Поиск по автору:

Рыцари Длинного стола.

Глава «Аэрофлота» Михаил Полубояринов ушел со своего поста и уехал из России.
Уехал, заметьте. Улететь не получилось.

Вслед за "Брат" и "Брат-2" надо бы выпустить в прокат и другие фильмы Балабанова: "Война" и "Груз-200".

Durex присоединился к санкциям против России.
- Теперь ебитесь, как хотите, - заявил представитель компании.

Делегацию Украины на переговорах возглавит Кличко. Срочно меняйте Мединского на Поветкина!

Коктейль "Божья роса"
Смешать "1984" и "Обитаемый остров", взболтать, выпить натощак, не задумываясь.

Кому спецоперация, а кому родитель номер 1.

Мне тут предъявили, что пишу о делах сорокалетней давности, которые никому давно не интересны. Ну вот вам история прямо из сегодняшнего дня.

Жили то ли в Херсоне, то ли в Запорожье, то ли в Николаеве два брата. Когда Горби начал выпускать евреев из СССР, один, скажем Миша, с детьми, родителями и всем кагалом рванул в Америку, а второй, Гена, категорически отказался. Сказал, что ему и так неплохо живется. Трёхкомнатная квартира, дача, жигуль, предрайисполкома за руку здоровается. Чего он будет в Нью-Йорке мостовые мести?

Ну и жил не тужил. К брату иногда в гости ездил. Работал программистом, неплохо зарабатывал во все времена. Дочка вышла замуж за киевлянина, муж какой-то маркетолог-шмаркетолог, тоже не бедствовали. Голосовал Гена за коммунистов и партию регионов, обо всех президентах от Кравчука до Зеленского отзывался исключительно матом. Очень бесился, что внуков в садике и школе учат только по-украински. Миша говорил: «Так приезжай в Америку, тут тебя никто не заставит мову учить». Гена отвечал: «Не мову так лэнгвич, какая разница. У нас тут хотя бы негров нет и гомосеков. А русскому я их и дома научу, что тут, что там».

И вот 24-го, когда всё это началось, Миша звонит Гене, тот не берет трубку. Дозвонился до Ани, Гениной жены:
- Где вы там? Срочно ноги в руки и чешите за границу, хоть в Израиль, хоть в Польшу, хоть куда. А там я придумаю, как вас вытащить в Штаты.
- Не получится. Генка свихнулся на старости лет. Пошел в армию. Я говорю: «Ты что, за этого клоуна воевать собрался?» А он: «Ты не понимаешь, они же наших внуков бомбят!» И записался в тероборону. Хули, лейтенант запаса, из автомата стрелять умеет. Правда, не стрелял уже без малого сорок лет, с военной кафедры.

А сегодня Аня позвонила в слезах. Убили Гену. В первом же бою с каким-то заблудившимся БТРом. Неизвестно даже, успел ли он хоть раз выстрелить из своего автомата. Вот и судите, кто он: укронацист, герой или просто дурак.

Идея флешмоба. Окрасить хлеб анилином, скормить голубям и потом наблюдать, как город окрашивается потеками всех цветов радуги.

Сидели студенты в общаге и от нечего делать затеяли предсказывать будущее. Условились, что каждый о каждом напишет что-то вроде краткой биографической заметки: где жил, кем работал, какая семья, когда и от чего умер.

Уже на второй анкете я понял, что получается невыносимо скучно. В самом деле, какие варианты можно было написать, если придерживаться реалистического сценария? Женился в 22 или в 30. Детей один или два, три уже вряд ли. Должность от простого инженера до начальника ВЦ, если очень повезет. Пенсия в 60. Умер в 70 или 80, от рака или инфаркта. Тоска смертная.

И я стал сочинять биографии, не сообразуясь с реальностью. Кому-то придумал писательскую карьеру, кому-то пять разводов, кому-то десять детей. Способы смерти позаимствовал из кино: умер от облучения после производственной аварии («Девять дней одного года»), убит бандитами («Место встречи изменить нельзя»), погиб в бою (любой фильм о войне).

Ребята прочитали и подняли меня на смех: ты что, забыл, в какое время живешь? Здесь уже лет 30 не происходит ничего интересного и больше никогда не произойдет. Всегда будет Брежнев, съезды КПСС, очереди и 120 рублей зарплаты. Какая авария на производстве, какие бандиты, какая война, о чем ты вообще?

Это был 1982 год. До повсеместных бандитских разборок оставалось лет 10, до аварии на Чернобыльской АЭС – четыре года. Но эта история не о том, как хорошо было при СССР и как плохо стало потом. Нет. Это был 1982 год. Уже три года шла афганская война, на которой гибли наши ровесники. Эта история о том, какими мы были прекраснодушными дебилами, ничего не видевшими вокруг себя.

Приятель рассказывает:
– Сестра с мужем совсем двинулись на веганстве. Ну ладно, не едите вы мяса. Ладно, молоко из овса, яичница из фасоли и сосиски неизвестно из чего. Ладно, веганский рис, потому что в обычном могут быть микрожучки. Но веганская соль! Веганская сода! И финал всему – веганская сковородка. Сковородка, Карл! Кто-то же выпускает, а мои олухи ведутся. Якобы идеально предназначена для готовки веганских блюд, а на деле – обычная сковорода, только зеленая. Я их теперь троллю: тоже купил такую сковородку и, как они приходят, ставлю ее на плиту и бух туда хороший такой шмат говядины. Отличные стейки выходят.

Я говорю:
– Молодец, конечно. Только заметь, что зеленую сковородку ты КУПИЛ. Поддержал рублем их движение.

Одна знакомая в молодые годы ехала куда-то поездом. Она сама, папа, мама и бабушка в одном купе, а муж в соседнем. Среди ночи она проснулась оттого, что жутко замерзла. Заложенный нос (важно для дальнейшего), озноб и всё такое. Решила пойти погреться под бочок к мужу.

Тихонько вошла в соседнее купе, нащупала в темноте его полку. Залезла под одеяло, прижалась к спине, обняла, пригрелась. Стало ей хорошо и захотелось приласкать любимого. Повернула к себе его голову, чтобы поцеловать. Почувствовала, что голова какая-то не такая.

И тут в свете промелькнувшего за окном фонаря увидела рядом вместо профиля мужа жуткую рожу из ночных кошмаров. То ли Кощей, то ли Фредди Крюгер. Обтянутый кожей голый череп (муж тоже лысый, но иначе), запавшие глазницы, провалившийся рот, огромный острый нос. Заорала от ужаса не своим голосом и стала колотить по этому черепу кулачками.

Офигел проснувшийся от ее криков муж. Офигели соседи по купе. Офигело минимум полвагона. Но больше всех офигел лысый старикан, которому муж перед сном уступил свою нижнюю полку.

Жила у нас во дворе женщина, которая молитвами лечила алкашей. Правда или нет она могла это делать - не знаю, но однажды моя коллега начала с придыханием мне рассказывать, что она возила своего мужа к ней, и что моя соседка его закодировала. Причём, на радость моей коллеге, и бабка, и алкаш были оба глуховаты, поэтому у них состоялся такой разговор:

- Сколько я не буду пить?

(А бабке послышалось, видимо, что-то другое).

Она отвечает:

- Пить - нет.

(Мужику послышалось "пять лет").

И не пил 5 лет, хотя бабка на год кодировала.

Слепой лысого стрижет, короче. Но никто не в обиде.

В учебном пособии для французских школьников, изучающих русский язык, фигурировали постоянно действующие персонажи: папа, мама и сыновья Лёша и Миша. Иногда к ним еще присоединялся друг Паша. Французские школьники каждый раз очень радовались, читая диалоги между мальчиками по имени Кот (le chat), Полукот (mi-chat) и Не Кот (pas chat).

Вряд ли, конечно, это случайное совпадение, скорее всего автор учебника порезвился.

Как я был лунатиком.

Сколько мне тогда было? На новую квартиру мы уже переехали, а в школу я еще не ходил. Значит, семь, последнее лето перед школой. Я недавно научился бегло читать и, пользуясь тем, что родители были заняты работой, а дедушка и бабушка – моим годовалым братом, читал всё подряд. Бабушке это не нравилось, она гнала меня на улицу, подышать воздухом и поиграть с ребятами.

Легко сказать – поиграть! Старые товарищи остались на старой квартире, а найти новых домашнему книжному мальчику не так-то просто. Во дворе никого не было, на пустыре за домом трое парней играли в пикаря. Ребята были дворовые, не домашние, не в шортиках и новых сандаликах, как я, а в спортивных штанах и драных кедах. Один постарше меня года на три, другой, наверное, на год, а третий – как я или даже младше.

Пикарь, или пекарь – довольно сложная игра с палками и консервной банкой, гибрид городков, хоккея и фехтования. Играть втроем неинтересно, и старший жестом позвал меня присоединиться. Я подобрал палку рядом на стройке и включился в игру. Играл я плохо, всё время водил, получал пиками по ногам, но это было намного веселее, чем слоняться по двору одному.

Устали, присели отдохнуть.
– Что-то стало холодать, – сказал старший.
– Что-то девок не видать, – добавил второй.
– Не мешало бы поссать, – заключил младший.

И тут у меня глаза полезли на лоб от того, что они сделали. Все трое встали в ряд, приспустили штаны и стали мочиться на забор! Для меня это было... даже не знаю, с чем сравнить. В одной из прочитанных мною книг, совершенно не детской, мальчик случайно увидел, как едят ложками мозг живой обезьяны. Вот примерно такой уровень шока. Даже хуже, потому что про поедание обезьяньего мозга я хотя бы читал, а о том, что можно справлять нужду не дома в туалете, запершись ото всех, а прямо на улице на виду, ни в одной моей книжке написано не было.

– Давай тоже, – старший, не отрываясь от процесса, кивнул мне на забор рядом. Я от потрясения не смог произнести ни слова. Помотал головой, что-то промычал и опрометью кинулся домой.

Ночью я никак не мог заснуть. Представлял, как завтра наберусь смелости и пописаю на забор с ними вместе. И они сразу признают во мне своего и не будут презирать за домашность и изнеженность. Но вдруг у меня не получится? Из окна моей комнаты как раз был виден пустырь и кусок забора, и я решил потренироваться ночью, когда все спят. Дождался, пока взрослые разошлись по своим комнатам и затихли, на цыпочках вышел в коридор и выскользнул за дверь. Чтобы не шуметь, не стал одеваться, так и пошел босиком, в трусах и майке, как спал.

Осторожно выглянув из подъезда, я понял, что до пустыря не доберусь. Это для меня была глубокая ночь, а двор вовсю жил. Шли прохожие, целовалась парочка под деревом, мужики играли в домино. Прождав бесконечно долгие минут двадцать и не увидев изменений, я не солоно хлебавши вернулся к квартире.

Тут меня ждал еще один сюрприз. Дверь оказалась заперта. То ли ее захлопнул сквозняк, то ли кто-то закрыл, проходя мимо. Пришлось звонить. Четыре пары глаз уставились на меня – маленького, дрожащего и не способного объяснить, как я оказался за дверью. На вопросы «Ты хотел погулять?», «Ты шел в туалет и перепутал дверь?» и тому подобные я только всхлипывал и мотал головой.

Выручила бабушка с вопросом: «Может, он лунатик?». Про лунатиков я смотрел по телевизору, это было интересно и романтично, и я энергично закивал. Мама, кажется, не поверила, но сводила меня к невропатологу. Сейчас у меня наверняка нашли бы какую-нибудь модную перверсию (вот пишу и гадаю, какую перверсию диагностируют мне благодарные читатели), а тогда врач просто постучал по коленкам молоточком, поводил этим же молоточком перед глазами и записал в карточку что-то вроде «Сомнамбулизм в стадии ремиссии» или «Разовые проявления сомнамбулизма».

Доверие ребят я завоевал уже осенью, когда не побоялся искупаться со всеми в котловане на стройке. Подумаешь, провалялся потом три недели с бронхитом. Годам к 12–13 бронхит стал хроническим, и меня отправили в санаторий. Именно при устройстве в санаторий я случайно остался наедине с медкартой и прочел запись невропатолога, а то иначе как бы я о ней узнал?

Про санаторий тоже есть что рассказать на тему завоевания авторитета у сверстников. Была там такая Зоя Попова, которая к четырнадцати годам ухитрилась отрастить буфера побольше, чем у воспитательниц. И среди пацанов стало идеей фикс эти буфера пощупать. Реализовать идею на практике не пытались: девушка крупная и решительная, 90% надает по голове и 100% наябедничает, вылетишь из санатория с белым билетом. Зато в теории каких только планов не придумывали, типа подстеречь ее в темном углу и накинуть мешок на голову, чтобы не узнала нападавших. Хороший план, только темных углов в санатории не было, а девчонки даже в туалет ходили толпой.

Лично меня буфера Поповой не интересовали, мне и сейчас нравятся женщины с небольшой грудью. Но стадный инстинкт – страшное дело, а еще страшнее соблазн выпендриться и решить неразрешимую для других задачу. И когда стали обсуждать совсем уж бредовую идею зайти в девичью палату ночью, когда все спят, я вдруг сказал:
– А спорим, зайду.
– Да ну, бред. Почувствует же, проснется, поднимет хай.
– А это не ваше дело. На что спорим?
– На американку (то есть на любое желание).
– Замётано.

Пройти по полуосвещенному коридору до девичьей палаты и бесшумно открыть дверь оказалось страшновато, но несложно. Пацаны следили за мной издалека. Зоина кровать была возле двери, я наклонился, протянул руку, коснулся чего-то мягкого...

