Поиск по автору:

Произошло это в студенческом летнем лагере Ростовского университета
Лиманчик (в райионе Абрау-Дюрсо) году эдак в 1983. Мы там жили
дикарями (ну, там палатка, костер, горы, лес, море). Как-то вечером
сидим у костра, культурно выпиваем портвейн. Мозги уже серьезно
повреждены этим напитком, и поэтому происходит следующий базар.
В компании были несколько "лиц еврейской национальности",
сочувствующие и один случайно затесавшийся в нашу компанию в общем
неплохой парень, но по пьянке - антисемит. Где-то после
околореанимационной дозы наркоза системы "Охотничья Крепкая" его
потянуло на выяснение отношения собравшихся к "Протоколам Сионских
Мудрецов" вообще и к ритуальному употреблению крови христианских
младенцев в частности. Ну, народ, понятное дело, несмотря на уже
предкоматозное состояние, пытается втолковать кадру, что это он
плохих книжек начитался и дурных фильмов насмотрелся, и вообще
пусть перестанет морочить голову честно и на свои пьющей компании.
Но тот не унимается, нет, говорит, вы ни черта не понимаете, вы не
знаете этих евреев (клиент не очень, похоже въехал в состав компании,
а может уже пребывал в объятиях бахуса по самые зубы), да, так
говорит, вы их не знаете, они еще и не такое себе позволяли, евреи
стало быть. И тут его вообще понесло. Да вы, говорит, знаете, что у
них там заговор, что у них там организация, что им ничего не стоит
всех нас порешить, если захотят, да для них кровь христианина выпить,
как вот для меня вот этот стакан "Лучистого". Вот тут-то и наступил
финал. Все время до тех пор мирно дремавший под общий базар Миша
Терц (рост 195, вес 130, борода, оч-ч-чень характерная внешность
и угрюмость давно и с удовольствием пьющего еврея), так вот,
услышав фразу, что, мол, для них (евреев стало быть) употребить
кровушку - что для этого субъекта стакан бормотухи, Миша ласково
так обнимает клиента за плечи, берет со стола свой (пустой) стакан,
и, протягивая к оратору, оч-ч-чень проникновенно говорит:
"Ну, хорошо, хорошо, дорогой, не томи, нацеди мне там стаканчик, а
то уже в горле пересохло". Тут, надо сказать, что даже те, кто к этому
моменту был сильно пьян, неожиданно протрезвели, причем в Мишиных
объятиях объект не просто протрезвел: он пожалел о существовании
алкоголя отныне и навсегда и, наконец, всерьез поверил во все, что
только что наболтал. У нашего специалиста по "Протоколам..." свело
челюсти и все остальные конечности, он вдвое уменьшился в размерах и
резко изменился в лице, ужас приближающегося конца читался вслух
в широко раскрытых его глазах даже при слабом освещении от костра.
Он, все продолжая уменьшаться и пытаясь выскользнуть из дружеских
объятий Миши, выдавливает их себя: "может не надо... может не сейчас...
может не здесь...". Миша все это время смотрит на него своим загадочным
грустным семитским взглядом, и обращаясь уже ко всем, добавляет:
"Мне что, здесь уже и выпить не нальют". Тут, наконец, до публики
постепенно начинает доходить, что у Миши и в мыслях не было
производить имеющий место эффект, он просто хотел еще выпить
и попросил об этом в свойственной ему манере, но холод в крови
у всех по-прежнему еще оставался некоторое время. А Миша, он так
и не понял тогда, почему вдруг все замолчали и напряглись. Он не
то чтобы тормоз был, просто к тому времени пил уже где-то около
месяца без перерывов на обед. Выпить, надо сказать, ему тогда
почему-то так и не дали (из мести что-ли за то, что из-за него все
опять трезвые и весь портвейн ушел впустую); того кадра больше
вблизи наших палаток не встречали, а если он и попадался кому из
нас на глаза, всегда как-то незаметно исчезал. Вот так по пьянке
Миша Терц чуть было впервые в истории не претворил в жизнь "Сионские
Протоколы".