История №490381

Незадолго до краха Советского Союза один преподаватель нашей кафедры
обмолвился, что его трёхкомнатная квартира занимает три этажа сразу.
В советские времена в трёхуровневых квартирах не жили даже генсеки, а в
сочетании с упомянутым количеством комнат такая планировка, думаю, и по
сей день является изрядной диковиной. Впрочем, в словах преподавателя
слышалась какая-то ехидца. Заинтригованный завкафедрой при первом
удобном случае наведался к нему в квартиру, прихватив в качестве повода
меня, двадцатилетнего оболтуса с какой-то бумажкой, на которую
требовался срочный отзыв.

Дом преподавателя оказался расположенным сразу за роскошным зданием
главного ГУМа Владивостока, в дореволюционные времена лучшего местного
торгового дома «Кунст и Альберст». Он принадлежал немецким
предпринимателям Густаву Кунсту и Густаву Альберсту. Оказалось, что наш
преподаватель располагается как раз в покоях, где жил то ли Кунст, то ли
Альберст. Путь к его квартире походил на кошмарный сон из романа Кафки –
по необъятной парадной лестнице и анфиладе дворцовых палат,
разгороженных фанерой на десятки комнатушек, между которыми сушилось
бельё на верёвках.

Но квартира нашего преподавателя оказалась надежно отгорожена каменной
стеной от всего этого безобразия – он владел двумя лестничными пролётами
и двумя лестничными площадками на чёрном выходе, а также угловой
комнаткой, выходящей двумя своими окнами на восток и на юг, прямо на
залив Золотой Рог. От этого в комнате было удивительно светло и уютно.
Хозяин рассказал, как при вселении в эту квартиру первым делом хотел
отпилить и выбросить совершенно чудовищную чугунную батарею высотой
почти в рост человека. Эта батарея стояла прямо у входа, занимала всю
стену комнатки и была покрыта многими слоями облупившейся краски самых
омерзительных расцветок, включая ядовито-зелёную. В последний момент он
из научного любопытства принялся отдраивать эту краску на одном участке
до тех, пока под его наждаком не засверкало золото, тиснёное грифонами и
прочей сложной чеканкой высочайшего качества. Конечно, это была всего
лишь медь или бронза с умело подобранными цветовыми добавками, но
отдраенная до конца батарея загорелась под прямыми лучами солнца ярче
золотых куполов храма. Стало понятно, почему батарея такая высокая и
поставлена в такое неудобное место – на неё всегда било солнце прямой
наводкой то с восточного окна, то с южного, отчего эта светлая комната
становилась ещё светлее.

Потом он взялся за высоченный потолок, покрытый невразумительной
штукатуркой. Под ней обнаружились летящие розовощёкие купидоны на
золотистых облачках в голубом небе. В принципе, новый хозяин просто
вернул этой комнатке её первоначальный вид, но смотрелась она теперь как
цитата из Зимнего дворца в Петербурге.

Труднее ему было с лестницей, но и тут он справился – на первой
лестничной площадке отгородил кирпичной стенкой просторную кухню и
облицевал её плиткой, вниз по лестнице пустил детскую катательную горку
для своего трёхлетнего ребёнка с батутом внизу, над ним укрепил
вертикальную спортивную стенку. Нижнюю лестничную площадку он закрыл
дверями с обеих сторон и сделал из неё отличную спальню для себя с женой
и двух малолетних детей, включая годовалого сына. Третий, уже 14-летний
сын спал наверху в той самой комнатке с грифонами на раздвижном
кресле-кровати. Но, как говорится в рекламе, и это ещё не всё – вторая
дверь из спальни вела дальше вниз по лестнице, и там прямо над
ступеньками, на высоких сваях, он сделал бар, а под ним глубокий погреб
– ступеньки ведь вели дальше вниз. Впрочем, владения хозяина на погребе
заканчивались, дальше начиналась вероятно не менее странная следующая
квартира.

Один только недостаток я заметил в этой квартире – звукоизоляция там
была никакая. Хозяин объяснил, что намеренно оставил широкие отверстия в
спальне, чтобы вовремя услышать, когда затихает трёхлетний сын – в этот
момент надо было бежать и смотреть, что он ещё собирается натворить.

Хорошо посидев в баре и наконец распрощавшись с хозяином, мы вышли
наружу. Я заметил, что моего лысого экспансивного завкафедрой просто
распирает какая-то мысль. Наконец он не выдержал: «Всё понимаю, но где
они детей успевают делать?»