Раздался пронзительный девичий вопль, на который я ответил еще более пронзительным воплем. Загорелся свет. Я стоял посреди палаты и демонстративно озирался и тер глаза, как будто только что проснулся.
– Сдурел? – кричала на меня Попова. – Ты куда полез? Жить надоело?
– Никуда я не лез! – кричал я в ответ. – Я лунатик. Я хожу во сне, сам не знаю куда. Потом просыпаюсь и ничего не понимаю.
– Врешь ты всё!
– Не вру. Не верите – спросите у медсестры. У меня в медкарте записано.

Пришедшей на шум воспитательнице я твердил то же самое: лунатик, заснул у себя, очнулся здесь, не верите – посмотрите в карте. Воспитательница велела всем идти спать и пообещала разобраться утром. Наутро зашла, извинилась передо мной и объявила девчонкам, что всё в порядке, обвинения снимаются, действительно лунатик.

Выигранное желание я потратил на требование принимать меня во все игры и разговоры. Но это было не нужно, я и так стал среди пацанов героем и по их просьбам каждый вечер пересказывал, какова Попова на ощупь. С каждым разом в этих рассказах становилось всё больше деталей и выдумки, а правды в них не было никогда. Я ведь на самом деле ничего не успел почувствовать и вообще не уверен, что в темноте коснулся именно груди, а не живота или комка одеяла.

Как-то случился у меня приступ почечной колики. Это когда камню надоело сидеть в почке, и он с боями прорывается сквозь мочеточник наружу. Боль адская. Кто пережил, может потом грешить напропалую, всё равно адские котлы и раскаленные сковородки новых ощущений уже не добавят.

Никакие таблетки от этой напасти не помогают. Либо скорая, либо горячая ванна. В кипятке мочеточник расширяется, камень продвигается на следующий плацдарм и дает краткую передышку.

А мы тогда снимали квартиру, и ванна была нестандартная. Очень мелкая. Получалось погрузить только пятую точку, а область почек никак. Видимо, прежние жильцы родную ванну угробили и поставили взамен что подешевле. А управляющей компании плевать, по квитанции ванна белая с рыжими пятнами одна и в натуре тоже одна, всё сходится.

Делать нечего, звоню соседям, Паше и Маше. Так и так, у вас ванна нормальной глубины? Можно окунуться? Да не вопрос. Пришел, Маша дома одна, муж на работе. Набрал кипяточку, сварился, стало полегче. Собрался домой, звонить в скорую. Паша к тому времени вернулся и пошел со мной для моральной поддержки.

Сидим ждем машину, вдруг Паша начинает смеяться.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Да я представил, как завтра буду рассказывать мужикам на работе: прихожу домой, дома жена в халатике и голый сосед в ванне плещется. И я этого соседа даже пальцем не тронул. Абсолютная правда ведь, а что обо мне подумают?
– А ты не рассказывай, что пальцем не тронул. Говори, что сосед после этого ссал кровью и поехал в больницу. Тоже абсолютная правда.

О френдзоне, женских намеках и мужской непонятливости.

Мне в институте нравилась одна девушка, пусть будет Инга. Вообще мне там каждая третья нравилась, но эта больше других. Мы не были однокурсниками, она на год младше, но жили в одном общежитии и часто пересекались, разговаривали о всяком. Грезил о ней ночами, но наяву никогда не пытался обнять, поцеловать, тем более что-то более существенное: она вся такая ах какая, а я кто? Лох ботанический дикорастущий, одна штука.

Я кончил институт, уехал работать по месту распределения и оттуда написал ей. Это была еще эпоха бумажных писем. Завязалась переписка, в основном на нейтральные темы, книги, фильмы, моя работа и ее учеба, но иногда я выдавал что-нибудь пафосное: я всегда готов тебе помочь, если любые проблемы – напиши, всё брошу, приеду, спасу. И в июне она действительно написала: приезжай, спасай, до защиты диплома осталось всего ничего, а диплом не готов, программа не компилируется, я пропала.

Приехал, конечно. День просидел над ее дипломом, программу довел до ума, не так уж много она недоделала. Она тем временем чертила плакаты к защите. Полагалось то ли 7, то ли 8 плакатов на листах ватмана А1. Настала ночь, я собрался идти искать по общаге у кого переночевать, но oна сказала:
– Спи тут. Соседка уехала, ее койка свободна, мы одни в комнате.

Улеглись, но Инга не давала уснуть, всё время меня окликала, говорила о каких-то пустяках. Когда я почти вырубился, она вдруг зажгла настольную лампу и села в кровати:
– Никак не могу заснуть. Проклятые клопы, всю искусали.
– Странно, я никаких клопов не чувствую.
– Ну как же, вот тут укусили и тут. Посмотри!

Я подошел и внимательно осмотрел то, что она показывала: голую ногу заметно выше колена и розовое плечико с тонкой лямочкой ночной рубашки. Никаких следов укуса не заметил, пожал плечами и вернулся в свою кровать. Инга со злостью выключила свет и наконец угомонилась.

Наутро я проснулся раньше нее и решил сделать сюрприз, написать заголовки на трех не законченных плакатах. Я умею работать плакатным пером, получилось на мой взгляд очень красиво. Но она, проснувшись, устроила скандал, что я испортил ей всю работу и мои заголовки выбиваются из общего стиля плакатов. С рыданиями выгнала меня из комнаты и сказала, что с идиотами водиться не может и между нами всё кончено.

Я в недоумении шлялся по Москве, не понимая, в чем провинился и что мне теперь делать следующие сутки. Зачем-то потащился в институт, под дверь аудитории, в которой Ингина группа проходила последнюю консультацию перед защитой. Вышла Инга, облила меня холодным презрением, вздернула голову и зацокала каблучками вдаль по коридору. Следом вышли Алла с Леной.

Тут нужен флешбэк на год назад, а то непонятно. На пятом курсе я записался на психологический семинар, который вел известный психотерапевт Анатолий Добрович. Психология будущим программистам ни к чему, но она тогда была в жуткой моде. Большинство участников семинара были четверокурсники, в том числе две Ингины одногруппницы, Алла и Лена. В отличие от Инги не общежитовские, а москвички, так что я их раньше не знал. Алла вполне попадала в каждые третьи, а вот Лена эффектной внешностью похвастаться не могла. Маленького роста, худющая, длинноносая, вся из углов, ходила всегда в джинсах и мужской рубашке.

В самом конце семестра, за день до моей защиты, состоялось выездное занятие семинара у Аллы на даче. Добрович показывал разные упражнения, одно называлось «хозяин и раб». Участники разбиваются на пары, один приказывает, другой повинуется, потом меняются. Я оказался в паре с Леной. Не помню, что я ей приказывал (то есть помню, но не хочу удлинять рассказ), а когда настала ее очередь, она сказала: «Поцелуй меня!».

Ну и поцеловал. Это был первый серьезный поцелуй и в моей, и в ее жизни. И дальше мы целовались, и не только, и очень не только, неделю напролет. Через неделю я уезжал на военные сборы и потом на работу. И всю неделю у меня свербело, что всё классно и замечательно, но вот бы это была не Лена, а какая-нибудь такая ах какая типа Инги. И сказал на прощание, что было хорошо, но давай оставим это в прошлом. И с работы написал Инге, а не Лене. Лох дикорастущий, говорю же. Дальше вы знаете.

Ну вот, вышли Алла и Лена, Алла увидела меня и обрадовалась:
– Откуда ты взялся? Мы как раз едем ко мне на дачу, у нас опять выездное занятие с Добровичем. Поедешь с нами?
– Конечно.

Лена весь этот разговор и всю дорогу молчала и не поднимала на меня глаз. Я тоже не мог решить, заговаривать ли с ней и если да, то какими словами. Но всё решилось без слов. Добрович на дачу не приехал, но передал задание: молчать. Такое упражнение, все пять или сколько там часов общаться невербально. Оказалось забавно. Все болтались по комнате и играли в гляделки, потом стали есть привезенные с собой бутерброды. Я жестом показал, что не наелся, и тут Лена выскользнула из комнаты в огород. Вернулась с зелеными листиками и стала меня ими кормить. Это была черемша, она же дикий чеснок – видимо, единственное, что там успело вырасти в июне. Поедание листиков быстро переросло в хватание ртом ее пальцев, а там и до губ оказалось недалеко.

В электричке на обратном пути мы опять без конца целовались, в точности как год назад. Почти не разговаривали, Лена только узнала, что мне негде ночевать. И привела к себе домой. Тихо-тихо, чтобы не разбудить родителей, провела в свою комнату. Интима не было, она всю ночь рисовала плакаты к защите. Я периодически просыпался, смотрел на склонившуюся над чертежом угловатую фигурку и отрубался опять. Под утро она прилегла в одежде рядом со мной и тоже вырубилась.

Нас разбудил стук в дверь и веселый женский голос:
– Молодые люди, вставайте! Пора завтракать.
– Мам, какие молодые люди? – крикнула Ленка через дверь. – Я одна.
– Конечно-конечно. А чьи это кроссовки в прихожей, конспираторы?

На завтрак, помимо яичницы и чая, были какие-то никогда не виданные мной фрукты.
– Это папайя, а это гуайява, – пояснила Ленкина мама. А Ленка, посмотрев на мои вытаращенные глаза, рассмеялась:
– Не пугайся, мы не каждый день так завтракаем. Мама – преподаватель русского, вчера приезжал ее бывший студент с Кубы и это привез.
Давно мне не было так уютно, как за этим кухонным столом. Хотелось остаться там насовсем, что я в итоге и сделал.

Через полгода после той памятной ночи Инга вышла замуж. Я как-то нашел ее в соцсетях. Всё у нее хорошо, образцовая жена, мать и бабушка и до сих пор очень привлекательно выглядит. Между прочим, сделала карьеру в IT, начальник отдела в известной компании. Наверняка с той программой к диплому справилась бы и сама. Иногда думаю, как сложилась бы моя жизнь, прояви я тогда чуть больше понятливости. Был бы я с ней счастлив? Не знаю. С Ленкой – был.

Счастье не имеет настоящего времени. Я имею в виду – настоящего в смысле английского present simple. Я люблю помидоры, я работаю там-то, я счастлив. Вчера, сегодня, завтра, в фоновом режиме. Так не бывает. Может, буддийские монахи умеют перманентно чувствовать себя счастливыми, а мы – нет. Для нас естественное время для счастья – прошедшее. Оглядываешься назад и понимаешь: а ведь я был счастлив тогда, все эти годы.

А еще есть сиюминутное счастье, в настоящем времени в смысле английского present continuous. Кратковременное острое переживание. Чтобы почувствовать его без особого повода, у меня есть два надежных триггера. Черемша и гуайява.

Летом олимпийского 1980 года московских студентов принудительно разослали в стройотряды куда подальше от Москвы. Нас, в частности – в степь, в Целиноградскую область, строить кошары для овец.

По-видимому, из-за утроенного, а то и учетверенного количества стройотрядовцев нормальной спецодежды на всех не хватило. Вуз наш принадлежал системе МПС (да что скрывать – МИИТ это), а в МПС тогда имелась своя железнодорожная милиция. И нам вместо спецовок выдали залежавшуюся на складах милицейскую форму устаревшего образца. Штаны и рубашки, до кителей и шинелей дело не дошло.

Незадолго до этого я прочел одну интересную книгу. Автор, кажется, Валерий Алексеев. Там главный герой, невероятно крутой чувак, то ли геолог, то ли геодезист, проводил изыскания как раз в Казахстане и ходил с бритой головой, как Юл Бриннер. Раза три по ходу действия он пояснял, что это самая удобная прическа для полупустыни: не жарко, песок не застревает в волосах плюс экономия воды и мыла. Я повелся и перед отъездом пошел в парикмахерскую и постригся под ноль.

Должен признаться, что руки у меня крепятся к туловищу не совсем там, где у нормальных людей. Выдавать мне какие-либо орудия физического труда было опрометчивым решением. В первый же рабочий день я уронил на товарища кирпич, другому товарищу кинул на голову лопату раствора, а третьего притер носилками к стене. После чего за мной закрепилось заслуженное прозвище Убивец, которое вместе с матами разносилось далеко над степью при каждой моей оплошности, то есть примерно раз в полчаса.

В результате всего вышеперечисленного среди местных жителей распространился слух, что кошары им строят зэки из колонии особо строгого режима под усиленной милицейской охраной.

И вот представьте мое явление в местном сельпо. Сверху наголо стриженая башка и недельная щетина. Снизу форменная милицейская рубашка стального цвета и штаны с лампасами. За поясом полумолоток-полутопор, которым я отбивал половинки от кирпичей. Если в казахской степи раньше не знали, что такое когнитивный диссонанс, то теперь узнали.

Очередь замолчала, все уставились на меня. Самый смелый казах подошел ближе и спросил:
– Мужик, ты кто?

Тут надо пояснить еще одно обстоятельство. У меня довольно нетипичные или, наоборот, слишком типичные черты лица. Еще до стрижки меня принимали за своего то армяне, то грузины, то таджики, то еще какие-нибудь жители нашей многонациональной страны. И мне постоянно приходилось их разочаровывать. Так что вопрос «Ты кото?» от незнакомого человека я воспринял только в одном аспекте и привычно ответил:
– Еврей.

Боюсь, у этих добрых людей сложилось неверное представление о евреях.

Юноша и девушка гуляют по берегу пруда. Романтика. Девушка, вся такая диснеевская принцесса, смотрит на лебедей в пруду и говорит мечтательным голосом:
- А знаешь, я умею разговаривать с животными. Говорю им что-нибудь, и они меня слушают и выполняют то, что я скажу.

