История №54691

Есть у меня друган, зовут его Гвоздь, прозвище свое он оправдывает
полностью, т.к. весь худющий, длинный, нескладный, полный гоблен, ходит
как на костылях даже когда не пьяный, умным выражением лица особо не
отягощен, короче прикол ходячий.
Было это прошлым летом, в одно из воскресных дней. Накануне, в субботу
поздним вечером за полным истощением всех финансовым резервов нам (мне и
еще одну другану) пришлось Гвоздя покинуть в абсолютно накрытом после
продолжительной попойки состоянии, которая имела место быть у него на
хате (мать Гвоздя была на даче).
Итак, воскресенье, поздний вечер, я уже и опохмелился, и отошел немного,
пошел в душ, готовлюсь к рабочей неделе, вдруг моя мать вбегает,
говорит, звонит Гвоздь, плачет в телефонную трубку, весь в истерике,
говорит, мать его разбилась в машине… Я хватаю трубку, на том конце
провода ничего не понятно, он чего-то там пытается сказать, но, видно,
слезы душат парня, еле слова выговаривает, я пытаюсь его успокоить.
говорю, сейчас приеду, мол соберись, будь мужчиной...
Ловлю машину, мчусь к нему. Прихожу. Звоню в дверь. Он открывает. Я
охаю. Парень весь не в себе, лица на нем нет, одни кровоподтеки. Идет по
квартире в раскоряку, за стену держится. Рана на пол-лба, рука
перебинтована, глаз один заплыл. Оставшийся глаз красный, сам же Гвоздь
весь в соплях, видно, что у парня горе. Прохожу в комнату, там уже
Гаевский (приятель наш) со скорбным выражением лица, которое ему правда
не совсем идет, сидит, курит нервно, и тоже как может, Гвоздя
успокаивает. Гвоздь как подкошенный плюхается в кресло, начинает
плакать:
- Санек... вот как оно... мать потерял... как я без нее... совсем один
остался...
И рыдать. Гаевский наливает всем, протягивает Гвоздю стопарь со словами:
- Жень (я аж вдрогнул, т.к. Гвоздя по имени давно никто не называл), на
держи, выпей, полегчает, поверь мне...
Гвоздь дрожащей рукой берет стопарь, на одном дыхании выпивает, ставит,
закусывает, не помогает.
- Санек... ты же знал мою маму... она тебя так любила... ты ведь знаешь,
какая она у меня была... Санек, что я теперь... без нее... как...
И рыдать. Вернее даже стенать. В натуре. Руки заламывает, глаза на
мокром месте, губы тресутся, мне уже не по себе, а вдруг еще
какой-нибудь нервный срыв, спрашиваю его, чтоб отвлечь его, как все
произошло, тот не реагирует. Гаевский снова наливает, протягивает,
Гвоздь дрожащей рукой берет стопарь, на одном дыхании выпивает, ставит,
закусывает, не помогает.
- Я... я... я во всем виноват... Лучше б на метро поехали... Мама моя...
Саня, она так тебя любила... так... Ты ведь знаешь... Что я без нее...
как...
Гаевский за него вполголоса, как бы извиняясь за самого себя и за меня
перед Гвоздем за страшные, но необходимые подробности, начинает
рассказывать (то, что, как потом оказалось, успел выяснить от самого
Гвоздя). Гвоздь в воскресенье рванул к матери на дачу, там с ней побыл
до вечера, вечером приехали в Москву, взяли с вокзала машину, частника,
ехали домой, стоят на светофоре, сзади в них на полном ходу в пердак
врезается какая-то тачка, Гвоздь, сидевший на заднем сиденье, головой
стукается в водилу, а мать, которая находилась на переднем сиденье не
пристегнутая, вылетела через лобое стекло... Насмерть... На слове “мать”
Гвоздь начинает выть еще сильнее, падает на пол, закрывает лицо руками,
в истерике, в общем, парень. Мы с Гаевским его поднимаем, сажаем обратно
в кресло, Гаевский снова наливает, протягивает, Гвоздь дрожащей рукой
берет стопарь, на одном дыхании выпивает, ставит, закусывает, но не
помогает.
