История №999096

Очень хорошо запомнился один мглистый, зимний день из детства.
Синюшный, постпраздничный город, плотно придавленный страшно затянувшейся зимой, тусклые новогодние гирлянды уже поснимали и только на площади ледяная горка в виде головы Деда Мороза ещё напоминает, но он уже так распух и посерел, что больше похож на недельной давности утопленника, которого зачем-то выставили на потеху ошалевшей толпе и все смотрят со страхом и никто почему-то не смеётся.
Бездонные каникулы мгновенно кончились и до весны теперь несчётное количество одинаковых, тоскливых дней, полных невыносимой рутины и мелких детских радостей, щедро перемешанных с не менее незначительными горестями, потерями и невзгодами.
Низкое небо в редких, бесноватых галках, мёртвые, чёрные деревья машут скрюченными ветками на сыром, пронизывающем ветру, принёсшим совершенно неуместную, болезненную оттепель, а с ней и осклизлые тротуары и почерневшие сугробы, и мы с мамой стоим на остановке, дожидаясь троллейбуса номер 12, который ходит очень редко.
И она постоянно проверяет, чтобы красно-зелёный мой шарф прикрывал бы мне нос, и чтобы я дышал строго через это шерстяное забрало, иначе неминуема смерть, а я всеми силами пытаюсь увернуться от беспощадной материнской заботы, и стаскиваю этот чёртов шарф с лица, заявляя, что в противном случае задохнусь тут немедля, на что родительница моя возражает, может и излишне рьяно, и рекомендует мне не выдумывать тут.
И когда наш троллейбус, наконец, появился вдалеке, тревожно задрожав проводами, со стороны Крытого рынка возник, совершенно роскошных очертаний, дядька в моднейшей по тем временам, короткой, искусственной чёрной шубе, ондатровой шапке и в зимних мужских полусапожках, в которые были заправлены его брюки.
Дядька был носат и под выдающимся носом имел густые, табачные усищи, по цвету очень напоминавшие ту же ондатру, из которой была пошита его щегольская ушанка.
Он поспешал, поскольку, как я уже говорил, троллейбус номер 12 не баловал частотой появлений, и в руках его имелась тёмных тонов сумка из какой-то скользкой на вид ткани, полная чего-то, возможно и весьма приятного для этого дядьки, не знаю.
И когда троллейбус лязгнул дверьми, приглашая всех желающих в своё промёрзшее нутро, и мы с мамой, увлекаемые толпой потянулись в эту сумеречную колесницу, произошла маленькая трагедия. Дядька перешёл на бег, и коварный, обледеневший тротуар просто вылетел у него из-под ног. Мелькнули в воздухе полузастёгнутые на жиганский манер полусапожки, с плаксивым звуком бахнулась и явно получила непоправимый урон склизкой материи сумка, покатилась по снежной каше ондатровая шапка, а сам дядька хрипло и зло, голосом простуженного Вицина, из киноленты «Джентльмены удачи» процедил с ненавистью ко всему сущему — стоматоз, блять!
Троллейбус не стал ждать и мы с этим дядькой навсегда разлетелись по разным вселенным, но сегодня, идя из магазина шаговой доступности и неся в руках два пакета, набитых нехитрой снедью, я, наступив на хорошенько прикатанный добрыми людьми участок тротуара и полетев к чертям собачьим, размахивая баулами и рассыпая по грязному снегу их содержимое, традиционно заорал благим матом — стоматоз, блять!
И сразу тот дядька как живой пред глазами. И вообще вот это всё сразу.