История №377997

Леонид БЕРДИЧЕВСКИЙ

ТОЧКА КИПЕНИЯ
рассказ

До рассвета Ермолай вывел Чалого. Началсь отттепель, снег стаял, но
ночью подморозило и надо было решать запрягать в телегу или в розвальни.
Было еще темно. Петух в курятнике со сна хрипло каркнул и замолчал.
Чалый, раздувая ноздри, нюхал воздух и сторожко поводил ушами.
Ермолай примотал чембур от недоуздка к грядке телеги и пошел к воротам.
Отворив ворота, он припер их жердью и вышел на дорогу. В бледном свете
луны остатки снега, смешанные с навозом, глиной, соломой и угольной
пылью лежали вдоль колеи, подернутой ледком. «Телега по такой грязи
увязнет по ступицы. - подумал он. – Может все-таки розвальни? Лучше бы,
конечно, саночки, но левый полоз стоит разутый: позапрошлым летом снял
стальную накладку, приготовил новую, да привинтить руки не дошли.»
Чалый тихо заржал.
- Ну, чего тебе? – ласково сказал Ермолай. Он достал из-под старой
овчины торбу, зашел в амбар, насыпал в нее пол-гарца дерти и, подойдя к
коню, надел торбу.
У яблони были видны заячьи следы. Ночью косой приходил покормиться
корой, но Ермолай еще с осени на пол-сажени обвязал стволы соломой и
поверх обернул стальной сеткой. «Вот ведь незадача...» – ухмыльнулся
про себя Ермолай, представляя разочарование, постигшее зайца.
Из будки вылез сонный Полкан, наклонив голову и виляя хвостом медленно
подошел к нему.
- Сейчас, вынесу тебе, служивый, хлебушка, свиного хрящика мягкого. –
ласково сказал Ермолай и пошел в дом. Полкан проводил его до крыльца и
сел ждать, зевая и лениво почесываясь.
Ермолай взял облупленную эмалированную миску, в которую с вечера положил
объедки, вынес на крыльцо и пошел в сарай, где было стойло и хранилась
конская сбруя. Затеплил в фонаре огарочек, снял со стены хомут, вышел и
положил на телегу. Чалый фыркнул и переступил задними ногами. Ермолай
вернулся в сарай и взял седелку. Еще осенью он подбил ее войлоком, но,
все же, решил подложить суконный потник. На палке, где висела седелка,
должен был быть и почти новый, сыромятный чрезседельник, но, чудное
дело, куда-то задевался. Ермолай точно помнил, что третьего дня, когда
распрягал, собрал его бухтой и повесил на палку, а потом седелку.
Поглядел на полу, посветил – ничего. Да куда же он делся-то? Пошел к
телеге, посмотрел нет ли под овчиной, порылся в соломе на грядке... Ну,
нет и все. «Вот, елки-палки, как нарочно... – растеряно подумал Ермолай.
– Неужели придется веревкой оглобли привязывать? Позорище...» В этот
момент он вспомнил, что чрезседельник может быть с уздечкой... Приехал
хмельной – соседка угостила самогоном за то, что дров привез – мог и с
уздечкой повесить. Вернулся в сарай – точно! Взял уздечку, возжи,
чрезседельник, вынес и положил на телегу. Вынес березовую дугу с
колокольчиком, прислонил к телеге – вроде все на месте. Потник, возжи...
А седелка, где? В сарае, что ли, оставил? Вернулся в сарай – точно, вот
она. На ящике лежала. Взял, окинул все взглядом, погасил огарочек и
вышел. Светало. В воздухе чувствовался морозец, запорошил легкий снежок.
«В розвальни буду запрягать.- решил он. – Чалому уже пять лет, конь в
полной силе. Много сена навивать не буду – копешку привезу для коровы, а
у Чалого еще на пару дней хватит. Надо бы сеновал летом сделать, двор
покрыть, поширше закуток для кабанчика... Вороны закаркали, а петух
спит. То крикнет невпопад, то вообще молчит. Старый стал.»
Ермолай подошел к розвальням, откинул замерзший брезент и увидел в
