Лучшая десятка историй от "siux"

... между прочим, доставка товаров на дом практиковалась уже в
семидесятые годы прошлого столетия; и не только в больших городах нашей
необъятной страны, но и в самых отдалённых уголках Российской
глубинки...

В одном колхозе, прямо рядом с конторой, жила бабка, приторговывавшая
самогоном. Бизнес у неё шёл неплохо, особенно по ночам - сельские
механизаторы после трудового дня частенько собирались выпить небольшой
компашкой в ремонтной мастерской. Как водится, так же точно частенько им
не хватало и они садились на трактора и комбайны и ехали к
предприимчивой бабульке за добавкой. И всё было бы хорошо, если бы не
возникшая вдруг конкуренция в лице другой такой же пенсионерки, которая
тоже решила занятся этим прибыльным делом и открыла свою "точку" ночной
торговли. Причём в непосредственной близости от мастерской, так как жила
совсем рядом. Все клиенты шли теперь к ней, и первая бабка стала нести
огромные убытки. Под угрозой оказалось существовавание самой фирмы. Надо
было что-то делать.
И ведь нашла старая выход из положения!
Как уже было сказано, жила она рядом с конторой. А на весь колхоз было
всего-навсего три телефона: в конторе, в мастерской и на молочной ферме.
В конторе - в отличие от фермы и мастерской, где работа кипела сутки
напролёт - по ночам никого не было. А телефон - был. И звонок у этого
телефона был обалдеть какой громкий - в тихую летнюю ночь слышно его
было за пару сотен метров даже при закрытых окнах. Дальше - просто: из
мастерской звонят в контору - бабка считает звонки - количество звонков
строго соответствует количеству заказываемых бутылок. Всё. Затем заказ
укладывается в рюкзак и на мопеде отвозится заказчику. Доставка -
бесплатно.
С фермы звонить не могли по определению, так как знали, что ночью в
конторе нет никого; к тому же позывные, явки и пароли держались в
строгой тайне от женской части населения деревни. Вероятность того, что
кто-то ошибётся номером, была ничтожно мала и схема работала безотказно
в течение нескольких недель. Пока, наконец, кто-то где-то действительно
не ошибся номером...
Было около двенадцати часов ночи и бабуля уже спала, когда в конторе
зазвонил телефон.
- Раз... - автоматически начала считать она, и, не открывая глаз, села
на кровати.
- Два... три... четыре...- она, не глядя, сунула ноги в обрезаные по
щиколотку резиновые сапоги, стоявшие тут же.
Телефон звонил дальше. Звонки были какие-то непривычно длинные, но она
не обращала на это внимания, боясь сбиться со счёта.
На счёте "одиннадцать" она проснулась окончательно и сидела, широко
открыв рот и выпучив глаза, боясь верить своему счастью - как же,
оптовый заказ по розничным ценам!
На счёте "семнадцать" телефон, наконец, замолчал.
Бабко опомнилась, захлопнула рот и, мелко и быстро перекрестившисъ три
раза, опрометью бросилась в погреб за товаром...

В мастерской два механика ночной смены тупо обтачивали напильниками
какой-то коленвал, когда на улице коротко протрещал и тут же замолк
мотор мопеда.
Через пару секунд в ворота, толкая их спиной и прижимая к груди тяжелый
рюкзак, ввалилась известная им бабка-самогонщица...
Далее последовала безобразная и противоестественная сцена - пожилая
женщина навязывала двум молодым, здоровым мужикам свой товар
(спиртное!), а они - отказывались!
- Шутки шутите!?- орала бабка.
- Да мы ни сном, ни духом! - пытались откараскаться механики, - да куда
нам столько!
Неизвестно, как долго бы это всё продолжалось, но тут с улицы послышалсь
тарахтенье ещё трёх или четырёх моторов, судя по звуку - мотоциклов
"Урал".
Оказывается, невероятное количество звонков услышала не только
самогонщица, но и механизаторы, жившие поблизости от конторы.
Весть о невероятном по размаху сабантуе в мастерской тут же
распостранилась среди мужского населения деревни, и все, кто мог,
поспешили приехать, чтобы лично принять в нём участие...
Короче, бабка внакладе не осталась - в ту ночь в конторе ещё два раза
звонил телефон...