Юноша:
- Не может быть! Покажи!

Девушка набирает полную грудь воздуха и орет:
- Лебеди! А ну пошли нахуй!!!

- В 90-е настоящая свобода была, не то что сейчас.
- Не путайте свободу с безнаказанностью.
- Сложно перепутать. Раньше воровали свободно, теперь безнаказанно.

Мой товарищ в 1978 году работал инженером в управлении оросительных систем в Молдавии. Вот уже больше сорока лет он не может забыть один случай.

С утра он поехал монтировать оборудование автоматического полива на насосной станции, расположенной в полях между селами Попенки и Мокра Рыбницкого района. Через пару часов к нему подошел машинист насосной станции Василий и спросил, где он собирается сегодня обедать. Узнав, что тут же в поле, Василий поинтересовался, не помешают ли к обеду пару стаканчиков домашнего сухого вина. Товарищ ответил, что совершенно не помешают, и предложил для поездки за вином свою служебную машину. Василий от машины вежливо отказался и куда-то позвонил.

Через час Василий поманил моего товарища из помещения станции наружу и показал рукой в небо.

Там вскоре появился самолет-кукурузник. Сделав пару кругов над станцией, самолет сбросил в поле какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся алюминиевым сифоном для газировки. Внутри было три литра прекрасного домашнего вина.

- Да это мой зять, он пилот сельхозавиации в Попенках, не первый раз мне вино к обеду привозит, - небрежно пояснил Василий.

Желающие могут прикинуть примерную себестоимость такой доставки и порассуждать об эффективности советского сельского хозяйства.

Рассказ геолога, которого гаишники задержали напротив Кремля с полной машиной непонятного оборудования, напомнил по прихотливой ассоциации один случай.

У меня лет 30 уже есть одно хобби, из серии неделю не поиграл – чего-то не хватает, месяц не поиграл – ломка. Рыбаки поймут, байкеры и поклонники WoT, наверное, тоже. Думал, завяжу после переезда в США, но среди эмигрантов тоже нашлись любители.

Хобби это – разные игры в вопросы и ответы. «Что? Где? Когда?» все знают, а брейн-ринг по телевизору давненько не показывали. Там отвечает тот, кто раньше нажал на кнопку, скорость нажатия – важный элемент игры, у опытных кнопочников счет идет на миллисекунды. Для этого существует девайс под названием брейн-система. Самопальная пластмассовая коробочка, USB-порт, светодиоды и пучок проводов с кнопками на концах. Ну, представили, как выглядит. Как взрывное устройство из боевика категории B.

Году в 2010-м была большая игра в Израиле. Я взял три дня отпуска, больше не дали, и полетел туда по маршруту Чикаго – Атланта – Бен-Гурион – Эйлат. С собой маленький рюкзачок: смена одежды, плавки, шлепанцы, ноутбук и эта самая брейн-система.

Нас из разных городов США приехало пятеро, а в команде по канону 6 человек. Капитан подсуетился и взял шестой девочку из Украины. У нее был замечательный купальник с нарисованными на чашечках лифчика глазиками, так что выражение «смотреть в глаза» обретало совершенно особый смысл. Извините, отвлекся.

Покупался я три дня в Красном море, посмотрел Ирочке в глаза. Поиграл в наши игры, чего-то даже выиграл и получил приз. Пластмассовую статуэтку. Как бы Оскар, но о-очень стилизованный. До того, что получился тридцатисантиметровый позолоченный член на подставке. Или это мне после Иришиных глазок всюду фаллосы мерещатся.

Из-за этого фа...Оскара брейн-система перестала влезать в рюкзак и поехала обратно в полиэтиленовом пакете. А в израильских аэропортах очень бдят насчет терроризма. Специальная служба опрашивает всех пассажиров: откуда, куда, зачем, сами сумку собирали или помог кто. В эйлатском аэропорту девочка из этой службы сразу сделала стойку на пакет с проводами. Я объясняю: игра такая, прибор определяет, кто раньше нажал на кнопку, вот тут нажимаешь, загорается ла...

Бац, а я уже на карачках с заломленной за спину рукой, брейн-система разлетелась по полу. Хорошая реакция у девочки. Пришлось из этого положения объяснять, что ничего не взорвется и даже лампочка не загорится, там же батареек нет, она от USB работает. Девочка извинилась, внимательно всё выслушала, помогла собрать проводочки в слегка порвавшийся пакет, и я полетел дальше.

В Бен-Гурионе времени на пересадку примерно час, а очередь на проверку часа на два с половиной. Но вышла такая же девочка и крикнула: кто на рейс в Атланту, подходите без очереди. Нормальных пассажиров с чемоданами быстренько опросила и пропустила. Остался я.

– Где ваши вещи?

Да вот же, в рюкзаке. Много ли на три дня надо.

– Вы прилетели из Атланты всего на три дня? Зачем?

В игры поиграть. Нет, не компьютерные. На что похоже? Ну, на «Джепарди» (международное название «Своей игры»). Да, много, нас человек сто таких психов.

– А что у вас за бомба в пакете?

Это устройство для игры, на кнопочки нажимать. Нет, не покажу, а то будет как в Эйлате. Сами смотрите. Кто помогал упаковывать? Ваша коллега в Эйлате. Вот такое еще везу. Не пугайтесь, он пластмассовый, даже по голове нормально не дашь. Нет, не купил. Это приз, вручили за хорошую игру. Не помню кто вручил. Да, понимаю, что звучит подозрительно, а что делать?

Девочка велела подождать и привела другую, чуть постарше. Изложил ей всё то же самое в той же последовательности. Та подумала, велела подождать и привела мужика. Высоченный, прямой, лысый как израилево колено, не иначе моего фаллического Оскара с него ваяли. Прикидываю, что если первая девочка, например, сержант, вторая – лейтенант, то этот не меньше как полковник. Третье действие того же балета: кто, куда, зачем, для чего бомба, откуда позолоченный хрен в рюкзаке?

Мужик, ну сложи же два и два. Игра типа «Джепарди». В игре нажимают на кнопку, так? Вот она кнопка. В игре вручают призы – вот он приз. Всё сходится. У меня кстати американский паспорт есть. Свеженький, краска еще не просохла. Вы же по классику должны его брать, глазами доброго дядю выев и не переставая кланяться. Учитывая, сколько мы платим за ваши антиракеты.

Ни фига. Глядит, по тому же классику, как в афишу коза. Девочки принесли какие-то салфеточки, потерли брейн-систему и Оскара, посветили на них фонариком. Видимо, следы взрывчатки искали. Не нашли. Лысый спрашивает:
– Вы кого-нибудь знаете в Израиле?

О да. Знаю человек пятьдесят. Всех, с кем играл.

– Позвоните кому-нибудь.

А вот телефонов ничьих не знаю. По именам, в лицо и некоторые емейлы, но вряд ли они так сразу отзовутся.

Полковник задумался. Что-то со мной делать надо, а посоветоваться не с кем. Вряд ли в аэропорту еще и генерал есть. А часики тикают. Сколько осталось до самолета в Атланту, стараюсь не думать. Наконец говорит:
– Вы сказали, что прилетали отвечать на вопросы, так? А какой был самый интересный вопрос?

Мужик, пока я тут буду переводить тебе на английский самый интересный вопрос со всеми аллюзиями на кота Баюна, кота Бегемота, кота Матроскина и котенка с улицы Лизюкова, самолет на Атланту не только улетит, но и прилетит. Ладно, вспомнил вопрос неинтересный, зато короткий. В каком виде спорта некий венгр завоевал семь золотых олимпийских медалей. Начал рассказывать, и тут понимаю, что фамилия этого саблиста вылетела из головы вся, от первой до последней буквы. Неубедительно получилось.

– Ну тогда давайте так. Я вам задам один сложный вопрос. Если ответите, проходите.

Тоже мне, старец Фура нашелся. Сейчас спросит какого-нибудь израильского деятеля третьей руки, и попаду я вместо Атланты... куда, интересно? Вряд ли в тюрьму для террористов. Скорее всего посижу в аэропорту, пока кто-то из израильских игроков не подтвердит мою благонадежность. Тоже так себе перспектива. А полковник нагнетает саспенс, как Якубович, Галкин и Крюк вместе взятые:
– Очень трудные имя и фамилия. Я их несколько дней запоминал.

Ой. Тут уже израильтянином не обойдется. Какой-нибудь Жугдэрдэмидийн Гуррагча. Монгол, таец, может индус.

И вот он, барабанная дробь, вопрос жизни и смерти.
– Как звали первую женщину в космосе?

Спасибо, Валентина Владимировна! Ваша слава достигла самых отдаленных уголков планеты. На самолет я успел.

P.S. Прямо в эти выходные проходит большая игра во Львове, на которую я не попал из-за ковидных ограничений. Ирочке и остальным участникам пламенный привет.

Прочитал рассказ про мальчика-сироту, которого усыновили благодаря посредничеству деда Мороза, и вспомнил... не историю даже, там нет никакого сюжета. Так, маленький эпизод.

В 14 лет я попал на месяц в больницу. Получилось, что я там был самым старшим среди мелюзги. Младшим мальчикам было года по четыре, а одной девочке, наверное, года два. Она еще говорить не умела. Она была детдомовская, вернее, из дома ребенка. Наголо стриженая, в замызганных ползунках и вся в зеленке. Вряд ли ее стали бы держать в общей палате с чем-то заразным, так что, наверное, не ветрянка или чесотка, а какие-то безобидные болячки. Но выглядело жутенько.

Из-за этих болячек девочки постарше ее гоняли, называли паршивой. А она тянулась ко всем, видимо, не хватало ласки в своем детдоме. И в первый же день, когда я пришел в столовую и сел на стул, она подбежала, по штанам вскарабкалась ко мне на колени, обняла и замерла пугливо. Видно было, что она и боится, и надеется, что не прогонят.

А я не стал ее прогонять. Мне самому очень не хватало тактильных ощущений. У нас в семье телячьи нежности были не приняты, родители почти никогда нас не обнимали, с братом мы если не дрались, то играли во что-нибудь шумное. А в больнице пропало и то немногое, что было. Так что я обнял эту малышку, прижал к себе и стал покачивать. А она что-то такое завыла-запела, без слов, но очень уютное и ласковое.

Не помню ее имени. Все называли ее Мартышкой, у нее и правда было что-то обезьянье в личике. Когда я утром выходил из палаты, нянечки мне говорили: «Ну где же ты, невеста уже заждалась». Я негромко звал: «Мартышка!», и она, где бы ни была, слышала и бежала по больничному коридору мне навстречу с радостным воплем. Я подхватывал ее на руки и потом таскал на себе весь день, то на плечах, то под мышкой, то садился и сажал на колени.

Хотелось бы написать что-то вроде: «Мои родители удочерили Мартышку, и теперь она моя сестра». Но я рассказываю не рождественскую сказочку, а кусочек реальной жизни. Я ничего не знаю о ее судьбе. Может быть, ее и правда потом удочерили. Может быть, нет, и она покатилась по наклонной и спилась, как 90% детдомовцев. Может, преодолела всё и прожила достойную жизнь. А может, так и не научилась говорить и кончила свои дни в инвалидном доме.

А меня эта встреча перевернула. Я потом очень сильно тосковал по этому ощущению, когда мелкое теплое существо сидит у тебя на коленях и доверчиво обнимает. До сих пор считаю, что это – самое восхитительное, что может почувствовать человек в своей жизни, никакие сигары с коньяком, оргазмы и спортивные победы рядом не стояли.

Тоска прошла, когда родились мои собственные дети, а родились они довольно рано. С первого дня я их бесконечно обнимал, ласкал, таскал и тискал – но, конечно, не только тискал, но и укачивал, переодевал, мыл, кормил и делал всё остальное, что полагается делать с маленькими детьми. Случился в моей семейной жизни такой момент, когда я влюбился в другую женщину и задумался об уходе. Но задумался ровно на минуту, пока не задал себе вопрос: смогу ли я прожить хотя бы день без моих мартышек? Сразу понял, что нет, и вопрос был решен.

У моей жены была подруга Галя, которая вышла замуж за человека, помешаного на чистоте и порядке. Он мыл руки по двадцать раз в день и мог закатить скандал из-за одной крошки на полу или одной капли воды в раковине. Человек вырос в доме, полном грязи и тараканов, и двинулся на этой теме. Конечно, о детях в этой семье нечего было и думать, они ведь писают, какают, пускают слюни, срыгивают, размазывают еду по столу и так далее. Галя сперва переживала, потом смирилась.

Году на шестом этого брака Галя привела мужа к нам в гости. Он с опаской сел на наш не слишком чистый диван, держа руки на весу, как хирург перед операцией, чтобы ничего не коснуться. Но тут подошла наша младшая дочь, ей как раз было два года, и не говоря худого слова полезла к нему на колени.

Я прямо видел внутреннюю борьбу на его лице. Согнать вроде неудобно, не кошка всё-таки. Трогать – страшно и противно. Задал какой-то светский вопрос, типа как зовут твою куклу. Дочка охотно ответила, она в два года неплохо говорила. Сказала ему еще что-то, он ответил. Всё это держа руки на весу. Но постепенно он почувствовал, что ничего страшного не присходит, а происходит что-то хорошее, и перестал следить за стерильностью рук. Обнял дочку за плечи, покачал на колене, погладил по голове. Видно было, как человек оттаивает. Минут через двадцать он уже вел себя как любой другой гость в доме с детьми. Уходил очень довольный и жал всем руки, как нормальный человек.

