История №391895

К 200 летию Николая Васильевича Гоголя

Владимир Владимирович Путин любил размышлять. Иногда, говорил он о том,
как бы хорошо было, если бы вдруг от Кремля провести подземный ход в
аккурат к олимпиаде в Сочи или через Тихий океан выстроить каменный мост
к саммиту АТЭС. А по реке Волге чтобы стояли автозаводы на которых бы
неустанно клепались самобеглые повозки для мужиков. Сам то он давно на
таких не ездил, брезговал, всё больше Мерседесы предпочитал, но для
мужиков и такие бы сгодились. При этом глаза его делались чрезвычайно
сладкими и лицо принимало самое довольное выражение, впрочем, все эти
прожекты так и оканчивались только одними словами. Словом, он был, то
что говорится, счастлив. Конечно, можно бы заметить, что в стране есть
много других занятий, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем,
например, глупо и без толку заседают в правительстве? зачем в стране 10
миллионов безработных? зачем разваливается экономика? зачем
нечистоплотны и пьяницы слуги? зачем вся дворня спит немилосердным
образом и повесничает все остальное время? Но все это предметы низкие, а
Путин воспитан хорошо. Поэтому всего этого Владимир Владимирович не
замечает. Тем более, что он приехал в Тольятти на завод АвтоВАЗ к
старинному другу и собутыльнику Сергею Викторовичу Чемезов.