В начале восьмидесятых было.

Поехали ночью лампочки в фонарях менять. Ночью - потому что днём
движение; ну и лампочки ночью лучше видно, которые не горят.
Поехали втроём, как положено: я - электрик-практикант, наставник мой -
Моисеич, и Колян - водитель и управитель автоподъёмника.
Смотрим - на мосту фонарь не горит. Конфигурация фонаря - буква "Г".
Модель - та же самая. Как бы то ни было, а менять-чинить надо.
Подогнал Колян свою таратайку под рабочий орган электрического
осветителя, смотрим - а Моисеич, как всегда и в любую смену - ну никакой
уже: спит, как насосавшийся ребёнок. От него, если он в таком состоянии,
даже если его и разбудить, то кроме слюней через губу и пожелания "взять
ещё" ничего не дождёшься.
Колян говорит:
- Лезь сам, Антоха. Видишь - Моисеич спит? Лезь один. Чё ты, лампочку не
заменишь?
А я думаю: и действительно, чё я - лампочку не заменю? Да я их десять,
блин, заменю! Ну, и полез...
Поднял меня Колян на должную высоту; зацепился я, как предписано
инструкцией по ТБ, внахлёст, карабином монтажного пояса за поперечину
этой "Г"- загогулины, и вот даже ещё отвёртку достать не успел - чую,
пошла подо мной платформа вниз. Пошла вниз, падла, и остановилась только
там, внизу.
В пазу для транспортировки. Колян прыгает вокруг, матерится на какой-то
пробитый шланг, а я про себя думаю: пропитый, блять.
Всем известно, что они с Моисеичем в садоводческих товариществах по
гидравлике и насосам калымят.
Ладно... Я-то - висю! На поясе подмышками. Колян побегал-побегал,
поохал-поохал, да и говорит:
- Потерпи, Антоха. Мы счас с Моисеичем, - из открытого окна кабины
доносился храп Моисеича, - быстро сгоняем до базы, шланг заменим и тебя
с фонаря снимем.
Ты главно не ссы, держись. Тут делов-то всего на полчаса.
Прыгнул он в кабину, и угазовали они с Моисеичем на срочный ремонт...
А я висю... Сначала страшно было, а потом подумал: хера ль мне будет?
Пояс надёжный, фонарь новый, я в каске. Тут же вид на реку с лунной
дорожкой.
Я б даже и закурил, да сигареты во внутреннем кармане рубашки поясом
прижало. Даже песенку какую-то себе под нос мурлыкать начал было.
А потом меня лёгким утренним бризом потихоньку развернуло в другую
сторону дороги, и стало мне не до пения: издалека, по прямой на мост,
приближались фары.
Через минуту я различил отдалённый рёв дизельного мотора, а ещё через
пять секунд понял: идёт "фура".
И вот тут мне впервые в жизни пригодилась школьная арифметика: фонарь -
шесть с метров, пояс - полтора, я с подмышек - полтора, а "фура" - все
три с половиной...
Как я поджимался - это, наверно, со стороны видеть надо было.
Ну, шофёр меня тоже за пару десятков метров увидел; да такую ж дуру
остановить не просто. Пролетела эта коробка в нескольких сантиметрах от
моей жопы - да и то только потому, что я в последний момент живот
втянул.
Остановился он метрах в двадцати, вылез из кабины.(Крутой, кстати,
мужик. Другой, увидев такое на столбе, чесал бы до самого Улан-Батора
без остановки)...
Так вот, вылез он и направился в мою сторону. Решительно и не
задумываясь. А я висю под тёмным фонарём и молчу - не опомнился ещё. А
подо мной зловеще блестит в свете луны лужа масла.
Подошёл он поближе, остановился, задрав вверх голову - при виде такого
зрелища, видно, и его ступор взял - и начал машинально хлопать себя по
карманам, сигареты искать.
А на меня в этот самый момент, похоже, подействовали, наконец, "Агдам" с
адриналином и я, хрен знает с какого такого, для самого себя неожиданно,
сказал громко и отчётливо:
- На мосту остановка запрещена.
Он аж подпрыгнул и присел одновременно - не ожидал, да...
Ну, потом разобрались, что к чему. Он подогнал свою кибитку задом ко мне
поближе и включил "аварийку". Разговаривали, хохотали.
А ещё через полчаса за мной приехал Колян с отремонтированной
гидравликой и так и не проснувшимся Моисеичем...

