История №428416

"Гоша с ручкой"

История эта - самая достоверная. Мне ее рассказала племянница героя,
которая ныне жительствует в городе Нью-Йорке, но не забывает берега
родной Невы.

Герой нашей истории, деятельный пенсионер, именовался Григорий
Михайлович, а в коммунальной квартире его почему-то звали Гошей. Был
Гоша гражданин партийный, ветеран всяких коллективизаций, убеждения имел
самые большевистские.

Тогда, при Хрущеве, которого газеты называли "верный ленинец Никита
Сергеевич", начали возводить величественный, "на вечные времена" культ
Ленина. Громаднейшие деньги были брошены в дело, и неисчислимые полчища
чиновников, "идеологов", историков, "творцов культуры" ринулись делить и
рвать счастливые миллиарды.

Гудение типографий, дымы литеек, гром каменоломен. Собрание сочинений
(лживо названное "полным"), издания и переиздания, комментарии к
примечаниям, примечания к комментариям. Диссертации, конференции. Музеи,
мемориалы, гранитные шалаши. Монументы, тысячи памятников, миллионы
бюстов. Оперы, оратории. Живопись всех размеров, в сотнях тысяч копий.
Задушевные кинофильмы. Газетные статьи каждый день. Пионерские кричалки
и торжественные поэмы: "Ленин был! из породы! распиливающих!.."

Вскоре "верного ленинца" Никиту побили за его собственный культ и
отправили на дачу плакать, а возведение культа Ленина продолжили с
утроенной силой.

Григорий Михайлович, искренний пылкий потребитель (но не изготовитель)
легенд, с личной гордостью ощущал, что нет в мире ничего возвышенней,
чем жизнь Ленина.

Пуще всего волновался Гоша из-за новых ленинских мест и ленинских
адресов: они возникали из небытия непрерывно. Вдруг оказывалось, что
только с осени пятого года по декабрь седьмого года Ленин сменил в
Петербурге двадцать одну конспиративную квартиру!

Гоша выступал перед пионерами на заводах перед рабочими, заседал в
партбюро, первым голосовал в исполкоме за отправку малолетних
преступников в колонию, — и упустил, когда в его коммуналку приходила
комиссия. Соседки поведали нечто невнятное: были-де "жилконторские" и
"научные", разворачивали старые чертежи "с ятями", стучали в
перегородки, заглядывали в печки, а зачем — Бог ведает.

Зимним утром, за чаем, Григорий Михайлович развернул пахнущую морозом,
черной краской и керосином газету комитета партии и с интересом прочел,
что установлен еще один, неизвестный прежде адрес Ленина. Далее следовал
адрес Григория Михайловича.

Прежнее и нынешнее имя улицы, номер дома. Как пройти и куда поворотить,
какой этаж, номер на двери. Фамилии давних хозяев, которые в такие-то
дни укрывали здесь Ленина от ищеек самодержавия.

Гоша в жизни не знал таких потрясений.

В его квартире жил Ленин. Где-то здесь Ленин спал. Пил чай. Обдумывал.
Писал гениальные заметки в газету, а вечерами учил товарищей, как
свергнуть царя.

К крикам и бормотанию Гоши соседи отнеслись бессердечно. Пожилой столяр
Петя заявил, употребляя слова непечатные, что в газетах все брехня и
никакой Ленин в ихней дыре прятаться не будет.

Восторг не отпускал Гошу. Он в тайне, по сантиметру исследовал знакомую
наизусть квартиру. По этим паркетам ходил Ленин! — но от паркетов ничего
не осталось. При царе тут, на ста восьмидесяти метрах, проживала за
съемную плату, среднего достатка с детьми и с прислугой. После революции
и гражданской войны квартиру перестроили в коммуналку, после другой
войны и блокады все здесь переиначили еще хуже — ничего исторического
Гоша не находил.

Ночью Гоша сонно потащился в туалет. Дернул висящую на цепочке ручку,
спуская воду, — и замер. Ручка была старинная, с иноземным синим клеймом
и цифрами: 1896.

Ручка пережила революции, войны, разруху. За эту ручку бралась рука
Ленина.

Всю оставшуюся ночь Гоша не спал. Он боялся, что ручку украдут.

