История №986761

В тот год не было первого снега. Тот, который неожиданно повалил в октябре, был слишком ранним даже для первого, и все с уверенностью рассуждали, что он точно растает и не ляжет. Доводы были разные, но один стальнее другого: личный опыт, народные приметы (даже тех народов, у которых снега отродясь не бывало) и желание отсрочить зиму придавали уверенности этим рассуждениям: первый снег тает всегда. Но снег никого не слушал, а может, и слушал, да просто (как я и предположил) не был первым. Он падал и падал... Сначала таял в жирной грязи дорог, на оставшихся жёлтых листьях и лип к подошвам, потом покрыл всё трусливым тоненьким слоем и продолжил падать. Исчезли дороги, а после, укатанные машинами, стали неожиданно ровными и гладкими. Не то что летом. Исчезла тропа в сопках и долго ждала смельчаков, которые первыми пойдут по ней и пробьют дорогу в базу. Она всё ждала, а снег всё падал и падал, и пока только серые будни водили по ней за собой чёрные ночи.

В тех краях зима больше всего похожа на сказку: народа там живёт мало, ни фабрик, ни заводов – вообще минимум цивилизации, и снег лежит почти везде нетронутым и ярко-белым, накрывая себя поверху глухой тишиной. Именно из-за этой тишины и хочется зимой впадать в спячку; это весной или осенью тянет непременно куда-то бежать и срочно что-то делать, а зимой чем меньше движений, тем гармоничнее на фоне природы себя чувствуешь, - лёг, укутался, чай рядом поставил и всё - до мая меня не трогайте, будьте так любезны.

Когда снега навалило столько, что скрылись деревья и кусты, а брошенные машины в посёлке начали служить детям горками для катания на санках, стало очевидно даже самым упёртым консерваторам, что он уже точно не сойдёт и народные приметы в этот раз не сработали, и все смирились с неизбежностью. А с неизбежностью больше ничего сделать и нельзя.

- Вот поди ж ты, - бурчал второй в цепочке смельчаков, топчущих тропу, зам, - законы природы и то сбои дают!

- Не то что твои постановления пленумов, да? - оборачивался к нему старпом (всегда шёл первым – как определял тропу, никто понять не мог), - они-то нас никогда не подведут! Ой, что это я! Это же раньше было, а теперь-то их отменили за ненадобностью! Как жить? Как жить? Того и гляди небеса рухнут!

- И кто уже удивится?

- Боги?

- Даёшь ты! Один был – дедушка Ленин – и того свергли, а прочие давно уж померли. Как тебя к самостоятельному управлению кораблём допустили без знания основ мироздания?

- Так меня же допускали его уничтожать, а не постигать! Разные вещи же. А так да, повезло, что ни одного попа в приёмной комиссии не было, успел я проскочить, видишь, пока духовность возрождать не начали.

- Думаешь, начнут?

- Поспорим?

Остальная цепочка шла молча: на вершинах сопок снег, подчищаемый ветром, едва доходил до колена, но в низинах кое-где брели и по пояс. Старпому-то было нипочём, зам тоже из породы старых коней, а молодёжь дышала тяжело – особенно те, которые участвовали в мероприятии впервые.

- Ха! Вот она – Нерпичья! – крякнул зам, когда с вершины последней сопки открылся вид на дорогу к пирсам и сами пирсы с пока чёрными, как бельма, лодками на общем белоснежном фоне.

- Всё, - старпом резко выдохнул и остановился, - не могу больше!

-Да ладно, - тронул его за плечо зам, - не так всё плохо, чего ты? Выкарабкаемся как-нибудь, ну могло же быть и хуже, понимаешь? Война могла быть, разруха, американцы кругом. И тебя всё равно командиром назначат, ну чего ты, ну потерпи, ты же умный, ты же монстр в вопросах боевой подготовки!

Старпом распахнул полы шинели и ковырялся внутри, слегка притопывая:

- Да не о том я, чего ты меня баюкаешь? Не могу больше терпеть в себе чай! Надо срочно привязать коня. Думал, дотерплю до парохода, ан нет. Отвернитесь там, э! Старпом писать будет!

