данный
элемент, который в те времена даже не прятали в сейф. Засунув пальцы в
керосин я выудил из банки довольно приличный кусочек грамм в десять и
завернул его в приготовленный лист бумаги. Дальше было дело техники.
Баба Люда вместе с Галиной Сергеевной уже были на моем трудовом посту,
довольно напряженно оглядывая школьный коридор. Техничка даже принесла
ведро свежей воды, видимо в надежде, что я попутно помою и остальную
площадь своего «холста» - как она глубоко заблуждалась!
- Галина Сергеевна – заканючил я стоя над злополучной надписью – да ее
не отмоешь, давайте лучше я краски принесу и закрашу.
Конечно это был отвлекающий маневр, в этот момент я отщипывал мизерные
кусочки от куска находящегося в кармане, незаметно бросая их на пол.
- А ты тщательней три! – с неким злорадством вмешалась баба Люда –
тщательней! Я за вами охламонами вон какую площадь оттираю и ничего не
померла пока!
- Ну как тщательней то? Вот так что ли?! – ухватив швабру с тряпкой,
макнул я ее в ведро. – Вот так да!? Вот так?!! – делая резкие
поступательно-возвратные движения, шмурыгнул по полу. – Вот так!? Вот
так!?
- Ага!!! Ага!!! – поддакнула мне баба Люда – только ты милок надпись
три, а не возле ведра, и пошустрей!
Движения швабры в моих руках стали поистине стремительными. Исказив
лицо в остервенело-идиотическом выражении и беспрестанно повторяя; «вот
так – вот так», я приближался к надписи. Первая вспышка, дым, и огненный
всполох произвели неизгладимое впечатление. Баба Люда охнула и
ухватилась за подоконник, глаза Галины Сергеевны стоящей тут же у окна
по размерам перестали уступать оконным проемам. Ну и правильно, откуда у
учителя русского языка фундаментальные знания о реакции натрия с водой.
А я шуровал шваброй отчаянно, так отчаянно, что валивший из-под тряпки
дым и огненные вспышки создавали реальную картину трудяги-парня.
Заключительным этапом, стал мой рывок к ведру куда предварительно перед
тряпкой я бросил остаток натрия.
Красивый фейерверк я вам скажу, некоторые слабонервные даже на колени
упали, а баба Люда говорят потом к любому ведру опасливо подходила, но
этого я уже не видел. Слава которая меня окружила после столь
значительного и яркого шоу вылилась мне в две недели отстранения, да и
вообще в школу пускать не хотели, хорошо хоть в поселке она одна, а то
бы переводится пришлось. Но скажу так – до окончания десятого класса
меня больше никто и никогда не просил мыть полы, а это согласитесь, уже
не мало.

- Ах как безжалостны и подлы, все те кого мы холили-взрастили! - сказал
Чубайс расматривая простреленную машину.