Поиск по автору:

Трехстворчатый полевой алтарь, описанный гениальным Гашеком в
гениальной эпопее о бравом солдате Швейке, по окончании Первой мировой
войны не канул в Лету, но был принят на вооружение доблестной Красной,
а затем Советской армией.

Советский военно-полевой алтарь представлял из себя трехстворчатый же
складень, украшенный самыми разнообразными языческими предметами
поклонения. Среди предметов можно было обнаружить "Боевой листок",
написанный ротным писарем по неведомо когда заведенному шаблону; Устав
гарнизонной и караульной службы, подвешенный на петельке; несколько
аляповатых клипов с изображениями дебильного солдата и ракетной
установки, и, конечно же, портрет дедушки Ленина. Несомненно, именно
благодаря этому портрету алтарь гордо назывался "передвижной ленинской
комнатой".

Жарким муромским летом 1987 года учебное подразделение войск связи
выехало на боевую подготовку. По тревоге, о которой личный состав был
предусмотрительно оповещен за сутки до ее объявления, будущие доблестные
связисты разбились на тревожные экипажи и приступили к отработке боевых
задач, как то: рытье окопа в полный профиль с автоматом в одной руке и
лопатой в другой; бегание по лесу в противогазах с криком "Ура!" и
нанесением повреждений разной степени тяжести молодым березкам и
собственным лбам; варка каши на костре; разбивка плащ-палаток и прочая,
и прочая, и прочая. Ваш покорный слуга в силу присущей ему невезучести
пропустил ответственный момент разбивки на экипажи и в результате
оказался самостоятельной боевой единицей, не способной ни к рытью
окопов, ни к хождению в атаку, ибо все эти мероприятия требуют
пристутствия начальства в чине сержанта или хотя бы ефрейтора, а все
вышеупомянутые чины уже предавались военным утехам с более удачливыми
курсантами.

Поскольку основной закон Советской армии гласил, что солдат, а тем более
курсант, не должен праздно шататься по полигону в тот момент, когда там
решаются судьбы войны и мира, замполитом роты была немедленно учреждена
должность ответственного за полевую ленинскую комнату, на каковую
должность я и был назначен. В мои обязанности входило охранять складень
и в зародыше пресекать попытки курсантов из других рот украсть его с
целью шантажа и понижения общей обороноспособности войск связи.

Сей ответветственный пост требовал от меня максимальной отдачи сил и
грандиозного душевного подъема (выражавшегося в устремленном в
бесконечность взгляде а-ля Клинт Иствуд и угрожающем автомате АК74
наперевес). Малейшее отступление от священных правил вышеупомянутого
устава грозило рытьем окопов и хождением в атаку, чего мнея всячески
хотелось избежать.

К сожалению, если день неудачно начался, то нет никаких гарантий того,
что он удачно завершится. Поглощенный наблюдением за атакующими
вероятного и невероятного противников сослуживцами, а также птичьим
пеньем, нежным солнечным светом и дурманящими запахами лесных трав, я
вернулся к суровой армейской действительности лишь после сурового
возгласа замполита: "З-ев, @#$#$%, а где же ЛЕНИНСКАЯ КОМНАТА?"

Что я мог ответить достойному капитану? Что курсанты все так же рыли
окопы и ходили в атаки, что над учебными кострами все так же клубился
учебный дымок учебной каши, и небо было такое же голубое, и солнышко
светило все так же ярко - а вот ПЕРЕДВИЖНОЙ ленинской комнаты у меня за
спиной уже не было. "Наверное, ее ПЕРЕДВИНУЛИ!" - предположил я вслух и
в ответ услышал о себе столько лестных фраз, сколько мне впоследствии
приходилось слышать только один раз в жизни, да и то после того, как я
расстрелял в карауле пулеулавливатель.

Я был поставлен перед жестоким выбором: или найти комнату в густом
муромском лесу до заката солнца, после чего бесславно удалиться в наряд
по кухне, или прямо из леса отправиться в Ковров на
"губу". Конечно же, я предпочел кухню. Весь следующий час был посвящен
метаниям по лесу, причем каждый встречный сержант, не говоря уже о
ефрейторах, считал своим долгом отправить меня то ли рыть окоп, то ли
варить учебную кашу, а узнав об истинной цели моего паломничества,
заливался животным хохотом и добавлял пару-другую мазков к уже
написанной замполитом картине.

Мир не без добрых людей. Тщательно сложенный военно-полевой алтарь
обнаружился в кунге у соседей-телефонистов, решивших приобщиться к
древней вере в устав и Доброго Дедушку Ленина. Даже "боевой листок"
висел там, где ему и полагалось висеть, а у схематически изображенных на
нем чудо-богатырей не были опять-таки схематически пририсованы
недостающие анатомические детали. Да и замполит в конце концов оказался
не таким уж зверем, и мой нарад по кухне был заменен публичным осмеянием
перед строем.

Впрочем, осмеяние - это не по уставу. "Смирно, я сказал!"

Про "мелочь"... В мае 1991 года, будучи на пятом курсе, мы с женой ехали
из Москвы в Крым. На нашу беду в том же вагоне ехала в поход галдящая
толпень старшеклассников. Наше купе было в конце вагона, у туалета.
Когда проводница, собирающая билеты, дошла до нас, глаза у нее были уже
размером с чайные блюдца. Она посмотрела на нас затуманенным взглядом и
спросила: "А где сопровождающий?" - "Какой сопровождающий?" - удивленно
спросили мы с супругой. - "Ну как, школьники же всегда с сопровождающими
ездят!" - растерянно ответствовала проводница.

"Мы все водили в наше время, когда-нибудь и как-нибудь..."