Это рассказ о том, как ошибки наших близких иногда совершенно неожиданно
приводят к очень даже положительным результатам.
Было это где-то в середине семидесятых годов прошлого столетия...

... - Вася! Мы пошли, а то уже опаздываем, - крикнула из коридора
мама. - Не забудь по дороге в школу отправить Машино письмо. Конверты
и марки - в серванте. Ты адрес знаешь?
- Да знаю, знаю! Наизусть помню, - крикнул в овет Вася. - Каждое
воскресенье по телевизору бубнят, - добавил он вполголоса, не отрываясь
от чтения.
Тут кто-то дёрнул его за рукав. Вася обернулся. Перед ним стояла
упакованная для зимнего похода в детский сад младшая сестрёнка - этакий
колобок из валенок, шубеек и шапочек, перепоясанный крест-на-крест, как
петроградский матрос пулемётной лентой, широченным пуховым платком.
- Васенька, ты отправишь мой рисунок, правда? - глухо пропищала она
из-под шарфика, глядя на брата большими серьёзными глазами.
- У-у... - с досадой промычал Вася, но тут из прихожей вернулась мама,
схватила сестрёнку в охапку и они, наконец, ушли.
Вася читал ещё минут двадцать; потом, взглянув на часы, с сожалением
закрыл книгу - пора было идти в школу. Уже одевшись, он вдруг вспомнил
про письмо. Он достал конверт, сунул в него рисунок, подписанный внизу
большими печатными буквами "В КАЖДОМ РИСУНКЕ - СОЛНЦЕ" с небольшой
сопроводительной запиской, написанной мамой, заклеил его, налепил марку
и быстренько написал адреса получателя и отправителя. А так как было
Васе всего двенадцать лет и был он увлечён, как и большинство мальчишек
его возраста, чтением детективов, то и голова его была забита всякими
Юлиан-Семёновыми, Шерлок-Холмсами и прочими пляшущими человечками. Ну, и
нацарапал он совершенно автоматически в графе "Кому" вместо "Москва,
Шаболовка, 37" - "Москва, Петровка, 38". Индекс получателя он не написал
вообще - забыл. По дороге в школу он затолкал письмо в почтовый ящик
местного поселкового почтового отделения.
Сотрудник почтового отделения, работник опытный и отзывчивый, привыкший
к тому, что сельские бабули-дедули не всегда могут совладать со
внесением в специальные квадратики специальных цифирок индекса, привычно
заглянул в свой каталог и вписал индекс почтового отделения, к которому
относилась Петровка, 38. Тем более, что обратным адресом был указан
адрес местного участкового - кто знает, может, тот решил отправить
какую-нибудь информацию в обход официальных каналов?
Сотруднице МУРа, отвечавшей за корреспонденцию, после того, как она
распечатала письмо, потребовалось ровно двадцать секунд на то, чтобы
разобраться в ситуации - несомненная ошибка. Но у неё у самой была
маленькая дочурка и она, вместо того, чтобы отправить письмо в мусорную
корзину, вложила его в новый конверт, написала правильный адрес -
"113162, Москва, Шаболовка 37, "В каждом рисунке - солнце" - и,
привычным движением тиснув фирменный штемпель Московского Уголовного
Розыска, отправила письмо в ящик с исходящими и тут же о нём забыла.