соломе двух полевых мышей. Несколько мгновений они молча смотрели друг
на друга.
- Дома останетесь, или со мной поедете? – спросил Ермолай. – Чем вы тут
в темноте занимались?
Мыши спрыгнули с саней и по рыхлому снегу побежали в сарай.
«Совсем страха в них нет. – Подумал Ермолай. - Кот нужен. А то мыши
совсем оборзели, ходят, как у себя дома.»
Рассвело. Он вспомнил, что надо поменять Чалому подкову. Подошел, поднял
коню правую переднюю ногу, посмотрел. Пока держится, но днями придется
ехать к кузнецу, надо перековать, опять деньги... Ермолай вздохнул. В
деревне осталось шесть дворов, денег ни у кого нет и взять негде. Летом
дачники, можно разживиться, а зимой... Он взял пучок соломы, свернул
жгутом и обтер коня. Отвязал чембур, снял торбу, надел уздечку, снял
недоуздок, взнуздал, взял хомут и повел к саням. Подведя коня к
оглоблям, Ермолай хлопнул его по боку: «Примись!».
Чалый привычно переступил через оглобли, но когда Ермолай стал надевать
хомут, стал задирать голову и пятиться.
- Балуй! – прикрикнул Ермолай. Чалый для виду еще помотал головой, но
потом послушно подставил ее. Надев хомут и перевернув, Ермолай поднял
левую оглоблю, обмотал вокруг нее повод и пошел за дугой. Продел дугу в
левый гуж, опустил на правую сторону, обошел коня и продел дугу в правый
гуж. Поплевав на ладони, он взялся за супонь и, уперев ногу в хомут,
стал ее затягивать. Затянув супонь и закрепив конец, он сходил к телеге
за потником, седелкой и чрезседельником. Вернувшись, положил потник и
седелку на холку, продел в устья седелки чрезседельник, обмотал вокруг
левой оглобли и стал затягивать подпругу. Конь дулся, он ткнул его
коленом под брюхо: «Балуй!». Чалый выдохнул и Ермолай затянул подпругу.
Он перешел на правую сторону, подтянул оглобли, замотал чрезседельник и
пошел за возжами. Прикрепил возжи к кольцам в уздечке, продел поводья
через кольцо в дуге и конец затянул на левой оглобле. Возжи бросил на
грядку, примотал левую, повернув конскую морду к оглобле и пошел за
вилами. Принес, положил в розвальни, сходил домой переобулся и вспомнил,
что коня надо бы напоить. Налил из кадки пол-ведра воды и вышел во двор.
Первые солнечные лучи освещали деревню, дальний лес и вьющуюся меж полей
дорогу. Прыгали воробьи, кричали вороны, в курятнике клохтали куры...
Ермолай поставил перед конем ведро, отмотал возжи, разнуздал коня и
Чалый, отставив переднюю правую ногу, опустил морду и, раздувая ноздри и
фыркая, стал пить. Когда он напился, Ермолай взнуздал его, примотал
возжу к оглобле и отнес ведро. В сенях он подумал, что надо взять бы с
собой топор и ружье. Достал ружье, патроны, завернул в тряпицу, взял в
сенях топор и вышел. Уложил вилы, топор и ружье, отмотал возжу от
оглобли, сел в сани и чмокнул коню, слегка ударив его возжами по крупу.
Чалый присел, влег в хомут, но полозья за ночь приморозило и стронуть он
не смог. Ермолай пошел в избу за горячей водой, чтобы отлить полозья. Он
поставил ведро с водой на печку, подбросил дров, включил радиолу
«Латвия» и сел у окна. Началась передача радио «Эхо Москвы». Говорили о
плачевных последствиях криминальной приватизации. До Ермолая донеслась
фраза: «если дойдет до точки кипения...» Он встал, подошел к печке,
проверил как нагрелась вода. Вода еще не вскипела, но была уже
достаточно горячая. «Русский мужик долго запрягает...» - сказало радио.
- Эт точно, - согласился Ермолай, взял ведро и вышел.
© Leonid Berdichevsky