- Это вы кому? – удивился управленец (третий в цепочке). – Нам или женщинам в штабе кричите? Мы-то, можно подумать, не видели там чего или, можно ещё подумать, там есть у Вас чем нас удивить!

- Так, блядь! – взялся за дело зам. -Разговорчики в строю! Кому сказано отвернуться! Рассуждают они! Распустились!

- Пусть только это, в бок коня привязывает, а не на тропу!

- Да без вас капитан второго ранга не разберётся, как ему поссать! А!

- Без нас-то, может, и разберётся, а нам по его разбору ходить потом не больно-то и охота!

- Ну что вы, наговорились? – старпом оправлялся. - Я уж всё. Или подождать, пока вы драку не затеете?

Зам сдвинул шапку на затылок, от прилипших ко лбу волос повалил пар.

- Какую драку? Мы же офицеры!

- Ну офицерскую, значит. Повыхватываете шпаги и ну на снег кровью полоскать! Вот бы я посмотрел!

- Но нет. Двигай давай, посмотрун.

Вниз скатились быстро. На дороге, почищенной каким-то заезжим трактором (своего в дивизии не было), долго и не спеша отряхивались, высыпали, держась друг за друга, снег из ботиноки курили.

- Ну вот, - старпом снял шапку, - вечером обратно пройдём, и готова тропа! Молодцы мы, да?

-Молодцовее и не бывает! – поддержал его зам. - О, командарм наш из штаба идёт!

Командир шёл медленно, о чём-то задумавшись, смотрел себе под ноги (понуро, - подумал бы незнакомый человек, но мы же не незнакомцы – так думать не станем) и совсем как-то по-детски мило махал портфелем, и особенно умилительно это смотрелась не из-за возраста, а из-за его крупной фигуры. На самом деле, он был довольно молод, чуть за сорок, но командирская служба быстро старит мужчин. Тех, которых не сживает со света вовсе. Увидев своих офицеров, явно обрадовался и ускорился.

- Товарищи офицеры (был и один мичман, но отчего бы не сделать ему приятно, видимо, решил командир), - командир жал всем по очереди руки, - что, решили сегодня здесь игнорировать суточный план, не заходя на корабль?

- Отнюдь! – засмеялся старпом. - Физподготовка у меня в плане! Вот и отработали ходьбу по пересечённой местности!

- А! То-то я смотрю, вы заснеженные, а баб снежных вокруг и не видно! Где, думаю, извалялись?

- Плохо Вы о нас, тащ командир думаете! Уж мы-то всегда найдём, в чём изваляться!

- И баб?

- Заметьте, тащ командир, не я это предложил!

К кораблю пошли не торопясь: впереди командир со старпомом и замом, а остальные – чуть сзади, для соблюдения необходимой почтительности. Командир почтительность тоже ценил и, рассказывая о каких-то штабных делах старпому с замом, периодически оборачивался, чтоб и задним было его хорошо слыхать. Хотя задним мало интереса было до штабных дел, что их касается – и так доведут. Спустившись от второго КПП к судоремонтному заводу, они постепенно скрывались из нашего вида; почти и не различить уже было - люди там идут или стая чёрных воронов, которая устала лететь и пошла по своим делам пешком. Да и снег. Сначала редко и не спеша, а потом всё гуще и гуще, он опять пошёл.

Всегда, когда снег уже улёгся, но не успел ещё стать рыхлым и тяжёлым, в воздухе витает какое-то ожидание. Ждут чего-то все, даже те, кто утверждают, что не ждут уже ничего: кто Нового года с чудесами, кто весны, которая и сама по себе – чудо, а кто и просто пенсии. Но одно дело, когда снег укладывается к концу ноября – началу декабря, а совсем ведь другое, когда в раннем октябре. Сколько можно носить в себе лёгкое невесомое ожидание без видимого срока его исполнения и не упустить его в грустное разочарование, что вот, опять всё как всегда? И не было же в этом году повода, который отличал бы его от прошлого, позапрошлого или будет отличать от будущего, но откуда-то берётся это ощущение ожидания чего-то непременно светлого. Может, из снега?

