Копии историй

Вызвали такси за город. Объясняем девушке-оператору, как доехать:
- Доедете до N, там направо. Увидите лежачего полицейского...
- Это памятник?

Звонок в техподдержку. Сначала в трубке раздаются обычные гудки, потом идут короткие, как будто занято. На всякий случай сказал: "Алё".
Мне оттуда голос: "Чё алё? Не слышишь - занято..."

В сервисном центре проверяю новый ноутбук и вижу надпись на служебной двери:
"Вход в помещение с собаками, пивом, мороженым и знакомыми программистами строго запрещён".

Цитата из ненаучно-фантастической сказки:
"...Чем конкретно занимается сто сорок шестой отдел, он, естественно, понятия не имел, но само по себе наличие номера, да ещё и трёхзначного, уже говорило о многом. Несомненно, данная часть известного ведомства специализировалась на внутренних расследованиях.
В незапамятные времена (кажется, ещё до обретения Сусловской областью независимости) отдел по борьбе со служебными злоупотреблениями был единственным в своём роде и поэтому в порядковом номере не нуждался. Однако по мере углубления в ситуацию, когда выяснилось, что львиная доля всех преступлений совершается именно работниками правоохранительных органов, коллектив борцов с коррупцией расширили, пополнили, разветвили и пронумеровали. Но вскоре начали поступать сигналы, будто и сами борцы далеко не безгрешны. Пришлось организовывать надзор за надзирателями – и так несколько раз.
В настоящий момент насчитывалось примерно полторы сотни подразделений, занятых исключительно взаиморазоблачением, а на тот случай, если вдруг какому-то постороннему лицу тоже вздумается нарушить закон, на чердаке здания МВД ютился отдел внешних расследований, но работы у него, по слухам, было не так уж много."
Евгений Лукин. Портрет кудесника в юности.

Написано давно.

Вот, мужики, — женился я, наутро говорю жене: «Я на работу пошел, а ты приготовь мне пожрать, когда я вернусь». Прихожу я домой, а там у жены какой-то незнакомый пацан, они голые, и она ему хуй сосет. Ну, вы поверите мужики, мы второй день как расписались, а она уже кому-то сосет, и так еще причмокивает: «Вот это я понимаю хуило, не то что у моего дурака». Мне, мужики, так обидно стало. Я кричу этому пацану: «Пошел вон!», — а он как ударил меня, зуб выбил. Я упал, говорю жене: «Уходи, я с тобой, проститутка, развожусь!» А она: «Насрать, я тебя не любила, а теперь полквартиры отсужу, потому что я беременная». Вот так мне не повезло в жизни, мужики…

Михаил Елизаров "Госпиталь"

Великий и могучий русский иврит!

И вот - приезд, Иерусалим, обязательный "ульпан" - курсы иврита...

Что там "ялда", доложу я вам (которая, кстати, через каких-нибудь два-три урока бегло и просто произносится всеми как "елда")! Что там невинная "ялда", повторяю, если наш преподаватель - неулыбчивая религиозная женщина в парике, в глухом, под подбородок, платье с длинным рукавом (в июле), каждые три минуты бодро повторяет непристойное слово "схуёт", от которого напрягается и переглядывается вся группа.

Вдруг Хана прервала свою речь, по-видимому заподозрив, что мы не все понимаем.

- Как будет по-русски "схуёт"? - спросила она на иврите, оглядывая класс. Повисло секундное молчание и один из учеников, пожилой доктор исторических наук, сказал в тишине мрачно:

- Да так и будет...

И все расхохотались.

Впоследствии выяснилось, что Хана, добрейшей души человек, рассказывая о непростой жизни в этой стране, просто советовала всем нам хорошенько изучить свои права (они же "схуёт") с тем, чтобы во всеоружии вступить в борьбу с пресловутым чудовищем - вездесущей израильской бюрократией.

И просто неловко вспомнить, как по приезде в Иерусалим я отказалась от прекрасной съемной квартиры - (редкая удача, наплыв репатриантов, все квартиры нарасхват) - только по одной причине: дом, в котором маклер предлагал нам снять эту квартиру, стоял на улице Писга. Я представила себе, как сообщаю свой адрес московским друзьям, и как, посылая письма, они выводят на конверте: Pisga - strit...

Нет-нет, сказала я маклеру, эта квартира мне не подходит.

Вид из окна, знаете ли, спальни, не очень, знаете ли, не фонтан...

