История №379408

Дело происходило в те золотые годы, когда словосочетание «Голубой щенок»
еще ассоциировалось не с малолетним педиком, а с милой собачкой из
мультика. В общем, давно это было. Довелось мне в те годы учиться в
школе милиции, неважно в каком городе. Надо вам сказать, что слушатели
школы были народом бесшабашным и, несмотря на почти воинскую дисциплину,
насаждаемую гнусным замом по строевой подготовке, довольно расхлябанным.
В частности, несмотря на то, что нам было запрещено появляться в городе
в гражданской одежде, ходить в самоволки, употреблять спиртное, до боли
знакомые пьяные рожи частенько попадались во всех кабаках довольно
большого города, зачастую во время лекций, и почти всегда «в гражданке».
Особым раздолбайством отличался мой земляк и одногруппник по имени
Женька, фамилия его пусть будет допустим… Незнаев. Еще одной
замечательной чертой Незнаева была удивительная, даже для пронырливых
слушателей «ушлость». Забегая вперед скажу, что таких скользких типчиков
я за всю свою жизнь больше не встречал.
Ну это предисловие, а теперь - к делу…
В один теплый, но не жаркий июньский день Женька удостоился приглашения
на свадьбу к одному своему корешку, которых у него надо заметить было
превеликое множество на всех курсах. Вместе с ним туда же попал еще
один паренек из нашей группы по имени Гошка.
Надо сказать, я сам ту ночь провел бурно, но не на свадьбе, а в другом
месте, поэтому лично случившегося не наблюдал, рассказываю со слов
свидетелей.
Набрались Женька с Гошкой на той самой свадьбе довольно крепко и вышли
на берег реки проветриться. Не одни вышли. Две подружки с ними.
Естественно, чтобы проветриваться было веселее, с собой прихватили… Ну,
Гошке стало жарко, скинул штаны, рубашку и в воду. Река большая,
глубокая, течение сильное. Незнаев тем временем продолжал выпивать с
подружками, рассказывая сальные анекдоты, над которыми сам и ржал,
оглашая пустынный ночной берег гулкими звуками. Через некоторое время та
подружка, что потрезвее заметила, что Гошки как-то давно нет. Всю
веселость Женькину как ветром сдуло. Во всю мощь молодых легких голосил
он в сторону реки: «ГОШКААА! ГОШКАА!», голосил пока не охрип. А ни
черта ж не видно, ночь… Гошка естественно не отзывается.
Утонул,- решил Ненашев. А вы что бы подумали: ночь, темень, река
шумит… Делать нечего, собрал гошкину одежду в охапку и всхлипывая побрел
в сторону общаги. Пьяные слезы ручьем катились по его щекам. С двух
боков брели подруги и подвывали в два голоса. Долго ли коротко ли шли
они до общаги, наконец дошли. На КПП, на входе в общагу сидел очередной
Женькин корешок. Увидев пьяного, с грязным узлом каких-то тряпок под
мышкой, всего в слезах Незнаева, он, естественно участливо
поинтересовался, а в чем собственно дело.
- Гошка утонул, - прохрипел осипший Женька.
- Это который? - корешок вопросительно посмотре на Незнаева.
- Ну, маленький такой, носатый, с нашего взвода…
- Дык он только что в одних трусах пробежал, мокрый весь…
Несмотря на сильное опьянение и порядочный нервный срыв, Женька въехал,
что Гошка уже дома, уже спит и соответсвенно «вечер испорчен». Он со
злостью зашвыпнул узел с Гощкиными шмотками в дальний угол КПП и рванул
по улице, догонять подруг.
Впоследствии Гошка рассказал, что вырубился еще на свадьбе. Дальнейшие
его действия были автоматическими.
- Прихожу в себя, - рассказывал он, - плыву блин… увидел огни, поплыл
к берегу, кое-как выбрался, смотрю - в одних трусах. Хорошо еще
безлюдно, блин… Выбрал направление до общаги, и бегом, чтобы
согреться… А че, блин, течение сильное, меня и снесло.
Пока Гошка дрых на кровати и смотрел сладкие сны, Незнаев был занят
делом. Он уже договорился с одной из подруг и теперь перед ним встал
вечный «студенческий» вопрос: ГДЕ???
Ранее я уже обращал внимание на необыкновенную ушлость своего дружка.
Так вот, ход он придумал красивый и неожиданный. При школе была санчасть
с двумя довольно комфортабельно обставленными палатами. Надо заметить,
что зимой все места в палатах прочно были заняты теплолюбивыми
слушателями - кавказцами, которые на дух не переносили тяжелую русскую
зиму и предпочитали в наиболее сильные морозы отсиживаться в теплых
палатах, играя между собой в нарды. Косили при этом любые болезни и,
надо заметить, весьма профессионально.