Проскочил ноябрь, декабрь перевалил уже далеко за свою середину и по ощущениям тех, для кого эта зима была первой в Заполярье, Новый год уже прошёл, а нет – всё ещё висел и уже почти на носу. Странное ощущение – я его ещё помню.

Тропа снегом уже не зарастала – раз протоптанная, она всегда стояла всю зиму: цепочки людей в обе стороны не кончались.

- Ну что, Вася, ходил ли ты вчера к Лене? – спрашивал один спецтрюмный в спину другого, топая за ним по тропе.

- Ходил, Гена, ходил.

Они были одноклассниками и дружили ещё с училища, а потом так повезло, что и на службу вместе устроились.

- Ну и как там она?

- Как там она. Жопа вообще. Как тень стала, смотрит вроде на тебя, а вроде как и внутрь, рассеянная, глаза опухшие, руки трясутся. Полы там помыл вчера, снежинок на окна наклеил, велел держаться и верить в лучшее. Надеяться. Потом и моя с работы подгребла, сидели там с ней на кухне и делали вид, что разговаривают о посторонних вещах. Странная это штука, надежда, да, Вася?

- Жизнь вообще странная штука, вот что я тебе скажу, Гена.

- Это понятно, но вот смотри, без надежды, оно всё проще выходило бы, разве нет? Хорошо – значит хорошо, плохо – значит плохо, и приспосабливайся к этому плохо, учись жить в нём прямо сейчас, а то сидишь, сопли распускаешь – надеешься. К чему всё это? Потом же всё равно приспосабливаться. Я думаю, знаешь что, Вася, что Надежду эту самую Пандора из ящика своего выпустила. Ну там, представь, крышку приоткрыла, а хитрюга эта аккурат сверху и сидела, на всех несчастьях верхом, и раз – выпрыгнула к нам. Пандора-то передумала потом, чего это, мол, я людишек-то, а поздно: вот она, Надежда, с нами уже живёт и по свету шастает.

- Ну нас с тобой забыли спросить, когда эту надежду придумывали. И Пандору.

- Забыли, а могли бы! Уж мы-то насоветовали бы, как оно лучше сделать. Что там Миша?

- А Миша вчера подрался в садике, потому что они спорили, чей папка погиб, а чей домой вернётся, и там шкет какой-то утверждал, что его папка из штурманов и наверняка жив, а вот Мишкин, механик, точно погиб. Ну и помутузили друг друга. Воспитательница в шоке, молоденькая какая-то, в этом году только приехала, примите меры, говорит Лене и той, второй маме, а те детей в охапку, да по домам – плакать, чтоб никто не видел. О, глянь, - командир. Товарищ командир! Товарищ командир! Подождите нас!!!

Оба бегом понеслись с сопки вниз, проваливаясь местами в снег и даже пару раз упав в мягкие сугробы, но не обращая на это внимания – спешили.

Командир стоял и ждал – знал, чего бегут.

-Здра желаем! Ну что Вы – узнали чего?

Третий их друг, Коля, возвращался (или не возвращался) на аварийной подводной лодке из соседней дивизии. Она давно должна была закончить поход и к 25 декабря вернуться, но потерпела аварию (пожар – было в сухом донесении) и её сейчас практически без хода тащили в базу. «Есть пострадавшие, остальной экипаж чувствует себя нормально», - было в том же донесении. И всё, молчание. Что такое «пострадавший» для сухого языка военно-морских донесений, никто толком объяснить не мог. Ломали руки, ноги, обжигались, переохлаждались, травмировали головы, но пострадавшими от этого не считались в достаточной степени, чтоб беспокоить этим штабы – это, если исходить из общего опыта. Вот сиди и гадай, как они там пострадали, а уж фамилий тем более было не добиться: не положено.