(Между прочим, "писга" означает - "вершина". Я потом жила в поселении, которое называлось "Вершины" - во множественном числе - "Псагот". И ничего. Очень любила это место.)

Но в по-настоящему идиотское положение я попала месяца три спустя после приезда.

У меня заболел зуб, и приятели порекомендовали хорошего зубного врача, не забыв предупредить меня, что Фирочка (именно так!) - женщина религиозная, в высшей степени деликатная, прекрасно воспитанная и щепетильная до чопорности.

Таким образом, мне намекали, чтобы у Фирочки я не давала воли своему языку и своей свободной манере выражаться. Какой там выражаться, отмахнулась я, рта не могу раскрыть, всю ночь по стенкам гуляла.

Фирочка и вправду оказалась приятнейшей особой - с круглым улыбчивым лицом, ласковым голосом и убаюкивающей речью.

"Откроем ротик... - бормотала она нежно, колдуя над моим зубом, -... сейчас откроем зубик... положим ватку с лекарством... поставим пломбочку... полощите ротик..." и т.д.

Я расслабилась. Я, можно сказать, совсем размякла. Ангелы, кроткие ангелы реяли надо мной, и один из них - в белом халате - нежно овевал меня крылами...

Наконец я покинула кресло. То, что у зубного врача может быть совсем не больно, само по себе было ошеломляющей новостью. Все еще пребывая в сферах небесных, я достала из сумки чековую книжку, ручку и, почти без усилия придав голосу интонацию кротости, приличествующей этому религиозному дому, спросила:

- Сколько я должна вам выписать, Фирочка?

Не меняя лучезарного выражения на лице, Фирочка ласково сказала:

- Можете выписать дохуя...

Моя рука над чековой книжкой окаменела. Умолкла музыка небесных сфер. Все смешалось в доме Облонских.

Повторяю - я далеко не ханжа. Я, можно сказать, человек циничный, крепкое слово ценю и употребляю, но... В нужном контексте, помилуйте, в соответствующем окружении близких по духу людей и, главное - к месту. Так сказать, ложка к обеду.

Не поднимая глаз от бланка чековой книжки, я сказала суховато:

- Ну... столько у меня нет. Но если вы назовете определенную сумму, то я выпишу чек.

Взглянув на Фирочку, я впервые в своей жизни увидела физическое воплощение литературного штампа "алая краска залила ее лицо". Фирочка стала даже не багровой - фиолетовой. Крупные капли пота выступили на ее высоком опрятном лбу. Я испугалась за ее давление.

- Боже мой! Боже мой! - вскрикнула она, всплеснув руками, - Что вы подумали?! Чек "дахуй", это значит, "отсроченный чек", а вы подумали... в моем доме..!!

Бедная! Движимая религиозным чувством сострадания неимущей репатриантке, она хотела облегчить мне условия выплаты. Хорошая штука - отсроченный чек. Выписываешь его сию минуту, а деньги со счета в банке сходят через месяц или два.

Словом, я оскандалилась.

Мои приятели сказали на это - сама виновата, мы тебя предупреждали, что дом приличный, а ты со своими замашками...

Что касается отсроченного чека, - тут я уже навсегда держу ухо востро, и меня провести не так просто. И вообще - как услышу незнакомое словосочетание на иврите, в котором явственно слышны знакомые русские слоги или даже слова, стараюсь помалкивать или, по крайней мере, реагировать осторожно. Правда, и тут случались накладки.

Однажды в поликлинике, в очереди к врачу со мной разговорился старичок, одинокий репатриант. То, сё,- как всегда, разговоры у эмигрантов, особенно пожилых, особенно одиноких, особенно неимущих, крутятся вокруг темы "где еще что можно получить". Он говорил, я вежливо слушала вполуха. Он рассказывал о благотворительной столовой, в которой бесплатно кормят стариков-репатриантов.

Этим же вечером нас пригласили в гости. Семья адвокатов, в Израиле лет уже тридцать, люди респектабельные. За ужином речь шла о колоссальных благотворительных суммах, перечисляемых сюда американскими еврейскими общинами. О том, как эти суммы контролируются и на что идут. Словом, как всегда - о злоупотреблениях израильских чиновников.

Тогда я встряла, как обычно со мною бывает, - некстати. Полезла защищать этих чертовых чиновников. А вот, говорю, есть благотворительная столовая.

Хозяин дома небрежно так пожал плечами, закуривая.

- А, - говорит, - да. Тамхуй.

Черт меня потянул за язык.

- Что, - спрашиваю сочувственно, - плохо кормят?

