История №538721

После тяжёлого ранения и госпиталя боец Семен Гуревич, в родной
Белоруссии не задержался. Удостоверившись, что после фашистской
оккупации от его дома осталась груда чёрных головешек вперемешку с серым
пеплом, он с трудом разыскал свою семью в далёком шахтёрском городке за
Уралом, куда эвакуировалась его жена с малолетним ребенком.
По специальности Семён был фотограф, но после войны в маленьком
шахтёрском городке эта профессия не пользовалась спросом, а жить на
что-то было нужно. И он поступил на шахту обычным горняком. Вы часто
встречали еврея-шахтёра? Таки Семён сделал исключение, - опустился в
забой, стал махать кайлом и зажил нелёгкой и опасной жизнью горняков,
где хорошие зарплаты смягчали отношение к опасности и непосильному
труду.
Завзятым поклонникам Бахуса Семён себя не считал, если и приходилось
выпивать, то не от болезненной потребности, а исключительно по суровой
необходимости. А этих необходимостей набегала уйма. Что ни воскресенье,
то какое-нибудь календарное празднество, а при наличии соседей, друзей,
родственников с их юбилеями, свадьбами, прибавлениями в семействе,
проводами молодых в армию, стариков на пенсию, - итого набегало дней
триста в году. А просто так, без повода, он не употреблял, ну разве что
перед ужином граммов сто для аппетита.
Семён быстро втянулся в нелёгкий шахтерский труд, а после пережитой
войны, жизнь не казалась такой уж дерьмовой. И остался бы он с семьёй
там жить, если бы в судьбу не вмешался случай сразу же после
празднования Дня шахтера.
В тот раз руководство шахты «Стахановский забой», которую ехидные бабы
окрестили: «СтаКановский заПой», осчастливило своих трудящихся премией
одновременно с зарплатой. При всех пороках, советская власть на такое
свинство, как невыплата трудящимся их кровного жалования, не
отваживалась. Но имела в своём арсенале, ряд сравнительно честных
способов отъёма денег, например: вместо денежных купюр отоварить
работников красивыми фантиками с убедительной государственной
символикой, именуемыми облигациями государственного займа, как
впоследствии выяснилось, оказался без отдачи.
Но в честь Дня шахтёра рыцари кайла и совковой лопаты, получив на руки
приличные бабки, рванули на волю, с целью плодотворно отметить свой
пролетарский праздник. Но не всем удалось благополучно миновать родную
проходную без потерь, многих подстерегали дальновидные жёны. Умудрённые
опытом, они отлавливали зазевавшихся благоверных и с боем отбирали
львиную долю барыша в пользу тощей мошны семейного бюджета.
Миновав коварную таможенную преграду, узники подземелья прямиком
направились в ближайшую закусочную «Кафе Уголёк», где кофеем отродясь не
пахло, а вечно царил стойкий дух кислых щей и пригоревшего лука. За
прилавком царствовала дородная мадам неопределённого возраста,
грудастая, в несвежем фартуке, с лицом серым от густого
алкогольно-никотинового смрада. Вскоре на столах было уже не
протолкнуться от изобилия веселящих напитков самой различной мощности,
что можно было списать на широту души: водка, вино, пиво и даже чуждый
рабочему люду «шампусик», выставленный от сердечной щедрости и для
куражу. Ассортимент же закусок был по спартански скуп в полном
соответствии с суровой общепитовской действительностью: макароны
по-флотски, салат из квашеной капусты, килька пряного посола и крутые
яйца. Собственно, из-за яиц и произошла эта трагикомическая история. Но
несушки к тем яйцам, ни какого отношения не имели.
Праздник удался на славу, даже обошлось без традиционного мордобоя. А
когда были опорожнены все ёмкости, спеты любимые песни, типа:
«Распрягай-ты, хло-опци конив…» и выяснилось, кто кого и за что уважает,
завязался молодецкий спор, непременный спутник любого шахтёрского
сабантуя. Если кто помнит, разливное пиво тогда находилось в дубовых
бочках, закупоренных деревянной пробкой. Пробку забивали молотком
вовнутрь и при помощи насоса качали пиво. Сидя на пустых бочках, крепко
подогретые мужики бились об заклад: кто сможет засунуть свои собственные
яйца в отверстие из-под пробки. Не подозревая подвоха, за бутылку водки
вызвался осуществить эту, казалось бы, нехитрую манипуляцию мелкий и
шустрый мужичёк, больше известный, как - «дядя Коля Суета», который был
сам, как та пробка - во все дырки затычка.
Суета был классическим неудачником, несчастья его преследовали с
завидным постоянством, и любые его затеи оборачивалась бедой. Суету
постоянно с кем-нибудь путали, и выяснялась оплошность уже после того,
как ему успели навешать фонарей. Если пили какую-нибудь сомнительный
шмурдяк, травился один он, а когда в том же «Угольке», однажды случилась
массовое побоище и кто-то в кого-то метнул бутылку, то попал…
разумеется, в Николая. С сотрясением мозга его отправили в больницу, где
во время грозы ему приснилось землетрясение, и он спросонок выпрыгнул в
окно. А этаж был третий.