А назавтра Галя позвонила моей жене в радостном потрясении: вернувшись от нас, муж потребовал немедленно, не откладывая ни на день, завести ребенка. Вот такая эстафета от Мартышки через мою дочь к Галиному сыну, который в ином случае мог бы и не родиться.

Моя знакомая очень переживала за сына. Толстый, нелепый, застенчивый, не от мира сего. В тридцать с лишним никаких отношений с женщинами. То есть никакого опыта вообще, или настолько незначительное, что мама не в курсе. Зарабатывает, правда, хорошо. Купил трехкомнатную квартиру, а что толку, если в кухне только коробки от пиццы, в спальне – матрац на полу, а единственная жилая комната – игровая? Там суперкомпьютер, супермышь, суперколонки, экранов как в ЦУПе и кресло как в космическом корабле. В этом кресле и сидит с вечера до середины ночи и все выходные. Играет во что-то, в игре он суперкрут. Прячется от реальной жизни.

И тут Владик влюбился. В девушку из игры. У них там какой-то клан или отряд, ходят вместе в рейды по восемь часов в день, ну и общаются по ходу. Одна тема для разговоров: Лана то, Лана сё, все стены в ее фотках. Ольга (мама) посмотрела на эту Лану через камеру и пришла в ужас. Шикарная девушка, просто фотомодель, и на двенадцать лет Владика моложе. И не дура совсем. Что ей от него надо? Явно какие-то подводные камни у нее. Или проститутка, или наркоманка, или разводит на деньги, или еще что похуже.

Следующая новость – Лана приезжает на рождественские каникулы. Владик совсем двинулся в предвкушении. Перекрасил стены в квартире. Купил мебель во все комнаты, до этого пять лет руки не доходили. Скачал рецепты из интернета, пытается готовить полезное. Даже в спортзал сходил. Ольга в панике: что там выяснится, какие черти из девушки полезут? Даже если просто влюбилась по молодости в экранный образ, то ведь увидит Владика живьем, мгновенно разочаруется и сбежит. Поймет, что он ей не ровня. А у мальчика травма на всю оставшуюся жизнь.

После Нового года я встретил Ольгу, спрашиваю:
– Как там Владик с девушкой?
– Ой, – говорит, – тьфу-тьфу, не сглазить бы. Я как только ее увидела, сразу от сердца отлегло. Мы же ее видели только через камеру, в наушниках и в кресле. А она, оказывается, хромая. И одного уха нет с рождения. Вот и всё. Ровня.

Два года прошло. Живут. Ходят теперь в рейды из одной комнаты, спина к спине. К свадьбе готовятся, должен весь клан приехать.

Выгодная сделка.

Когда в нашем вычислительном центре открыли отдел персональных ЭВМ, я побежал туда первым. На вооружении стояли ЕС-1840 – советский клон IBM PC и Правец-16, детище сумрачного болгарского гения Ивана Марангозова. Правец тоже был клоном IBM, его второе название ИМКО (Индивидуальный МикроКОмпьютер) остроумцы расшифровывали как Иван Марангозов Копирует Оригинал.

Отдел состоял из меня, четырех девочек-программисток, трех девочек-тестировщиц и и.о. начальника Пахомыча. Пахомыч (Пахомов на самом деле), мужик предпенсионного возраста, лет тридцать проработал наладчиком станков, в программировании понимал слабо, своей должностью тяготился и при любых трудностях мечтательно говорил: «Вот брошу всё, возьму отвертку и пойду опять гайки крутить». Почему он при его опыте собирался крутить гайки отверткой, а не гаечным ключом, осталось загадкой.

Пока мы осваивали язык dBase и учились рисовать на символьном дисплее таблички и менюшки (управляемые с клавитуры, мышку я увидел позже), перестройка в стране достигла апогея. Наш отдел вывели из состава ВЦ и превратили в малое предприятие, которое возглавил бывший секретарь комитета комсомола с фамилией, больше похожей на воровскую кликуху – Мозга. По его команде мы написали программу бухучета для большого московского завода.

Под эту программу Мозга продал заводу десяток тайваньских IBM PC на 286-м процессоре. Такой компьютер стоил тогда тысячи полторы долларов, или 44 тысячи деревянных по только что легализованному рыночному курсу. Но Мозга убедил руководство завода, что компьютеры иностранные, покупались за валюту и цена в платежке – это 44 тысячи ИНВАЛЮТНЫХ рублей. А инвалютный рубль при наличии связей можно было обналичить по старому советскому курсу 60 копеек за доллар. Таким образом, каждый компьютер обошелся заводу в эквивалент 70 тысяч долларов, а Мозга, поимев на этой невинной шалости около 700 килобаксов, мгновенно исчез с горизонта. Говорят, в Польшу подался.

Выполнив свою задачу по превращению комсомольского вожака в богатого европейца, малое предприятие тут же распалось. Пахомыч пошел крутить вожделенные гайки, девочки разбрелись кто куда. Меня единственного взяли обратно на ВЦ. У бухгалтерии завода остались золотые компьютеры, кое-как работающая программа и мой телефон. Главбух позвонил уже через пару месяцев: из-за инфляции суммы перестали влезать в отведенные для них ячейки, дисплей отображал сплошные звездочки, они же печатались в платежках. За исправление этой ошибки и дальнейшую поддержку программы главбух пообещал мне договор на любые мыслимые деньги, да хоть...(он поднял глаза к потоку) хоть 5000 рублей.

Сумма эта показалась огромной. В голове еще жило представление о советских рублях. Мою зарплату недавно повысили с доперестроечных 180 до 270. Этого хватало на хлеб, молоко, овощи и даже куриные окорочка. На новомодные сникерсы и гамбургеры не хватало, но это была ненужная роскошь. При цифре 5000 в воображении привычно возникал автомобиль «Жигули». Большего ни главбуху не пришло бы в голову предложить, ни у меня не хватило бы наглости требовать. Но я уже примерно понимал, что такое инфляция, сколько это в долларах и как быстро рубли превратятся в прах. И тогда я совершил, возможно, самую выгодную сделку в своей жизни. Я сказал:
– Не надо договора. Лучше возьмите меня в штат бухгалтерии на полставки.

И эти полставки заводского бухгалтера я регулярно получал следующие 10 лет, то есть все девяностые. Поначалу работы было много, потом баги кончились, завод нанял эникейщика с говорящей фамилией Аникеев, и мне осталось только подгонять программу под изменения в законодательстве. Под конец я так обнаглел, что ездил только за зарплатой, а мелкие правки вносил по телефону: клал перед собой распечатку программы и говорил бухгалтерше, какие клавиши нажимать, причем вместо английских букв приходилось диктовать находившиеся на тех же клавишах русские. Перешел на удаленку до того, как это стало мейнстримом.

За окном Windows-98 сменился на Millennium, a моя программа под DOS всё работала. Рубль скакал туда и сюда, наставал то кризис, то дефолт, то относительная стабильность. Я менял работы, порой заводские полставки были пренебрежимо малы по сравнению с моим основным заработком, и я не появлялся на заводе месяцами, поручив Аникееву получать за меня зарплату и отдавать потом всю разом. Но бывали и тощие времена, когда эти полставки оставались моим единственным доходом, и благодаря им у моих детей всегда были хлеб, молоко и окорочок на ужин.

В 2001 году я уехал в Америку, но с завода так и не уволился. Не удивлюсь, если Аникеев получал мою зарплату еще 10 лет, до полного закрытия завода.

Черт: А вот озеро лавы, в котором ты проведешь вечность.
Я: Вообще-то мы под землей, так что это магма, а не лава.
Черт: Ты понимаешь, что вот поэтому ты здесь?

Из резюме коммерческого директора.

В мезозое была эпоха больших и длинных динозавров. Представьте себе такого гиганта 40 метров длиной. К его хвосту подбегает мелкий хищник размером с кошку и начинает откусывать мясо. По нервным волокнам динозавра бежит сигнал в голову: что-то не так. Но скорость сигнала всего 80 метров в секунду (это норма и для человека). Через полсекунды сигнал в мозгах. Еще полсекунды на выработку решения: посмотреть, что там. Многотонная шея с головой поворачиваются: ага! Меня едят! На это уходит еще полторы секунды. В хвост побежала команда: раздавить эту наглую писюшку в фарш. Еще полсекунды и хвост начинает движение. Итого три секунды. За это время можно отгрызть хороший кусок, отпрыгнуть в сторону и наблюдать за движениями хвоста неудачливого динозавра.

Вы думаете, что эти диплодоки ходили с отгрызанными хвостами? Отнюдь! У динозавров развился второй центр принятия решений. Это не мозг, а утолщение спинного мозга размером с грецкий орех. И находилось оно как раз под хвостом - у задницы. Теперь простые решения динозавр мог принимать раза в три быстрее и так просто его было не укусить. Да. Решения принимались жопой, но это вынужденный компромисс. Работая в крупной компании, не удивляйтесь, что многие вопросы решаются «через жопу». Решение головой может занять несколько лет.

Знакомая рассказала. В чат детсадовской группы приходит сообщение от воспитательницы: «Завтра у нас концерт ко Дню народного единства и фотосессия. Просьба одеть детей в народную одежду».

Мамы уже ко всему привычные. Фотосессия так фотосессия. Весь вечер шьют детям сарафаны и косоворотки, мастерят из бумаги картузы и кокошники. Утром воспитательница видит этот филиал ансамбля «Березка», офигевает и спрашивает, чего это всех вдруг ударило скрепами по голове.
Мамаши:
– Ольга Петровна, вы же сами написали: привести детей в народной одежде.
– Проклятая автозамена! Не «народной», а «нарядной»!

Моего приятеля врачи в свое время вытащили с того света. Поставили сердечный шунт и велели срочно менять образ жизни, ибо в прежнем образе он долго не протянет. В отличие от многих других мужчин, приятель воспринял это всерьез и взялся за ЗОЖ по полной программе. Дальше с его слов.

«Летом я был в Анапе. В гостинице имелся тренажерный зал в цокольном этаже, в который я каждое утро и ходил. Делал свою обычную программу: растяжка, кардио, силовые. Всегда там был один. Однажды заметил, что за мной из угла наблюдает мальчишка-повар. Когда он понял, что я его засек, то подошел и робко спросил:
– Скажите пожалуйста, сколько вам лет?
– Шестьдесят восемь. А почему ты спрашиваешь?
– Да понимаете, – расстроенно ответил мальчишка, – моему отцу сорок, а он вообще ничего не может.
– Не переживай, – утешил я его. – Когда мне было сорок, я тоже ничего не мог».

Он сел на соседнее сиденье в поезде Нюрнберг – Мюнхен. Я заподозрил в нем русского и собирался заговорить, когда у него зазвонил телефон.

– Привет, Катенька! – сказал он в трубку. – Всё в порядке, еду в аэропорт. Вечером вас увижу. Лего купил, куклу тоже купил. И тебе кое-что купил. Нет, даже не намекну, терзайся в догадках. Тебе понравится. Всё, целую. Куда? Дома расскажу, а то тут сосед подслушивает.

– Жена? – спросил я.
– Жена. Не поверите, каждые три месяца езжу в командировку и каждый раз не могу дождаться, когда вернусь. Так скучаю по ней и детям, хоть не езди. Но нельзя, работа хорошая, я кормилец.
– Такая любовь редкость в наше время. Как же вам так повезло?
– А давайте расскажу. Вы ведь тоже до Мюнхена?

По-видимому, Deutsche Bahn располагает к дорожной откровенности не хуже российской плацкарты, так что я выслушал его исповедь, которую и постараюсь передать.

– Началось с того, что приятель позвал меня на шашлыки. Я не любитель незнакомых компаний, но Сереге очень надо было, чтобы кто-то его отвез, а я был идеальной кандидатурой: с машиной, почти не пью и в тот период совершенно свободен. Мама и бабушка пытались меня с кем-то знакомить, но я отказывался, искал ту единственную.

Приехали. Я шапочно кое с кем познакомился, сгрыз шашлык и вскоре заскучал от пьяных разговоров. Решил, чтобы не терять напрасно целый день своей единственной жизни, пойти порыбачить, там Ока недалеко. Полез в машину за удочками, и тут ко мне подошла девушка. Карие глазищи на пол-лица, пухлые губы, бюст, талия. Брючки в обтяжечку. Спрашивает:
– Вы на речку? Возьмете меня с собой? Хочется погулять, а не с кем, все уже пьяные. Я, кстати, Катя.
– Максим, – говорю.

В общем, рыбе в тот раз повезло. Четыре часа мы бродили по берегу, и четыре часа не смолкал разговор. Нашлись общие интересы, и так она увлеченно слушала, так меня подхватывала на полуслове, что я не мог оторваться. Вернулись в компанию, когда уже стемнело. Серега мой накидался до полного нестояния, его уложили ночевать. Остальные были немногим лучше. А Катя получила СМС и сказала, что ей срочно надо в Москву. Что-то там с отцом, то ли упал с лестницы, то ли просто плохо стало. Я, конечно, предложил отвезти, по дороге мы еще говорили. Телефон не дала.

Наутро я стал играть в Шерлока Холмса. Через Серегину соцсеть (инстраграмма тогда еще не было, но что-то ж было, то ли фейсбук, то ли ВК) нашел участников шашлыков, с кем успел познакомиться, перерыл их друзей и друзей друзей. Катю не нашел. Но дня через три она написала сама, нашла меня тем же способом. У меня, в отличие от нее, был открытый профиль. Предложила погулять в Коломенском. И опять четыре часа разговоров и поцелуй на прощание. Всего один поцелуй, но такой, что розовый туман в голове не отпускал потом очень долго.