- Привет, ребята. Да ничего толком – связь есть, но про погибших не говорят. Сами-то знают наверняка, но не говорят. Семью проведываете его?

- Да, я вчера ходил, а сегодня Гена сходит.

- Держится?

- С трудом.

- Сын его как?

- Да маленький он совсем ещё, уверен, что плохого не бывает. Письмо Деду Морозу написал, чтоб папку ему к Новому году домой вернул. Я, говорит, хорошим мальчиком весь год был, маму слушался, кашу ел и молоко с пенкой пил - Дед Мороз меня послушает.

- Дед Мороз, блядь, совсем не лишний в такой ситуации. Пригодился бы. Вы на Новый год собираетесь?

- Собираемся, но она не пойдёт никуда, сами к ним пойдём, наши жёны наготовят заранее, если будет из чего, и будем с ними встречать. Ну дети хоть поиграются, хули, праздник же.
РЕКЛАМА

- Правильно. Это правильно – молодцы вы. Вы знаете что, там в корабельной кассе есть деньги ещё, скажите помощнику, что я велел вам их отдать, хер с ней с этой бумагой, канцелярщиной и картриджами, сделайте там нормально всё: мандаринов накупите, конфет. Детям чтоб хоть бы.

- Да не надо, тащ командир…

- Я спрашивал тебя, надо или не надо? Я как сказал – так берёте и делаете. Надо будет вас спросить – я спрошу. Что за неуместное стеснение? Зачем его демонстрировать в самых неподходящих местах? Верхний! Помощника мне вызови!

Пока Вася с Геной курили на срезе пирса, командир отдавал помощнику указания и тыкал в их сторону пальцем. Потом грозил пальцем помощнику и показывал им кулак, помощник утвердительно кивал головой и строго смотрел на спецтрюмных, а в конце, нелепо даже для такой ситуации, отдал командиру честь:

- Есть, тащ командир! Лично проконтролирую! Оба ко мне! (добавил уже в сторону офицеров).

Офицеры в ответ показали ему ещё довольно жирные бычки, вопросительно пожали плечами и сделали вот так бровями; помощник понимающе кивнул, но строго смотреть не перестал - любил это дело. Дождавшись Васю с Геной, строго-настрого проинструктировал их по поводу того, в каких пропорциях следует потратить корабельные деньги на новогодний стол, какие корабельные деньги – уточнили Вася с Геной, а те, ответил помощник, которые вы получите у меня ровно через один час и двадцать минут, а сейчас я пойду наскребать их по сусекам и попрошу без опозданий, потому что я не механик и мне бока отлёживать некогда в отличие от.

Денег было и правда не так много, чтоб принципиально упираться их брать. Вася с Геной отнесли их своим жёнам, а потом ещё удивлялись, как это из таких сравнительно небольших денег можно накупить вот эту вот всю сравнительно большую кучу, а жёны отвечали, что это им не гайки крутить – тут соображать уметь нужно и, пока резали, заправляли и готовили, неловко радовались наступающему празднику – это всегда неловко, когда у тебя всё хорошо, а у друга твоего не пойми как, и поделать ты ничего с этим не можешь. И надежда эта ещё. Сбивает с толку.

Лена их не ждала – заранее не предупреждали, чтоб не упиралась и не отнекивалась, а пришли сюрпризом, но Мишка искренне обрадовался, хотя как ещё можно радоваться в пять лет? Пока накрывали стол, Лена сидела потухшая и смотрела в окно, в процессе подготовки участие принимала мало и больше из остатков вежливости, которые отчаяние в ней ещё не потушило, дети весело играли, и только им и было по-настоящему весело.

К двадцати трём часам уселись за стол – должен был прийти Дед Мороз, которого снарядила дивизия для поздравления семей задержавшегося экипажа, но провожать старый год Лена отказалась наотрез, как будто это могло на что-то повлиять, но кто мы такие, чтоб рассуждать об этом, не чувствуя того, что чувствовала тогда она?