Через пару дней на телестудии состоялся разбор предстоящих полётов...
- А я говорю - покажешь! - с ненавистью глядя на конверт со штемпелем,
говорил режиссёр телепередачи.
- Да?! А что я в сопроводиловке сказать должна?! - нервно затягиваясь
сигаретой, парировала ведущая, - А? "А этот рисунок нам прислала
Машенька из МУРа? Которая, когда вырастет, хочет работать как и её мама
- дояркой?" Так, что ли?! Да вы только на это посмотрите! - и она сунула
режиссёру под нос злополучный рисунок.
На рисунке была изображена корова величиной с дом. То, что это именно
корова, можно было понять только по рогам и тщательно нарисованному,
многажды обведённому коричневым карандашом огромному вымени. Особенно
выделялся на этом вымени один сосок, явно пририсованный позже остальных
- он торчал как-то в сторону и был обведён совсем уж жирно. Несомненно,
ребёнок, добиваясь максимальной реалистичности, неоднократно бегал в
коровник, чтобы уточнить количество коровьих сисек (совсем, как Остап
Бендер со своим "Сеятелем").
Под выменем стоял подойник величиний с детское ведёрко, а само вымя
обнимала тонкими дугообразными руками какая-то сидящая на табуретке и
плотоядно ухмыляющаяся тётька.
- Млин... - скрежетнул зубами режиссёр,- совсем они там охренели... А
это кто? - Он ткнул пальцем в чувака в фуражке и с погонами, который
маячил на рисунке на заднем плане, в уголке, как раз под лучами
непременного солнца.
- Не знаю... Папаша, наверное - кто же ещё? - ответила ведущая и
предложила:
- Послушайте, может им позвонить? Надо же как-то разобраться...
- Позвонить? А, может, лучше персонально туда поехать? - сказал режиссёр
(а про себя подумал: "С вещами, блин..." - он недавно купил дачу).
- Ладно. В общем, так: ты - он ткнул пальцем в сторону ведущей -
покажешь рисунок и скажешь просто - девочка живёт в Москве. А ты - он
ткнул пальцем в сторону лохматого кинооператора, который до того, жуя
импортную жвачку, с интересом наблюдал за дискуссией - смотри мне! На
этот рисунок - не более пяти секунд. Тем более, что запись. Сделаете.
Всё.

... - Папа! Папа! - девочка выбежала навстречу вернувшемуся с работы
отцу, - мой рисунок по телевизору показали!
Отец подхватил её на руки.
- Только они почему-то сказали, что мы в Москве живём, - щебетала она.
- Да? В Москве? Ну, это они что-то напутали, тюхи... - сказал отец, и,
глядя в лучащиеся счастьем глаза дочери, прошептал:
- Ах ты, солнышко ты моё...

О находчивости в цейтноте.
Сидел я как-то давно, ещё в начале восьмидесятых, в воскресный день на
скамейке в небольшом парке около одного из Домов Культуры. Самый обычный
круглый "пятачок", какими в те времена оканчивались аллеи провинциальных
городских парков: круглая площадка с клумбой, по обе стороны которой
стояли полукругом садовые скамейки, а в конце - всеобычная же,
выкрашенная свежей бронзовой краской статуя Ленина, изображавшая вождя
пролетариата в полный рост, с вытянутой впрёд правой рукой и со сжатой в
кулаке кепкой. Было тепло и солнечно; вокруг носились совсем мелкие
ребятишки, чьи мамы и бабушки наблюдали за ними, чинно рассевшись по
периметру. На одной из скамеек расположилась небольшая - человека три -
компания мужиков самого рабочего вида. Время от времени один из них
опускал руку за спинку скамьи и совершал там какие-то манипуляции, после
чего в руках у всех троих оказывались бумажные стаканчики из-под
мороженого. В общем, самый обычный городской пейзаж.
И тут на алее появился ещё один персонаж, по внешности - типичный
сельский конторский служащий низшего звена того времени: рубашка с
короткими рукавами навыпуск, три недели назад глаженые брюки и сандалии,
обутые на буро-зелёные клетчатые носки. Был он заметно "навеселе", но на
ногах держался довольно твёрдо. Дотопав до клумбы, он обогнул её и вдруг
остановился, уставившись на цветы. О чём-то угрюмо задумался... Через
минуту лицо его просветлело: было видно, что он принял какое-то важное
решение. В следующую секунду он уже рвал цветы - сосредоточенно,
разборчиво, со знанием дела подбирая букет и ни на что постороннее не
отвлекаясь. Продолжалось это довольно долго, и присутствующие
развлекались от души: бабушки и молодые мамаши улыбались, а работяги и я
ржали в голос. За всеобщим весельем никто не заметил, откуда возникли
эти двое блюстителей порядка...
Всё вокруг смолкло....
Когда мужичок, составив букет, наконец поднял голову и выпрямился, прямо
перед ним - через клумбу - стояли и смотрели на него двое милиционеров.
Ситуация, казалось бы, была безвыходная - заметут за милую душу...
Меня до сих пор поражают его реакция и сообразительность: в один момент
он делает разворот "кругом", в три стремительных длинных шага достигает
памятника Ленину, и быстро, но в то же время как-то очень почтительно и
торжественно, чуть ли не преклонив одно колено, возлагает букет к
подножию постамента. После чего отсупает на один шаг и, скорбно опустив
плечи, замирает - руки по швам -, склонив голову.
Тот из милиционеров, что был помоложе, сунулся было к нарушителю, но
старший придержал его за локоть, сделав лёгкий отрицательный жест
головой...
Ситуация, действительно, была щекотливая: с одной стороны - потрава
налицо; а с другой - вещдок лежит в таком месте... Ну-ка, попробуй
забрать цветы, возложенные к памятнику вождю мирового пролетариата -
заработаешь по партийной линии, как пить дать, за святотатство. Да и
самого нарушителя не больно-то ущемишь - всегда может сказать, что
проступок был совершён в спонтанном и неуёмном сиюминутном порыве
благодарности дорогому Владимиру Ильичу за организацию тем счастливого
детства...
А хитрюга-нарушитель, втихушку и осторожно следивший между тем за
действиями стражей правопорядка по их отражениям в мемориальной, чёрного
полированного мрамора, доске с надписью "Ленин жил, Ленин жив, Ленин
будет жить!" сообразил, что сейчас его "брать" не будут, потихоньку
выдохнул, незаметно переступил плетёнками, утверждаясь получше, и сам
застыл памятником, всем своим видом давая понять, что скорбеть он
собрался до победного конца.
Работяги на соседней скамейке снова начали откровенно скалиться.
Милиционеры тихонько посовещались вполголоса, после чего, улыбаясь,
ушли.
Выждав для верности минут пять, в противоположном направлении рванул и
сам скромный служащий (или кто он там был?). Ему, скорее всего, пришлось
в тот день выдержать ещё одно нелёгкое испытание - разговор с женой, да
ещё и без цветов.
Цветы остались у памятника...