- Да нет, почему - плохо? Кормят хорошо. Только это не выход из положения.

Тогда я и сообразила, что слово "тамхуй", собственно, и означает - "благотворительная столовая". (Обыгрывая непристойность для русского уха звучания некоторых слов в иврите, можно было бы привести немало примеров. Что стоит, например, одно только слово "ибуд" ("потеря")? А, производное от него - "ибадти" - ("я потерял")?

Но мне не хотелось бы приводить их здесь только ради легкой усмешки читателя. В любом языке есть слова, воспринимаемые с трудом носителями других языков. Важно то, как влияет на человека чужая языковая среда в совершенно новой реальности.)

В совсем уже запредельную ситуацию я попала месяца два спустя после приезда.

С моим хорошим приятелем - историком и журналистом Мишей Хейфецем мы ехали в автобусе в Тель-Авив, на писательский семинар. Сидели через проход друг от друга и, надо полагать, громче принятого разговаривали. Впереди нас сидел почтенный господин лет шестидесяти, который время от времени оборачивался и внимательно на нас с Мишей посматривал.

В один из таких его оборотов, когда на нас вновь остановился пристальный изучающий взгляд, Миша, улыбнулся и спросил доброжелательно:

- Ата (ты) - мудак?

Я онемела.

Во-первых, это неожиданное, неоправданное, чудовищное хамство по отношению к пожилому человеку так было несвойственно Мише!

Во-вторых, непонятна была Мишина доброжелательная улыбка, сопровождающая хамский текст, - она усиливала циничность оскорбления.

И, в третьих - откуда израильтянин вообще мог знать это исконно российское словечко из сленговых пластов последних лет? И почему Миша уверен, что тот его знает?!

На какую-то долю секунды я почувствовала дурноту нереальности происходящего.

И в этот момент, так же доброжелательно улыбнувшись, почтенный господин охотно откликнулся на иврите:

- С чего это вдруг я - мудак? Я вовсе не мудак.

И отвернувшись, уставился в окно на дивный пейзаж, бегущий вдоль шоссе.

- Так вот, - увлеченно продолжал Миша Хейфец, как ни в чем не бывало, снова обращаясь ко мне, - я, значит, иду в Центральный архив...

- Миша... - пролепетала я, впервые в жизни ощущая буквально, что значит выражение "поехала крыша", - Миша, за что ты обозвал этого человека?

- Кого? - изменившись в лице, спросил Миша. - Как - обозвал?

- За что ты обозвал его "мудаком"?

Хейфец напрягся и... расхохотался.

- "Мудъаг"! - повторял он, хохоча, - "мудъаг" - "обеспокоен"! Я спросил его - не обеспокоен ли он чем-то. Он ответил: с чего это вдруг мне беспокоиться?

Однако, живешь-живешь, и привыкаешь... Более того - постепенно теряешь чувствительность "русского уха" к звучанию слова, начинаешь прилагать немыслимые усилия, чтобы не засорять речь привычными названиями на иврите. И это, поверьте, действительно требует значительных усилий, потому что иврит - как язык - более "удобен" в употреблении, сжат, краток, ёмок.
Отрывок из Пятикнижия на иврите занимает на странице, скажем - три-пять строк; перевод на русский того же отрывка занимает почти всю соседнюю страницу.

Гораздо проще, рассказывая о знакомом, которого на службе перевели в статус постоянного работника со всеми вытекающими из этого статуса льготами, - сказать "он получил "квиют", чем вот так, как я - двумя строками выше - объяснять это по-русски.

Гораздо быстрее сказать "мисрад-клита", чем " министерство абсорбции новых репатриантов". Посопротивляешься с полгода, а потом и рукой махнешь. Жизнь плотная, не до разговоров, ну его - так проще. Вот и слышишь то и дело в автобусе разговор двух, вполне российского происхождения, особ:

- Я говорю "менаэлю" (начальнику): пока я не подпишу "хозе" (договор) со всеми "тнаим"(условиями) - я работать не стану. Я без "пицуим" (денежной компенсации при увольнении), без оплаченных "несиёт" (поездок на работу), без "битуах леуми"(национального страхования) и без "купот-гимел" (пенсионных касс) не буду работать!

До отъезда мне несколько раз попадались книги ивритских писателей, переведенные на русский язык. Одна была из жизни мошава - сельскохозяйственного поселения. Жители мошава назывались "мошавники". Я читала и содрогалась. Как же не чувствует переводчик, думала я, что это слово ассоциируется в русскоязычном сознании сразу с тремя словами: "мошенник", "шавка" и "мошонка"!