Летом же париться в душных комнатах дураков практически не находилось…
Женька решил, что время позднее, дежурный офицер, наверняка, тяпнув сто
граммов дрыхнет на кафедре, поэтому проникнуть в больничную палату с
подругой не составит особого труда. Слегка покачиваясь, он возник перед
дежурной частью, где за кроссвордом коротали ночь два помдежа (такие же
раздолбаи слушатели). Они и сообщили Нашеву, что дежурный ушел спать час
назад. Весьма обрадованный этой новостью Женька с подругой занырнули в
санчасть. Заглянув по очереди в обе палаты, влюбленные обнаружили, что в
каждой мирно спит по одному человеку. Другой бы опять растерялся, но не
таков Женька. Он зашел в палату, растолкал мирно спящего больного и
предложил переместиться вместе с вещами в соседнее помещение, выбрав
любую койку. Разбуженный парень туго соображал и часто моргал глазами.
Женька буквально вытолкал его в шею, выбросив вслед небрежно брошенную
на стуле форму.
Однако, через пять минут в комнате загорелся свет и перед изумленным
Нашевым возник дежурный по школе, капитан Богданов в полной амуниции и
даже с пистолетом на боку.
- Кто вломил! - была первая Женькина мысль, - узнаю, убью.
Под возмущенные вопли Нашева о том, что уже с невестой негде
встретиться, зареванная «невеста» была выдворена за пределы школы, а сам
«жених» препровожден в дежурную часть. Там перед его изумленным взором
предстал надрывающий животы дежурный наряд. Впоследствии парни сообщили,
что через пять минут после незаконного проникновения Нашева в санчасть,
в дежурку явился сонный и слегка поддатый Богданов, из одежды на нем
были только трусы сапоги на босу ногу, на голове была криво нахлобучена
фуражка, остальные аксессуары формы он осторожно нес перед собой на
вытянутых руках. Богданов молча уселся за стол и начал одеваться.
Приведя в порядок гардероб он задумался, думал долго, секунды три,
потом, с криком: «Убью мерзавца!», под недоуменными взглядами дежурного
наряда он выскочил из дежурки хлопнув дверью и, через некоторое время
притащил не менее пьяного Женьку. Выяснилось, что Богданов, приняв сто
грамм, мирно отдыхал в свободной палате санчасти, где на него и набрел
Женька. Естественно спросонья бедный Богданов не въехал в ситуацию и был
с позором изгнан пьяным слушателем.
Тут надо заметить, что предметом преподавания Богданова являлась одна из
самых мутных наук: психология. Естественно, зная по долгу службы все
выверты этой самой психологии, Богданов мнил себя великим знатоком
человеческих душ. И простить несчастного Женьку за его невольный демарш
он не собирался ни в коей мере.
Информация которой Нашев располагал о Богданове была довольно скудной
(психологию мы еще не изучали). Единственное, что он знал твердо, это
то, что Богданов очень дружен с нашим земляком, молодым преподавателем,
Толей Семеновым. Сам Нашев с Семеновым знаком не был и за три года видел
его только издалека не более двух раз. Но, такой шанс было грех не
использовать.
- Теперь меня наверное отчислят, - Женька жалостливо шмыгнул носом.
- Да уж наверное, - ответил практически протрезвевший Богданов, выводя
корявым почерком на чистом листе бумаги неприятное очень слово:
«РАПОРТ».
Положение становилось критическим… Еще немного и будет поздно, но тут
Женька выложил главный козырь:
- Да, вот Толя-то Семенов огорчится.
- Погоди, как Толя Семенов, - Богданов отодвинул рапорт в сторону.
Женьку понесло, он сообщил, что с Семеновым выросли в одном дворе, были
как братья, и вообще, в школу милиции его Семенов притащил чуть ли не
насильно.
Тут задумался Богданов, писать рапорт, значит из школы отчислят этого
раздолбая, а он друг его друга. Не писать, значит выставить себя на
посмещище. Решение Богданова было соломоновым. Он решил дождаться
возвращения Семенова и потом уже принять решение.
Умный же Нашев отнюдь не стал дожидаться, пока обман выплывет, он со
скоростью сверхзвукового истребителя сдал все долги по летней сессии и
отбыл в наш родной город, зализывать раны.
Через два дня, в общагу прибежал возбужденный, загоревший Семенов, мне
удалось с ним поговорить. Больше всего он почему-то возмущался тем
фактом, что никак не мог быть школьным другом коренного горожанина
Нашева, так как до двадцати лет прожил в глухой деревне.