Не все научные разработки служат на благо человечества. Освобождение
атомной энергии привело к гонке вооружений; и даже, казалось бы, вполне
безобидные изыскания академика Павлова - по крайней мере в одном
известном случае - попортили кровь многим невинным людям.

Был я как-то в гостях у своего дальнего родственника, который живёт в
большом селе километрах в пятнадцати от нашего райцентра. Дом его стоит
рядом с совсем недавно отстроенной красивой церковью со сверкающими
куполами и звонницей с часами-курантами. Приехал я под вечер. Илья
Петрович (так зовут старика) был дома один, так как жена его уехала на
пару дней к сестре. Он быстренько собрал на стол нехитрую деревенскую
снедь; я поставил в середину привезённое с собой - хорошо, в общем!
Завязался обычный в таких случаях разговор: как жизнь, как здоровье, что
новенького?.. И тут Илья Петрович, коротко взлянув на настенные часы,
говорит:
- Что новенького, говоришь? А вот щас послушай! Погодим только чуток.
А сам сидит с рюмкой в руке, щерится беззубым ртом и всё на часы
смотрит. Вдруг куранты на на колокольне стали мелодичным боем отбивать
очередной полный час и тут же с улицы донёсся неимоверно громкий и
противный визг - визжала, несомненно, свинья. А, может, и несколько
свиней сразу. Какофония была - хоть святых вон выноси! Когда колокола
отбили а свиньи отвизжали, рассказал мне старик следующее: Купил он
неделю назад, как и каждый год покупал (по договорённости), у одного
деда, живущего на стоящем на отшибе хуторе километрах в пяти от села,
двух молоденьких свинок. Дед этот - глухой, как пробка, бывший флотский
боцман - жил там со своим внуком-сиротой, пацаном лет четырнадцати и
занимался выращиванием поросят на продажу. Всегда, во все предыдущие
годы с его свиньями всё нормалъно было, а тут - вот...
Купил, в общем, домой привёз, в сарай загнал - и тут началось! Свиньи
начали орать. И не просто так, причём, а, как удалось выяснить путём
недолгих наблюдений, строго по часам - в полном соответствии с боем
курантов. И не только их.
- Вон, у меня в горнице часы напольные с боем стоят, видишь? - спросил
Илья Петрович, - Пришлось остановить, а то эти парнокопытные вообще
каждые пятнадцать минут квакали.
Далее выяснилось, что и часы, как фактор времени, непричём - эти скотины
орали ещё громче, когда колокола звонили к заутрене, к обедне и к
вечерне. Запахло мистикой - то есть, серой. Никто не знал, в чём может
быть дело. Бабки-соседки плевали Илье Петровичу вслед и обвиняли его в
том, что его свиньи спутались с сатаной. К этому добавился конфликт с
женой ("Ты что думаешь, почему она уехала? Или, - говорит, - я, или -
свиньи! Чтоб,- говорит, - когда вернусь, и духу их здесь не было! Хошь-
зарежь, хошь -продай!) К тому же и сам местный батюшка пару дней назад
остановил Илью Петровича на улице и вполголоса попенял ему - негоже,
мол, так-то. Делай что-нибудь.
- А что тут сделаешь?!- возмущённо повествовал Илья Петрович, - Не рылы
же им изолентой заматывать?! Резать - рано, да и жалко тоже. Деньги-то
плочены, да и корма уже впрок заготовлены. А продать - кому ж я их
теперь здесь продам?!
И решил он навестить ещё раз деда-свиновода. Как раз сегодня в обед
съездил к нему и - представляете! - докопался-таки до истины!
- Завтра отвезу этих свиней иерихонских назад и заберу деньги,
потому-что товар некондиционный, - солидно сказал он.
Илья Петрович, по его словам, охрип, пока смог донести до глухого
животновода суть проблемы.
