История №66087

Диме Лихачеву, как минимум единожды деду, посвящается☺

Сидим мы с Петровичем как-то на нашем дачном пруду, карасиков ловим.
Пивко пьем, беседуем ни о чем, тишина, красота. Тут сынок его, Сашка,
кричит издали: «Петрович! Мамка просила ей позвонить! » У Сашки уж свои
дети. Пацану лет пять. Петрович иногда берет внука на рыбалку.
«Ладно! » - лениво так отвечает Петрович. Но звонить никуда не
торопится.
«А чего, - спрашиваю я. Сашка тебе не родной, что ли? »
«Чего это? » - удивляется Петрович
«Ну вот он тебя Петровичем зовет. Мамку - мамкой. А тебя - Петровичем»
«А-а-а! Ну, это старая история! » - говорит Петрович. И, подумав,
рассказывает.

Лет двадцать назад, когда Сашке было как раз лет пять, то есть как
сейчас внуку, работал Петрович в конторе крупного завода. То ли главным
инженером, то ли главным технологом. Квартиру еще не получили, и жили в
малосемейке возле завода. Санька к отцу на работу частенько прибегал,
сидел в кабинете, играл во всякие разные интересные игрушки, которые
взрослые почему-то называли образцами продукции. Естественно, что в
конторе Саньку все знали. И на проходной.
Как-то раз, придя в кабинет к отцу, он его там не застал. Отец был на
территории. Санька на территории ни разу не был, и решил этот пробел
восполнить. Видимо ему казалось, что стоит выйти за проходную, как отец
там и обнаружится. На вахте его конечно не пропустили, и он спокойно
прошел в расположенную рядом дырку в заборе, которой пользовалась
половина завода.
О том, что территория завода настолько огромна, Сашка не подозревал. Он
спокойно дошлепал до первого цеха, и шагнул внутрь. Цех испугал его
размерами, шумом, огромными машинами, которые работали сами по себе, и
безлюдием. Сашка чуток прошел между машинами, и напрочь потерял
ориентацию в пространстве. Потом он несколько раз тихонько позвал папу,
потом в голос заревел.
На рев сбежалось несколько работников цеха. Они мальца попытались
успокоить, но он только громче выл, упирался и кричал: «Па-па! » Чей
ребенок - никто не знал. На вопрос «Ты чей? » уверенно отвечал сквозь
слезы «Папин! ». Оставлять мальца в цеху было нельзя. Идти куда-то с
незнакомыми мужиками в грязных спецовках Санька напрочь не хотел, и при
попытке взять его за руку плач превращался в форменную истерику. Но тут
на общее спасение в цех случайно зашла Муза Николаевна.
Муза Николаевна, женщина преклонных лет, всю жизнь проработала на
заводе, а последние лет десять была секретарем директора. Твердой рукой
рулила хозяйством, знала всех и вся, и тот же Петрович, пришедший
когда-то на завод пацаном на должность ученика слесаря, хоть и вырос в
большие начальники, Музу Николаевну побаивался. Как, собственно и все
остальные три тысячи работников завода, включая директора.
Санька был наверное единственным, кто Музу Николаевну не боялся. А даже
наоборот. Поэтому работники сразу разбежались по своим местам. От греха.
И Музе Николаевне предстала та же сюрреалистичная картина - плачущий и
зовущий папу одинокий ребенок посреди огромного цеха. Даже она от этой
картины слегка растерялась. И запричитала: «Ой! Етишкина жисть! Папу он
зовет. Ну хто ж тут знает - кто твой папа? Ну хто ж так зовет? Ну хто ж
тебя услышит? Вот смотри, как надоть! »
Муза Николаевна выпрямилась во весь рост, набрала полные легкие, и над
территорией цеха, перекрывая шум машин, поплыл рев: «Петро-о-ович! В рот
тебе кочерыжку! Та где-е-е, разъетить твою налево? »
Сашка перестал плакать и открыл рот. И - о, чудо! Откуда-то из глубины
цеха раздался голос отца: «Ну что стряслось, Николавна? »
Муза Николаевна еще раз набрала воздуха, и протрубила: «Бежи быстрей
сюда, гадский папа! »

Спустя несколько дней, когда инцидент был благополучно забыт, у
Петровича в доме собралась большая шумная компания друзей и сослуживцев.
Отмечали какой-то праздник. В разгар веселья Петрович вышел на кухню за
разносолами, и там застрял. На призывы жены и гостей «Петрович! Водка
греется! » не реагировал. И тогда Санек, уплетавший тут же праздничный
обед, оторвался от процесса и авторитетно заявил: «Папку так не зовут»,
добавив почему-то «Етишкина жисть! » «О! » - отреагировали гости. «А как
же зовут? »
Польщенный вниманием, Сашка встал, сглотнул, набрал побольше воздуха, и
заорал так, что у гостей заложило уши: «Петло-о-ович! В лот тебе
кочелыжку! Бежи быстрей сюда, гадский папа! »
Гости смеялись до слез и аплодировали. Растерянный Петрович стоял в
дверях.
С тех пор Санька отца иначе как Петровичем не называл. Хорошо, что
удалось отучить от всего остального.

«Вот такие пироги» - завершил рассказ Петрович, вытащив очередного
«пятачка». Потом добавил: «Он даже когда письма из армии писал, начинал
так. «Здравствуй, мама! Петровичу - привет! »
Мы открыли еще по пиву, и каждый задумался о своем, глядя на поплавки.
И разом вздрогнули от внезапно раздавшегося сзади звонкого детского
крика:
«Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Ты почему бабушке не позвонил? Она
лугается! »

Дедушка Вжик