Блокадная лирическая или еще раз про любовь
Строго говоря, дядя Петя не был моим дядей, он был дядей моего деда. Но все мы, вслед за дедом, называли его просто: дядя Петя.
Дядя Петя прожил долгую жизнь. Он воевал в Первую Мировую войну, которую тогда называли Второй Отечественной, а потом Империалистической. В Великую Отечественную его уже не призвали - не проходил по возрасту. Жена его была модной портнихой и обшивала половину богемы довоенного Ленинграда, да и сама, будучи, как вспоминали, дамой эффектной, любила блеснуть на публике своими нарядами.
В блокаду дядя Петя работал на Адмиралтейских верфях. Ночевал там же. Домой, на Петроградку, выбирался редко. В феврале 1942 года соседи передали ему на работу записку, что жена умерла от голода. Вместе с запиской было и прощальное письмо супруги с пожеланием, если получится, обменять все её довоенные наряды на продукты.
Похоронив супругу, дядя Петя разбирал шкаф с одеждой, где, под ворохом тряпья, нашел небольшой мешочек с перловой крупой. Рядом была еще одна записка от жены: «Петя! Пожалуйста, ты должен жить долго!»
Я, в свое время, почему-то так и не спросил, как звали супругу дяди Пети, а сейчас и узнать уже не у кого.
14.05.2025
Все новые основные авторские истории за день
Когда Фёдор Иванович Тютчев находился в Царском Селе, тяжело заболевая, сам император Александр II изъявил желание посетить поэта. Царь никогда раньше не бывал у Тютчевых, но счёл важным навестить умирающего.
Когда Фёдору Ивановичу благоговейно сообщили о воле императора, тот мрачно заметил:
- Это известие приводит меня в крайнее смущение. Всё же будет очень неделикатно не умереть на другой же день после встречи с Его Величеством.
Когда Фёдору Ивановичу благоговейно сообщили о воле императора, тот мрачно заметил:
- Это известие приводит меня в крайнее смущение. Всё же будет очень неделикатно не умереть на другой же день после встречи с Его Величеством.
Было это в Златоглавой зимой 1980-го года.
Я в то время учился в очной аспирантуре МТИ (Московской Технологический Институт)
по специальности "Автоматизированные системы обработки информации и АСУ".
На каникулах решил съездить домой, в древний Смоленск.
Провожать меня до Белорусского вокзала подвизался замечательный человек, к.т.н. доцент
Исаков Борис Васильевич.
Мы с ним на электричке от станции Тарасовская Ярославль свой железной дороги приехали
в столицу и, поскольку был уже вечер, направились в московский "Гастроном N1" на улице Горького.
Сразу поясню, что этот Гастроном уже тогда в народе назывался "Елисеевский", а улице уже
в постсоветское время вернули родное название: "Тверская".
Мы взяли в этом "N1" бутылочку вина и какую-то закуску.
Чтобы "уговорить" приобретенное я предложил другу пойти на вокзал,
где в буфете можно потихонечку отметить мой отъезд.
А Борис Васильевич мне и говорит:
"Я знаю тут недалеко одно место, где вечером нам никто не помешает".
Дошли до шикарного кинотеатра "Россия" и буквально за ним заметили очень уютный сквер.
Присели на скамеечку, разложили съестное и раскупорили "Портвейн".
Разлили по стаканам, "махнули" и как только мы приступили к закуске, из темноты
с включенными фарами прямо возле нас остановилась милицейская "карета".
К нам подошли двое в форме, один спрашивает: "Ну что, распиваете в общественном месте?"
Отнекиватся было бесполезно...
Второй говорит: "С вас штраф ТРИ рубля!"
БВ тут же достаёт из кармана "трешку" и отдает менту. Тот невозмутимо положил трояк в карман
и говорит: "Можете продолжать, мы побудем здесь рядом, чтобы вам никто не помешал!"
Во какой культурный оказался!
Короче: мы допили остатки, быстренько закусили и под светом ментовских фар почти бегом
рванули "с места преступления" к вокзалу.
Слава Богу - на поезд я не опоздал!
Спасибо за внимание.
Инженер-пенсионер, выпускник аспирантуры ВД.
Я в то время учился в очной аспирантуре МТИ (Московской Технологический Институт)
по специальности "Автоматизированные системы обработки информации и АСУ".
На каникулах решил съездить домой, в древний Смоленск.
Провожать меня до Белорусского вокзала подвизался замечательный человек, к.т.н. доцент
Исаков Борис Васильевич.
Мы с ним на электричке от станции Тарасовская Ярославль свой железной дороги приехали
в столицу и, поскольку был уже вечер, направились в московский "Гастроном N1" на улице Горького.
Сразу поясню, что этот Гастроном уже тогда в народе назывался "Елисеевский", а улице уже
в постсоветское время вернули родное название: "Тверская".
Мы взяли в этом "N1" бутылочку вина и какую-то закуску.
Чтобы "уговорить" приобретенное я предложил другу пойти на вокзал,
где в буфете можно потихонечку отметить мой отъезд.
