Поиск по автору:

ГУМАНИТАРНАЯ КАТАСТРОФА

- Это геноцид, - вопил разгоряченный руководитель республиканского
министерства национального благосостояния Гарун Раджабович Гаджиев.
Ветер развевал его аккуратно подкрашенные волосы, лицо от усердия
покрылось румянцем. В эту минуту он был прекрасен. И даже сама богиня
правосудия с карающим мечом в руках не смогла бы произвести на
слушателей большее впечатление, чем Гарун Гаджиевич, грозно
выкрикивающий – Саакашвили под трибунал!
Стройные ряды государственных служащих, выстроившихся в этот час на
аллее героев, сплотились в едином благородном порыве (такой энтузиазм
ранее можно было наблюдать в дни ленинских субботников и съездов КПСС).

- Мы должны подвергнуть резкому осуждению, - продолжил Гарун Раджабович
свою пламенную речь. - Подобное варварство, безусловно, должно осудить
все мировое сообщество, - настаивал он, постепенно переходя на визг
(слово "осуждение" последние три дня было самым популярным, и каждый
политически грамотный гражданин старался повторять его чаще).
В первых рядах собравшихся, сжимая в руках огромный транспарант со
словами "Фашизм не пройдет" стоял Хюрметдин Бакшишбеков, главный
специалист того же самого министерства. Являясь членом актива и
профсоюза, он внимательно слушал слова горячо любимого руководителя. С
каждым новым словом он все больше проникался заботой о пострадавших
жителях дружественной Южной Осетии. К окончанию митинга у Хюрмета созрел
план решительных действий и, отправляясь в пивнушку, он предвкушал не
только семь бокалов пива, но и свои грядущие тридцать секунд славы.
План Хюрмета был прост. Утром следующего дня, вбежав в здание родного
министерства, он сразу развил кипучую деятельность. Так, уже в 9:20 на
информационном стенде висело броское объявление, гласившее "Сбор средств
и теплой одежды в помощь пострадавшим жителям Южной Осетии".
Сам Хюрмет, не теряя времени, отправился по кабинетам, захватив с собой
все свое красноречие и вместительную урну. Вообще то урна была
предназначена для жалоб и рекомендаций посетителей министерства, но так
эти бумажки все равно никто не читал, Хюрмет счел более правильным
использовать ее в своих благородных целях. В этот день урна сияла
надписью "На восстановление Цхинвала" и уже к полудню, встряхивая ее
содержимое, Хюрмет слышал приятный шелест.
Кроме урны был активно задействован и полимерный мешок из-под муки, на
котором заботливая Сельминаз (жена Хюрмета) вывела надпись "Одежда
пострадавшим детям". Выходя из дома, Хюрмет положил в мешок шесть пар
чувяков, которые с ужасающей скоростью вязала его любимая теща.
Стоя между мешком и урной Хюрмет и дал два коротких, но ярких интервью,
призвав все население республики последовать его примеру и оказать
посильную помощь пострадавшим. Под бдительным оком телекамер, для
подкрепления своих слов, он торжественно вложил в урну пятисотенную.
После окончания рабочего дня, Хюрмет в присутствии специально созванной
комиссии извлек из урны 12 тысяч 631 рубль. Зафиксировав этот факт в
протоколе, он незамедлительно отправился в банк, с целью направить
собранные средства на соответствующий счет.
Ощущая в кармане рубашке конверт с деньгами, Хюрмет, с чувством
исполненного гражданского долга, гордо шагал по улице, когда дорогу ему
перекрыла веселая компания, вывалившаяся из кафе "Цовкра".
- Вай, Джамик, сколько лет, сколько зим, - закричал Хюрмет, неожиданно
узнав в одном из подвыпивших субъектов школьного товарища.
- Хюрмет? Не может быть. Ну и раздобрел ты, однако, дорогой, - полез
обниматься бывший однокашник.
Решение было молниеносным. – В "Избушку", - закричал Джамик и, остановив
такси, бесцеремонно запихал Хюрмета на заднее сиденье.
Здесь надо сказать, что "Избушка" была одним из лучших ресторанов
Махачкалы. И меню и сервис в этом заведении были на высшем уровне.
Примерно на том же уровне держались и цены.
- Вина. Всем вина и шашлыков, - вопил в восторге Джамик.
Вино в "Избушке", как в заведении приличном, подавалось исключительно
французское и грузинское. Глянув расценки Хюрмет скрипя сердцем пошел на
моральное преступление.
– Две бутылки "Саперави", - сказал он официантке грустным голосом.
Однако после девятой бутылки этого нектара тембр его голоса заметно
повысился.
- Да здравствует братская Грузия, - кричал он зычным голосом, поднимая
очередной бокал.
– Российский империализм не пройдет, - икая, вторил ему засыпающий
Джамик. Желая разбудить неожиданно обмякшего товарища, Хюрмет грянул с
детства знакомый куплет – Где же ты моя Сулико? Однако допеть не успел.
Забежавшие в кабину люди в штатском сначала выкрутили ему руки и,
подхватив за шиворот раскисшего Джамика, потащили обоих к выходу.
Опрокинувший от неожиданности бокал вина, Хюрмет шествовал к машине с
алым пятном на груди и отчаянно выкрикивал – Солженицин умер, но
демократию вам не убить!
Доставленный на очную ставку ранее задержанный грузинский агент
Горгеладзе ни Хюрмета, ни Джамика не опознал, после чего трижды упал со
стула, при этом ударившись лицом об угол стола и даже каким-то
удивительнейшим образом вывихнув себе руку.
Подписав необходимые бумаги, ранним утром следующего дня, друзья вышли
из серого, тихого здания. Светало, легкий морской бриз взбодрил уставших
приятелей...
- Катастрофа. Это гуманитарная катастрофа, – завопил Хюрмет словами
всенародно избранного, внезапно вспомнив о пропитых деньгах.

Нелюдим УГЮМОВ