Общий выпуск

ПОДКИДЫШ

Эта история приключилась, когда по Крымскому мосту ещё не ходили поезда. И вот мужу приспичило ехать к родне в Подмосковье. Самолётом он летать опасается, а чтобы попасть на поезд до Москвы, надо было часов семь ехать на автобусе от Ялты до Краснодара. Ну и поехал. Договорились с ним периодически созваниваться, типа всё ли в порядке.

И вот часа через четыре набираю его. И вдруг как гром среди ясного неба, женский голос мне говорит:
- А его здесь нет.
Я потеряла дар речи и чуть не поседела…
- Но моя дочь вам всё отдаст, он сам виноват.
Я схватилась за сердце и взвыла:
- Он живой?!!!-
- Да вы не волнуйтесь, с ним всё в порядке, просто он забыл свой телефон у моей дочери в сумке.

После волны ужаса меня накрыла волна адской ревности. Какой такой бл##ь дочери?
- Я вам сейчас её телефон скину, она всё объяснит.
И голос отключился.

Мало что понимая, в прединфарктном состоянии хочу звонить этой бл##ь дочери и высказать всё, что я о ней думаю. И тут звонок с незнакомого номера. Муж!!! Сказал, что телефон в автобусе потерял, и что добрые попутчики дали ему телефон, успокоить меня.

Немного придя в себя, я позвонила этой дочери, мать которой чуть не убила меня своими объяснениями. Та сказала, что вышла из автобуса в Керчи, и дома к своему несказанному удивлению обнаружила в своей сумке чужой телефон.

Ситуация начала проясняться. Муж у меня конечно растяпа, задремал в дороге и телефон из незакрытого на молнию кармана куртки упал. Но по воле случая не на пол, а в приоткрытую сумку попутчицы.

А телефон она потом вернула. Заезжала по делам в Ялту и заскочила в гости. Деньги за честность взять не захотела, но мы на радостях одарили её бутылкой хорошего вина и коробкой шоколадных конфет. Чего только в жизни не бывает, а седую прядь я благополучно закрасила.

Светлана Тихановская: "Я официально заявляю, что готова возглавить в переходный период Карабах"

Музей семьи, частной собственности и государства

Вовочка подходит к бабушке и говорит:
- Я играю в охотника. Можно, дедушка будет волком и немного повоет?
- Нет, внучек, дедушка уже старенький, он в такую игру играть не будет.
Вовочка идет к деду и шепчет ему на ухо:
- Деда, а ты когда последний раз сексом с бабушкой занимался?
Дед, закатив глаза:
- У-у-у...

Не понимаю я этих ваших предварительных ласк.
Это как бибикать перед въездом в собственный гараж...

Враги масок, вам что, поспать не хочется? Бриться-то не надо.

- Мойша, ви таки слыхали? Жириновский уволил своего водителя.
- Та ви что, Абраша! А за что, стесняюсь спросить?
- За пущие пустяки. Послал его за Виагрой, а глупый поц купил не тот состав...

Дискуссия о мусульманах напомнила.
Где-то в 90х в Зеленограде попал в гостиницу в номер с инженером- электронщиком из Баку. Слово за слово разговор зашел об армянах. Тут он меня просветил, за что они их не любят. Например: армяне построили в центре Баку красивый фонтан украшенный розами. Встретив полный непонимания взгляд с моей стороны он продолжил:
- Потом они придут и скажут, что это их фонтан.
- В центре Баку?!
- Ну да.
- На каком основании?
- Как ты не понимешь- те розы с четырьмя лепестками.
- ?!
- 4 лепестка значит крест, армяне- христиане, значит они могут прийти и потребовать фонтан, потому что он украшен крестами...