Сначала дед никак не мог взять в толк, чего от него хотят; он только
хлопал от растерянности глазами и улыбался улыбкой человека, который
подозревает, что над ним подшучивают.
Но потом, как-то враз, в одно мнгновенье, лицо его озарилось внезапным
пониманием происходящего и он, хлопнув себя ладонью по лбу, прокричал:
- А я-то думаю - зачем он её с чердака принёс и туда повесил?! Петька,
а ну-ка, иди сюда!
Из дома появился его внук, который, размазывая по щекам сопли, после
двух минут перекрёстного допроса во всём и сознался.
Оказывается, он прочитал в учебнике про условные рефлексы и решил
проверить правильность изложенного эксперементальным путём.
Для этого он притащил с чердака старую корабельную рынду, которую его
дед привёз с собой на память о годах флотской службы, и повесил её перед
входом в свинарник.
Деду он сказал, что будет играть в моряков.
Опыты, которые он проводил, были предельно простыми и незатейливыми:
сначала он бил в колокол, а затем бил током свиней.
Буквально через несколько дней молодому учёному удалось добиться
недюжиных результатов - свиньи начинали визжать сразу же после первых
звуков рынды, не дожидаясь, пока эксперементатор начнёт приближаться к
ним с оголённым кабелем.
Вот, собственно, и вся история...

Ах, да! На следующей неделе я случайно увидел на остановке написаное
корявым почерком обьявление следующего содержания: "Продаю 2 свини
только человеку который ни возле церкви живёт". Всё-таки, этот старый
боцман - человек честный и совестливый...

Было мне тогда лет двадцать, что ли...
И был у меня тогда один приятель - балагур, каких поискать. Что
называется - язык без костей.
Как-то раз подсели мы с ним в каком-то скверике на скамейку к двум очень
симатичным девушкам с целью познакомиться. Меня он, молодец этакий (или,
всё-таки - скотина?!) сразу же представил им как чемпиона города по
"самбо", так что пришлось мне принять самый суровый вид и сидеть,
напрягая бицепцы и трицепцы и надеясь, что красавицы не заметят мои очки
-"минус шесть", между прочим. Впрочем, себя он тоже не забыл - тут же
принялся "заливать" им о своей личной суперменистости. Он тушил пожары,
спасал утопающих и загонял одним движением мизинца обратно в горы
посмевшие высунуться лавины и сели. Врал он так, в общем, врал, пока не
заврался до того, что начал рассказывать, как он, будучи разведчиком и
выполняя какую-то секретную миссию, попал в Северной Африке в плен и
рабство к диким берберам.
И ранили-то его; и пытали-то его кочевники первобытными методами (в
доказательство он задирал рубашку и показывал действительно страшные
шрамы ны боку - когда ему было лет десять, сорвался, перелезая через
школьный забор, и сильно поранился). И таскался-то он с берберами этими
по пустыням, пожирая всех встречных змей и скорпионов и, в целях
сохранения жизни, обучая берберских боевых верблюдов точному плеванию в
цель, выдавая это за секретные разработки оборонщиков нашего
Среднеазиатского Военного Округа...
В общем, заврался он так, что уже и мне стало интересно, как же он будет
из этой ситуации выпутываться.
А девушки хохотали до упада. И тут одна из них спрашивает:
- А как же тебе удалось из плена освободиться?
Тут он нахмурился немного и грустно так отвечает:
- Ну, как... Разжились как-то эти чалмоголовые где-то мешком риса и
надумали плов сварить. А костёр развести нечем, дров-то нет - кругом
пустыня.
Ну, они меня в нашем тамошнем посольстве на телеграфный столб и
обменяли...