Ранним морозным зимним утром узел связи "Лопушок" (название изменено)
Краснознаменного Среднеазиатского Военного Округа поднялся по
"плановой" тревоге. Дежурное освещение, лязг "калашей" в оружейной
комнате, мат, осоловелые зевающие рожи личного состава - песня, петая и
тысячи раз перепетая на бескрайних просторах нашей Родины.
Оригинальность в старый мотив внезапных тревог вносило изданное накануне
распоряжение командира части подполковника П.: во избежание разрыва
радиаторов "ЗиЛов" и "Уралов", вода из оных должна была в нерабочее
время спускаться и храниться в сорокалитровых флягах в казармах, а
именно в "сушилках". Согласно распоряжению, в однородный поток серых
шинелей, влекомых суровым казахстанским ветром в сторону автопарка,
забавным образом вливались парочки "духов", волокущих в довесок к
"калашам" и противогазам еще и баки с живительной влагой.

Экипажу станции космической связи не повезло: половина
водителей-"карантинцев" находилась в санчасти с неподтвердишимся
впоследствии подозрением на дизентерию и не могла принять участие в
рекордном забеге. Боксы пустели, "приемники" и "передатчики"
разъезжались на заранее приготовленные позиции, а "космонавты" уныло
ходили вокруг своих железных коней и предвкушали заслуженные сексуальные
акты с отцами-командирами. Особенно мрачен был дембель Советской Армии
сержант Диордиев: каждая минута простоя семимильными шагами отдаляла его
от "почетки". С невесть откуда прорезавшимся болгарским акцентом он
носился по боксам и проклинал водил, "нажравшихся всякого дерьма".

Ефрейтор З., автор истории, не испытывал никаких теплых чувств к
сержанту и в глубине души даже немного злорадствовал, ибо совершенно
справедливо считал, что для такой сволочи, как Диордиев, уехать домой
даже в последнюю партию - незаслуженное поощрение. Но в какой-то момент
З. понял, что он вышел если не из одной шинели, то уж точно из шинели,
сотканной из шерсти той же самой овцы, что и шинель будущего автора еще
не написанного "Освободителя". З. подумал: "А вдруг и вправду война?"

"Т-щ сержант, я сечас!" - крикнул З. и лихо забрался в кабину ближайшего
"Урала". "Урала" с прицепом, на котором стояла в позе неустойчивого
равновесия многотонная "тарелка" космической связи.

Мотор завелся с пол-пинка. Надавив на сцепление всем своим тщедушным
телом, З. включил первую передачу. "Урал", как дредноут времен Цусимы,
начал медленно выползать из бокса. На лицах сослуживцев З. застыло
выражение непонимания, восхищения и отчаяния.

Ефрейтор З. сидел за рулем впервые в жизни.

Судьба ефрейтора хранила. "Урал" заложил крутой вираж и вытянул из бокса
прицеп, не обрушив ни одну колонну и даже почти не ободрав намотанный на
антенну СВЧ кабель, покрытый изнутри чистым серебром. Заподозрившие
неладное прапорщики и лейтенанты боязливо забегали в сектор обзора
водителя "Урала" и делали руками угрожающие, предупредительные и
запретительные знаки. Но ефрейтор З. не обращал на них внимания. Все его
сознание было сконцентрировано на воротах автопарка, таких узких,
по-идиотски узких, да еще и расположенных не прямо по курсу, а под углом
90 градусов. Все мосты были сожжены. Чтобы остановить рыгающего
соляровым выхлопам монстра, нужно было отвлечься от руля и надавить всем
тщедушным телом на сцепление. Этого ефрейтор З. не мог себе позволить.
Это означало неминуемую смерть неопределенного количества мечущихся
прямо по курсу прапорщиков и лейтенантов, а значит - Караганду. Дисбат.

Судьба сохранила ефрейтора З. еще раз. При повороте на 90 градусов
"Урал" въехал боком в угол домика дежурного по парку. Лязг металла,
хруст кирпича, мат прапорщиков и лейтенантов слились в экстазе и
заглушили рев дизеля. По-крайней мере, так показалось ефрейтору З. На
самом деле дизель заглох сам. Четыре пары рук вытащили ефрейтора из
кабины, оглушенного, охреневшего и все еще не до конца проснувшегося, и
поставили на промерзшую казахстанскую землю. "Урал" с прапорщиком Г. в
кабине снова завелся с пол-пинка и с пол-пинка же миновал злосчастные
ворота. Маневры удались.

А что же стало с ефрейтором З., спросите вы? А ничего не стало.
Человек, проспавший "полевую ленинскую комнату" и расстрелявший
пулеулавливатель, может позволить себе мелкие шалости. В конце концов,
никого еще не убыло от того, что его на построении полка перед строем
обозвали "му#$ком".

На дне изысканных бокалов
Слуга нашел кусочек
мела.
Их кто-то чистил неумело
И мел бросал, куда попало.

Ошибся мужик номером... Звонит телефон в пять утра. Я снимаю трубку:
"Але?" - "Ой, извините, не туда попал!" С кем в Америке не бывает...

В середине 1970-х гг., вдохновленный "Кондуитом и Швамбранией", я решил
придумать себе собственную страну. Да не абы какую, а Медвежатию,
населенную веселыми зверьками-медвежатами (а заодно котятами и
зайчатами, но это к делу не относится). Страна называлась, естественно,
Советский Социалистический Союз Медвежат, Котят и Зайцев (СССМКЗ).
Первые строки государственного гимна звучали так:

Славься, наше медвежье Отечество!
Пусть над нами всегда будет солнце!

Как в воду глядел...