А Борис Васильевич мне и говорит:
"Я знаю тут недалеко одно место, где вечером нам никто не помешает".
Дошли до шикарного кинотеатра "Россия" и буквально за ним заметили очень уютный сквер.
Присели на скамеечку, разложили съестное и раскупорили "Портвейн".
Разлили по стаканам, "махнули" и как только мы приступили к закуске, из темноты
с включенными фарами прямо возле нас остановилась милицейская "карета".
К нам подошли двое в форме, один спрашивает: "Ну что, распиваете в общественном месте?"
Отнекиватся было бесполезно...
Второй говорит: "С вас штраф ТРИ рубля!"
БВ тут же достаёт из кармана "трешку" и отдает менту. Тот невозмутимо положил трояк в карман
и говорит: "Можете продолжать, мы побудем здесь рядом, чтобы вам никто не помешал!"
Во какой культурный оказался!
Короче: мы допили остатки, быстренько закусили и под светом ментовских фар почти бегом
рванули "с места преступления" к вокзалу.
Слава Богу - на поезд я не опоздал!
Спасибо за внимание.
Инженер-пенсионер, выпускник аспирантуры ВД.
Моих родителей давно нет в живых, а память иногда выдергивает из своих закоулков какие-то события, факты или просто слова, значение и смысл которых сразу даже не понимаешь. Вот и сейчас, после празднования Дня Победы, вспомнились мамины рассказы о том, как возвращались фронтовики, какие события происходили в деревне, где она росла. А память заботливо подсунула загадочное название болезни «мукинит», про которую я слышал только в детстве от мамы.
Мама 1932 года рождения и в 1945 году ей было всего 13 лет. Замуж вышла почти сразу, как ей исполнилось 18. За моего отца, который демобилизовался в 1950 году, как и все 1926 года рождения – последний военный призыв. Поженившись, они уехали из деревни в Челябинск, тогда крупный промышленный город, где была работа.
А до 1950 года мама насмотрелась на израненных и искалеченных солдат, возвращавшихся в родную деревню с фронта. Многие из них были «обрубками» - так называли инвалидов войны без конечностей. Их было очень много. (Тут мама не преувеличивала. Листая Книгу памяти фронтовиков Башкортостана, не раз отмечал для себя, как много жителей дер. Усман-Ташлы ушли на фронт. Это сейчас в деревне 300 жителей, а до войны только в местном колхозе работали свыше 3000 человек.)
Так вот, бывало так, что инвалиды войны, вернувшиеся в отчий дом, зачастую не находили никого – все родные поумирали от истощения в войну и голодные 1947-1949гг. И тогда случалось ужасное. Не имея возможности ни прокормить, ни даже обслужить себя, эти фронтовики умирали от голода в заброшенных и холодных домах. Никому не было дела до них, так очерствели сердца людей. Государству они тоже были не нужны. Только вот какую же причину смерти этих людей должен указывать председатель сельсовета? От чего они умерли? Нашелся в сельсовете кто-то «шибко умный». В графе причина смерти стали писать: « умер от мукинита», что на русском означает простое – мукú нет!
Сейчас сложно сказать, злой ли это был умысел или банальная неграмотность, но факт такой был: русское словосочетание «муки нет» татарские писари выдавали, как название болезни.
Мама 1932 года рождения и в 1945 году ей было всего 13 лет. Замуж вышла почти сразу, как ей исполнилось 18. За моего отца, который демобилизовался в 1950 году, как и все 1926 года рождения – последний военный призыв. Поженившись, они уехали из деревни в Челябинск, тогда крупный промышленный город, где была работа.
А до 1950 года мама насмотрелась на израненных и искалеченных солдат, возвращавшихся в родную деревню с фронта. Многие из них были «обрубками» - так называли инвалидов войны без конечностей. Их было очень много. (Тут мама не преувеличивала. Листая Книгу памяти фронтовиков Башкортостана, не раз отмечал для себя, как много жителей дер. Усман-Ташлы ушли на фронт. Это сейчас в деревне 300 жителей, а до войны только в местном колхозе работали свыше 3000 человек.)
Так вот, бывало так, что инвалиды войны, вернувшиеся в отчий дом, зачастую не находили никого – все родные поумирали от истощения в войну и голодные 1947-1949гг. И тогда случалось ужасное. Не имея возможности ни прокормить, ни даже обслужить себя, эти фронтовики умирали от голода в заброшенных и холодных домах. Никому не было дела до них, так очерствели сердца людей. Государству они тоже были не нужны. Только вот какую же причину смерти этих людей должен указывать председатель сельсовета? От чего они умерли? Нашелся в сельсовете кто-то «шибко умный». В графе причина смерти стали писать: « умер от мукинита», что на русском означает простое – мукú нет!
Сейчас сложно сказать, злой ли это был умысел или банальная неграмотность, но факт такой был: русское словосочетание «муки нет» татарские писари выдавали, как название болезни.