Начали встречаться, но над ней витала завеса тайны. Если я звал ее куда-то, она почти всегда была занята. Если звала она, я бросал все свои дела и ехал. Чем мы занимались? Гуляли, катались по Москве, где-то ужинали, иногда шли в клуб или на концерт. Платил всегда я, но это не напрягало, было в рамках моих доходов. Напрягало то, что через месяц я по-прежнему не знал, где она учится и работает, с кем живет – иногда говорилось, что с родителями, иногда – что снимает квартиру с подругой. Даже фамилии ее не знал, мы переписывались в мессенджере, где она фигурировала под ником. «В женщине должна быть загадка» – отвечала она на все попытки проникнуть в ее жизнь глубже.

Когда меня стала тяготить такая неопределенность, она вдруг спросила:
– А чего ты меня никогда в гости не зовешь?
А я звал десять раз, она всегда отказывалась. В тот раз не был готов к приему гостей, дома был, мягко говоря, холостяцкий беспорядок, но не упускать же такой случай. Еще в лифте она прижалась ко мне всем телом, а когда вошли в квартиру, стало уже абсолютно неважно, где у меня что валяется и сколько мышей повесилось в холодильнике. Я не пуританин, много чего умею с девушками, но что она тогда со мной вытворяла – некоторые элементы я даже в порнухе не видел. Ночевать не осталась, опять срочные дела. А я снова был готов на всё, лишь бы это однажды повторилось.

Повторилось всего пару раз, чаще она ограничивала меня прогулкой и ужином, а еще чаще писала, что очень занята. Постепенно общение сошло на нет. И вдруг, после двух месяцев молчания, она пишет: «У моей подруги день рожденья, они сняли коттедж в Подмосковье, поедешь со мной?» С ней, к ее друзьям, с перспективой провести ночь вместе – ну конечно, нечего даже спрашивать.

Коттедж оказался аж в Ярославской области, но ладно, доехали. Куча машин во дворе и за воротами, толпа людей в доме. Все радостно кидаются обнимать Катю, она там душа общества. На меня поглядывают с недоумением. Когда наелись-напились и расползлись по дому маленькими группками, я случайно услышал кусочек разговора Кати с именинницей. Ну как случайно – крутился в пределах слышимости от нее, можно сказать, что подслушивал. Надеялся что-то о ней узнать.

– Что за Максим? – спросила именинница. – А как же Толик?
– А что Толик? – возмущенно ответила Катя. – Нет никакого Толика, забудь. Был и сплыл. Я свободный человек, что хочу, то и делаю.

Она оторвалась от подруги и нашла меня. Прижалась всем телом и шепнула, что наверху есть прекрасная спальня... надо ее срочно занять... и чтобы я принес из машины ее вещи.

Я оделся и вышел во двор. Подошел к своей машине, достал Катину сумку и рюкзачок. У нее был очень приметный рюкзак, кислотно-оранжевый, с брелоком в виде плюшевой коалы. Тут подъехала Ауди, из нее вышел какой-то хмырь на голову выше меня, посмотрел на рюкзак.
– Ты, что ли, Катю привез? – спросил он мрачно.
– Ну, я. А что?
– Привез и молодец. Давай ее вещи и вали отсюда, чтоб я тебя больше никогда не видел.
– А ты, стало быть, Толик? – догадался я.
– Толик.

На этом месте рассказа мой попутчик вдруг замолчал и уставился на проплывавшие за окном баварские деревеньки. Я некоторое время ждал продолжения, потом не выдержал:
– А дальше что? Давайте угадаю. Вы бывший десантник и прописали этому Толику ижицу?

Максим молча помотал головой.

– Значит, он вас отметелил, а Катя потом приходила в больницу?
– Тоже нет. Я отдал Толику ее вещи, сел в машину и уехал. Я вдруг понял, что означала вся ее загадочность. Она просто держала меня в резерве. Встречалась со мной, когда не ладилось с Толиком или он был занят. И даже если сейчас Толик действительно получил отставку и я перешел из резерва в основной состав, это ничего не изменит. В запасе появится какой-нибудь Алик, Славик или Гарик. Прямо из машины я позвонил бабушке и взял телефон внучки Марьи Петровны. Через неделю я пригласил эту внучку в ресторан, а через месяц сделал ей предложение. По совпадению она тоже Катя. У нее, конечно, нет таких чудесных глаз, и фигурка попроще, и в разговоре поначалу возникали паузы, и в сексе ее пришлось всему учить. Зато никаких тайн и никаких Толиков.

О компетентности.

Довольно давно было. Сидим с женой, тестем и тещей, обсуждаем, что подарить Васе на 23 февраля. Вася – новый муж сестры жены, то есть вроде как член семьи, но о его вкусах и привычках никто ничего не знает. Это нулевой уровень компетенции.

– А давайте подарим ему бритву!

Вася – мужчина, мужчинам принято дарить бритвы. Уровень компетенции 1.

– Как, Васе – бритву? У него же борода!

О, кто-то помнит, как выглядит Вася. Уровень компетенции 2.

– Но борода у него не на все лицо, верх щек и низ шеи голые. По-моему, он их все же бреет.

Если рассмотреть проблему более внимательно, возникают сомнения. Уровень компетенции 3.

Звоним сестре. Она говорит, что Вася действительно бреет шею и щеки, но пользуется одноразовыми станками. Бритва ему не нужна.

Спросить эксперта. Уровень компетенции 4.

Через день сестра перезванивает. Она осторожно навела Васю на разговор о бритье. Вася сказал, что его достало покупать станки и он не прочь перейти на электробритву.

Не все эксперты одинаково в теме. Уровень компетенции 5.

Бритву купили. Вася обрадовался, но через месяц вернулся к станкам. От бритвы у него раздражение.

Даже самый лучший эксперт может ошибаться. Высший уровень компетенции дает только практика.

А теперь трезво оцените свой уровень компетенции в вопросе борьбы с коронавирусом, или трудовой миграции, или в любой другой злободневной теме, о которой имеете наглость судить.

В связи с хайпом вокруг голой задницы на фоне храма рассказали, как это делалось в прежние времена.

В 1913-м году в моду вошло танго. И, конечно, сразу же начались споры – а не слишком ли это развратное действо? Не многовато ли порочности в танце? Не оскорбляет ли танго чувства верующих? Не пора ли запретить?

В общем, дискуссия достигла такого накала, что даже папа римский (видимо, Пий Х) вынужден был вмешаться. Он пригласил к себе каких-то модников из венского высшего общества и попросил их показать, что это за штука.

Барон с баронессой (хотя возможно, что и князь с княгиней) сплясали. Папа задумался, а потом вынес вердикт: очевидно, дело это энергозатратное, требующее массы усилий, а что делается с усилием и утомляет плоть, то пороку служить не может.

И аналогичная история из более ранних времен. Когда из американских колоний всякие там испанцы-португальцы начали привозить новые продукты питания, поднялся вопрос - можно ли это в пост, или как-то слишком жирно (слишком вкусно, волнует и отвлекает). И тоже дело дошло до папы римского, который взялся определять, можно ли пить горячий шоколад.

Ему сварили, он попробовал. Класть в шоколад сахар тогда еще не додумались, так что допил с трудом. Пришёл к выводу, что гадость редкая, добровольно вряд ли кто-то захочет, а значит в пост можно.

Мудрые люди католики.

Такие политики нам нужны.

Вито Перильо, бывший морской офицер, ветеран Второй мировой войны, впервые занялся политикой в 93 года. Устав от бардака и высоких налогов в городке Тинтон Фоллс, штат Нью-Джерси (17 тысяч человек населения), он выдвинул свою кандидатуру на должность мэра и не без труда выиграл выборы. За четыре года мэрства он добился регулярного вывоза мусора, выбил 8 миллионов долларов инвестиций на дорожные работы и 4 миллиона на усовершенствование парков и мест отдыха, в том числе построил корт для пиклбола (некий гибрид тенниса, бадминтона и пинг-понга), о котором его особо просили избиратели.

Вчера 97-летний Перильо был переизбран на второй срок, победив троих соперников, старший из которых моложе его почти на 40 лет, и стал самым старым мэром в истории США. Говорит, что прекрасно себя чувствует, и обещает привести в порядок и вновь открыть городскую библиотеку, которая сейчас на ремонте.

А вы заметили, что слова "локдауна" и "клоунада" состоят из одних и тех же букв?

В Америке все перед праздниками украшают лужайки перед домом. Потом ходят экскурсиями по району и сравнивают, у кого прикольнее.

Один наш сосед лет 10 назад устраивал шикарную инсталляцию на Хэллоуин. Поставил между деревьями с десяток старых садовых кресел, задрапировал их чем-то вроде простыней и паутины. В кресла посадил чучела: штаны, ботинки, плащ, какая-нибудь жуткая маска, всё это набито каким-то синтепоном или соломой. Если не присматриваться, точь-в-точь человек сидит, только страшный. Между креслами поставил столик с конфетами. А в одном из кресел, в таких же штанах, плаще с капюшоном и дурацкой маске, сидел сам сосед. Тихонечко и совершенно неподвижно. Когда посетители подходили поближе, чтобы рассмотреть чучела и взять конфету, он кого-нибудь внезапно хватал за руку. Визгу стояло на весь квартал. Маленьких детей щадил, хватал родителей, которые их сопровождали, или подростков.

Я думаю, он так себя обеспечивал клиентурой на следующий год. Он психиатр по профессии.

Когда дети были поменьше, мы в Хэллоуин собирались вечером несколькими семьями, гасили свет и по очереди рассказывали страшные истории. Кто страшилки про черную руку из детства, кто из книг, а кто и из жизни. Вот один товарищ рассказал.

Они вчетвером возвращались осенью с рыбалки. Где-то на Украине. Навигаторов еще не было. Чтобы срезать, свернули на незнакомую грунтовку и заблудились. Стемнело, машина несется через лес, впереди вихляется какой-то грузовик без задних огней, фары выхватывают из темноты то корявый пень, то куст, похожий на привидение, то вообще непонятно что.

Тут навстречу пролетает со свистом что-то большое и крылатое. То ли птица, то ли летучая мышь, но странная, туловище слишком жирное для такого размаха крыльев. Потом еще одна. Следующая с громким стуком разбивается о лобовое стекло, оставляет на стекле кровавое пятно. И еще одна, и еще, уже вся лобовуха в кровавых потеках, кажется, следующая разобьет стекло, плохо видно, куда ехать. Потом трупы этих птиц начинают попадаться на дороге, все чаще и чаще, их уже так много, что водитель не успевает объезжать, они с треском лопаются под колесами, машину ведет. Водитель останавливается, пытается выйти, поскальзывается на мертвой птице и падает с криком ужаса. Остальные выскакивают из машины, пускаются бегом в лес, но рассказчик, преодолев страх и отвращение, останавливается и поднимает за крылья одну птицу, чтобы рассмотреть поближе.

Это были не птицы. Это была гнилая свекла, которая сыпалась из грузовика. В темноте ботва казалась крыльями.

Не бойтесь ничего. Все наши страхи в итоге оборачиваются гнилой свеклой.

В США не так легко найти не занятую другими нишу в бизнесе, особенно если ты недавний иммигрант. Вчера я познакомился с человеком, которому это удалось. Он автожестянщик, но ремонтирует исключительно машины, побитые градом. Обычно такие машины обдирают, выравнивают капоты и крыши и красят заново. Стоит это тысяч 5-7 долларов. Основную часть платит страховка, но и владелец должен заплатить из своего кармана дедактибл (франшизу), долларов 500 или тысячу.

Давид научился исправлять вмятины от градин, не повреждая краску. Страховке это обходится вдвое дешевле, с клиента он не берет ничего и даже может сделать ему небольшой подарок. Он мониторит новости в интернете и если видит, что в каком-то районе США прошел сильный град, то берет чемодан с инструментом, летит туда, арендует какой-нибудь сарай на пересечении больших дорог и приступает к работе. Чтобы весь год жить безбедно, ему надо отремонтировать порядка 40 машин за сезон.

При такой бизнес-модели самое сложное – найти в незнакомом месте этих 40 клиентов. Огромная вывеска над сараем, объявления в местных газетах и интернете, плата за раздачу его визиток в людных местах помогают, но не всегда. Дальше рассказываю со слов самого Давида.

«Лет пять назад выдался мертвый сезон, за всю весну и лето ни одного порядочного града. Наконец в середине августа прошел один в глубинке Техаса. Прилетаю. Кругом прерия, от моего сарая до ближайшего супермаркета полтора часа езды. Народ суровый, чужих не любит, газет не читает, в интернет тем более не ходит. Сижу день, два, три – ни одного клиента. Наконец один залетный появился. Я его машину вылизал сверху донизу, его самого тоже. В воскресенье утром он заехал за машиной, я говорю: давай отметим ремонт в хорошем ресторане, я угощаю. Он:
– Не могу, мне в церковь надо.
Я тогда даю ему 500 долларов и говорю:
– Пожертвуй на церковь от моего имени.

Вечером он приезжает: тебя хочет видеть пастор. Я говорю: я не могу в церковь ехать, я еврей. На самом деле не хочу из мастерской отлучаться. На другой день приезжает сам пастор:
– Вы сделали благое дело, на ваши деньги мы накормим несколько голодных семей. Как вас отблагодарить? Могу написать ваше имя на скамейке в церкви, или посадить в вашу честь дерево, или упомянуть вас в проповеди.

