История №388484

Областная байка.

Молчаливый, уютный подмосковный городок. До Нового года осталось дней
пять. Главная площадь приготовлена к воскресенью – ожидается приезд
губернатора со свитой и торжественное разрезание ленточки у нового Дома
культуры, фасад которого смотрит на площадь. Всё выкрашено, вычищено,
сверкает и блестит.
По левую руку от Дома Культуры стоит пятиэтажный жилой «кирпич», каких
много в любом городе России. Первый этаж оккупирован коммерсантами: на
площадь глядят вывески «Спорттовары», «Ювелирный» и «Мебельный салон».
Последняя вывеска – это метровые буквы с подсветкой; под буквами же, на
витринном стекле, изображена девушка, взмахом руки приглашающая прохожих
взглянуть на диванчик.

Вечером в субботу у вывески «МЕБЕЛЬНЫЙ САЛОН» потухла буква «М». Хозяин
заведения, флегматичный армянин Геворкян, вышедши в седьмом часу вечера
проветриться, заметил, что прохожие улыбаются и странно смеются. Он
поднял вверх глаза… увидел потухшую букву… и пожал плечами. О том, что
вывеска обрела новый смысл, Геворкян не догадался – русский он знал
плохо. Тем не менее, немедленно был вызван электрик. При помощи двух
рабочих-таджиков букву сняли с насиженного места. Электрик,
поковырявшись с минуту, заявил, что лампа перегорела и назавтра нужно
ставить новую. На том и порешили. И, поскольку время было позднее, а
буква лежала в разобранном состоянии, Геворкян не стал монтировать её
обратно и отпустил таджиков восвояси. Вскоре салон закрылся, буква
осталось лежать внутри. Падал лёгкий снег…

Наутро, за полчаса до губернаторского приезда, на площади появился мэр,
одетый как на свадьбу – во всём новом и дорогом, раздушенный и
прилизанный. Едва он вышел из авто, как ему бросилось в глаза волнение,
происходившее на площади. Народ не то радовался, не то чем-то
возмущался; при виде мэра многие захохотали… Он недоумённо обвёл площадь
взглядом, рассеянно посмотрел на украшения, на фасады. И тут он УВИДЕЛ…

…Под дикие вопли мэра о том, что он вертел на известном предмете всех
городских торгашей, решался вопрос, как теперь быть. Салон по случаю
воскресенья был закрыт до полудня, и Геворкян был по телефону
недоступен. Меж тем до появления губернатора оставались считанные
минуты. На драпировку же бесстыдной вывески и витрины требовалось время.

Чиновники, однако, не растерялись. С быстротою молнии возле салона
появилась лестница, невесть откуда притащили огромное полотнище;
закреплять его вызвался дворник Петрович. Чтоб выиграть время, мэр пошёл
на крайнее средство: группа «русских баб», которая должна была встречать
губернатора с «хлебом-солью» на площади, была выслана навстречу гостям к
ближайшему перекрёстку. «Всё обойдётся. ОН, может быть, ещё опоздает», -
шептались сопровождающие.

Но начальство опаздывает лишь тогда, когда его ждут. Губернаторский
кортеж уже въезжал в город. Правый поворот, левый, ещё раз правый…
Казалось, беды не миновать. Но вдруг – о, чудо! – на пути кортежа возник
кордон из русских баб. Надо вылезать… «Дорогой Борис Всеволодович!» -
заверещала румяная деваха, подплывая к губернатору с хлебом-солью… В тот
день губернатор столкнулся с небывалым гостеприимством: угощён был не
только он сам, но и его замы, и все прочие чиновники свиты – так что от
пирога остались практически одни крошки.

И всё же, несмотря на все ухищрения, губернатор появился на площади в
тот момент, когда Петрович только-только собирался закреплять второй
угол полотнища. Появление губернатора Петрович увидеть не мог (он стоял
на лестнице задом к людям), но очень живо почувствовал: все помощники,
которые суетились под лестницей, его бросили. Петрович же так и остался
стоять, держа полотнище одной рукой. И, поскольку оно было тяжёлым,
Петрович понял, что долго ему не выдержать.

Губернатору второй раз за утро пришлось удивляться – непонятно было, кто
этот одинокий человек и что он там делает на лестнице, когда весь город
вытянулся в струнку, встречая высокое начальство. Ещё удивительнее было
то, что вся площадь смотрела именно туда, а не на сцену, где хор девочек
пел песню про ёлочку. И ещё удивительнее было то, что в народе творилась
форменная истерика. Все смеялись – все, кроме мэра, который уже хватал
ртом воздух…

Петрович же стоял, обливался потом и тихо матерился, удерживая рукой
тяжеленное полотнище. Вся площадь видела, как у него трясётся рука,
промокает спина и багровеет затылок. Наконец, после мучительнейших
минут, случилось самое страшное. Петрович обессилел, и полотнище, упав,
открыло губернатору глаза на городскую культуру… Падал лёгкий снег…