Кровавая рукопись
(Предисловие к повести «Морковь против Оливье»)

Не пробыв в Москве и дня, я ушиб ногу о так называемый «бордюр». За ночь мизинец опух, боль усилилась, и следующим утром решил я зайти в травмпункт, показаться врачу. Но не стоило и пытаться. Поликлиника была забита ранеными, коих продолжали привозить, распихивая по палатам и бросая в коридорах. На ком-то из привозимых была одежда с преобладанием морковного цвета, они явно враждовали с другими пациентами, одетыми преимущественно в салатное. Мне пришлось видеть безобразную сцену ― двое раненых, чьи каталки оказались рядом, сцепились друг с другом, яростно рыча.
Я понял, что была большая драка, из тех, что нередки в этом городе, и направился к лифту, не надеясь уже на медицинскую помощь. Возле кнопки, которую я нажал, также стояла каталка. На ней лежал окровавленный человек в лохмотьях, когда-то имевших салатный цвет, и тихо стонал. Вдруг он открыл глаза и обратился ко мне:
― Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? ― спросил несчастный, с трудом выговаривая слова.
― Позвать доктора? ― предложил я очевидное.
― Доктор уже не поможет. Дни мои сочтены. Но скажите, допускаете ли вы в оливье морковь?
― Нет, разумеется, ― ответил я в некотором замешательстве, столь неожиданным показался вопрос.
― Удача улыбнулась мне, ― лицо раненого просветлело, ― В таком случае, прошу вас, возьмите вот эту рукопись, труд всей моей жизни, возьмите её.
Он вытащил свёрнутые листы, что держал у сердца, и протянул мне дрожащей рукой.
Я принял рукопись не без содрогания, пятна крови придавали запискам пугающий вид, а из-за дрожания руки подающего мне полминуты не удавалось ухватить листы надлежащим образом.
― Обещайте, молю вас, обещайте, что мой текст увидит свет, ― говорящий закашлял, кровь потоком вылетала изо рта, вид его был ужасен. ― Этот!
― Что «этот»? ― переспросил я.
― Этот… свет, ― прохрипел раненый, дёрнулся и затих.
Я отошёл от него, укоряя себя за неосмотрительность при ходьбе и опрометчивом согласии принять участие в судьбе рукописи. Хотя я не выказывал такого согласия, но по медлительности и мягкости своего характера не произнёс и отказ, точнее, не успел произнести, и, стало быть, мне надлежало считать себя связанным данным словом.
Мимо быстрой уверенной походкой проследовал главный врач, за ним бежали помощники.
― Почему ещё не в морге? ― сердито бросил он, указывая пальцем на моего недавнего собеседника.


***

И по сей день работа над рукописью не окончена. Многие страницы повреждены, почерк местами не разборчив, приложенные материалы, как оригинальные, так и в переписке, не всегда понятны. В частности, с трудом удалось идентифицировать южномосковское наречие. Проще было с поэмой на аквитанском, но содержание оказалось никак не связанным с рукописью. Для восстановления утраченных фрагментов много дней пришлось мне провести в судебных архивах и музейных хранилищах, большей частью, впрочем, безрезультатно. Вадим Петрович Шаров, так звали виновника моих нынешних занятий, не всегда был точен в ссылках, слишком уж сильно билось его горячее сердце. Всё больше меня охватывает страх, что я не успею завершить начатое из-за охватившей мир чумы и преступной активности морковных, что всякий раз возрастает в преддверье Рождества. Поэтому, я приступаю к поэтапной публикации записок Вадима Петровича, в коих воссозданы многие события разных лет, по возможности приводя его мысли, а большей частью пересказывая собственными словами.
***
Винтовку сжимая, иду на войну,
Чтоб свой оливье не отдать никому.
Прощайте родные, прощайте друзья.
А чья же Гренада? Гренада ― моя.

Там в пещере незримо живёт
Молчаливая тварь — Антрекот;
Прислонившись к его голове,
Тихо дремлет салат Оливье.

Эти не связанные между собой строфы, неровно начертанные на салфетках, были найдены между страницами рукописи. Возможно, подойдут как эпиграфы.

***

Продолжение можно прочитать здесь:
Дело купца Трузе https://www.anekdot.ru/id/1162782/)
Тайна Мастера https://www.anekdot.ru/id/1163973/
1894 https://www.anekdot.ru/id/1164478/