Я говорю:
– Вот в проповеди – это хорошо, это годится. Только, пожалуйста, не просто скажите «какой-то Давид», а «Давид, который работает на таком-то перекрестке и чинит машины, побитые градом».

Пастор:
– Так вы ремонтируете машины после града? Вас нам послало само небо. Проклятый град прошел как раз во время воскресной службы, пострадали все машины, которые стояли около церкви. Обязательно расскажу о вас всем прихожанам.

Через день у меня было уже 37 клиентов. Я делал их машины еще полтора месяца и потом целый год горя не знал.»

В чате бывших однокурсников вспомнили, как Коля Заяц бегал от армии. Он не был банальным двоечником, наоборот, первую сессию сдал неплохо. А потом разочаровался в профессии программиста и решил поступать в школу КГБ. Не иначе, фильмов про резидента пересмотрел.

Тут он угодил в уловку-22, которых в советском законодательстве было изрядно. Документы требовалось подавать еще в апреле, причем подлинники, а забрав аттестат из нашего вуза, Коля немедленно попал под весенний призыв. Ну и скрывался. Дело происходило в нашей общаге, из которой Коля предусмотрительно не выселился, решил перекантоваться в Москве до вступительных экзаменов.

Акт первый. Стук в дверь, заходит милиционер (или представитель военкомата, не помню, кто конкретно этим занимался):
– Заяц здесь живет?
– Да.
– Дома?
– Нет.
– Ну передайте ему повестку.
Мент уходит, Коля переводит дух. Повестку выбрасывает.

Акт второй. Стук в дверь:
– Заяц здесь?
– Нет. Гуляет где-то.
– А предъявите-ка документы. Так, Волков, Белкин, Кроликов... Зайца правда нет. Ну, передайте ему, будет бегать – пойдет под суд за уклонение от призыва.

Мент уходит. Коля вылезает из шкафа. Чихает и говорит, что его достало прятаться туда при каждом стуке, ну нафиг, пусть призывают.

Акт третий. В комнате пьянка, дверь нараспашку, менты (двое) заходят без стука.
– Кто тут Заяц?
Один из сидящих:
– Он в туалете, блевать пошел. Сбегать за ним?
– Давай, и побыстрее. Зайчиком туда и обратно.

Один милиционер остается сторожить пьющих, другой следит, как посланец дошел до конца длинного коридора, где туалеты, вошел... и не вышел. Минута, три, пять... мент идет искать. Сортир пустой. Седьмой этаж, от окна до водосточной трубы метра два. Устраивают облаву на Зайца по всему общежитию, эффекта ноль. Пропал.

На самом деле Коля по трубе не лазил и вообще в сортир не заходил. Когда пришли менты, он был в комнате. Первым отреагировал на вопрос «Кто здесь Заяц?» и вызвался его, то есть себя, позвать. В конце коридора вошел не в сортир, а в соседнюю дверь на черную лестницу, издалека их было не различить. Ну и ушел и заныкался до экзаменов, уже недолго оставалось.

Перед экзаменом Колю собеседовал товарищ в штатском:
– Заяц?
– Да Заяц, Заяц.
– Это ты от военкома по водосточной трубе сбежал?
«Всё знают, – подумал Коля. – Интересно, куда меня теперь – в армию или сначала на нары?» Но делать нечего, рассказал, как было дело.
– Ну, Заяц! – восхитился товарищ. – Ушлый ты парень. И от дедушки ушел, и от бабушки ушел. Берем. Резидентом будешь, задатки есть.

Резидентом Коля не стал. Оказалось, что в КГБ тоже нужны программисты. По крайней мере, так он нам рассказал, когда пришел в общежитие за вещами. Дальше его следы теряются.

История рассказана в книге Соломона Пиггота «Самоубийство и противоядия от него». Вот не знаю, какой вывод можно из нее сделать – то ли что от судьбы не уйдешь, то ли, наоборот, что человек сам хозяин своей судьбы и своего слова.

В 1700 году некто Джеремайя Кларк, органист собора святого Павла, гостил в поместье у своего друга и доставал его жалобами на несчастную любовь, денежные неурядицы, мерзкую английскую погоду и общую бессмысленность жизни. Когда гость наконец собрался возвращаться в Лондон, хозяин дал ему в сопровождающие своего слугу, опасаясь, что меланхоличный Кларк по дороге что-нибудь с собой сделает.

Он не ошибся. По пути Кларк остановил экипаж около пруда, долго ходил по берегу, тяжко вздыхал, потом достал из кареты веревку и начал искать камень потяжелее. Слуга стал его отговаривать. Не знаю, какие там были правила в 1700 году, но, видимо, он не имел права просто взять джентльмена за шкирку и увезти подальше. Кларк на уговоры не поддавался, и наконец слуга сказал:
– Сэр, если вы не хотите слушать меня, то хотя бы доверьтесь Господу. Бросьте жребий.
– Хорошо, – согласился Кларк, – я брошу монету. Но не так, как ты думаешь. Если выпадет орел, я утоплюсь в пруду, а если решка – повешусь на ближайшем дереве, благо веревку долго искать не надо.

Монетка взлетела в воздух, воткнулась в глинистую британскую почву и встала на ребро.

– Вот видите, сэр, – вослкикнул слуга, – Господь не желает ни того, чтобы вы утопились, ни того, чтобы вы повесились. Он не мог бы выразить свою волю яснее.

Кларк кивнул, дал увести себя от пруда и посадить в карету. Всю дорогу до Лондона он молчал, а дома достал из ящика стола пистолет и немедленно застрелился.

Про моего однокурсника Ваню Пинягина я уже рассказывал: https://www.anekdot.ru/id/1231466/. Сын священника, он вместе со всеми состоял в комсомоле и сдавал научный атеизм, но и рудименты веры сохранил – например, ходил в церковь на Пасху, рискуя нарваться на комсомольский патруль и вылететь из института. Хотя чему тут дивиться, в подобном двоемыслии жила вся страна, я тоже ухитрялся совмещать проклятия сионизму на политинформациях с посещением синагоги, а мацу – с любительской колбасой. Вот с этим Ваней у меня однажды вышел любопытный теологический спор с практическими последствиями.

Дело было на летней практике в Одессе. Руководительница практики сразу сказала, что мы ей даром не нужны, отчеты в конце месяца она подпишет, а пока можем гулять. Вот мы и гуляли, наш третий товарищ Алик потом сочинил песенку, в которой посвятил по куплету Аркадии, Лузановке, Ланжерону и остальным одесским пляжам. Что-то такое:
А на пляже Комсомольском
Очень много комсомольцев
И двадцатых, и тридцатых,
И сороковых годов.
Все они с семейным грузом
И лежат с открытым пузом.
Так лежать до самой смерти
Комсомол всегда готов.

Дней за десять мы незаметно прогуляли все деньги. Когда опомнились, осталось порядка двух рублей на троих. Слать родителям телеграммы было стыдно, а написать письмо и ждать почтового перевода – это минимум неделя. Устроились на полставки на соседний консервный завод, думали заработать и поесть консервов на халяву. Однако получка оказалась через ту же неделю, а халява обломилась только Алику, он попал на жарку кабачков и обожрался этими кабачками на три года вперед. Нас же с Ваней определили в жестяной цех таскать жесть для банок, ничего съедобнее брезентовых рукавиц там не водилось. Алик при первой же попытке вынести для нас кабачки попался на вахте, отобрали и прогрозили жалобой в институт.

Не буду описывать все наши попытки раздобыть денег, а то никогда не перейду к главному. Упомяну только, что в Воронцовском сквере какой-то мужик играл со всеми желающими в шахматы по 50 копеек за партию. Перворазрядник Алик легко выиграл полтинник – видимо, чересчур легко, потому что играть с ним вторую партию мужик наотрез отказался, как Алик ни подбивал его на реванш. Играть со мной мужик тоже не захотел, показал на Алика и сказал: «Ты его брат». Вот на Ваню с его деревенской физиономией он клюнул. Ваня был шахматист уровня Остапа Бендера, но мы рассчитывали, что с нашей отработанной на экзаменах системой подсказок Алик сможет подсказывать ему ходы. Не вышло, их перемигивания разоблачили уже ходу на пятом, и дальше болельщики заставили нас с Аликом стоять за Ваниной спиной и беспомощно наблюдать его разгром и потерю только что добытого полтинника.

Под конец этой эпопеи наш с Ваней дневной рацион составляли полпорции супа в столовой на углу – 7 копеек, хлеб – копейка, горчица бесплатно, на ужин – два пирожка с горохом по 4 копейки штука. Пирожки с творогом по 5 копеек были отвергнуты как непозволительная роскошь. В день перед получкой не осталось и этого. Алик остался есть свои кабачки, а мы на последние две копейки купили в столовой по куску хлеба, намазали погуще горчицей и сидели глотали слюни.

В это время на раздаче второго образовался затор, полностью перегородив обзор для кассирши. Раздатчица первого, воспользовавшись паузой, налила несколько тарелок, поставила их на прилавок и ушла. Я подкрался и незаметно утащил тарелку рассольника. Думал, что Ваня последует моему примеру, но он неожиданно сказал:
– Ты что, украл? Не надо, верни. Грех. Господь накажет.
– Вот бы чья корова не мычала, - возмутился я. - Тоже святой Иоанн нашелся. Списывать тебе не грех, фальшивый отчет о практике сдавать не грех, мужика с шахматами обманывать можно, а за паршивый рассольник господь накажет. Они тут тоннами воруют, свиней кормят. Ни от кого не убудет, если мы съедим по тарелке.
– Ты не понимаешь. Нет заповеди «не списывай» или «не обмани». А «не укради» есть.
– А как же «не прелюбодействуй»? С Адкой же ты спишь без венца и даже без штампа в паспорте.
– Прелюбодеяние – это измена жене или мужу. А заповеди «не чпокайся без брака» тоже нет. Господь невыполнимых условий не ставит.
– Продуманный у тебя господь. Ладно, жуй свою восьмую заповедь, а я супчика наверну. Он сегодня вкусный, – я проглотил несколько ложек и демонстративно причмокнул.

Тут к нам подошла работница столовой, вытиравшая столы. Я напрягся: наверное, засекла, как я украл рассольник, будет скандал. Но она обратилась к Ване:
– Что не ешь, студент? Суп не нравится?
Я и не думал, что она нас запомнила.
– Денег нет, – буркнул Ваня.

Работница принесла тарелку рассольника, такую же, как у меня, поставила перед ним.
– Вот спасибо, – обрадовался Иван. – Я завтра отдам с получки.
– Да ладно, кому твои копейки нужны. Всё равно спишем, много наварили сегодня.

Глядя, как Ваня хлебает свой суп, я не удержался и поддел его:
– Что, теперь не ворованый? Теперь господь не накажет?
– Теперь нет, – серьезно ответил он. – А тебя покарает, вот увидишь.

Божья кара настигла меня стремительно, уже на выходе из столовой. Что там было в десяти казнях египетских? Мор, чума, саранча, кровавые реки и пёсьи мухи? Ну вот примерно так. Пёсьи мухи точно летали перед глазами, пока я дотащился до общежития и забурился в сортир. Дальше последовали реки, не особо кровавые, но бурные. Но облегчение облегчения не принесло, я валялся пластом на кровати, задыхался, покрывался холодным потом и вообще помирал. А самое обидное, что рядом скакал абсолютно живой и здоровый Ваня, поевший того же рассольника.

Назавтра Ваня с Аликом накупили с получки жареной рыбы, чебуреков, лимонада и бог весть чего еще и устроили пир горой. Я смотрел на них в полном отчаянии, пустота в желудке боролась с тошнотой, я дико хотел есть, но есть не мог. Прострадал так еще два дня, потом отпустило.

Человек менее стойкий после такой демонстрации уверовал бы во что угодно. Но это был бы не я. Я рассказал об этом случае родителям. Мама всплеснула руками:
– Там, наверно, пшенка была в рассольнике?
– Ну да, была какая-то мелкая крупа вместо перловки. А что?
– У тебя аллергия на пшенку, мы в два года обнаружили и больше никогда ее дома не держали.

Гугл говорит, что у взрослых аллергии на пшено не бывает. Но у меня она есть, я убедился в этом позже на военных сборах: в дни, когда на обед была пшенка, я не мог даже подойти к столовой, начинались уже знакомые симптомы египетских казней. Так что успокойтесь, провидения, кармы и божьей кары не существует. Мой жизненный опыт это подтверждает: миллионы конченых сволочей счастливо доживают до старости, и еще больше хороших людей страдают без всякой вины. Чтобы люди не творили зла, нужно не атата по попе от виртуального старца, а вполне земные законы, в крайнем случае – страх получить в морду от реального человека.

бифштексу шашлыку жаркому
охотно посвящу строфу
не то турнепс салат капуста
то фу

Дары волхвов.

От Яши до Яны полчаса на сабвэе. Оба разведены, он делит квартиру с родителями, она отвела единственную спальню сыновьям-школьникам и спит в гостиной. Самый богатый город мира, в котором подобных нищих иммигрантов приблизительно четыре миллиона, не хочет делиться богатствами. Полгода назад они познакомились у общих друзей, и с тех жизнь стала гораздо терпимее, хотя материальные трудности никуда не делись.

Она трудится соцработником, он перевозит и собирает мебель. Работа тяжелая, но случаются перекуры, когда можно созвониться и поболтать. Одна беда: на дворе начало двухтысячных, разговоры по сотовому оплачиваются поминутно, и эти минуты сильно бьют по карману, поговорить Яна любит. Бесплатны только звонки внутри одного провайдера, но провайдеры у них разные – допустим, у Яши Спринт, а у Яны Верайзон.