— Знаете, Сергей Викторович — сказал Путин, явя в лице своем выражение
не только сладкое, но даже притворное, подобное той микстуре, которую
ловкий светский доктор засластил немилосердно, воображая ею обрадовать
пациента. — Чувствуя какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение...
Бот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно
сказать образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим
разговором...
— Помилуйте, что ж за приятный разговор?.. Ничтожный человек, и больше
ничего, — отвечал Чемезов.
— О! Сергей Викторович, позвольте мне быть откровенным: я бы с радостию
отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств,
которые имеете вы!..
— Тогда, любезный Владимир Владимирович, позвольте прежде одну
просьбу... — проговорил Чемезов голосом, в котором отдалось какое-то
странное или почти странное выражение, и вслед за тем неизвестно отчего
оглянулся назад. Путин тоже неизвестно отчего оглянулся назад.
— Сколько там у нас денег в Стабфонде?
— А для каких причин вам это нужно? — спросил Путин Чемезова.
Этот вопрос, казалось, затруднил Сергея Викторовича, в лице его
показалось какое-то напряженное выражение, от которого он даже
покраснел, — напряжение что-то выразить, не совсем покорное словам.
— Вы спрашиваете, для каких причин? причины вот какие: я хотел бы
поддержать АвтоВАЗ... — сказал Чемезов, заикнулся и не кончил речи.
— Но позвольте спросить вас, — сказал Путин, — как желаете вы
поддержать? Запустить в производство новые модели? Улучшить качество?
Снизить цены, наконец?
Нет, я не то чтобы поддержать, — сказал Чемезов, — я желаю иметь
деньгами...
— Как-с? извините... я несколько туг на ухо, мне послышалось престранное
слово...
— Я полагаю просто получить денег, которые, впрочем, значились бы по
ревизии как поддержка российского автопрома, — сказал Чемезов.
Путин как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение
нескольких минут. Оба приятеля, рассуждавшие о приятностях дружеской
жизни, остались недвижимы, вперя друг в друга глаза, как те портреты,
которые вешались в старину один против другого по обеим сторонам
зеркала. Наконец Путин поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть,
не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не
было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного;
потом подумал, не спятил ли Чемезов как-нибудь невзначай с ума, и со
страхом посмотрел на него пристально; но глаза гостя были совершенно
ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах
сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
— Итак, я бы желал знать, можете ли вы мне таковых денежных средств в
относительно законной форме, передать, выделить или как вам
заблагорассудится лучше? Или мне кажется, вы затрудняетесь?.. — заметил
Чемезов.
— Я?.. нет, я не то, — сказал Путин, — но я не могу постичь...
извините... я, конечно, не мог получить такого блестящего образования,
какое, так сказать, видно во всяком вашем движении; не имею высокого
искусства выражаться... Может быть, здесь... в этом, вами сейчас
выраженном изъяснении... скрыто другое... Может быть, вы изволили
выразиться так для красоты слога?
— Нет, — подхватил Чемезов, — нет, я разумею предмет таков как есть, мне
нужны деньги. Итак, если нет препятствий, то с Богом можно бы приступить
к выдаче ссуды, — сказал Чемезов.
— Как, на мертвый АвтоВАЗ ссуду?
— А, нет! — сказал Чемезов. — Мы напишем, что АвтоВАЗ жив и работает,
автомобили производит, а то, что на них ездить опасно и не покупает
никто, так, то ж пустяк! Главное оформим как деньги на спасение
автомобильной промышленности страны, а как потратим, пусть никого не
волнует. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за
это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня дело
священное, закон — я немею пред законом.
Последние слова понравились Путину, но в толк самого дела он все-таки
никак не вник.
— Может быть, вы имеете какие-нибудь сомнения?
— О! помилуйте, ничуть. Я не насчет того говорю, чтобы имел
какое-нибудь, то есть, критическое предосуждение о вас. Но позвольте
доложить, не будет ли это предприятие, или, чтоб еще более, так сказать,
выразиться, негоция, — так не будет ли эта негоция несоответствующею
гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?
Здесь Путин, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень
значительно в лицо Чемезова, показав во всех чертах лица своего и в
сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано
было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного
министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
Но Чемезов сказал просто, что подобное предприятие, или негоция, никак
не будет несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам
России.
— Так вы полагаете?..
— Я полагаю, что это будет хорошо.
— А, если хорошо, это другое дело: я против этого ничего, — сказал
Владимир Владимирович и совершенно успокоился.
— Теперь остается условиться в цене.
— 50% лично мне, быстро сказал Путин. — Неужели вы полагаете, что я
оставлю в беде несчаcтных рабочих градообразующего предприятия? Если уж
вам пришло этакое, так сказать, фантастическое желание поддержать
автопром, то с своей стороны я приложу все усилия, чтобы деньги были
выданы как можно скорее. 123 миллиардов рублей для начала, думаю,
хватит.
Великий упрек был бы историку предлагаемых событий, если бы он упустил
сказать, что удовольствие одолело Чемезовым после таких слов,
произнесенных Путиным. Как он ни был степенен и рассудителен, но тут
чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно,
производится только в самых сильных порывах радости. Не без чувства и
выражения произнес он наконец следующие слова:
— Если б вы знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью
человеку без племени и роду! Да и действительно, чего не потерпел я? как
барка какая-нибудь среди свирепых волн... Каких гонений, каких
преследований не испытал, какого горя не вкусил, а за что? за то, что
соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и
вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!.. — Тут даже он отер платком
выкатившуюся слезу.
Путин был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку
и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были
навернувшиеся слезы.
Вернувшись в Москву Владимир Владимирович долго предавался размышлению,
душевно радуясь, что доставил другу своему небольшое удовольствие. Потом
мысли его перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись
Бог знает куда. Он думал о том сколько уже денег на его заграничных
счетах, думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было
жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал
строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким
бельведером, что можно оттуда видеть даже Берлин и там пить вечером чай
на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
Потом, что они вместе с Чемезовым приехали в какое-то общество в хороших
заграничных автомобилях, где обворожают всех приятностию обращения, и
что будто бы государь, узнавши о такой их дружбе, пожаловал их
генералами...

- Тьфу ты, опомнился Владимир Владимирович, государь это ж я и есть. С
этими словами он потянулся, пукнул и отправился ужинать.

К 200 летию Николая Васильевича Гоголя