Дед Мороз пришёл нарядный и абсолютно трезвый. Миша без запинки прочитал стишок про ёлочку, глядя блестящими глазками в глаза старика-волшебника и задыхаясь от волнения на длинных окончаниях. Дед Мороз Мишу похвалил за стих и старания в течение всего года, рассказал ему, как мчался на оленях, чтоб успеть поздравить всех детей с Новым годом, правда Снегурочка? У Снегурочки, видимо, нервы были послабее, и она с трудом улыбалась, но старательно кивнула. Вот тебе подарок от нас, Миша, сказал Дед Мороз и вытащил из своего мешка какую-то игрушку (никто потом так и не смог вспомнить, какую именно), протянув её малышу. Миша растеряно захлопал глазами и, потянув было руки навстречу, резко убрал их за спину, не отрывая взгляда от глаз Деда Мороза.

- Что такое, малыш? – спросил Дед Мороз.

- Я не просил игрушек, - тихо и было слышно, что волнуясь, ответил Миша, - я просил, папу чтоб ты мне вернул.

И заплакал. В плаче этом не было капризных ноток, или истерики, или злости – он просто стоял, держал руки за спиной, смотрел в глаза Деду Морозу, а слёзы текли по щекам двумя ручьями, за слезами некрасиво запузырились сопли. Первой не выдержала Снегурочка, потом Лена выскочила в ванную, а потом и жёны Васи с Геной, не то чтобы в голос и картинно, а как-то тихо и спокойно заревели.

- Что за шум, а драки нет? – оттолкнув Снегурочку дверью, домой ворвался Коля.

В прихожей сразу отчётливо завоняло горелым: у Коли не было левой брови, вся скула отчётливо желтела проходящим синяком, он смешно свистел на буквах «ч» и «ш» по причине отсутствия клыка и резца слева, но довольно улыбался.

Первым опомнился Миша. С криком «Спасибо, дедушка!» он бросился папе на шею, на крик ребёнка из ванной выглянула Лена и через миг уже тихо плакала на левом Колином погоне.

- О, тут нормально у вас, в смысле у меня, - из-под Миши и Лены глуховато говорил Коля, - что тут, думаю, мои, скучают же, а тут на тебе: и стол, и снежинки на окнах, и друзья, и Дед Мороз!

- Ты скажи, что там у вас, а то мне ещё половину семей обходить, - Дед Мороз взял Колю под локоть.

- Да нормально всё у нас, ну погорели, ну там я вон бровь спалил, да зубы выбил, кто легче, кто тяжелее, но живы все, нам сказали про телеграмму, кто придумал эту секретность, а? Правда?

- Ух ты, ёпта, хорошо-то как! – и Дед Мороз властно указал Васе и Гене бровями в сторону кухни.

На кухне он плюхнулся на табуретку, снял нарядную красную шапку в звёздах и мишуре, обнажив под ней самую что ни на есть лысину в венчике седоватых волос, и сделался каким-то нелепым существом: от бровей и выше обычным мужиком, а ниже – сказочным персонажем.

-Наливайте!- махнул он рукой Васе с Геной. - Теперь можно и даже нужно! В пизду такой праздник, как сегодня, не могу, ноги не несут. А что делать, надо же, да? Ну дети же, а тут пацанёнок заплакал и я… ну, бля, хоть в окно сигай, что, хуёвый волшебник из меня, думаю, а тут на тебе и не хуёвый, получается. Что за барство? В стакан налей- нафиг мне стопка твоя, что я – барышня?

Хлопнули по стакану – Дед Мороз пил жадно, как воду, глотая кадыком и запрокинув голову. От закуски отказался, показал – наливай ещё. Зашла Снегурочка в слезах:

- Мне налейте.

- Так ты же не пьёшь?

- А я и не буду пить. Я буду собирать пробки.

- Душу свою затыкать?

- Именно. Давайте, ребята, с Новым годом вас!

Хлопнули ещё.