Настает новый, 2005 год. Деликатные Яшины родители ушли праздновать к соседям, наши герои остались вдвоем. Яша открывает шампанское, вручает Яне дешевое серебряное колечко и говорит:
– Солнышко, это был нелегкий год. Но это был очень счастливый год, потому что я встретил тебя. Кольцо – это так, чтоб было что передать из рук в руки. Мой главный подарок другой. Сегодня я пошел в магазин сотовых и перевел все телефоны – и мой, и родителей – со Спринта на Верайзон. Теперь мы можем бесплатно разговаривать сколько угодно.

И тут Яна начинанет рыдать. И сквозь слезы с трудом выговаривает:
– Мы с тобой два влюбленных идиота. Потому что я тоже хотела сделать тебе подарок. Пошла в магазин сотовых и перевела все телефоны – и мой, и детей – с Верайзона на Спринт. И это двухгодовой контракт, без штрафа не отменяется.

Яша растерянно гладит ее по плечу:
– Что ты убиваешься? Случилось несовпадение, обидно, но даже смешно. Это всего лишь деньги. Заработаем.
– У меня вся жизнь из таких несовпадений, – всхлипывает Яна. – Я сама одно сплошное несовпадение. На той неделе перепутала вторник со средой, оставила машину не на той стороне улицы – сто долларов штрафа. Пирог сегодня два раза пекла, в первый насыпала соль вместо сахара. Жениха выбирала-выбирала, оказался алкаш. С тобой вроде всё хорошо, и тут эта дрянь с телефоном.

Яша долго молчит, потом произносит:
– Я знаю, что делать. Мои родители пусть остаются с Верайзоном, а я перейду на твой контракт на Спринте. Это ведь семейный план, до пяти телефонов можно подключить, так?
– Не получится. Семейный план только для членов семьи.
– Ну, – говорит Яша. – А я о чем? Дай-ка колечко на минуту. Продавщица советовала взять браслет за ту же цену, а я уперся: кольцо, и всё. Как знал, что понадобится. Вот это, я понимаю, совпадение.

Еду с приятелем в его машине по чикагским пробкам и вдруг замечаю, что он сидит как-то напряженно и то и дело повторяет: «Господи, благослови! Господи, благослови!». Чуть ли не каждые сто метров. Он человек глубоко воцерковленный, даже занимает какую-то должность в местной православной общине, то ли причетчика, то ли начетчика, я не разбираюсь. Но раньше за ним такого не водилось.

– Что с тобой? – спрашиваю.
– Да понимаешь, обычно, если какой альтернативно одаренный лезет в мой ряд без поворотников, я ему сигналю хорошенечко, и всё. Злобу с души снял и еду спокойно дальше. А сегодня сигнал сломался. Гудеть не могу, материться грех, вот я их и благословляю. Но что-то плохо успокаивает.

Одна Даша из Костромы вышла замуж в Америку. «Почтовая невеста», каких миллион. Муж старше лет на 20, то есть ей было 20 с копейками, а ему – 40 с центами. Но не фермер, не лысеющий менеджер в костюмчике, не компьютерный задрот, а здоровенный рестлер, весь в татуировках, по профессии вышибала в баре. Что местные бабы не висели на нем гроздьями – исключительно происки феминизма.

За годы как-то попритерлись друг к другу, стерпелись-слюбились, двух сыновей завели. На зарплату вышибалы особо не пошикуешь, Даша тоже пошла работать. Помощницей у русского мануального терапевта, записать пациента, карточку заполнить, полотенечко принести. Денег немного, зато работа не бей лежачего в буквальном смысле, и ничего, кроме русского, знать не надо. Жили не тужили, не хуже других.

Но тут в последние годы Америка покатилась в сраное говно. Устроили эпидемию ковида, бар потерял клиентов, вышибалу вышибли. Заставили всех носить маски и делать прививки с биллгейтсовскими чипами. Детей отправили на удаленку, они там взбесились, заодно стало слышно, чему их учат в школе: однополому сексу и вине белой расы. Запретили оружие, а погромы BLM наоборот разрешили. Душка Трамп проиграл выборы маразматику Байдену, в правительстве одни толерасты, мэр Чикаго вообще черная лесбиянка, не успеешь оглянуться – такая же и президентом станет. Пропал калабуховский дом.

Когда подобные жалобы высказывают мои друзья-иммигранты, я им обычно говорю: не нравится – возвращайтесь в Россию, там этих проблем нет. Последний оплот, где и толерасты всех мастей сидят под веником пикнуть боятся, и маски никто не носит, и президент никогда в жизни не проиграет выборы. Никто почему-то не соглашается. А вот Даша решилась.

Они продали дом в Чикаго и купили дом в Костроме. Поменяли паршивенький таунхаус сороковых годов постройки на роскошный коттедж с полугектаром земли. Будут выращивать экологически чистые овощи без ГМО и регистрации, может, и экологически чистых кур и свиней заведут. Я, конечно, спросил, на что они собираются жить дальше. Муж по-русски ни бум-бум, Дашу в 40 с гаком и без специальности тоже не ждут на работе с распростертыми объятиями. Оказалось, у них и это продумано. Мужу как раз исполняется 62, в США с 62 лет можно выйти на раннюю пенсию, 70% от полной. В долларах это порядка полутора-двух тысяч, в Чикаго после уплаты всех страховок и сборов останется только лапу сосать, а в Костроме на 100-150 тысяч в месяц можно шикарно жить.

Вот только у сыновей в школе не заладилось. Дразнят пиндосами из-за акцента и гомиками, потому что видели, как отец их поцеловал. И еще как-то, они не все русские слова понимают. Старшего побили – папины приемчики плохо помогают, когда все на одного. Злые какие-то дети, хотя школа хорошая, частная. Ничего, перерастут. А если нет, всегда можно вернуться в толерантную Америку, американское гражданство они предусмотрительно сохранили.

О национальных стереотипах.

Мой товарищ Василь – природный белорус, довольно давно уже живущий в Чикаго. Вопреки стереотипу, не особо жалует картошку во всех видах, из-за чего терпит постоянные подколки от знакомых. С некоторых пор с ним вместе работает парнишка по имени Тарас – украинец, родившийся и выросший здесь в США. По-русски Тарас не говорит, не из-за каких-то антирусских предубеждений, просто в семье не научили. С Василем общается либо по-английски, либо на белорусско-украинском суржике.

Картинка. Идет Василь, на пути у него стоит Тарас, ест из пакетика картофельные чипсы. Протягивает Василю: мол, угощайся. Василь:
– Спасибо, я картошку как-то не очень люблю.
Тарас, с возмущением:
– Як картоплю не любишь? Ты що, не американець?!

Мой друг Леша в советские времена был инструктором по горному туризму, водил группы на Кавказе. Вспомнился один из его рассказов, потом объясню почему.

Группа сидит на турбазе, Леша травит альпинистские байки, одна чернее другой. То у него кто-то погиб в лавине, то плохо закрепился и летел пятьсот метров в пропасть, то застрял в расщелине и у него, пока тащили, живьем оторвали руку. Новичков полезно иногда попугать, чтоб не расслаблялись на маршруте. Тут заходит незнакомый человек и просит гитару. Леша протягивает, тот берет, и все видят, что у него на правой руке нет трех пальцев.

– Где пальцы, друг? – спрашивает Леша исключительно в воспитательных целях.
– В лавине отморозил пять лет назад, – максимально пренебрежительным тоном отвечает мужик. – Ерунда, даже не почувствовал. Чуть зажило и через месяц опять в горы.
– Как же ты играть будешь?
– Да я не себе. У нас Виктор гитарист.
– А чего он сам не пришел?
– Не может, – отвечает мужик тем же пренебрежительным тоном. – Он утром ногу потерял. Мы его до базы на руках тащили.

Новички-туристы смотрят на него глазами по шесть копеек, и верят, и не верят.
– Как потерял? – спрашивает один. – Совсем?
– Не знаю. Она в ущелье упала, ребята сейчас ищут. Может, найдут.
– А можно на него посмотреть?
– А пошли. Заодно музыку послушаете.

Вся толпа вваливается в соседний номер. На кровати сидит парень в спортивных штанах, веселый, слегка нетрезвый, одной ноги нет по колено. Берет гитару и начинает играть Визбора, только вместо слов "Я сердце оставил в Фанских горах" поет "Я ногу оставил...". Туристы робко подтягивают, окончательно убедившись, что альпинисты – это особая порода сверхчеловеков, которые разбрасываются конечностями направо и налево, не обращая на такие пустяки ни малейшего внимания.

Через два часа концерта возвращаются ребята, которые ходили искать Витину ногу. Они ее нашли. Протез. Настоящую он потерял еще пять лет назад, в той же лавине, в которой его друг лишился пальцев.

Сейчас бы старчески побрюзжать, что давеча люди были не те, что нонеча, и теперь таких не делают. Вот только историю эту я вспомнил после очередного срачика в интернете. Кому-то показалось неэтичным название дневника Паралимпиады – «Одной ногой в Токио». Я почитал про ведущего этого дневника, он мне нравится. Парню 30 лет, сам пловец-паралимпиец, ногу потерял в армии, живет на полную катушку, ведет блог, в котором вовсю стебется над собой и над соведущей-колясочницей. Вполне одной породы с Виктором и его другом. И на Эльбрусе кстати побывал.

Был недавно в Литве, в старинном немецком городе Мемель, он же Клайпеда. Прелестный курортный городок, ресторанов и кофеен в историческом центре как бы не больше, чем домов. Когда к нашей компании присоединялась выросшая в Литве приятельница, всё было чудесно. Без нее начинались мучения. Заговариваешь с официантом по-английски – на лице глубокая заинтересованность и искреннее желание достать тебе луну с неба, но ничего сложнее local beer и still water он ни понять, ни объяснить не в состоянии. Переходишь на русский – понимает всё, отвечает на хорошем русском с легким акцентом, но сразу переводит тебя в презираемый разряд советских туристов, которые подождут и перебьются.

Пришли в невероятно пафосный стейкхаус, отмеченный во всех европейских путеводителях. Есть там такой, представьте себе. Столик заказывали аж за три недели. Попросили меню на английском. Читаем:

«Beef fillet with onion and squirrel».

То есть в буквальном переводе – говяжье филе (филе миньон, надо полагать) с луком и белкой. Попытки выяснить по-английски у официанта, в каком виде эту белку подают, результата не дали. Знание русского решили не светить, заказали вслепую. Хотя белочку и было немного жалко.

Ни одна белка, конечно, не пострадала. Принесли неплохой (но далеко не мишленовский) стейк с луком и грибами. Оказывается, литовское слово voveraitė - это не только зверь белочка, но и гриб лисичка. Логично, тоже рыженькая. Но без знания литовского не догадаться никак.

Вот так у нас всё. Хотим как в Европе, а получается говяжье филе с белочкой.

Про одно предложение руки и сердца. Извините за многословие, сокращал как мог. И предупреждение для моих друзей. Если вдруг узнаете здесь свои черты или фрагменты своей биографии – не пугайтесь, это не про вас. Я нарочно всё перемешал, чтобы скрыть настоящих участников.

***

Мой однокурсник Ваня Пинягин был влюблен в красавицу Адочку Айзман. Евреев в вузе было процентов 30, почему – обсуждайте с кем-нибудь другим, мне надоело, но в нашей тесной компании Иван, сын сельского священника, был чуть ли не единственным русским. Он рассказывал:
– Батя спрашивает: «Твои еврейчики хотя бы мацу не вкушают?» А что я скажу? Вкушают, аж за ушами трещит. И я с ними.
Мы легкомысленно отвечали, что маца у нас диетическая, без примеси христианской крови.

Юность и свежесть делают привлекательной почти любую девушку, но Адочка и правда была чудо как хороша. Сохранилось фото с ее восемнадцатилетия – один в один постер к сериалу «Ход королевы», только на столе вместо шахмат разномастные стаканы и кружки. Карточка черно-белая, но цвет только усилил бы сходство с актрисой, подчеркнув рыжие кудри и огромные зеленые глаза.

По-деревенски прямой и наивный Ваня сделал ей предложение уже на третий месяц учебы. По всей форме, при свидетелях, с кольцом и вставанием на колено. Ада покраснела до корней своих рыжих волос и рассмеялась:
– Ванечка, куда ты спешишь? Ты хороший, но мы еле знакомы, и нам ведь еще даже нет восемнадцати. Я обещала родителям, что буду учиться, а не влюбляться. Подожди пару лет хотя бы.

Два года Ваня ждать не стал, к лету они стали парой, насколько это возможно в условиях советского общежития. Потом почему-то разбежались. Сразу после защиты Ада вышла замуж за доцента Мервиса с кафедры матeматики.

***

В перестройку добрая треть нашего курса оказалась за границей. Я сильно подзадержался и через двадцать с чем-то лет после выпуска только распечатал ту бочку дерьма, которую должен потребить всякий эмигрант, прежде чем дойдет до повидла. Жил один (жена ушла, дочки выросли), снимал в Бруклине конуру, единственным достоинством которой была неправдоподобно низкая цена: домовладелец, девяностолетний румынский еврей, давно выжил из ума и забывал повышать квартплату.

Там меня и навестил Иван, приехавший в Нью-Йорк туристом. Он сильно постарел, от густых когда-то волос осталась прическа фасона «внутренний заем» – длинная прядь поперек лысины. Он удачно вписался в новые времена, завел бизнес в провинции, что-то строил, что-то возил. А вот с семьей не повезло: однажды не вовремя вернулся домой и застал жену с финдиректором, по совместительству лучшим другом. Больше длительных связей не заводил, обходится девочками на одну ночь. У дочери своя жизнь, от отца ей нужны только деньги.

