Они для нас были как боги.
Они собирались на консилиумы и называли друг друга Санька, Светка, Галька.
Они обсуждали закатку помидор, сопли внучат и травили анекдоты.
Один из них в это время уверенно диктовал свой кусок, потом подключался второй, третий, потом они немного спорили и препирались, потом по очереди подписывались и расходились, продолжая что-то о рассаде, оладьях, набойках.
А ты читал написанное с красным лицом и, потея от напряжения, думал - а я-то... Ведь все просто же, е-мое! Это туда, это сюда - элементарно... Но еще за пять минут до консилиума ты был уверен, что дело швах, диагноза не может быть в принципе - выносите. А тут вот оно как... И это срабатывало почти всегда, а если не срабатывало, то ОНИ и это знали заранее и писали, что прогноз крайне неблагоприятен.
А ты учился, работал, тянул, и вот уже тебя заведующий отправил вместо себя на консилиум, и ты дрожал там, боясь опозориться, но обошлось.
И еще раз. И еще.
Кого-то из НИХ уже не было. Кто-то ушел на пенсию, но большинство вынесли прямо из больницы. Остался один трясущийся дедушка, которому надо орать в ухо. Возвращаясь от больного, сам кашляя и сморкаясь, он дребезжащим тенорком описывает поражение тканей по шумам в легких с точностью, до которой до сих пор не дотягивает томограф.
И консилиумы уже обыденность. И диктовать ты научился.
И однажды с ужасом слышишь собственный голос, который говорит что-то вроде: а вот щас мы позвоним Петюне и послушаем, хе-хе, что он нам тут будет пиздеть за васкулит! И видишь бледного от торжества момента ординатора со вспотевшей челкой, который по-собачьи заглядывает тебе в глаза...