История №442749

Легенда о Летучем Голландце

Пришлось мне немного поработать на Ладоге. Институт держал там свое
судно – средний черноморский сейнер, СЧС. «Портом приписки» его была
Новая Ладога, и большинство рейсов совершалось по соседству, в
Волховской губе. Иногда, правда, судно уходило далеко в Ладогу, изредка
добиралось даже до самых северных шхер. Команда почему-то называла СЧС
непременно «пароходом» и упорно требовала того же от научных
сотрудников. Команда эта вообще была весьма примечательной.

Как известно, многие моряки сильно пьют. Но сказать так про команду
этого самого «парохода» – значит не сказать вообще ничего. Зарплата у
мужиков была смехотворной, однако все они судорожно держались за своё
рабочее место. Это были голодные девяностые годы, время дефицита,
карточек на спиртное и всеобщего натурального товарообмена – пардон,
бартера. После того, как в рейсе улов измерялся и взвешивался
«научниками», рыба поступала в собственность экипажа. Механизм её
превращения в вожделенный напиток был отлажен чётко и действовал
безукоризненно. Возвращающееся судно уже ждали на пирсе и на берегу
многочисленные легковушки с заранее раскрытыми багажниками. И сразу по
причаливанию рыба бойко менялась на громадные количества водки и спирта…

Пила команда неправдоподобно – до абсурда, невероятия, многодневного
выпадения из реальности. В таком невыразимом состоянии люди постоянно
жили, симулировали работу, на ходу засыпали, где и когда придется.
Капитан не отставал от подчиненных и люто пил с ними наравне. Говорить о
каком-либо его авторитете было бы просто смешно. Команда, а частенько –
и само судно были совершенно не управляемыми. Мой приятель рассказывал,
как однажды в шторм рулевой в очередной раз отключился прямо в рубке.
Команда перепилась до беспамятства ещё раньше. Без руля и ветрил носился
этот Летучий Голландец по ревущей штормовой Ладоге, сам по себе
взбирался на гребни волн и скатывался в разверзшиеся пропасти. В рубке
летал и с грохотом бился о стены спящий мертвым сном рулевой. А в
кубриках катались и колотились телами в переборки бесчувственные рыбаки
со своим адмиралом…

Ладожские штормы, как вы, возможно, знаете, весьма коварны. Мало того,
что они налетают внезапно и бешено. Но на Ладоге ещё и волна особенная,
скверная: амплитуда у нее большая, а длина – маленькая. Волны идут
частым высоким гребнем, за одним крутым валом тут же встает другой.
Судно не скользит по водяным склонам, а зарывается в валы и падает с
вершин почти отвесно. На Ладоге запретили даже использовать длинные
морские баржи – бывало, они просто ломались пополам, когда нос и корма
оказывались на высоких пиках соседних волн. В общем, маневрировать в
штормовой Ладоге – большое искусство. И как выходил из всех этих
передряг наш Летучий Голландец, вообще лишенный управления – это
совершенно непонятно и уму непостижимо.

Но история, которая мне сейчас вспомнилась, со штормом не связана. Вышло
так, что «пароходу» понадобилось зайти в устье реки Волхова и пристать к
небольшой деревянной пристани. Команда была, разумеется, по своему
обыкновению сильнейшим образом пьяна, но на ногах более или менее
держалась. Однако, вопреки обыкновению, на сей-то раз требовалось не
рулить абы куда в безбрежной Ладоге, а маневрировать точно и расчетливо.
Широко и бессмысленно улыбаясь, рулевой залихватски долбанул судно
бортом о пристань и сбавил обороты. Брошенную с борта чалку на пристани
поймали и быстро намотали на швартовую тумбу… Но тут рулевой вдруг
неожиданно врубил «полный вперед». И рванувшийся «пароход», туго натянув
швартовы, с корнем оторвал пристань от берега! Поскольку чалиться к ней
сразу стало неинтересно, швартовы отдали, а отодранную пристань
предоставили её собственной судьбе. Так она и поплыла потихоньку в
Ладогу, плавно покачиваясь на спокойных волнах седого Волхова, – вместе
со стоявшими на ней несколькими «Жигулятами» и «Москвичом»…

Команда же озадачилась тем, куда бы таки причалить. И тут внимание
озерных волков привлек двухпалубный пассажирский корабль, стоявший у
соседней пристани. Он был велик и занимал её полностью, встать рядом с
ним было бы совершенно невозможно. Однако капитану с рулевым пришла в
буйны головы блестящая мысль: причалить к кораблю и уже через него всем
сойти на берег! Сказано – и тут же сделано. Пароход снова бурно вспенил
воду и, вихляясь по широкой синусоиде, на предельной скорости рванул к
белоснежному красавцу. Не знаю, что подумала команда «пассажира», только
что наблюдавшая скорую и страшную расправу с мирной пристанью. Ребята
забегали по верхней палубе, отчаянно матерясь и жестикулируя. Возможно,
они решили, что их собираются взять на абордаж…

Заложив крутой вираж, рулевой наш, видимо, затевал причалить к
«пассажиру» на всех оборотах, с шиком и виртуозной точностью. Вместо
этого он с ужасающим грохотом бортанул двухпалубник так, что корпуса
судов содрогнулись до основания, их и наша команды повалились с ног, и
раздались громовой рёв и мат. От удара нас отбросило от высокого белого
борта, как мяч, и, не снижая скорости, СЧС отвалил от помятого и
ободранного им «пассажира». Но могла ли такая мелочь, как неудачная
попытка причаливания, остановить нашего рулевого! Как атакующая акула,
«пароход» быстро выполнил крутой поворот и, не сбрасывая скорости, снова
лихо взял курс на этот пижонский двухпалубник, непонятно чего такого о
себе мнящий.

И тут с верхней палубы «пассажира» высунулись два матроса, держащих на
весу над водой здоровенный запасной якорь! А их капитан, изрыгая мат,
проревел в рупор, что при попытке подойти к борту на нас оный якорь
немедленно сбросят, и что пройдет он через весь наш корпус насквозь, как
сквозь масло, учитывая большую разницу высот. И вы знаете, это вдруг
подействовало, несмотря на то, что никто из нашей команды вообще,
казалось бы, не был способен что-либо воспринимать и хотя бы немного
соображать…

Нехотя, под хоровые проклятия и комментарии в адрес этой жлобской
команды педерастического «пассажира», наш Голландец сбавил обороты, дал
задний ход и медленно, вихляясь и спотыкаясь, пополз обратно – в
бескрайнее Ладожское озеро. На родные просторы. Туда, где нет ни
дурацких, кое-как прикрепленных пристаней, ни снобов, которым взападло
дружески подставить борт своему, казалось бы, собрату – рыболовному
сейнеру, ни дурацких запасных якорей, которыми нехорошие люди могут вот
так вот, ни за что, ни про что вдруг дать по голове честному моряку…