Я рассказал о судьбе наших ребят, уехавших в США раньше. Их с полдюжины в разных городах, все успешные айтишники.
– А она? – спросил Ваня. Я не сразу понял, кого он имел в виду.
– В Чикаго. Мервис со своим матанализом работает в страховой компании, считает риски. Сама Ада менеджер в IT. Сыновья в университете. Большой дом в пригороде. Американская мечта во весь рост. Да у меня и фотографии есть.

Ваня долго всматривался в фото, потом вздохнул:
– Красивая...
– Это карточки мелкие, морщин не видно. Ей столько же лет, сколько нам.
– Да какая разница? У тебя осталась та фотокарточка, с восемнадцатилетия? Вот сравни. Это же она? Она. Я смотрю на эту, а вижу ту. И всегда буду видеть. Я ведь делал ей предложение еще раз, на пятом курсе. Сказала, что опоздал. Что любит меня, но у нее уже с Мервисом всё на мази. Не из-за московской прописки или еще чего-то, а потому что еврей. Я говорю: не вопрос, чик-чик и готово. Еще до хрена останется. Засмеялась.
– Вань, ты как будто с нами в бане не был. Из нас половина не обрезанные. Еврейство в голове, а не в головке. Вот он с ней поехал в Америку, а ты?
– Поехал бы. Хоть в Израиль, хоть в Африку, хоть на Марс, лишь бы с ней.
– Как-то ты женщин идеализируешь. Что моя жена, что твоя. Да и Ада нехорошо с тобой поступила.
– То бабы, а то она. Не путай. Да ладно, что уж теперь. Не ждать же, пока Мервис сдохнет.
– Долгонько ждать придется. Это Америка, тут долго живут. Да восьмидесяти как нечего делать. А то и до девяноста.

***

В последующие годы в моем эмигрантском дерьме стало попадаться варенье, странным образом не без участия Ады. С ее подачи я нашел работу в Чикаго, а после переезда завел роман с ее подругой. Мы не поженились, но несколько лет счастливо прожили вместе. Мы близко приятельствовали с Мервисами: бывали друг у друга в гостях, ходили на спектакли, выставки, концерты заезжих бардов (это последнее втроем, Ада терпеть не могла самодеятельность), пару раз даже ездили вчетвером отдыхать.

Однажды я пришел домой и застал у нас заплаканную Аду. Моя подруга пыталась ее утешать, но, судя по почти пустой бутылке ликера, горе было слишком велико. Ада обернулась ко мне:
– Вот скажи, я старая?

Я внимательно ее оглядел, хотя ответ не требовал размышлений. Да, закрашенная седина, подтяжки-перетяжки, ботоксы-шмотоксы, морщин на шее все равно не скрыть. Но если задать себе Ванин вопрос: вижу я перед собой юную Адочку с того фото? Вижу, без малейшего усилия.
– Нет, конечно, – ответил я. – А что случилось?
– Мервис, козел, хочет разводиться. Сказал, что я его больше не возбуждаю. Ну да, мне пятьдесят, но ему-то скоро семьдесят! У него уже лет десять без домкрата не встает. Вот, нашел себе сорокалетний домкрат с третьим размером. Нелегалка, в Штатах без году неделя. И когда только успел, мы же всё время вместе?

***

На самом севере США, на стыке озер Гурон и Мичиган есть остров Макино. Чисто туристское место: природа, отели и рестораны. Там запрещен любой моторный транспорт, ездят только на велосипедах и лошадях. Вот туда мы с подругой отправились на длинные выходные и уговорили Аду поехать с нами, чтобы развеяться после развода.

В первый вечер этой поездки мы сидели за столиком уличного кафе, среди нарядно одетых туристов. Горел закат, звенели цикады. В конце улицы показалсь украшенная цветами двухместная пролетка – местный Гранд-отель сдает ее напрокат новобрачным, свадьбы на острове проходят регулярно. Ада развивала свою любимую тему, про козла Мервиса и козлов-мужчин в целом.
– Смотри, какая красота вокруг, – обратилась она ко мне. – Что ж ты девушку замуж не зовешь? Самое время и место.
– Да звал я десять раз. Она не хочет.
– И правильно. Зачем брак в нашем возрасте? Дети выросли, дом есть, денег хватает. А нужно потрахаться – сошлись-разошлись, и все дела.
– А любовь? – спросила моя подруга.
– Любовь была в двадцать лет. Кончилась. Я и тогда была разумная девушка, выбрала умом, а не сердцем. А теперь что, время назад не вернешь.
– Ада, оглянись, – перебил я.

Пролетка подъехала к нам вплотную. Из нее вышел высокий бритоголовый господин и опустился на колено перед Адой. Туристы за соседними столиками зааплодировали.

Очень интересно было наблюдать за Адиным лицом в этот момент. Сперва она растерялась. Потом узнала его, и я увидел, как тридцать лет слетели с нее в одно мгновение. На самом деле лицо, конечно, не изменилось, только глаза осветили его изнутри зеленым светом.
– Ванечка, – прошептала она, – откуда ты взялся?
– Оттуда, – Иван неопределенно махнул рукой на восток. – Теперь-то я наконец вовремя?

Не дожидаясь ответа, он подхватил Аду на руки, посадил в пролетку, и экипаж покатил вверх по улице, в сторону Гранд-отеля. Там у Ивана был снят номер для новобрачных. Я знаю это наверняка, потому что весь этот спектакль был подготовлен с моим активным участием. Несколько лет я переписывался с Ваней, держа его в курсе всех перипетий Адиной жизни, а на финальном этапе подключилась моя подруга. Именно она придумала остров, пролетку и даже поработала над Ваниным внешним обликом, заставив его сбрить «внутренний заем».

Прошло уже восемь лет. Ваня свой бизнес не бросил, живет на две страны, хотя в последнее время это стало сложно. Судя по регулярно появляющимся в соцсетях фоточкам из разных экзотических мест, времени они зря не теряют, даже во время локдауна ухитрялись куда-то ездить. Золотую свадьбу вряд ли отметят, а вот серебряную – вполне. Это Америка, тут живут долго.

***

На самом деле «домкрат» Мервису подогнал тоже я. Узнав, что случайная знакомая ищет старичка с деньгами и гражданством, посоветовал ей сходить на бардовский концерт и показал, на кого обратить внимание. Вот он оказался пострадавшим в этой истории, потерял на старости лет и старую жену, и новую, и покой, и изрядную сумму денег. Но вины перед ним я не чувствую. В конце концов, он мог бы и отказаться.

Бремя любви тяжело, если даже несут его двое.
Нашу с тобою любовь нынче несу я один.
Долю мою и твою берегу я ревниво и свято,
Но для кого и зачем — сам я сказать не могу.
(С. Маршак)

Некто Леша вот тут https://www.anekdot.ru/id/1225754/ подтвердил старую истину: одни заключают брак бегом на коленке и потом счастливо живут до бриллиантовой свадьбы, а другие женятся со всем пафосом, в платье от лучших задрищенских кутюрье, с сотнями гостей, похищением невесты и тысячей дурацких конкурсов, призванных хоть как-то отбить расходы, и потом их любовная лодка, перегруженная всей этой хренью, тонет, едва отплыв от берега. Я повидал и подтверждений этого правила, и исключений, ничего принципиально нового не добавлю, но две истории расскажу.

Первая – о моих родителях. Это 1960 год. Отцу было уже 30, на вид еще больше: он рано поседел, плюс добавляли солидности очки и должность директора сельской школы. Он строго придерживался правила не крутить любовь там, где работаешь. На выходные уезжал на колхозной полуторке в райцентр, где жили родители, и вот там покоренными им девушками можно было мостить улицы. Сохранился фотоальбом, в котором целый разворот занимают фотографии кудрявых красоток с надписями на обороте: «Дорогому ... на вечную память». Мама эти карточки всегда с неодобрением пролистывала, но не выкинула даже после папиной смерти.

Маму прислали в эту школу после института учительницей физики. Ее родители жили в том же райцентре. Стали ездить в город на полуторке вдвоем, так и сдружились. Пару месяцев жили двойной жизнью: по выходным в городе встречались, а в деревне всю рабочую неделю соблюдали конспирацию, чтобы не говорили, что директор развел аморалку на рабочем месте. Когда ехали в город на зимние каникулы, отец вдруг сказал:
– Заедем тут в одно место.

«Одним местом» оказался загс. Паспорта у невесты с собой не было, пришлось взять бланки и зайти к ней домой. Родители невесты знали жениха только как дочкиного начальника, сильно удивились. Родители жениха удивились еще больше, они невесту до того вообще ни разу не видели. Регистраторша в загсе попыталась дать им время на раздумье, но отец сказал:
– Девушка, посмотрите на меня. У меня голова вся седая, о чем мне еще думать?

Пошли вдвоем в ресторан, отец заказал бутылку шампанского и новомодный деликатес – салат оливье. Вот и всё торжество. После каникул вернулись в село, перевезли мамины платья, подушку и две простыни на отцовскую квартиру и стали жить вместе. Не дотянули, к сожалению, ни до бриллиантовой свадьбы, ни даже до золотой, но 45 лет счастливой семейной жизни у них было. Отец умер 16 лет назад. Мама жива, живет за них двоих, дай ей бог еще долгих лет.

Я по части нелюбви к пафосу пошел в отца, может даже его превзошел. Мы с Ленкой подали заявление в августе 1984-го. Тогда, если один из будущих супругов был москвич, а другой нет, полагалось три месяца на раздумье, чтобы не женились ради московской прописки. Запланировали свадьбу на начало ноября, чтобы мои родители могли приехать на осенних каникулах. Заказали столик в ресторане на десяток ближайших родственников, и я уехал дорабатывать по распределению.

В середине октября, накопив пару отгулов, я приехал к Ленке в Москву. Ее родители были в санатории, дома только 86-летний дедушка. Мы предвкушали три дня вдвоем, но получилось иначе. Дедушке стало плохо. Ленка позвонила в скорую и двум дальним родственницам-врачихам, которые приехали даже раньше. Оказалось, микроинсульт, ничего страшного, но за дедушкой надо было следить, дежурить у его постели. Мы решили родителям не сообщать, все равно они раньше приехать не смогут, только переволнуются, подежурим сами. Тетушки обрадовались такому решению и отпустили нас за покупками и пару часов погулять.

Вот во время этой прогулки, на пути из аптеки в булочную, нам попалась на глаза вывеска загса, в котором лежало заявление. И мы поняли, что не можем ждать еще три недели. Ничего не было готово, ее платье еще лежало в ателье, мой костюм висел в магазине, фотографа и тамады не было и не планировалось. Обручальное кольцо (перелитое из прабабушкиного) Ленка вопреки всем правилам носила уже месяц, а я свое так никогда и не стал носить. Казалось бы, три недели ничего не решали, штамп в паспорте ничего не менял в нашем положении, мы даже съехаться не могли, пока меня не отпустят с работы. Но почему-то это стало вдруг очень важным.

Зашли, рассказали регистраторше, сильно сгустив краски, что дедушка при смерти, и если она не распишет нас прямо сейчас, то свадьбы не будет, и на ее совести останется наше несостоявшееся семейное счастье. Она поддалась и нас расписала (паспорта с собой были, мы, видимо, подсознательно что-то такое предвидели). Купили бутылку шампанского и салат оливье в кулинарии (вот она, наследственность!), дома выставили на стол и сказали тетушкам:
– Поздравьте нас, сегодня мы стали мужем и женой.

Тут я по реакции тетушек догадался, что они поняли нас как-то не так, и поспешил уточнить:
– Мы расписались в загсе.
– А то, о чем вы подумали, – добавила Ленка, – случилось еще в прошлом году.

Конечно, этим шампанским празднование не ограничилось. В ноябре мы отметили наше бракосочетание с родителями. Потом пригласили в гости парочку общих друзей, потом Ленкиных одноклассниц, моих однокурсников, еще кого-то... В середине декабря Ленкин трехлетний племянник спросил:
– А что, свадьба у нас уже кончилась? Ленка перестала жениться?

Дедушка вскоре оклемался и прожил еще три года, успел понянчить нашу старшую дочь. Младшую уже не увидел. Брак наш продлился недолго, через восемь лет Ленку сбила машина. Я, можно сказать, тоже с тех пор живу за двоих. Сейчас думаю: если бы не эта трагедия, протянули бы мы до серебряной свадьбы? Не факт. Она была девушка с характером, я тоже не подарок. Мы периодически ссорились, пару раз даже дрались. Но всё равно восемь лет брака, начавшиеся по пути из аптеки в булочную – это были самые счастливые восемь лет.

У знакомой дочки-близнецы неполных четырех лет, очень шебутные и не по годам развитые. На прогулке полезли на деревянную горку, предназначенную для зимнего катания, хоть мама их и предупреждала, что чревато. Разумеется, одна тут же поймала занозу в мягкое место. Даже не занозу, а щепку сантиметра два длиной.

Маме не привыкать, у нее с собой походная аптечка на все непредвиденные случаи. Достала пинцет и перекись, спустила с пострадавшей штаны, щепку извлекла. Закончив операцию, подняла глаза и увидела вторую дочь, которая стояла перед ними, разинув рот, совершенно белая.
- Мама, - потрясенно произнесла девочка, - это ты что - вытащила у нее шило из задницы?