- О, смотрите,- Снегурочка показала в окно, - опять снег пошёл. Красиво, да?

- А меня тошнит уже от снега, - буркнул Дед Мороз, глядя на улицу. - Вот всё думаю, сходить в госпиталь и спросить у врачей, не бывает ли аллергии на снег, а то отчего я, как в окно выгляну, снег увижу, так каждый раз сдерживаюсь, чтоб не вырвало. Как думаете, комиссуют по аллергии на снег? Нет? И я так думаю, вот и не иду. Ну давайте по третьей, да мы пойдём.

- Э, дедушка! В руках себя держи, я тебя носить потом не буду!

- Да теперь можно, внученька, теперь-то ребята домой вернулись – кому мы нужны особо? Теперь там и так праздник взаправдашний, а не вот это вот вся вата и мандарины. Давай – наливай.

В кухню заскочил Коля, уже без шинели и в домашних тапочках.

- Ребята! Ребята, какие же вы молодцы, а? Я с корабля бягу – валасы назад, тут же думаю, что, мои, а я им икру несу, шоколад, вина бутылку, а тут на тебе! Ребята, я всё отдам! Нам обещали на днях пайковые выдать, я всё…

- Я не поэт, Коля,- перебил его Вася,- но я скажу стихами…

- Ты так смешно свистишь на буквах «ч», «с» и «ша», - перебил Васю Гена.

- Ага! – согласился Коля.- И это я приноровился уже, а сначала вообще форменный цирк был. Командир сказал, что если бы он раньше знал, то сам мне зубы выбил вместо того огнетушителя - так я ему настроение поднимаю!

- Что там было-то у вас?

- Да жопа была, давайте потом? Было, да прошло - не хочу сейчас об этом! Не, ребята, пить пока не буду, со своими посидим, потом уже, ладно?

Заглянула жена Гены:

- Геннадий, на выход,! И Василия с собой прихватите.

- Да вы что, ребята? Куда? Давайте у нас, вы как так, а?

- Вы посидите, а мы позже зайдём, у нас тут есть ещё дела, да Гена?

- Да? А, дааа!

У подъезда распрощались с Дедом Морозом и Снегурочкой. Постояли, думая, куда податься.

- Беременная Лена. Тест у неё Коле в подарок приготовлен положительный. В фольге и со шнурком, всё как положено, - объяснила Генина жена. - Так чего мы там будем мельтешить, дело интимное. Пойдём к нам, посидим пока, ну или к вам, а потом уже к ним зайдём, после курантов, когда Коля в себя придёт. Гена, что ты делаешь, скажи на милость?

Гена стоял запрокинув голову и открыв рот.

- Снежинки ловлю, - объяснил он компании, - вот почему они падают прямо, а вокруг моего рта сворачивают?

- Потому, что ты лошара, - объяснил Вася,- лошара ми кантара! Смотри, как надо, салага!

И Вася, ловко маневрируя, словил несколько снежинок ртом.

- Спорим, я больше словлю?

- Спорим! Девчонки, считайте!

- Да ну вас, дурачьё! Ну какое же дурачьё, а?

После того, как Гена победил со счётом сорок семь на сорок пять, они двинулись на площадь, а потом посидеть у кого-нибудь, не то у Гены, не то у Васи, но, впрочем, какая разница? И если бы Коля вместо того, чтоб кружить на руках Лену и Мишу по очереди (он морщился от треснутого ребра, но тихонько, чтоб никто не видел), смотрел в окно, то он увидел бы, как друзья исчезают, укутываясь крупными снежинками, которые падали уже сплошной стеной и почти не кружились, а мягко стелились под ноги. И становилось сказочно красиво и пахло чудом.

Я иногда думаю, что учёные врут, что снежинки состоят всего лишь из двух атомов водорода и одного атома кислорода – где-то в их составе есть какой-то магический ингредиент, ведь откуда-то берётся это ощущение в воздухе, а откуда тогда? Да и чудеса случаются иногда, хотя, в общем и целом, жизнь не сказка, конечно.