Поиск по автору:

Эра милосердия 2000-2020: "управляемая демократия" > "диктатура закона"
> "суверенная демократия" > "законный рэкет" > "управляемая зона" >
"демократический расстрел" > "суверенный дурдом"... (можно менять
местами)
М. Левин

- Мишаааа... Мишаааа... Мишааа...
- Ты чего кричишь? Тебя уже все общежитие хочет...
= А мне... Не жалкоооооо...

Мозг не дал Желудку Натс и умер от жадности.

ОБЪЯВЛЕНИЕ
Нашедшего Камень иностранного производства, просим добровольно сдать в
ближайшую Судьбаломню.
Судьбалом

Сегодня мне надо:
1. Сводить бывшую тещу в планетарий
2. Отмазатся от двух любовниц
3. Объявить войну Англии
4. Стать Президентом России
5. Перейти во второй класс в школе
6. Закончить душевный цикл
7. Признать независимость Гваделупы
8. Постирать единственные носки
9. Дочитать Тибетскую книгу Мертвых
10. Купить Челси

М. Левин (с)

Деньги без мозгов - это бумага, мозги без денег - это жопа.

Еще немного, поддамся искушению дьявола и поверю телевизору...

asrf

Дураков не сеют не жнут, их каждый день делают.

asrf

Полож на место - сказал череп бедного Йорика Гамлету.
Мозгов то нет, а быть или не быть - это уже не важно.

Мир и мы.

В параллельном со мною классе учился Вова Аверин. Парень как парень;
закончил десять классов, после чего взял да и поступил в военное
училище.
В меру и достаточно быстро отупев, он отправился служить в далекую
задницу на север, где помимо длящихся по полгода дней и ночей еще и год
считается за несколько.
Однако лет через десять он бросил армию, вернулся на гражданку и начал
пить, мечтая вернуться на службу, чтобы выйти на досрочную пенсию.

В один из зимних дней девяностых годов; лютый, ветренный, солнечный и
ледяной, мы повстречались у выхода из метро. Раскрасневшиеся, зареванные
от колющего, морозного ветра, мы двинулись домой пешком.
Вова пер четыре тяжеленные авоськи. Я вызвался помочь и взял две из них,
в благодарность за что удостоился вовиным откровением о ноше,
оказавшейся на поверку просом для околеваюших от холода на даче кур.
Вова посетовал, что боится опоздать; найти применение заживо окоченевшим
курам не составляло особых проблем, но вот определиться с четыремя
битком набитыми просом авоськами было намного сложней.

Мы двигались навстречу ветру и слепящему снегу, окукленные,
скукожившиеся, с мокрыми от слез глазами, на негнущихся, воровато ищущих
опоры на заледеневшей дороге ногах.
Просо тянуло к земле и я вдруг почувствовал себя старым.
Я даже было поразился, куда могло подеваться отпущенное мне на молодость
время, но тут же вспохватившись, что мне всего под тридцать, разозлился
и остановился, чтобы перекурить.

Мы повернулись спинами к ветру и солнцу и закурили.
Вова принялся рассуждать о пенсии, а я молча пускал дым, разглядывая
утрамбованную в лед, угаженную разводами песка дорогу, когда заметил,
что к нам приближается Саня Иванов, окукленный в тулуп,
зареванно-щурящийся, неверно ступающий на несгибаемых ногах-ходулях.

Встреча одноклассников. Зимний питерский сюр.
Поприветствовав друг друга, мы закурили втроем.
Саня поведал, что его сын служит с недавнего времени в ОМОНе и мечтает
перейти в ГАИ, дабы улучшить нелегкое финансовое положение семьи,
ожидающей к тому же скорого пополнения.
Я поперхнулся дымом:
- Ты что же, скоро станешь дедушкой?
Саня ссутулился и понуро кивнул. Он был женат на женщине, старшей нас
более, чем на десять лет и сын-омоновец достался ему в качестве
приданого.
Но даже при таком раскладе статус дедушки налагал отпечаток не только на
него, но и на нас.
С новой силой почувствовав себя старым, я поднял проклятые мешки с
просом и двинулся навстречу слепящему холоду.

Саня, поинтересовавшись содержимым авосек и узнав о просе, пожаловался
на несносный характер невестки.
Вова, послушав некоторое время, разразился бранью в адрес "сестроеба"...

Я насторожился.. Нет, я не ослышался; вот уже три месяца, как в вовиной
квартире завелся "сестроеб", от которого "не было спасу".
Я представил себе хитрое, ловкое, ведущее ночной образ жизни
крысоподобное животное, перегрызающее глотки вовиным курицам и коварно
избегающее расставленные на него ловушки.