Вчерашняя история про ДТП в Израеле напомнила.

Живу в Германии.
У нас всё делается правильно, я имею ввиду вызов полиции.
У меня был случай: стоял на светофоре, и вдруг в корму - бамс!
Коротко: крутой турок на мерсе въехал в стоявшего за мной.
У турка помят нос, у меня - задний бампер с багажником, а у среднего бедолаги
и спереди и сзади вообще нехорошо получилось.
Я вылез из автомобиля, и сказал им обоим и всем окружающим: с места не стронусь, пока полиция не приедет. Пусть хоть полгорода в пробке стоит.
И что вы себе думаете? - я таки оказался прав.
Полиция, приехав, наконец, через десять минут, первым делом спросила меня, сколько я ощутил ударов по своему автомобилю.
Я сказал правду - один.
Сказал бы, что два - не поздоровилось бы и средненькому.
Этим всё сказано; и, я думаю, что всем всё ясно - в смысле, почему нужно вызывать полицию.

(Кстати, когда я начал фотографировать место проишествия, турок попытался меня запугать.
Но я просто послал его на хуй на языке, который он слышит на улицах не реже, чем родной - и он успокоился)

Приехали мать с отцом к сыну. В отпуск. На самый что ни на есть на
Запад. (Сын там с семьёй жил - по контракту в каком-то концерне
подрабатывал) Выходные прошли - сын с женой на работу ушли. Оставили
план-схему на бумажке - мол, прошвырнитесь, если захочется. Если дома
сидеть наскучит.
Тут - магазин; тут - лебеди в пруду; тут, папенька - пивбар. Вам,
маменька, оставляем каталог шмоток, доставляемых на дом.
И пошла немолодая пара по маршруту. Первым делом - магазин. Походили,
посмотрели. Подкупили креветок для спагетти, то, сё...
На самой уже кассе супружница супругу громко шепчет: Глянь, Вова!
Антиникотиновый пластырь! И недорого совсем! Ты ж курить бросать
собрался?
Ну?! Вот и предлог!
А мужик и сам, взаправду, не на шутку собирался бросить дурную привычку
- курить.
Купили, в общем, с десяток упаковок пластыря.
Пришли, следуя плану, домой - мужик тут же одну прилипалку на плечо и
присобачил. Полегчало ему - нет слов. Ходил гордо, независимо, и курить
абсолютно не хотелось.
До самого вечера - пока сын со снохой с работы не вернулись.
Поужинали они все вместе, а потом сын говорит: После вкусного обеда, по
закону Архимеда - надо закурить. Пошли, батя, на балкон.
А батя отвечает: А я бросаю. Во! - и, оттянув отворот рубашки,
показывает пластырь. Я, сына, весь день не курил - и не тянет вообще!
Вот ведь вещь, а?!
Я сам, если б кто мне рассказал - ни за что не поверил бы, что так
быстро помогает. Умеют тут у вас без обмана, по-честному, как к людям...
Сын пригляделся к чудо-пластырю и говорит: Папа, ты никому не
рассказывай... Пока домой не приедешь. И я не буду - честно. Ни тут, ни
там.
Это, папа, просто маленькая наклейка. Видишь, сигарета в красном кружке
красной же чертой перечёркнута? Прилепляется в местах, где запрещено
курить: в лифтах, на дверях и так далее... Полкопейки штучка...