Утром Гоша за три рубля (стоимость пол-литры водки или двух поллитровок
портвейна) купил у водопроводчика почти новую, обычную фаянсовую ручку и
подвесил ее на цепочку взамен реликвии.

А драгоценную ручку Гоша мыл в теплой воде с мылом, сушил, завернул в
тонкую вату от елочных игрушек и упрятал в красивую коробку из-под
кондитерского изделия "Зефир".

В промозглый день, в снег и дождь, Гоша отправился в Музей, сердце его
радостно дрожало.

Из любви к истине нужно заметить, что сердце Гоши дрожало не вполне
бескорыстно. Гошу гнала вперед одна из сильнейших и не самых лучших
человеческих страстей — жажда славы. Ему уже мерещилось, что о нем
напечатают в газете комитета партии. И может, в грядущих столетиях рядом
с именем Ленина, где-нибудь в самых отдаленных и мельчайших примечаниях
причтется имя Григория Михайловича.

В кабинете директора Музея, путаясь и горячась, Гоша показывал свой
паспорт с пропиской, заметку в газете, обведенную жирным красным
карандашом марки "Кремль", и бормотал, что обретение святыни, хранящей
тепло ленинской руки, будет лучшим подарком от партии для народа к
великому юбилею.

Директор слушал Гошу не очень внимательно, к ручке в елочной вате не
притронулся, только глянул искоса, попросил Гошу никуда не уходить, а
сам ушел, и вернулся через полчасика с четырьмя товарищами в строгих
костюмах. Там были мужчины и женщины, и неизвестно, у кого взгляд был
страшнее — у мужчин или у женщин.

И пятеро товарищей кратко и четко разъяснили Гоше, что Вождь мирового
пролетариата НЕ МОГ ходить в туалет.

Что в необъятном корпусе архивных документов и мемуарных свидетельств
нет ни единого упоминания о Ленине в туалете.

Что нужно еще разобраться, на мельницу каких вражьих разведок льет воду
из своего унитаза гражданин, сидящий тут, и выдающий себя за ветерана
партии.

Что за малейшую попытку клеветнического очернительства образа Вождя
можно лишиться не только партбилета, персональной пенсии и ленинградской
прописки, но и еще кое-чего.

Григорий Михайлович был член партии "с затертого года" и "проваренный в
чистках, как соль", и он лучше многих знал, что если применить к
человечку правильную формулировочку, от человечка даже пыли не
останется. Он не помнил, как он выбрался из Музея, как добрался к дому.
Коробку "Зефир" с реликвией он спрятал в верхний ящик комода.

Несчастие Гоши вызвало у соседей неприличную веселость. Выпивший Петя
вечером на коммунальной кухне объяснял, почему Ленин не ходил в туалет.
Женщины хихикали конфузливо, но с удовольствием.

Гоша со злобой сожалел, что теперь беспартийный пролетарий распустил
язык что нет на Петю тридцать седьмого года. А в квартире и во дворе
Гошу прямо в глаза стали звать "Гоша с ручкой".

Григорий Михайлович начал чахнуть. Что-то надломилось в его вере в
святость Октября. К пионерам и в комиссию исполкома его как-то перестали
приглашать. Угас он неприметно. И великий город Ленинград, колыбель,
купель и могила революций, не заметил кончины Гоши.

Удивительно другое: родные Гоши после его кончины не обнаружили заветную
ручку — ни в комоде и нигде в доме.

Может, Гоша запрятал ее в тайник, с запиской к потомкам — "Письмо в
тридцатый век". А может, переправил ее за рубеж, с кем-либо из
отъезжающих родственников. И хранится эта ручка в запасниках в крошечном
музее Ленина где-нибудь в Цюрихе или в Париже. Или украшает она
коллекцию какого-нибудь эксцентричного заокеанского миллионера,
почитателя Ленина и Троцкого.

Кто знает...

Эта байка в начале октября 2009 года была представлена в газету
«Санкт-Петербургские ведомости», но генеральный директор газеты
Слободской и главный редактор Шерих отказались ее напечатать, заявив что
Ленин — это святое, и нельзя очернять его светлый образ.