Мы подходили к нашему району. Я чувствовал себя невыносимо. Подмывало
послать в жопу обоих попутчиков; удерживала лишь боязнь святотатства по
отношению к бывшим однокашникам.
Спешно попрощавшись на перекрестке, я припустил налегке домой, предвкушая
омолаживающую горячую ванну с водой цвета настоянного на броме чая.

Спустя три года я снова встретил Вову. Он уже спивался.
Более чем колоритный, в рабочих, подвязанных проволокой вместо ремня
штанах, в компании с каким-то бомжом, оказавшимся на деле
фином-дальнобойщиком, запившим в Питере по-черному, потерявшем фуру с
грузом и живущем уже несколько месяцев на вовиной квартире.
Вова попросил две сигареты и двадцать рублей.
Получив желаемое, он ожил и поделился планами на будущее; он собирался
"раскрутиться и подняться". Нужно было лишь дождаться, когда пойдет
корюшка на Ладоге.

Потом я уехал.
А спустя много лет, в Германии встретил Вову.
Конечно, это был не Вова, а всего лишь его двойник. Но двойник настолько
подлинный, что я, увидев его, остолбенел.
Вова был выряжен в обтягивающий, цветастый велосипедный костюм-трико и
по-балетному выпирал промежностью. Благодаря расцветке и размерам он
более походил на мутировавшего Какаду.
Уши его были заткнуты миниатюрными наушниками плэйера мп-3.
Голова слегка двигалась в такт одному ему слышимой музыке. Это было
кошмарное зрелище.

Мне захотелось подойти к нему и поговорить о просе, предложить пойти на
Корюшку, а может поставить хитроумную ловушку на "сестроеба".
Или вместе отправиться на Север, посчитать год за два, помечтать о
пенсии, нажраться, в конце концов, позвав третьим вконец обрусевшего
фина-дальнобоя. Но только не оставлять его таким. Человеку нельзя
оставаться таким.
Нельзя опускаться до такого состояния. Уж лучше спиться и умереть.
Может, конечно, и не лучше, но в с сравнении с перерождением в мутанта
Какаду такой путь кажется более осмысленным.
Во всяком случае более человеческим.

Михаил Левин

Москва – кабацкая, Лондон – пабный, Нью-Йорк – барный, Киев – майданный.

______

Для того чтобы сделать революцию надо одну из площадей города превратить
в большой кабак. В Москве – пл. Дзержинского, в Киеве – Майдан
Нэзалэжности.
Вывод: Водка авангард революции.

2007

Японский Бог послал на "Год свиньи"
Поройся, не жалей пятак.
Копай поглубже, все твои.
Нет жемчуга? Пожрешь за так.
Всем несказанно повезло.
Бесплатное в свинячий год ОНО.
MLSD
http://home.peterstar.ru/MILEMULTI/

"... жизнь на бабу променял..." Уж очень хотелось бы из песни слова
выкинуть...

Рукопись, найденная в купоросе.
(Найденно случайно в бутылке купороса, много лет обраставшей пылью и
паутиной в моем чулане.)

Не знаю, нужно ли сие писание, да только ввиду его древнего
происхождения пожалуй что и стоить предложить его вниманию читателя.
----------------------------------------------------------------

Помню, я, да Козьма Голозалупный, да Петро Голозалупов, да Данила
Пол-Залупы, да два брата Евсей и Ерема Голозалупные, да Фома Залупленный
да много еще другого хорошего люду с утра-пораньше с неспокойным сердцем
встали. Оно и ясно: Баб редко трогали, знамо дело - беременные всегда
ходили. Тут уж волей-неволей один прохожий люд для ласки оставался, да
соседи - елдыринские, да замандачные. А уж хочет - не хочет люд себя на
ласку располаживать, о том никто не спрашивал. Вправишь хорошенько,
глядь, а он уже колеблется телом, радуется.

Постояли сходом, загадались, да порешили к Евсею нашему идти. У Евсея-то
елдень поболее, чем у всех прочих была. А как звонить ею умел! Заберется
на колокольню, ударит ею в колокол - несется набат по всей округе,
честной народ собирает.
А уж как соберет Евсей народ, спрыгнет с колокольни, заорет "А что,
братцы, много незванных гостей на нашу землю пожаловали. Айды их!". И
понесется потеха; подхватим полы рубах, поскидаем портки, да несемся,
босые, чужаков горячим хуем потчевать! И тут уж без разбору; кому под
зипун, кому в кафтан, кому в бороду пихаем. Крякнет, бывало, купец
заезжий, сморгнет слезу, засмурится оком, да эдак набок накренится; дюже
тяжело ему елду голозалупенскую терпеть, да знай терпит, привыкает.

Одним словом постояли, посовещались, да к Евсею пошли совета спрашивать.