Его неразлучный приятель, тоже Николай, - полная Суете
противоположность: крупный и медлительный, отчего его прозвище звучало в
переводе с непечатного: «Дядя Коля - задери горячку». В тот раз с его
подачи затеялся спор и, как обычно, он стал подстрекать приятеля на
очередной подвиг: «Ну не влезут твои яйца в эту дыру, ты же не кролик! »
Упёртый Суета, под ободряющие вопли «болельщиков», ухитрился пропихнуть
в бочку свои принадлежности поодиночке, после чего ликуя, отмахнул
окружающим крест через локоть, и заорал: «Нюрка, готовь пол-литра! ».
Всеобщее ликование, бурные аплодисменты, все встают (как на очередном
партийном съезде). Но радость оказалась преждевременной и была омрачена
одним непредвиденным обстоятельством: извлечь назад свои причиндалы
Суете никак не удавалось: они, подлые, вместе не выходили, а пропихнуть
их поочерёдно изнутри бочки, естественно, было некому.
Ещё минуту назад собутыльники были в восторге от циркового трюка, и
весело ржали, но вскоре, хмельное веселье сменилось озабоченностью, и
они стали сообща размышлять: как освободить легкомысленного товарища от
такого цепкого капкана. Это напоминало консилиум хирургов планирующих
операцию по разделению сиамских близнецов. И тут: «позвольте встрять»,
выступил бывший сапёр Семён. Он предложил сгонять домой, где у него
хранились ещё с войны толовые шашки и, по его словам, с их помощью можно
разнести бочку в лоскуты, и при этом «хозяйство» Николая останется
невредимым. Такой эксперимент с риском кастрации Суета категорически
отверг, он ещё не терял надежды наплодить кучу себе подобных каскадёров.
Как сбивали обручи со злополучной бочки и освобождали бесшабашного
спорщика, это отдельный рассказ, тем не менее, завершилась операция
благополучно, а когда коллектив как следует, отметил и этот подвиг,
выяснилось, что не все трудящиеся в состоянии продолжить праздничный
марафон. Многие, утратив изначальный кураж, сошли с дистанции и
устроились отдыхать под густыми кустами соседнего парка культуры и
отдыха. А один стахановец, не найдя подходящего места, уснул у изваяния
усатого вождя, нежно обняв его гипсовые сапоги. Самые стойкие разбрелись
по ночному городку в поисках приключений на свою известную часть тела и,
как правило, - находили: после таких мероприятий, сплочённые ряды
трудящихся шахты заметно редели, и прямо пропорционально пополнялись
койки местной больнички.
К чести Семёна он, после упоительного застолья, отправился прямо домой,
заглянув по пути в одно не вполне легальное заведение общественного
выпивания, где предприимчивая гражданка, с несвойственной её возрасту
расторопностью, трудилась в поте лица, круглосуточно выдавая на-гора
популярный народный напиток за весьма умеренное вознаграждение. Её
услугами пользовались самые широкие слои населения: рабочие, служащие,
беспартийные, члены КПСС и даже местный участковый милиционер, который в
виде исключения обслуживался бесплатно.
К своему бараку Семён брёл на ощупь, спотыкаясь в темноте, - лампочки
Ильича исправно крушили из рогаток юные ленинские внучата. Когда он с
трудом протиснулся в калитку, ему навстречу устремился дворовый пёс
Пират, но, учуяв знакомый сивушный душок, вежливо вильнул хвостом и
благоразумно нырнул в будку от греха подальше. Сбросив с себя одежду,
Семён отправился прямиком в спальню и плюхнулся в супружеское ложе.
Попытался обнять свою необъятную половину с амурным намерением. Но жена
холодно отвергла его робкое домогательство, буркнула что-то
невразумительное и демонстративно отвернулась к стене. Потерпев неудачу
на любовном фронте, он почувствовал, как на смену возвышенному чувству
явилось вполне земное – здоровое чувство голода. В потёмках, дабы не
разбудить свою ворчливую благоверную, он, руководствуясь исключительно
обонянием, обнаружил на подоконнике ещё тёплую миску с едой. В считанные
минуты он опустошил объёмную посудину, лёг и моментально уснул. Утром
его разбудила жена, она с типичной бабьей сварливостью осведомилась:
«СтаКановец хренов, зачем вчера кормил Пирата, он не доел, и я ему
оставила на утро!».
А спустя несколько дней, когда Семён торопился в ночную смену, его у
ворот ожидал сосед, активный участник минувшего застолья: «Сеня, -
сообщил он тревожным полушёпотом, – хреновые твои дела! НКВД шерстит
всех, кто гулял в «Угольке», говорят, что ты английский шпион и получил
задание взорвать шахту». Семёну стало жутко, и он вспомнил, что по
пьяному делу хвастанул бригадиру Михеичу своим боевым подвигом, как он
взорвал стратегическую переправу под носом у гитлеровцев одним зарядом,
за что получил орден Красной звезды, и при этом добавил: «Вот мы
долбимся в забое пневматикой и кайлом, а ежели с умом заложить тротил в
нужном месте, добыча в сотни раз возрастёт»…
К тому времени газеты вновь запестрели о происках шпионов и вредителей,
поэтому Семён, потенциальный диверсант и враг народа, не стал испытывать
судьбу, зная, чем заканчиваются интересы НКВД. Там народ ушлый, в
отличие от простодушных шахтёров, они под землю не стремились. Под
покровом той же ночи, собрав нехитрые пожитки, вместе с семьёй, Семён
ударился в бега.