Самолёты, бесспорно, самый безопасный вид транспорта и самый быстрый. К тому же при нынешних железнодорожных расценках не так стремительно наращивают дефицит семейного бюджета. Из неудобств только одно - дети. Нет, не собственные, а незнакомые и шумные. Их всегда откуда-то набивается чертова прорва - полный самолет. Плюс с каждым - родители, которые не только занимают все свободное и несвободное пространство, но и непрерывно шикают на своих чад. A еще очень воинственно смотрят на окружающих, подозревая в каждом тайную невосторженность. А детишкам на шиканья пофигу - одни плачут, другие смеются, третьи орут. И все вместе плача, шикая, смеясь и оря - производят невообразимый гвалт. Какой-то особенно нервный рейс в этот раз подобрался - такая шумная обстановка, будто я в психушке или даже детском саду. Сижу, как санитар философии, спокоен, немного задумчив, смотрю в окно, чтобы не встретиться взглядом с каким-нибудь родителем. Но уже из последних сил. К счастью начали взлетать, и я совсем тихий сделался.
Безопасность полетов очень бросается в глаза, если ее разглядывать с комфортного расстояния, например из мягкого дивана у телевизора, а не из жёсткого самолетного кресла. Я летать люблю, но избегаю. Только когда совсем припрет. И весь полет, каждую его секунду, напоминаю себе какой вид транспорта самый безопасный. Во время взлета привык отвлекать себя посторонними мыслями. Сегодня, например, размышлял (глядя на авиадвигатель): “А вот интересно, самолетная турбина, это двигатель внутреннего сгорания, или нет? Потом в интернете поищу. Или лучше у знакомого ИИ спрошу.”
Вдруг эта турбина начинает завывать неисправными звуками чудовищной громкости. Ужас охватил меня моментально. Плюс к этим завываниям ещё и трясти начало, то ли турбулентность, то ли турбина разрушается. Я вцепился в ручки кресла и замер - жду неминуемого спасения, ведь самолеты - самый и так далее. Но звук вдруг стих. Сижу в холодном поту, пульс прямо наружу из меня выпрыгивает. Тут снова завывания и скрежет, напоминающий о похоронных ритмах. Но теперь я успеваю заметить (до приступа паники), что как будто бы вовсе не турбина источник звуков. А это сзади ребенок, гениальный звукоподражатель, так забавляется. Ему надоело орать, плакать и смеяться , уж не знаю как именно он развлекал окружающих перед этой выходкой.
Но это ещё не всё. Потом, когда волнение понемногу улеглось, чувствую, что ворота моей крепости ломает вражеское войско. Я держу оборону из последних сил - подпер спиной стык двух половинок и уперся покрепче ногами в землю, а осаждающие действуют тараном - бум, бум. Надо непременно мне продержаться до подхода резервов. Нет, не продержался - проснулся. Талантливый на звукоподражание ребенок танцует на спинке моего кресла со своей стороны под одобрительные возгласы мамаши.
Вот лечу (в смысле исцеляю) теперь нервы трамваем. Пусть и опасный транспорт, но очень благоприятен для нервного здоровья.
Безопасность полетов очень бросается в глаза, если ее разглядывать с комфортного расстояния, например из мягкого дивана у телевизора, а не из жёсткого самолетного кресла. Я летать люблю, но избегаю. Только когда совсем припрет. И весь полет, каждую его секунду, напоминаю себе какой вид транспорта самый безопасный. Во время взлета привык отвлекать себя посторонними мыслями. Сегодня, например, размышлял (глядя на авиадвигатель): “А вот интересно, самолетная турбина, это двигатель внутреннего сгорания, или нет? Потом в интернете поищу. Или лучше у знакомого ИИ спрошу.”
Вдруг эта турбина начинает завывать неисправными звуками чудовищной громкости. Ужас охватил меня моментально. Плюс к этим завываниям ещё и трясти начало, то ли турбулентность, то ли турбина разрушается. Я вцепился в ручки кресла и замер - жду неминуемого спасения, ведь самолеты - самый и так далее. Но звук вдруг стих. Сижу в холодном поту, пульс прямо наружу из меня выпрыгивает. Тут снова завывания и скрежет, напоминающий о похоронных ритмах. Но теперь я успеваю заметить (до приступа паники), что как будто бы вовсе не турбина источник звуков. А это сзади ребенок, гениальный звукоподражатель, так забавляется. Ему надоело орать, плакать и смеяться , уж не знаю как именно он развлекал окружающих перед этой выходкой.
Но это ещё не всё. Потом, когда волнение понемногу улеглось, чувствую, что ворота моей крепости ломает вражеское войско. Я держу оборону из последних сил - подпер спиной стык двух половинок и уперся покрепче ногами в землю, а осаждающие действуют тараном - бум, бум. Надо непременно мне продержаться до подхода резервов. Нет, не продержался - проснулся. Талантливый на звукоподражание ребенок танцует на спинке моего кресла со своей стороны под одобрительные возгласы мамаши.
Вот лечу (в смысле исцеляю) теперь нервы трамваем. Пусть и опасный транспорт, но очень благоприятен для нервного здоровья.