Прошли мимо мертвого дерева, молнией расщепленного, что у дома евсеева
стояло.
Доставалось тому дереву промеждупрочим, даром, что мертвое, от евсеевой
колотухи преизрядно. Ходил он потом с намозоленной, занозистой,
сухостойной и все по сторонам поглядывал - не видно ли замандачных. А
тех никогда видно не было; боялись они нашу братию.

Вот, пришли к крыльцу, позвали и говорим ему:
"Ты как знаешь Евсей, а мы сегодня с тяжелым хуем встали. Кура, она,
конечно, для петуха предназначена, а только заглядываемся уже, да и не о
супе при том думаем.
Или веди нас на елдыринских, али, коли любее тебе - на замандачных, или
мы тебе корову-то так приласкаем, что вместо молока сам знаешь какую
солянку завтра хлебать будешь. Да и яиц волосатых кури твои нести будут.
Что скажешь на это?"

Призадумался Евсей. Почесал промеж конечностей и молвил:
"А то и скажу, что поведу я вас, дело-то знакомое. Оно конечно,
сподручней было бы с колокольни люд окрестностный созвать, чтобы сам
пришел, да уж раз вы сами ко мне прийти решили, не буду вашей воле
противиться. Айды, уж и в пору оскоромить бы кого. Пойдем всем сходом на
замандачных, ходу ближе".

Ропот по нам прошел, всколохнулись, вперед подались, разошлись, хуями
машем, орем:
"Айды, оскоромим замандачных".
А уж глядим, и Евсей, даром что сначала не в охотку было, ногу правую
поднимает, где в штанине елда его покоилась, да орет:
"Погоди же, куда пошла, не время ещо, дай ногу ослобонить!".

Шевельнулись мы разом, как если бы ветер по тростнику пробежал,
подхватили рубахи, понеслись, что волны по морю чермному.
Евсей как раз ногу ослобонить успел и, глядь, - впереди всех бежит.
Бегал наш Евсей, несмотря, что елденью потяжелее других был, быстрее
нашего. Ноги у него были жилистые, маслатые, что две елдины выгнутые.

Бежим мы, а навстречу делегацыя, да все на подводьях.
С виду народ все ученый - с бородами и в шапках. Налетели мы на них и
давай шерстить, только клочья с одежи полетели.
Кинулся я на одного проезжего, повернул его в один оборот, да и вправил,
грешным делом по самое некуда. Моргнул ученый муж усом, ощетинился, да
крякнул только; затрепетал-затрепетал на елде, что плотвица выловленная,
да и притих, смиряясь.
А уж я себе другого высматриваю; гляжу, а там уж Фома Голозалупенский
кого-то треплет, а тот только ртом воздух хватает, наподобие рыбы
свежевыловленной.
А слева братья Голозалупные напару какого-то крепкого, что буйвол,
наездника в богатой сбруе двумя елдами на воздух поднимают; висит он,
орет, как боров недорезанный, а слезть не может; крепка елда у наших-то
залупьевских и не так-то запросто с нее соскочить врагу случайному.
А уж там и Ерема Голозалупный с кого-то портки стягивает и Данила
Пол-Залупы напоследок какому-то старому усачу с ехидной рожей впихивает.
Заканчивается разнуздалище, не успев толком начаться; вся делегацыя
оскоромлена, будто и не ехал никто по дороге.

Остановился Евсей, осмотрелся ошалело:
"А что, другàны! Не пора ли нам и лесу показать, что такое сила
залупьевских? Пусть их, этих замандачных, в другой раз свежее будут,
айды по лесу!"
Говорит, а сам на жабу смотрит; он, когда жабу видел, завсегда
призадумывался, елдою рос. Уж больно у жаб ляжки белые, что у
дéвицы и живот приятный. Нравились ему они.

"Будь по-твоему, Евсей, на то твое слово. Как скажешь." - Оставили мы
его одного с жабою, а сами разбежались.
Три дня и три ночи носились, лютовали, отдавая жар природный в ее же
лоно.
Много делов разных, говорить - за месяц не переговоришь, по лесу
случилось. Никого не щадили: Олень так олень, барсук так барсук, белка
так белка, а уж за медведями бегали так, что и ни одного медведя не
осталось в округе.
Много разного зверья не на добычу к столу пошло.
Устали наконец, да возвращаться понемногу начали.
Как вернулись - первым делом спали, а уж потом совместый стол устроили.
Долго сидели, случившееся вспоминали, дела каждого сопостaвляли и
благодарили Евсея за придуманный им поход.

Лука Залупа (в миру Репчатый)
Опубликовал Михаил Левин

То ли мы такие умные, то ли они такие дураки. То ли они такие умные, то
ли мы еще умнее.

Матрица 2008. Перзагрузка.

Обрезанность головы компенсирутся остротой моего ума.
Михаил Левин (с)