- Санек, я... я видел, как она через стекло... Прямо на асфальт... Ты
понимаешь... Что я буду делать... Такие похороны сделаю... Ты же ведь
знаешь, какой она человек была... Саня... Скажи... Ты ведь придешь на
похороны... Саня, ты выпьешь за мою маму, а?...
Я, видя, что бутылка уже пуста, неуверенно, но все же делаю робкую
попытку и предлагаю пока остановится:
- Может не надо больше, а, Жень...
Немая пауза. Гвоздь застывает, смотрит на меня, как мне показалось на
какую-то долю секунды абсолютно протрезвевшими глазами, потом лицо его
перекосила какая-то неимоверная боль и отчаяние и парень снова срывается
в плачь:
- У меня мама только что умерла, а ты... Как я дальше... Ты не хочешь
пить за мою маму?... Она так тебя уважала... Она тебя с детства знала...
И ты не будешь пить за мою маму?... Я устрою ей такие похороны...
такие... чтобы все запомнили... Ее все знали... все... И ты не будешь
пить...
Гаевский вылетает их квартиры и бежит в Рамстор, предварительно взяв у
меня денег (деньги Гаевского ушли на первую бутылку). Сидим с Гвоздем.
Курим. Гвоздь вроде как успокоился. Но все равно напряженная
обстановочка. У меня впервые у друга умирает родитель, поэтому я не
знаю, как и чего говорить. Да и чего тут скажешь. Мать умерла. Да думаю,
Гвоздю совсем фигово, наверное... Гвоздь пока же встает с кресла, по
кривой траектории и цепляясь за стены идет на кухню, медленно, чтоб не
потерять равновесие встает на колени и начинает один двигать от стены
двухметровый холодильник, обхватив его руками и бормоча что-то типа
“мама все просила холодильник посмотреть, там чего-то коротнуло, как бы
там внутри все не растаяло, а то продукты могут испортиться”... При этом
я вижу, как у парня по щекам текут слезы. Ну, думаю, точно, состояние
аффекта, мать только что умерла, а он “продукты»... Но оставляю его там,
думаю, лишь бы не орал, а то страшно становиться... Пойдука лучше пока
домой позвоню, скажу, чтобы не ждали...
... Гаевский вернулся через 45 минут (в Рамсторе был ночной перерыв,
который тот стоически переждал). Гвоздь же, обессиленный перестановкой
холодильника, заторможенный водкой и разбитый горем уже не орал, а
просто сидел молча в комнате. Гаевский разливал, протягивал, Гвоздь
дрожащей рукой брал стопарь, на одном дыхании выпивал, ставил, закусывал
и дальше молчал - видно, стало помогать. Изредка мы с Гаевским нарушали
тишину своими советами - мол, что, как и когда надо Гвоздю делать в
ближайшие дни по вопросу похорон, при этом держали его за руку и
обращались по имени. Гвоздь, прикрыв лицо руками и лишь время от времени
всхлипывая, слушал нас не перебивая, мужественно переживая внутри свое
горе, сказав в конце, что мы настоящие друзья, что только мы одни с
Гаевским не бросили его в трудный час, сказал, чтобы приходили все на
похороны обязательно...
Под утро мы оставили Гвоздя, взяв с него обещание, что после нашего
ухода он пойдет, ляжет и хоть немножечко поспит, что надо быть мужчиной,
что мы ему позвоним, разбудим, а если надо будет, то и приедем, а если
что, пусть сразу же звонит, не стесняется... .
Дальше со слов КВаДа (товарищ общий, живет этажом выше в том же доме,
что и Гвоздь).
- Значит, мне это, Гаевский утром отзвонился, все рассказал, ну я это,
охуел конечно, спустился к Гвоздю, ну проведать типа, звоню в дверь.
Дверь открывается, оттуда выходит мама. Я, бля, отшатнулся, а она мне,
мол «у Жени белуга... не надо сюда больше ходить... и вообще вам всем
пора в психушку”... А рожа?... Это он у хачей арбузика на закусь просил.
А потом еще на лестничной клетке не удержался. Мы же бухали, и я
заебался его до квартиры с 9 на 8-ой переть, отпустил случайно, он и
ебанулся. Просил еще “КВаД, вызови пожалуйста 911... ” Белка полная.
Урод, бля.

Гвоздь же позже от всех отнекивался, говорил, что мол ничего не помнит.
Склероз...