Вот такие дела случаются.
Мужик этот, мой хороший знакомый, по сю пору бухтит иногда: мол, если б
не Серёжка - давно бы я уже курить бросил...

А вот непереложный факт: есть в Тихом Окияне атолл один.
И нашли там рядом, на дне, французы какой-то ценный минерал.
Хотят разрабатывать - а король государства упёрся. Требует для себя и
своего народа постройки дорог и обеспечения автомобилями всего населения
(тыщь пять, что ли... населения-то...)

Ну, франзузы согласились: построили окружную, с мостом через перешеек
лагуны, двухполоску.
Мало того: каждый бананоимущий семьянин получил прекрасную французскую
машину, а члены совета вождя - вообще "мереседесы".
И что вы думаете? - Начали они, подлюги, биться. Лоб в лоб. Что ни день-
так смерть в лагуне.
Захныкал король и пошёл к французам - помогите, мол. Теряю, мол,
подданных, кажный день по десять штук - не много у меня их осталось...
Поскребли французы затылки, да и решили проблему чисто европейским
методом: заделали папуасам вместо нормальной дороги двухполосный автобан
по часовой стрелке.
Хера ль там той окружности - двадацать километров всего.
И действует всё просто: каждый водитель, выезжая со двора, должен
обязательно повернуть направо.
Хоть и собирался в гости к соседу, живущему в двухстах метрах слева.
И вот хоть верьте, хоть нет - а возымело такое вот новшество действие:
ведь догнать кого-нибудь и долбануть в корму намного сложнее, чем
влупить ему на встречке...

У нас стволовой один был, дядь Юра.
Прошёл войну от начала и до конца.
Сам он был откуда-то из Центральной России родом, но сразу после войны загремел
в лагеря на полтора десятка лет, да так потом в наших краях и остался.
И вот, помню, он рассказывал, как в Германии влюбился в одну девчонку - беженку из Восточной Пруссии.
Тогда уже война закончилась и он, как и все фронтовики, ждал дембеля - а пока стояла их часть в каком-то городишке; и приходилось солдатам, понятное дело, караульную службу тащить, как положено: часовые там, дневальные и всяко-проче.
И вот стоял он раз где-то там днём, в самую жару - пить хочется, а из фляжки всё уже высосал.
А тут девчонка эта идёт мимо с бидончиком - гражданское население там за водой куда-то ходило.
Я, говорит, ей кричу - xальт, мол. Она подошла. Покорно так, глаза опущены... Я - рассказывал дядя Юра - напился, флягу свою наполнил - бидончик ополовинил. Отдаю ей - а она стоит, ждёт моего разрешения, чтобы уйти.
А в самой душа еле держится, до того худенькая. И тут, сам не зная почему, сказал я ей "спасибо". По-немецки, конечно.
Она глаза на меня вскинула, кивнула - и пошла обратно. К колонке, наверное - бидон наполнить.
Но в этот самый момент - говорил дядь Юра - я в неё и влюбился. Как глаза её увидел, так щёлкнуло что-то во мне, и всё.
Короче, ходил дядя Юра, по его же собственным словам, специально даже иногда ко времени водоносов на ту улицу, чтобы её увидеть.
Носил ей тушёнку и американский шоколад. Она принимала, благодарила скромно...
Длилось это все недолго, неделю-полторы.
А потом как-то раз, когда он опять на посту каком-то, совсем другом был, она вдруг пришла к нему сама.
Ранним совсем утром. Как нашла - неизвестно.

- И вот представь, Витька, - рассказывал мне старый солдат, старый сиделец и старый шахтёр Юрий Павлович, - я, пенёк, опять сунул ей школадку, что у меня за пазухой была. Нет, ты пойми: ведь я к тому времени не с одной девкой побарахтаться успел. Не сопляком был, короче, в таких делах.
А вот её тронуть - ну не мог так просто почему-то. Любил - одно слово. Она шоколад не взяла, поцеловала меня в щёку и ушла...
Я полдня ходил счастливый - а потом оказалось, что всю эту толпу беженцев утром посадили в поезд и отправили куда-то дальше, на Запад...
Ведь это, получается, она прощаться приходила. Может, даже надеялась, что вместе мы будем... А я ей, дурак, - шоколадку.