Прошло несколько лет, и я совершенно спокойно слушаю в последних известиях и про мошавников, и про кибуцников. Да что там! - абсолютно не моргнув глазом перевариваю какое-нибудь "мемшала мехуевет" (правительство обязано).

Я даже привыкла, наконец, к тому, что имя моей дочери Евы звучит в настоящем, первородном варианте как "Хава" (правда, с ударением на последнем слоге). Мне уже не слышится в звучании этого имени словечко провинциальных лабухов - "хавать". Я уже не морщусь, когда звонит ее одноклассница и спрашивает Хаву. Я просто вежливо отвечаю, что Хавы нет дома. Больше не ассоциирую. Сознание отсекает. Сознание раздваивается и живет отдельной - русской жизнью - дома, в кругу близких друзей.

Мимо меня течет густая плотная река жизни на иврите. По необходимости я вступаю в эту реку и осторожно плыву мелкими неуверенными гребками, никогда не заплывая на глубину - боюсь утонуть.

Вот и сейчас, сижу за компьютером, а в соседней комнате ссорятся на древнееврейском дочь и сын. Они долго и подробно выясняют отношения, прибегая к сложным словесным выкрутасам (большинство из них я не понимаю и не вдаюсь); это совершенно не похоже на русскую ругань - иные принципы словообразования.

И я уже не расстраиваюсь, я смирилась - у них свой язык, у меня - свой.

Вот только пытаюсь еще - довольно жалко - "качать права" в собственном доме. - "Со мной - только по-русски!" - кричу я в ответ на ту или иную, обращенную ко мне фразу на иврите. И они пытаются, бедные. "Хочешь макарон?" - спрашиваю я дочь, и она отвечает смиренно: - "Нет, спасибо. Я - не любовник макарон." Или, когда мне звонят и, попадая на дочь (голоса похожи), спрашивают: "Это Дина?", она отвечает терпеливо: - "Нет, это ребенок от Дины. Она не находится". Как говорит мой муж ядовито: "за этим, кажется и ехала, голубушка?"

Кстати, есть слова в иврите до смешного похожие и по смыслу и по звучанию на русские. Например, слово "нудник", означающее просто - "зануда". Израильтянин, мой сосед, прогуливая своего кобелька, не обделяющего вниманием ни одной суки, говорит горделиво:

- У (он) романтик ве (и) нудник!

Что касается настоящего русского мата в полнокровной повседневной жизни израильтян, то он тоже имеет место. Да и как же иначе - страну эту строили, главным образом, выходцы из России, люди, поди, не чуждые традиции ядренного русского слова. А условия жизни в Палестине начала века, губительный ее климат и непростые, мягко говоря, взаимоотношения евреев с арабским населением очень и очень располагали к широкому употреблению глубинного матерного пласта русского фольклора.

Правда, с течением времени смысл того или иного выражения сместился, как-то смазался, пожух.
Например, очень распространенное здесь выражение "лех кебенимат" означает всего навсего что-то вроде - "иди к черту".

В Тель-Авиве даже есть ресторанчик - "Кебенимат".

Не была там ни разу. Не знаю - что подают.

Дина Рубина «…Их бин нервосо!»

Попала я недавно на лекцию одного американского проповедника. Главное, сам миллионер, телеканал у него свой, книги выпускает, по всему миру с лекциями ездит. А нам втирал, что не в деньгах счастье.
И пафосно так, с накалом: Вот представьте, женщины, что вас бросил муж. Что, поможет вам то, что у вас будет миллион долларов, легче вам станет? В ответ стройный женский хор из зала: ДААА!

Георгий Данелия пишет в своей книге:

В конце шестидесятых в Голицыно построили ресторан грузинской кухни и назвали его «Иберия» (так античные и византийские историки называли древнее грузинское царство). Принимать ресторан начальство приехало под вечер. В двухэтажном здании зажгли свет, зажглись и цветные буквы на крыше с названием ресторана. Все было празднично.

— Красиво? — спросил директор ресторана.

— Красиво, ~ сказал кто-то.

— Красиво-то красиво, — сказал главный начальник. — А что будет, если у вас буква «и» погаснет?

Тягостная пауза.

— Вот именно! И будет под Москвой ресторан имени предателя родины, японского шпиона Лаврентия Берия.

Букву «б» заменили на букву «в». И ресторан стал называться «Иверия».